Текст книги "Вольный стрелок"

Валерий Гусев
Вольный стрелок

Часть I
ТЕНИ В ТУМАНЕ

Каждый вечер в горах зарождался туман и спускался к морю, клубясь среди камней, путаясь в ветвях. Совершенно тонули в нем свет и звуки, наглухо вязли мысли и чувства в студенистой неосязаемой мгле. И лишь скользили в ней чьи-то неясные тени, безмолвно враждебные, беспощадно одержимые только им известной целью…

– Сообщение от Ворона, шеф: Мещерский вышел на Серого.

– Неужели? Как кстати он отыскался.

– Не понял.

– Николай Иванович давно хотел с ним повидаться. В последний раз. Да и я бы не отказался.

– Опять не понял. Разве Бакс с ним встречался?

– Нет. И я – тоже.

– Теперь понял.

– Поручите Серого Русалке. Скажите от моего имени, что это тот человек, которого она ищет. Которого я ей обещал.

– И это понял.

– Вы иногда понятливы, Капитан. Контрольную группу из трех человек. Руководство акцией – Крутому.

– Не понял.

– Его можно потерять без ущерба для операции. Все, свободны.

Ну все, сказал себе Серый, теперь, стало быть, отдыхать. От спятивших жен и преданных любовниц, от злобных бандюков и кровавых вампиров, от верных врагов и коварных друзей. Злорадно вильнуть им всем хвостиком, шмыгнуть в норку, направить на вход пулеметный ствол и… спать. Три дня. А еще лучше – три года. И все забыть, все оставить далеким, долгим, путаным сном. И начать все сначала. Светло и чисто. В самом деле, сколько же можно, как говаривал дикий мальчик Маугли, почти безнаказанно «дергать Смерть за усы»? Все, все. Отдыхать, стало быть. Маленький южненький городок, затерянная в щедрой субтропической зелени окраина. Спереди – море, сзади – горы, между ними – скромный семейный отель с Серым в самой середке: второй этаж, окна – на все стороны. В любое можно вылететь и – хочешь – вплавь к турецкому берегу, хочешь – архаром по скалам. Только тебя и видели! И от бабки уйдешь и, стало быть, от дедки. Если все-таки разыщут. Свои или чужие. Впрочем, мне теперь все одинаково чужие. Не поймешь даже, кто чужей…

Все, все – спать. Зевок до желудка, израненное тело – в пижамку, усталую голову – на подушку, любимый пистолет, стало быть, под бочок…

Не дали-таки!

Где-то в самой мертвой точке – ночь еще не кончилась, утро не началось – приперлись…

Я проснулся еще до того, как он взялся за дверную ручку. Хотя шагов его по коридору не слышал, мягко он шел, как большая кошка. И когтями по паркету не шкрябал.

Нащупав пистолетную рукоятку, я толкнул пальцем флажок предохранителя.

Дверная ручка опустилась, уперлась было наивно, но легко хрустнула, будто с той стороны ее повернула не человеческая рука, а тупой безжалостный домкрат, тонны на три.

Дверь распахнулась – не резко, на испуг и неожиданность, не нагло, на «рас-плох», и не сторожко, с опаской, а спокойно, уверенно, будто приятель решил заглянуть с бутылочкой в кармане халата. Или девушка с первого этажа, из угловой комнаты. Такая вся из себя – не поймешь, что у нее лучше: попка, грудки, ножки или профессия. Две, стало быть, профессии, обе древнейшие. А может, даже и три. Потому как она меня еще и учить пыталась. Стилем «дельфин» плавать. Трудный стиль, надо сказать. Но красивый. Особенно когда плывет под водой стройная девушка. Кто видел, тот знает…

В комнате было темно. А стало еще темнее, когда на пороге беззвучно возникла глыба мрака. Колыхнулась, легко и плавно двинулась на меня.

Я не стал стрелять из-под одеяла, не стал торопиться, выстрелить всегда успею. Тем более что я первым никогда не стреляю: бывшему начальнику обещал, дурак. И слово твердо держу, потому что я ко всему еще и немного честный.

Да и мало ли кто зашел?.. Менты мои любимые, коллеги бывшие, так не входят. А враги мои неутомимые осторожничают. Чаще всего без пользы для себя, стало быть. Вдруг хорошего человека уложишь, переживай потом. Целых два дня. И одеяло жалко – семейное. Легкое, но уютное…

Он остановился у кровати.

– Вставай, – дальним громом прогремел из нутра темной глыбы голос с кавказским акцентом.

– Зачем? – спросил я с наивностью помянутой дверной ручки.

– Поедем.

– Куда? – Я сел в постели, не выпуская, однако, пистолета. Оно так спокойнее. Для окружающих.

– Узнаешь.

– Когда? – Я вытащил из-под одеяла правую руку, задумчиво почесал стволом «вальтера» свой седой висок, меченный бандитской пулей.

– Скоро.

– А на хрена?

– Надо.

Очень разговорчивое дитя гор. Прямо болтун какой-то.

– Кому надо-то?

– Все узнаешь. Вставай. Долго говорим.

И главное – содержательно.

– Я спать хочу.

– У нас поспишь.

– С кем?

– Сам.

Не чужд юмора, стало быть. Или в русском не очень силен.

– Одеться?

Подумал. Уловил все-таки иронию, улыбнулся скупо и чуть заметно в рассветном сумраке, заползавшем в комнату.

– Как хочешь. Но пистолет отдай, – и протянул лапу-лопату.

Щаз-з! – как рыжая Женька говаривает. В этой лапе мой большой армейский «вальтер» (образца тридцать восьмого года) исчезнет бесследно.

– Чтоб Серый кому свой пистолет отдал? Ты от кого такое вранье слышал?

Он опять улыбнулся – дрогнули под усами уголки рта.

– Я тебя не обижу.

– А это, кстати, не так просто, – возмутился я. – Меня обидеть.

– Знаю. Потому и предупреждаю. Чтоб не скакал. – Он сказал «скакал». Юмор такой, надеюсь, а не угроза. – Я с добром пришел…

– Оно и видно. В три часа ночи. Торопился обрадовать. Добром своим…

– Ехать далеко. – Он присел на стул, осторожно – не за себя боялся, за хрупкую мебель. – Дорога трудная.

– …И дверь сломал.

– Разве это дверь? Свет не зажигай, не надо… – Помолчал. – Нельзя.

Я оделся, похлопал по карманам – сигареты, зажигалка, горсть патронов. Пистолет, наручники – за пояс. Вроде все.

– Вещи все забирай. Сюда не вернешься.

– Что?! – Я резко повернулся к нему. – Ты что себе позволяешь, стало быть?

Он успокаивающе поднял руку:

– Нет, не понял меня. Сам не захочешь. К очень хорошему человеку едем. Погостить. – Подумал, взглянул на часы. – Две причины есть. Одну сейчас узнаешь. Через три минуты.

Вот это я понял (так бы сразу и сказал, а то – свет не зажигай) и спорить себе во вред не стал. Покидал в сумку небогатое имущество – и ходу за дверь. Отдохнул, называется…

Дальше все быстрее и быстрее: коридор, лестница, холл, двери. У дверей (снаружи, естественно) – открытый двухместный «Форд» дурацкого цвета. Беззвучный мотор его, не заглушавший даже тихий плеск волн и скрип цикад, видно, меня и разбудил.

– Хочешь попробовать? – Он указал на водительское кресло.

Такое дружелюбное доверие отчасти успокоило. Хотя, с другой стороны, человек за рулем не так опасен. Но с третьей – выкинуть эту тушу на ходу в пропасть будет трудно: слишком тяжел для меня, уже истощенного женщинами и борьбой с преступностью. И упрям, похоже, как всякий горец. Будет лапами за дверцу хвататься, проклятиями сыпать, длинными, как грузинские тосты на свадьбе…

Я пожал плечами и сел за руль. Он опять бросил взгляд на часы.

– Ехай прямо.

Мог бы и не говорить. Дорога все равно одна. И в одну сторону, в горы, на перевал. И назад дороги теперь тоже не будет. По крайней мере, для Серого.

Когда наша машина, послушная не только вздоху, но и мысли, взлетела по крутому витку серпантина на первую разъездную площадку, он положил лапу мне на плечо – как бабочка села. Или медведь на бабочку.

– Останови. Назад посмотрим. – И вышел из машины.

Я мог бы и не оборачиваться. И так знал, что будет.

Вот моя деревня, вот мой дом родной. Вот качусь я… Нет, не так. Вот окно моей спальни. Вот из него вылетели стекла, пыхнул клуб дыма. Рвануло пламя, донесся хлопок взрыва. Цикады смолкли на секунду.

Стало быть, «девки гуляют, и мне весело». А еще ногами своими хвалилась, попкой вертела, под семейное одеяло ко мне лезла. Предательница, шпионка, изменщица, стало быть. И не зря мне порой казалось, что где-то я ее видел.

– Первая причина, – веско сказал мой пассажир. – Анчар тебя спас. Запомни.

– Анчар – это, стало быть, ты?

Он молча и важно вернулся в машину – она резко осела и опасно накренилась в сторону пропасти. Я поспешил уравновесить ее своим худым телом.

– Я тебя буду Архаром звать. Ты такой легкий, проворный. Прыгучий.

Анчар поднял кулак:

– Не смейся надо мной – накажу.

Опять за свое. Я наконец-то разозлился.

– Знаю, знаю… – опередил он меня. – Но я очень постараюсь.

Анчар вытащил из перчаточного ящика громадный золотой мандарин – будто второе солнце взошло, снял с него кожуру, разложил на дольки, с наслаждением втянул волшебный запах. Перегнулся назад – машина ходуном заходила, – достал бутылку, налил два по полстакана.

– Только не говори долго, – предупредил я. – Очень мандарина хочется.

– Хорошо, скажи ты.

– За здоровье! – Я поднял стакан, в который упали и заиграли в коричневой глубине коньяка солнечные лучи. – И знакомство.

Анчар подумал, поочередно склоняя голову к плечам, как большая внимательная собака, согласно кивнул и выпил. Разгладил красивые сталинские усы, провел рукой по зачесанным назад густым, но совершенно седым волосам.

– Ехай дальше.

– За второй причиной? – Я включил скорость.

Анчар не ответил, наверное, проговаривал про себя заготовленный, но обидно невостребованный тост.

– Надо еще одно место заезжать, – сказал Анчар, когда мы проезжали Майский.

– Базар называется. Пока все свежее – хочу купить. Тебя будем угощать. Как гостя. Тебе очень понравится!

– Угостили уже, – буркнул я. – Понравилось.

– Э! – Он ударил по «бардачку» ладонями. – Зачем так долго плохое вспоминать? Далеко уже осталось, забудь навсегда.

Легко тебе живется, баран горный, подумал я, жестоко ошибаясь.

…Мы ехали по Майскому, и я с интересом поглядывал по сторонам. Не с тем, стало быть, интересом, с каким осматривают достопримечательности незнакомого города. Совсем с другим – с живейшим интересом человека, для которого только что не пожалели столько тротила.

Ну вот, я же говорил! Одна из машин у гостиницы отделилась от своей стаи и пристроилась к нам. Ненавязчиво так, стыдливо. Как подросток к поразившей его своей красотой взрослой женщине. Не приближаясь, не отставая, глаза вроде бы по сторонам, а горячий взор липнет все к одному месту.

В машине – трое, вместе с водителем. Не много. Боковые стекла с обеих сторон опущены.

Сейчас они наберут скорость, поравняются с нами и откроют через окна огонь из двух стволов. И тут же с воем двигателя и визгом шин умчатся вдаль, оставив позади себя пробитый во многих местах красивый «Форд» дурацкого цвета, залитый нашей кровью, и вонь сгоревшего пороха. А также: четыре строки в сводке и полколонки под рубрикой «Происшествия» в местной газетке.

Но нет, не так это просто, ребята: улица узкая, машин полно, особо не разгонишься, шинами не повизжишь. Они меня скорее всего на рынке убьют, в толпе – чего проще, не вынимая рук из карманов.

Но вот на хрена я им сдался, таким упорным и настойчивым? Старые враги разыскать меня так быстро не могли, а новых я еще не успел себе нажить…

Анчар велел припарковаться, достал корзину (не иначе от воздушного шара) и грузно полез из машины, отвечая во все стороны на радостно-уважительные приветствия и объятия аборигенов, растворился в их жизнедеятельной толпе.

Оно и к лучшему.

Я тоже вышел из машины, чтобы не сидеть в ней как дурная мишень, и пошел вдоль ароматных фруктовых рядов. Тоже как алчный до женских прелестей подросток – глаза вроде бы по сторонам, а горящий взор (из затылка) – в одно место.

Вражья машина даже еще не остановилась, а из распахнувшихся дверец выскочили двое в белых пиджаках, быстро, набирая темп, пошли за мной. На сближение, стало быть.

Один из них, что поближе ко мне, потащил руку из кармана.

Я резко повернулся и стал столбом. Чтобы он имел возможность прицелиться, а я – не схватить шальную пулю.

И дал ему выстрелить (первым никогда не стреляю, всегда последним), качнулся в сторону и ответил навскидку, навсегда испортив его белый пиджак на самом видном месте. Где обычно медали висят.

Над рынком взметнулся многоголосый женский визг, и настала тишина.

Второй торопливо, на ходу, выкинул вперед руки с пистолетом, но выстрелить не успел: сзади, из толпы застывших людей, вылетела огромная нога и врезалась ему в поясницу. Он изогнулся, пробежал вперед несколько шагов и плашмя грохнулся на землю. Его пистолет послушно заскользил к моим ногам.

Я поднял его, вынул обойму и изо всех сил, как гранату, запустил в ветровое стекло вражьей тачки. Стекло звякнуло и осыпалось – частью в салон, частью на капот.

Мелькнуло бледное лицо водителя, машина дала задний ход (с ревом двигателя и визгом шин) и исчезла.

– Пойдем, – сказал Анчар, приближаясь ко мне, чуть прихрамывая. – Все купил, все самое свежее.

– Когда же ты успел? – подозрительно спросил я, не убирая пистолет.

Он открыто улыбнулся на мою неправильную догадку:

– Я долго не умею. Одну корзинку отдал. С деньгами. Другую взял. С фруктами. Пойдем, скоро милиция приедет.

– Подожди, сейчас он встанет, и я его кое о чем спрошу.

– Нет, – Анчар покачал головой. – Долго ждать. Сегодня не встанет.

Пожалуй, он прав.

И мы пошли к своей машине, провожаемые восхищенными восклицаниями и восторженным цоканьем со значительным покачиванием головой.

– Эти люди, – сказал Анчар, укладывая корзину за сиденье, – они много хотят от тебя?

– Откуда я знаю? – возмутился я и подумал: нет, архар наивный, они не от меня многого хотят, совсем нет. Они по твоему следу пришли, стало быть.

– Не говори никому, что случилось, – посоветовал Анчар. – Только мы с тобой знаем. Правильно сказал? Так, да?

За перевалом Анчар сменил меня за рулем. Лучше бы он этого не делал. Однажды я уже ехал с грузинским ментом по городу – первая седая прядь в бедовой голове Серого…

– Останови, – сказал я. – Ну тебя к черту. Погибай один. С меня на сегодня хватит.

Анчар, удивленный, повернул ко мне голову, уставился вопрошающим взглядом. Машина, естественно, устремилась к пропасти.

– На дорогу смотри! – рявкнул я.

– Я ее знаю, – он выпустил руль и недоуменно развел руки. – Как свой дом. Правда, его у меня нет. – Он все еще смотрел на меня.

– Оно и видно.

Анчар пожал плечами, чуть довернул руль – левое крыло прошло в миллиметре от скалы, правое колесо – в микроне от пропасти.

– Может, я ошибся? – спросил он издевательски-встревоженно. – Может, ты не Серый?

Я повернул к себе зеркальце, всмотрелся в свое отражение и буркнул:

– Белый!

Дрогнул усмешливо ус, вернулось на место зеркальце…

Не знаю, многолетняя усталость, бурные события последнего времени или бессонная ночь (скорее всего, прекрасный коньяк на рассвете) – не знаю, но я нагло и глупо уснул и проспал почти всю дальнейшую дорогу. Непростительно, конечно, но мне почему-то было на это наплевать.

Куда меня везут, зачем, в каком качестве и почему я так легко уступаю неведомой силе, властно затягивающей меня в темный омут? – лениво, совершенно не беспокоя, шевелились в голове эти скучные вопросы. Плохо, Серый, очень плохо, стало быть. Не ответив на них, ты можешь опрометчиво совершить дурной поступок. Дурной – стало быть, себе во вред. Впрочем, и это было мне совершенно безразлично…

Я открыл глаза, потянулся, взглянул на Анчара: огромные руки чутко подрагивают на баранке, тяжелый, предельно внимательный взгляд прикован к дороге.

А она того стоила. Еще чуть – и дорогой ее уже не назовешь. Как он ночью по ней ехал? В одном месте мы опасно вертелись среди россыпи расколотых камней, в другом – пришлось впритирку объезжать свежевонзившийся в грунт обломок скалы.

Я закурил.

– Слушай, дитя гор, а почему я не знал о бомбе, а ты знал?

Глаза его чуть не выпрыгнули на дорогу – так страшно он удивился моей глупости. Так низко пал я в его глазах. На самое глубокое дно самого глубокого ущелья.

Оправившись, Анчар все-таки пояснил безнадежному дураку Серому.

– Ты не знал, – медленно, размеренно, чтобы я понял, произнес он, подняв палец. – Ты не знал, потому что тебе не сказали.

Ах, вот оно что! Ну, теперь понятно. Даже Серый сообразил.

А Анчар, выходит, знал, потому что ему об этом сказали.

Как просто!

И хотя мне было стыдно, я решился еще на один вопрос. Судьбоносный.

– Ты меня похитил, да?

– Я что, в мешке тебя везу? – Анчар презрительно хмыкнул, вскинув ладонь с растопыренными пальцами. – Кавказский пленник!

– Все? – уточнил я. – Ответил?

Он молча кивнул, не отрывая глаз от дороги.

Ну и хрен с тобой, лениво подумал я. Так даже интереснее.

Тем более что кругом были горы: иногда дикие черные голые скалы, иногда буйно-зеленые склоны – в колючих кустах и корявых деревьях. Иногда распахивалось впереди и снова исчезало, будто растворялось в небе, блестящее под солнцем море. Иногда дружно проскакивали по камням какие-то козлы с рогами. Иногда одним прыжком перемахивал дорогу желто-пятнистый олень и, мелькая белым задом, скрывался в зарослях. Ну и птички малые щебетали. И орел висел в вышине, над горами и над морем, над козлами и оленями…

Дорога пошла круто вниз, все неожиданно и послушно раздалось, словно занавес, и внизу открылся заливчик: белая полоса прибоя, золотая полоса песка, несколько строений, крытый и открытый бассейны, большой сад, взбирающиеся по крутым бокам бухточки шпалеры виноградника, раскидистые сосны над ним.

– Черное ущелье называется, – пояснил Анчар.

– Очаровательный уголок, – зло буркнул я. – Особенно название.

Машина остановилась перед решетчатыми воротами в простой ограде из дикого камня. Ну очень простой, со вмазанными поверху осколками бутылочного стекла – ретро какое-то ностальгическое. Не могли уж, бедные люди, сигнализацию поставить или ток подвести. Хотя, сядешь задом на такую «розочку» – будет та еще сигнализация.

Я окинул взглядом это «орлиное гнездо», и оно мне не очень понравилось, не то что мой бывший пансионат. Спереди море, сзади и по бокам горы, одна дорога, узкая, как тропа, – ловушка и есть. Но не для Серого, надеюсь…

Пока я сердито раздумывал, Анчар выбрался из машины, потыкал пальцем в кнопки замка – ворота распахнулись.

У входа в дом – красивенький такой, в стиле «Отдых в Парадиз-Флориде», из одних окон и стеклянных дверей – Анчар снова протянул лапу ладонью вверх.

– Отдай пистолет.

– Слушай, харчо, – взорвался я (коньяк уже давно прекратил свое благотворное воздействие на мою израненную психику). – Ты меня достал со своими просьбами!

Дрогнул ус, блеснули под ним белые зубы:

– Тогда иди обратно, дорогой. А я тебе даже мандарин на дорогу не очищу.

– На! Подавись! – Я швырнул в него «вальтер». – Но если хоть один патрон потеряешь, я…

– Все знаю, – успокоил он меня, – не трать слова без дела. Иди за мной.

Внутри мне тоже немного понравилось – прилично, культурненько. Но я и не особо-то приглядывался, ведь и прежде доводилось захаживать в апартаменты богатых жуликов и бандитов. Да к тому же что-то говорило мне, что у Серого теперь будет достаточно времени изучить эту обстановку поближе. Похоже, опять влип…

Анчар отворил раздвижные двери, отступил, пропуская меня, и затворил их за моей спиной.

Комната была кабинетом. За окном, точнее во все окно, сверкающее море, вздуваются ветерком легкие шторы; много книг, хорошие картины, сабли и пистолеты по стенам; лампа под зеленым абажуром на письменном столе под зеленым сукном. Компьютер с принтером на угловом столике. Рядом с ним, на полу, в особых гнездах – совершенно настоящие амфоры. Которые – целые, даже с ручками, которые – в виде искусно склеенных черепков.

За столом – мужчина средних лет. Он хорошо улыбнулся, встал, пошел навстречу, протягивая руку.

– Мещерский, – назвался он.

А то я не знаю. Встречаться не доводилось, но наслышаны, батенька, весьма наслышаны.

– Мы сейчас позавтракаем, не возражаете? Ведь вы не завтракали сегодня?

– И не спал, – уточнил я, демонстративно давя зевок.

– Простите, – опять улыбнулся Мещерский. – Мне крайняя нужда в вас. Да вы и не должны быть в обиде – ведь Арчи весьма своевременно снял вас с бомбы.

– Надо думать, если не эта ваша крайняя нужда, то Арчи и не проявил бы такой трогательной заботы.

– Скорее всего, – откровенно согласился он, дружески положив руку мне на плечо, направляя к бару. – Считайте это авансом.

Серьезный будет, стало быть, разговор. И дело не в баре, а в откровенности.

Пока Мещерский готовил напитки, я с такой же откровенностью разглядывал его. Высокий, стройный, приятное мужественное, интеллигентное лицо, спокойные, точные, уверенные движения. Он был похож на героя Джека Лондона, который вначале перелопатил весь Клондайк, перестрелял всех конкурентов, набил свой брезентовый мешок самородками и золотым песком, а потом превратился в беспощадную акулу бизнеса, однако с какими-то своими, даже своеобразными, принципами чести и совести.

Правда, последнее заключение я сделал, исходя не из его внешности, а из того, что давно уже знал о нем.

После аперитива мы перешли в столовую. Большой стол был накрыт на двоих. Но я уже почувствовал, что в доме есть женщина. Дом дышал ею. Впрочем, меня это не касается.

Столовая – ну прямо вся в духе девятнадцатого века, до мелочей. И, надо сказать, со вкусом. Мужчине с этим делом не справиться. Мало того, что тут не было электричества (только свечи в кенкетах, шандалах и подсвечниках), даже книга на столике у кресла была в старинном кожано-медном переплете; я уже не говорю о безделушках на камине и картинах на стенах.

Стен, кстати, было всего три – четвертая, распахнутая во всю ширь, представляла собой тонкую зеленую занавесь, за которой угадывалась открытая веранда, а за ней открытое море.

Анчар что-то переставил на столе, налил в бокалы вино и вышел, ступая легко и бесшумно.

Мещерский поднял бокал:

– С приехалом, как говорит Арчи. Я не пью за наше знакомство, так как заочно оно уже давно состоялось, не правда ли? Как говорится, взаимно наслышаны, батенька…

Он еще, однако, и мысли читает.

– …Чтобы дальнейшее прозвучало более убедительно, предлагаю вам взглянуть на этот интересный документ, составленный усилиями ваших милицейских коллег. – Мещерский взял со столика у кресел кожаную папочку с красивыми уголками, вынул из нее и лукаво протянул мне не сколько скрепленных листков. – Догадываюсь, что отчасти он вам знаком.

Я взял листки. Еще бы! – краткая творческая биография Серого, стало быть. Добро и зло, сотворенные им, на постоянно колеблющихся весах бытия.

Небрежно просмотрев досье, я скромно потупился, но нахально спросил:

– Это что, упрек? Угроза?

– Ни в коей мере, – поспешил с достоинством и тактом объясниться Мещерский. – Это констатация и некоторое недоумение: почему вы до сих пор живы?

– А очень хочется, – с наивной простотой признался я, понимая, куда он клонит, и отдавая должное его бандитской деликатности.

– Как видите, претензий со стороны моих бывших коллег к вам очень много. Счета вам предстоит оплатить достаточно крупные. – Он помолчал. – Один из них вам был предъявлен сегодня. Однако, если наше сотрудничество будет плодотворным, оплату значительной части их я смогу взять на себя.

– Нельзя ли поближе к делу? – Мне не терпелось выбраться из этого красивого, но явно обреченного дома.

Бесшумно возник Анчар, переменил приборы, вновь наполнил бокалы и растворился.

– Вы, наверное, знаете, – продолжил Мещерский, – что я отошел от дел. И надеялся дожить здесь спокойно, в обществе самых близких… и дорогих мне людей.

Скорее всего двоих – этого Архара и незримой женщины…

– …Однако с некоторых пор я вдруг стал чувствовать какое-то постороннее внимание. Я бы даже сказал – враждебное…

– Что-нибудь конкретное? – Мне стало немного интересно.

– Абсолютно ничего. Но что-то я чувствую. Может быть, оно еще и не здесь. Не исключаю, что оно еще не началось, а только задумывается… Но мне это уже мешает. Не пугает, не тревожит, а мешает. Я этого не люблю. И не привык.

– У вас прекрасный телохранитель.

– Да, Арчи беззаветно предан мне. Он силен, умен, ловок, он обладает всеми прекрасными качествами, присущими мужчинам его народа, но он не профессионал, он исполнитель, хотя и безупречный. А здесь требуется человек с определенным опытом, творческий, с инициативой…

– Наказуемой, естественно.

– Это будет зависеть от вас. К тому же, я не думаю, что дело обстоит так мрачно.

А я думаю, что именно так оно обстоит. И я думаю, что эта девочка в пансионате, с ножками и попкой, работала не от тех, у кого я в долгу. Это первый шаг в твою сторону, Князь. (Надо же, и «псевдоним» его вспомнился.)

– Поймите, я волнуюсь не за себя…

Догадываюсь.

– …Мне уже нечего бояться…

Не понравилась мне эта фраза. Не понравилась его бледность, не понравилось, что он очень мало ел, что этот дом не то что простреливается – он просвечивается и просматривается насквозь. И что все здесь в ловушке. Серый, кстати, тоже.

Мы пересели в кресла, между которыми стоял столик с напитками, пепельницами и сигаретами.

– Вы что же, – спросил я, – совсем не представляете, какого рода опасность вам угрожает?

Он покачал головой.

– Догадываюсь только, от кого она исходит. – И он назвал одно имя.

– Ну, нет, – я встал, – с этим я воевать не буду. Он раздавит меня, как танк черепаху. А вас всех – как сырые куриные яйца.

– Я слышал, что вы безрассудно смелый человек.

– Нагло врут. Во всяком случае – преувеличивают. К тому же такого рода клиентов, как вы, я не обслуживаю. Позвольте откланяться. Все было очень вкусно.

Порыв ветра отбросил в сторону зеленую штору, и на мгновение мы увидели девушку в купальнике, которая бочком сидела на широких перилах веранды и, склонив к плечу голову, задумчиво смотрела в даль моря. Рядом с ней – забытая книга и недопитый бокал вина.

Я бросил взгляд на Мещерского и чуть не вздрогнул – такая острая тоска мелькнула в его глазах.

– Ладно, – сказал я. – Я остаюсь.

Все-таки я излишне честный и не могу бросать людей в беде. Такой явной и такой неясной.

– Я остаюсь. Только распорядитесь, чтобы Анчар вернул мне пистолет. Кстати, как у вас с оружием?

Мещерский пожал плечами:

– У меня есть «кольт»…

– Револьвер?

– Нет, пистолет. «Командер» тридцать восьмого. У Арчи в сакле карабин и какая-то сабля, кажется. И кинжал, конечно. У Виты, – он кивнул в сторону веранды, – газовый пистолет…

– Все? Не густо.

– Не все, – он улыбнулся. – Есть еще подводные ружья, арбалет.

– Арбалет? Это неплохо.

– К сожалению, стрелы к нему только спортивные.

– Не проблема.

– Что вас еще интересует?

– Я хотел бы для начала осмотреть территорию, помещения, ну и окрестности.

– Я бы посоветовал вам для начала отдохнуть…

– В сфере своей деятельности, – довольно резко оборвал его я, – я не терплю никаких советов.

– Тем не менее, что вы предпочитаете перед отдыхом – бассейн или живое море?

Трудно с ним будет. А может, и нет.

– Я предпочитаю русскую речку. С ветлами, кувшинками и лягушками.

– Извините, – он с улыбкой развел руками, – меня не настолько подробно информировали о ваших вкусах.

А пожалуй, если бы знал, то и речку достал бы. С кувшинками, полными зеленых лягушек.

Вошел Анчар. Он, похоже, всегда входит и выходит в нужный момент. Чутье, стало быть, лакейское.

– Арчи, верни нашему гостю оружие и проводи в его комнату. – Мещерский обратился ко мне: – Вы отдохнете, а перед ужином мы обсудим условия нашего договора, не возражаете?

Я откланялся. Мещерский с бокалом вышел на веранду.

– Серого успели снять с бомбы, шеф.

– Кто?

– Грузин Мещерского.

– Контрольная группа? Спала? Что ты молчиш ?

– Ребята не справились… Ситуация из менилась… Есть потери…

– Все?

– Повреждена машина…

– От участия в операции отстраняю. Будешь жестоко наказан.

– Я не виноват…

– Вызови капитана катера.

– Слушаюсь, шеф.

– Не «слушаюсь», болван, а «есть»! Свободен, до особого распоряжения.

– Я не виноват… Этот Серый…

– Все! Кругом, шагом марш!

Моя комната мне понравилась: окно – на склоны гор, дверь – в холл, откуда расходились двери в гостиную, в кабинет и спальню хозяина, в апартаменты Виты и в слепую каморку, где были сложены водные лыжи, серфер и акваланги. Оно и кстати (я про двери, а не про лыжи) – смогу, стало быть, держать под наблюдением своих клиентов…

Сумка с моим скупым джентльменским барахлишком уже стояла у входа. Пистолет лежал на прикроватной тумбочке.

Я вынул из обоймы патроны и внимательно осмотрел каждый. Все – мои и вроде не тронуты. На всякий случай я заменил их из своих запасов и снарядил еще одну обойму.

Приоткрыл дверь, покачал ее. Достал из сумки ружейное масло и капнул в петли.

И устал, однако, от трудов таких. Подошел к окну. Почти напротив прилепилось к скале обиталище Анчара – каменная изба по имени сакля: с узким окном-щелью без стекла и с дубовой дверью. Прямо блокпост какой-то. Кладка – отсюда видать – не сухая, не на желтке ли замешена? Не больно-то к этому доту подступишься. И расположен высоко, господствует, стало быть, над местностью. Но посмотрим, как дела пойдут, а то придется настоять, чтобы Анчар в дом перебрался. Оно разумнее. И мне

спокойней.

А вот склоны гор сплошь в зарослях. Наблюдать оттуда за виллой – одно удовольствие. Даже четыре: на травке, в тенечке, опять же всякие-разные фрукты и ягоды под рукой, пусть и дикие. И днем, и ночью. Ну, ночью-то зачем? – не военный же объект, не склад марихуаны. Хотя… Хотя, смотря с какой целью наблюдать. Вот именно. Хозяева-то наверняка шашлычками в ночи балуются у открытого огня, цикад слушают и при луне купаются. Песни пионерские у костра поют.

Ну а я днем схожу, берег тоже надо посмотреть.

Я переоделся и пошел на пляж. Навстречу мне, щедро освещенные клонившимся к морю солнцем, выходили на берег, взявшись за руки, Мещерский и его подруга. Она на секунду остановилась, сбросила купальную шапочку и встряхнула головой, взметнув и разбросав по плечам волосы. Совершенно изумительная фигура, безупречная не статичной красотой прекрасного изваяния, а подлинным изяществом и гармонией каждого обычного движения. Такие женщины даже моргают красиво. И неповторимо. И чихают не смешно.

– Мой старый друг, – с иронической улыбкой представил меня Мещерский.

– Мистер Грей, – с усмешкой помог ему я.

Вита улыбнулась – куда нам с Князем! – открытой и счастливой улыбкой и протянула мне руку. Не для поцелуя, а для пожатия, крепкого и дружеского.

– Искупаешься – зайди ко мне, – на помнил Мещерский.

– В договоре два основных пункта, – Мещерский передал мне листок бумаги. Анчар печатал, отметил я, девушка, естественно, не догадывается о причине моего приезда. – Первый: если событие, которого я жду, не произойдет, я оплачиваю вам суточные из расчета… ну, там указано. И второй: если вам придется и удастся его предотвратить… оптимально предотвратить, вы получите вознаграждение и, естественно, все виды компенсации всех видов возможного для вас ущерба…

– Сюда, конечно, включаются и расходы на мои вероятные похороны с оркестром, скупыми слезами и красными гвоздиками?