Текст книги "Вольный стрелок"

– Здесь крабы линяют, – отдышавшись на поверхности, пояснил мне Мещерский. – Сбрасывают панцири, а прибойная волна сгоняет их в центр. А вообще – хорошее местечко для тайничка, не находите? Подводный сейф.

Ага, сберкасса застойных времен. Надежно, выгодно, удобно. Спрятать – нетрудно, найти – нелегко. И лишний раз не сунешься. Пока пролезешь в эту щель – уже обратно хочется, вот-вот глаза без воздуха лопнут. И тут уж не до осторожности в дверях, вылетаешь из пещеры – и пробкой на поверхность. А плечи – ровно кто граблями погладил: мидиями ободраны.

Правда, у Мещерского были акваланги, но мы ими почти не пользовались. Хлопотно: компрессор запускать, фильтры проверять, да и под водой без акваланга как-то свободнее, к стихии ближе. К тому же в пещеру эту с баллонами за спиной не пролезешь.

А в общем и целом насчет тайничка – весьма актуальная сентенция. Случайная ли?

Вот так мы и жили. Стреляли рыбу, собирали ракушки, ловили крабов, охотились за амфорами. Делали неожиданные находки…

Вроде водолазного ножа, который я совершенно случайно разглядел, когда тащил наверх сетку, набитую ропанами. Он себе безмятежно плавал торчком у самой поверхности воды, поблескивая широким лезвием. Рукоять – из какого-то плавучего материала, клинок хорошей стали, с насечкой по обушку.

Я показал его Мещерскому:

– Ваш? Вы потеряли?

Он равнодушно повертел нож в руках, вернул мне:

– Нет, не мой. Где вы его нашли?

Под подушкой.

Вот тебе и «твое-мое». Не иначе, в наших пределах здесь по ночам аквалангист шастает, добычу ищет.

– Вот что, друг мой, – ласково сказал я Мещерскому, когда мы обсуждали в его кабинете наши дела. – Что касается Виты…

– Ну? – настороженный, острый взгляд.

– Пожалуй, ей не стоит заплывать так далеко в море. Даже с вами. – Я помолчал, вроде как подумал. – Тем более – с вами.

– Как ей это мотивировать? Она великолепно плавает, и лишать ее этого удовольствия…

– Черт возьми, Князь! Мне надоели эти склоки. Или вы должным образом…

– Все, все. – Он успокаивающе поднял руки, сдаваясь без боя. – Вы опять правы. Но что ей сказать? Мне бы не хотелось раньше времени тревожить ее.

– Скажите, что в море появились акулы.

– Она прекрасно знает, что катраны не опасны человеку.

– Акулы бывают разные.

– Вы шутите?

– Мещерский, готовится очень серьезная акция. Людьми с большими возможностями. Людьми, в чем-то и почему-то крайне заинтересованными. Поэтому предложите ей плавать в бассейне.

– Попробую, – он безнадежно вздохнул. – У меня аллергия на вас, Алекс. Не обижайтесь, я в шутку…

– И вот еще что. У вас в Москве ведь осталось жилье?

– Конечно. Квартира. Две дачи, одна, большая – далеко, другая, маленькая – рядом с городом.

– Дайте мне их координаты и адреса людей, которые за ними присматривают.

– Вы думаете, что интересы Бакса не ограничиваются моей виллой?

– Я уверен в этом.

Вечером мы собрались в гостиной.

Анчар растопил камин. Для него он старательно собирал на берегу плавник. Пропитанное морской солью дерево играло в камине разноцветным пламенем.

Было тихо, сумрачно. Слегка шевелились занавески, будто кто-то осторожно дышал за ними. Какой-нибудь черный-пречерный монах.

Вита играла на рояле что-то мне незнакомое, щемящее и безрадостное. Да и что еще могли играть в этом доме?..

Вита опустила крышку рояля, с улыбкой повернулась ко мне.

– Я слышала, мистер Грей, – кивок в сторону Мещерского, – что в море появились акулы?

– Врут, как всегда. Не акулы, а скаты. Близится осень, они зачем-то мигрируют к берегу. Очень вредные создания, особенно когда наступаешь на них. Болезненно и опасно. А кроме того, здесь водятся дракончики. Такая миленькая рыбка вроде бычка, с острым и ядовитым плавником на спине. Если она им уколет, могут быть большие неприятности.

– А именно? – заинтересованно уточнил Мещерский. Будто хотел эти неприятности доставить лично мне.

– Его яд парализует дыхательную систему. Может наступить удушье.

Мещерский покачал головой, умело пожал плечами.

– Вы сговорились, – догадалась Вита. – Нам нужна еще одна женщина. Для равновесия. И равноправия.

– Скоро будет, – сказал Анчар. – Рыжая, зеленая, шальная. Правильно сказал?

– Я рада за вас, – улыбнулась мне Вита. – Мы будем с ней плавать на острова. Назло скатам и акулам. – Она по очереди указала на меня и Мещерского.

Женька проделала все, что надо. В соответствии с моими указаниями. Машина еще только останавливалась, а она уже перемахнула через закрытую дверцу, издала ликующий клик и бросилась мне навстречу. Едва не свалив под розовый куст, она повисла у меня на шее, целовала в уши и нос, болтала от восторга ногами и так визжала, что на мирном турецком берегу, наверное, подумали, что мы прищемили дверью своей любимой болонке ее пушистый хвост. Или что ее нагло бесчестит какой-нибудь громадный беспородный бродяга Джек.

Ну да Бог с ними, с мирными турками. Главное – наши ближайшие враги не могли за этим спектаклем догадаться, что к Шерлоку Холмсу приехал его любимый доктор Ватсон.

На поднятый Женькой шум вышел на палубу большой яхты Мещерский и помахал ей капитанской фуражкой. Они с Витой романтически ночевали сегодня в каютах. В какой-то степени моя заслуга – я постепенно и ненавязчиво приучал их к мысли о неизбежной эвакуации. Или эмиграции. Хоты бы временной.

Анчар достал из машины Женькину сумку и сам отнес ее в дом. Мы, обнявшись, вошли следом. В мою резиденцию.

Женька осмотрелась, сморщила нос.

– Серенький, жаль ты моя, – запела она на деревенский манер, – что же ты все по чужим углам-то? Когда ж у тебя свой-то дом будет?

– Да никогда не будет, – обрадовал ее я.

– Слушай, – она плюхнулась в кресло. – Слушай, Серый, переезжай-ка ты к нам. Мама (домохозяйка) тебя любит, папа (коммунист) от тебя тащится. Будете с ним водку на кухне пить. Песни революционные петь. А потом, как нажретесь, мы вас в чулан свалим. И красным флагом накроем. А папенька как захрапит, я, значит, к тебе под этот красный флаг-то и нырну. И такую тебе классовую борьбу устрою…

Размечталась.

– Потом, девушка, потом, – остудил я Женьку. – Некогда сейчас. Дело важное.

– У тебя всегда дело. А после него обязательно еще дело, – расстроилась она. – А после этого дела новое дело. А как дело до девушки доходит, так сразу опять другое дело начинается. Ну и дела!..

– Не запуталась? – посочувствовал, наливая ей кофе.

– Я-то нет. А ты, похоже, запутался.

– И в общем, и в целом, – признался я. – Опять Серый вляпался. Ночью не сплю, днем не обедаю.

– Знаю, мне батыр по дороге рассказал. Да брось ты, – отмахнулась Женька, подбираясь ко мне поближе. – Ты их одной левой развалишь. Особенно если Женька тебе поможет. Потому и прилетела на зов любви. – Она уже сидела у меня на коленях, устраивалась поудобнее. – Чуть что – так сразу Женька. Правда?

– Не расслабляйся – завтра обратно полетишь…

– Щаз-з! Уже полетела. В кои-то веки как белый человек на Черное море выбралась!..

– Завтра полетишь обратно. И чем скорее сделаешь дело, тем скорее вернешься. – Это я на такой стимул ей намекнул. Но честно добавил: – Правда, опять ненадолго. Здесь скоро плохо будет.

– А ты?

– Я договор подписал. Во такой вот. – Я развел пошире руки, потому что не знал, куда их девать – всюду были Женькины прелести. – Так что если живыми удерем, можешь меня сватать – богатый буду…

– Ты бы, кстати, к этой поре с бабами своими разобрался. Вот Лариска тебе сигареты прислала…

– А я теперь трубку курю. В сакле.

– А Лялька твоя – зас…

– Не преувеличивай, она не такая.

– Как же! Малолетка, а тоже сюда рвется. Серому помочь. Согреть его своим юным дыханием, одеяльце ему на рассвете подоткнуть…

– Угомонись, ты сейчас кофе на меня выльешь.

Но Женьку в ревности и гранатометом не остановишь.

– А Яна твоя просила передать, что… Впрочем, я не советую.

– Да, я чужие объедки не подбираю, стало быть.

– Ты это слово – объедки – не совсем правильно произнес. Надо сказать…

– Не надо. По существу ведь верно.

– А Максимыч опять целительством занялся. Болезнь века лечит – импотенцию. Тебе не надо?

– Все! От винта! Стало быть, в Москве соберешь мне всю информацию, какую сможешь, о Мещерском (Князь), об Арчиле Мамаладзе (Анчар), о прекрасной девушке Вите Боровской. – Я помолчал. – А также о некоем крупняке Баксе. Он же когда-то Угаров, Степняк, Лацис. Но это крайне осторожно, через десятых лиц. Возьми за горло Федорыча и Светлова. От моего имени. Если что, пригрози, мол, иначе Серый сам приедет. Через три дня я тебя встречу этим же рейсом. Убери руки…

– Я задумалась, – постаралась покраснеть Женька. – Говори дальше.

– Запомни адреса, – я показал ей бумажку, – это жилища Мещерского. Наведи справки на предмет их неприкосновенности. Обратись к Василию Ивановичу (малая дача), Семену Михайловичу (большая) и Михаилу Васильевичу (московская квартира). Не перепутай.

– Чего тут путать? Герои гражданской войны, пламенные революционеры. Все?

– Береги свою рыжую голову…

Постучался Анчар. И долго не входил – деликатный. Женька со вздохом, лениво соскользнула с моих колен. Вовремя, кстати. Кто сказал, что Серый железный?..

– Иди с хозяином ракушки ловить, – пророкотал Анчар, – и рыбу. Сегодня красивый гость у нас – морской день устроим.

– Рыбный, что ли? – спросил я, вставая. – Не надоело? Я уже чешуей покрываюсь. И ноги срастаются. Как у русалки.

Анчар покачал головой – посочувствовал – и вышел хлопотать о застолье.

– Ты с ним поосторожнее, – посоветовал я Женьке. – Бандит все-таки.

– Кунак уже, – поправила Женька. – Полюбил меня.

– Он рыжих не любит. Боится.

– А ты? – Она подошла вплотную. Положила руки мне на плечи, потянулась губами. – Опять скажешь – некогда? Стало быть…

– Опять, – вздохнул я, отдирая ее гибкие руки. – Надевай купальник, я тебя на берегу подожду.

– Жди здесь, я не стесняюсь, – она сбросила платье, под которым практически ничего не было.

Я зажмурился, как от яркого солнечного света, и вышел, стукнув лбом в дверь.

– Ворон сообщает, шеф: на вилле появилась вторая женщина. Предполагает, что это сотрудница Серого. Какие указания?

– Брать Серого.

– Может, лучше – сотрудниц?

– Вы бабник, Капитан?

– Когда надо, шеф.

– Вот когда будет надо, я вам первому шепну. Перед строем.

– Понял!

Мы сидели на скамье, ждали Женьку. Она явилась перед нами в купальнике! «Иде ж той купальник? Нема його ни спереду, ни сзаду. Срам один».

Мещерский охнул и встал ей навстречу. Анчар, согнувшийся над мангалом, начал медленно выпрямляться, роняя себе на ноги буковые поленья.

– Какая красивая девушка, – громко сказала мне Вита.

– Что я против вас? – грустно-скромно уронила Женька, надевая ласты. Блеснула зеленью глаз. – Зато мой Серый покраше и покруче вашего мужчины будет. Не зря я даже один раз в него влюбилась. Пошли? – И, задирая ноги в ластах, как большая красивая лягушка, пошла в воду.

Вита улыбнулась и пошла за ней.

За ракушками мы ныряли с Мещерским по очереди. Вита и Женька, лежа на воде, держали раскрытую сетку, куда мы складывали добытых ропанов. Нырять за ними девчонкам мы не позволили – слишком опасная глубина. Нам с Мещерским даже приходилось подстраховывать друг друга: один погружался до дна, а другой – где-то до середины, чтобы не терять ныряльщика из виду и в случае чего успеть прийти на помощь.

Глубина такая, что, достигнув дна, удавалось проплыть над ним всего несколько метров – подобрать пяток ракушек и, если повезет, ухватить зазевавшегося краба – и сразу же наверх, изо всех сил работая ластами. А воздуха в легких уже так не хватает, что, кажется, весь сейчас взорвешься – разорвет грудь, барабанные перепонки и глаза выкинет из орбит. Самое главное в этот момент, когда вылетаешь на поверхность, сделать не вдох, как того безумно требует задыхающийся без кислорода организм, а резкий выдох, чтобы вышибить воду из трубки. Иначе хватишь ее жадными легкими – мало не покажется. Вдали от берега…

Обогатившись добычей, мы поплыли обратно. Женька держалась впереди меня и иногда ныряла и плыла под водой тем самым «дельфином», который я так и не освоил. Это было очень красиво – руки вытянуты вперед, стройное золотистое тело в зеленой воде волнообразно изгибается, длинные ноги, сжатые вместе, работают, как русалочий хвост. Очаровательное зрелище! У берега Женька подплыла ко мне, вынула изо рта загубник трубки, брезгливо потрогала сетку, туго набитую ропанами:

– Я это есть не буду. Я вам не тюлень.

– Хорошо, – согласился я, выходя на берег, – не ешь. Мне больше достанется.

Мы подошли к Анчару, который раздувал огонь в мангале своей шапчонкой.

– Анчар, – обрадовал его я, – она небудет есть ракушки. Накосим ей сена?

Он обернулся – красный, дикий, красивый – белозубо блеснул улыбкой из-под усов:

– Она и пить не будет? Хванчкару? Чачу?

– Уж чачу точно, – проворчала Женька, садясь на песок и снимая ласты. – Она меня возбуждает. А я и так страстная.

Анчар ударил о землю шапочкой, воздел

руки:

– Вах! Такая красавица – ты разве зря родилась? И пить будем, и петь будем, и плясать будем. На радость людям! Вах! Какой, слушай, стих получился! Как у Галактиона.

Он, наверное, имел в виду великого поэта Грузии Табидзе. Но Женька поняла его по-своему.

– Сосед твой? – оскалилась она, отжимая волосы. – Тоже разбойник?

Анчар погрозил ей пальцем и снова склонился над мангалом.

Мы с Женькой переоделись, пошушукались и вышли в гостиную.

Садилось солнце, сгущалась тьма. Спускался с гор туман, заполнял ущелье знобкой прохладой.

Анчар зажег свечи и внес блюдо с печенными на углях мидиями, окруженными венком зелени, и супницу, полную отваренных ропанов, уже выдернутых из ракушек и политых каким-то соусом. Поставил на край стола чуть ли не тазик с дымящимся рисом, сочащимся сочной желтизной. Наполнил «фужоры» вином и, тронув пальцем усы, попытался произнести подобающий случаю тост. Опять не успел.

– С приехалом, – опередила его Женька.

Уже научилась. Способная обезьянка. По дороге, видать, коньяк кушала и мандарин жрала. Обычай такой, стало быть, да?

Анчар шалело опорожнил свой бокал и стал щедро оделять нас дарами моря. И отомстил Женьке, когда она подставила свою тарелку:

– А ты не тюлень. Ты морковку кушай.

– Серый! – Женька вскочила. – Отстрели ему нос, может, на человека станет похож.

Анчар расхохотался, довольный, откинувшись на спинку стула, – запрыгали по столу бокалы. Даже рояль отозвался испуганным утробным звуком.

Что и говорить, где Женька – там и праздник. И сегодня за столом было больше веселья, чем привычной скрытой грусти. Даже Мещерский, обыкновенно сдержанный и никого, кроме Виты, не замечающий, несомненно, был очарован Женькиным обаянием, щедро улыбался ей и уговаривал погостить на вилле подольше.

А Женька сверкала. Всем, чем могла: золотом волос, шалой зеленью глаз, белизной зубов, нахальством и остроумием. Анчар же завладел всеми тостами. Хорошо еще, что они были длинными, как осенняя дождливая ночь (и такими же скучными), иначе мы вышли бы из строя намного раньше срока. Его рокочущий бас гремел над столом тяжелым затяжным громом, падежи и ударения путались и обламывались, как ветки в бурю. Но движения были плавны и величественны, полны дикой грации огромного хищного зверя. Который, пожалуй, уже перестал бояться рыжих. Как бы теперь наоборот не получилось. Хотя Женьку запугать никому еще не везло.

Вита, точно уловив момент, села за рояль и, подмигнув Анчару, медленно и плавно заиграла лезгинку, постепенно набирая темп.

Ну сейчас джигит начнет «окурки давить».

Анчар раскинул руки, выкрикнул гортанное слово и пошел на носках вокруг стола, лихо дергая головой вправо-влево, бросая по сторонам «жгучие» взоры, от которых трепетали язычки свечей.

В эпоху пионерского детства он, наверное, в самодеятельности выступал. На партийных сходняках передовиков производства приветствовал зажигательными танцами.

(Но я ошибался, детство Анчара проходило в сиротских трудах и в заботах о младшей сестренке…)

Набрав азарта, он остановился перед Женькой, дробно перебирая ногами на одном месте, каркая, как ворон.

Ну нашу Женьку даже лезгинкой не испугать. Она сощурила глаза, плавно пошла по кругу, высоко и неподвижно, надменно держа свою золотую голову. Вся – как натянутая струна, только гибко играли ее поднятые над головой руки, мелко, быстро переступали босые ноги, заманчиво блестели изумруды глаз, подрагивало на плечах облако волос.

Анчар отступал от нее, залетал справа и слева, нагибался, заглядывал ей в глаза, вился вокруг нее черным, носатым и усатым коршуном. А Женька летела по комнате белым лебедем.

Я же думал только об одном: скорее бы она уехала. Уж ей-то жить и жить…

Едва отдышавшись, они выпили «на дружбу» из одного рога, поцеловались и запели «Сулико». Удивительно нежно и красиво. Анчар – по-грузински, Женька – по-русски. Анчар – как лавина в горах, Женька – как горный ручей по звонким камешкам.

Потом Анчар начал учить ее грузинским фразам, наверное, не совсем приличным, судя по тому, с каким интересом она хихикала, но я сказал: хватит, пора спать.

– Ревнуешь? – обрадовалась Женька.

Вита показала Женьке ее комнату. Женька заупрямилась:

– Я боюсь одна в диких горах спать. Я лучше у Серого переночую.

Сильно хмельна, но о своей цели не забывает.

– Нет уж, – сказал я. – У меня завтра трудный день, а ты мне всю ночь спать не дашь разговорами.

– Как же! Разговорами! – обиделась Женька. – А то я болтать приехала. В такую-то даль…

Анчар убрал со стола. Свечи догорали. Но рассвет был еще далеко.

Я вышел, как было заведено, обойти территорию. Анчар снял со стены арбалет и вышел следом.

– Рано пойду в горы. Фазана брать. Хочу всем сувенир сделать. Утром скажут: что такое нам Анчар по секрету положил? Откроют – а там сациви в ткемали. Хороший сувенир будет, из фазана.

– Ты моего фазана там не подстрели. Не спугни спьяну.

– Если спугну – далеко не убежит, – он, блеснув зубами, хлопнул ладонью по прикладу.

Когда я вернулся, Женька спала в кресле. Я тронул ее за плечо.

– Ты меня для этого вызвал? Чтобы напоить и обесчестить?

– Ну, положим, напилась ты сама.

– Но хоть обесчестил? – с хмельной надеждой в голосе.

– Нет, – огорчил ее я. – Ты сопротивлялась сильно.

– Вот дура-то! Это я спьяну. Инк… стинк… Инстинкт сработал, – справилась с трудным словом Женька. – Само-сохра-не-ния. Попробуй еще, а?

– Щаз-з! Я с пьяными Женьками не сплю.

– Забеременеть боишься? – удивилась она.

– Ну. Нарожаю еще рыжих и конопатых. Куда их девать?

– Анчар воспитает.

– Он воспитает. Абреков. Ложись спать.

– С тобой?

– Сама, – как говорит Анчар.

– Лучше я вам назло всю ночь в кресле просижу. Пожалеешь.

– Еще как, – я подхватил ее на руки и уложил в постель.

– А раздеть девочку? – буркнула Женька, поцеловала меня и уснула.

Я стянул с нее платье и укрыл одеялом. Выключил свет и сел в кресло.

Ох, и денек завтра будет. К возвращению Женьки мне ведь тоже кое-что нужно узнать.

И сделать…

– Где же твои зеленые глазки? – посочувствовал я утром Женьке.

– В стакане… – она икнула – …утопила.

Я налил ей боржоми и, пока Анчар готовил машину, погнал купаться: она сейчас нуждалась в холодной водичке.

Едва мы выбрались на берег, Анчар нам посигналил. Я сходил в дом за Женькиной сумкой. Она прямо на пляже сняла мокрый купальник (что там снимать-то было), отдала его мне (повесь сушиться) и оделась.

Мы подошли к машине. Анчар открыл ей дверцу.

– А коньяк? – возмутилась Женька. – С мандарином.

Анчар молча кивнул назад, где громоздилась корзина с вином и фруктами.

– Не шали тут один, – серьезно сказала она, целуя меня в щеку. – Дождись Женьку. Вместе пошалим.

Она сделала ручкой Вите и Мещерскому, которые, как обычно, стояли, обнявшись, на веранде и дружно замахали ей в ответ.

По-моему, они уже немного устали от нее. Где Женька, там всегда праздник, несколько, правда, утомительный. И обратное положение тоже справедливо.

Я не стал ей говорить, как важно мне получить необходимые сведения. Я знал, что Женька сделает все быстро и толково. Как никто другой.

Она села в машину. Рыжей королевой. Будто родилась в этом «Форде» и никогда из него не вылезала. Все-то они умеют, наши красивые женщины. И любить, и воевать, кстати, тоже.

Анчар вывел машину, я запер ворота и вернулся к Мещерским.

– Как-то пусто без Жени стало, – пожаловалась Вита. – Славная девушка. Мне кажется, она влюблена в вас.

– Мне тоже, – не стал скромничать Серый.

– Мне в город надо, – сказал я Мещерскому, когда вернулся Анчар. – По вашим проблемам. Я возьму джип?

– А мы останемся без охраны?

Капризничает Князь. У него похмелье после Женьки.

Пришлось в очередной раз напомнить ему условия нашего договора. И мы расстались, немного недовольные друг другом. Впрочем, я больше переживал Женькин отъезд, чем княжескую немилость. Сразу почувствовал себя одиноким. Не по жизни, а по делу.

Да и в целом и в общем – плохо без Женьки. Серо. Тускло. А когда она рядом – все кругом светится. И шумит. И падает. И разбивается…

Вот так вот задумался Серый об одной из своих любимых женщин и бдительность потерял. Не сразу заметил, как пристроилась сзади чужая машина. А когда заметил, то навстречу уже другая шла, бандюками набитая.

Свернуть некуда (место они выбрали правильно), разве что в пропасть. Да не больно хочется. Какие еще мои годы?

Ясно одно – стрелять не будут, живым возьмут, стало быть…

Встречная машина, чуть развернувшись, перекрыв дорогу, остановилась, из нее вышли вооруженные люди. Задняя тачка стала наседать, подгоняя меня к месту встречи. Которое, стало быть, изменить уже нельзя.

Вот привязались!

Я снял с колечка запасной ключ зажигания и сунул его под коврик. Остановил машину, закурил.

Двое отделились от толпы и смело подошли к моему джипу.

– Выходи!

Я поскреб затылок в раздумье, вышел.

– Оружие!

Я, как Мещерский, пожал плечами.

– Обыщи его, – сказал один другому.

Остальные стояли в отдалении полукругом, направив в нашу сторону все свои стволы.

Подошел третий:

– Ключи от машины.

– В замке.

Он сел за руль джипа.

Двое, подталкивая меня автоматами и придерживая за руки, повели к передней машине.

Там меня встретили:

– Руки!

Я покорно протянул руки, ощутил на них холод металла. Вот теперь можно разбираться с Серым: в кольце стволов и с кандалами на руках.

Главный жлоб врезал мне прямым в челюсть. Сзади, чтобы не упал, меня поддержали стволами.

– Понял?

– Нет, – признался я, посасывая губу, разбитую об зубы.

Главный больше не выступал – наверное, пальчики ушиб, накатили другие. Работали сперва руками, потом, когда упал, ногами.

Подняли, поставили перед главным.

– Обратно не понял?

Я бы пожал плечами, да руки связаны.

– Ну раз убьете, – сказал я с трудом, но убедительно, – ну два. А дальше что?

– В машину его. Господин майор сам с ним разберется. По-боксерски. У них старые счеты. Поехали, парни.

Меня посадили в переднюю машину, с трудом развернулись, поехали.

Дорогой я стал догадываться, что им от меня нужно. В такой деликатной, но убедительной форме мне сотрудничество предлагают. Уверены, что я кое в чем разобрался и могу быть полезен.

Так что, Серый, если еще хочешь Женьку увидеть, не раскрывай сразу все свои тайны. Поломайся как следует, стало быть.

Не доезжая Майского, свернули в сторону и заехали на какую-то новую дачку. Карцера в ней не было, и меня втолкнули в пустую недостроенную комнату: два забранных красивыми решетками окошка, только что настеленный, покрытый стружками пол, не до конца обшитые стены. Над дверью – антресоли еще без дверец, для всякого ненужного добра. Запах свежестроганного дерева, обрезки досок, рассыпанные гвозди, ящик для опилок.

Нет, у Мещерского на вилле мне гораздо милее. Здесь я долго не выдержу – скучно. И женщин нет. Красивых, стало быть. И шашлыков.

Сзади щелкнул замок.

Я, кряхтя от боли, сел на пол, подобрал гвоздик, взял его в зубы и стал ковырять шляпкой в ключевине наручников.

Без результата. Только губы больше раскровил.

Осмотрелся, подумал гудящей головой.

Вывалил из ящика опилки, поставил его торцом под антресолями. Забросил туда обрезок вагонки подлиннее.

Теперь – самое трудное.

Стал на ящик, ухватился руками за полку антресолей, подтянулся, забросил ногу – влез, стало быть.

Отдохнул, ожидая, когда немного уймется боль в теле. Обрезком доски отодвинул ящик в сторону от дверей – следы замел, значит.

И стал ждать, справедливо полагая, что за мной, щедро избитым и в наручниках, больше одного конвоира не пришлют.

Лег на левый бок, опустил правую ногу, покачал ею в воздухе – должно получиться. Главная задача – не уснуть. А то будут меня искать, как Гека братишку Чука, в сундуке…

За окном послышался шум въезжающей в ворота машины и немного погодя – за дверью звук шагов. Я приготовил правую ногу.

Вошел парень и остолбенел при виде пустой комнаты. Сделал шаг вперед, изумившись.

Моя нога сработала, как маятник, – носок кроссовки ударил его в висок. Парень всхлипнул и опустился на пол.

Я спрыгнул с антресолей, прикрыл дверь. Вытащил из кобуры его пистолет, проверил, загнал патрон в ствол.

Поколотил парня слегка по щекам:

– Просыпайся, командир, просыпайся! Некогда мне. Господин майор ждут.

Парень застонал, открыл глаза, сел.

– Врубился? – Я ткнул его стволом в шею.

Он сглотнул и кивнул головой.

– Возьми гвоздик, загни его…

– А нечем, – прошептал он, косясь на пистолет.

– Всему-то тебя учить надо. – Я кивнул на оконную решетку. – Давай! Чем быстрее сделаешь, тем быстрее я уйду.

Довод, стало быть. Стимул.

Он вставил гвоздик в зазор между полосами решетки, сделал ключик.

Я подошел к нему вплотную, упер пистолет в живот, слегка нажал на спусковой крючок, чтобы курок убедительно приподнялся: еще чуть – и сорвется, произойдет нечаянный выстрел.

Парень все понял, аккуратно, без резких движений, поработал гвоздиком, расстегнул наручники. Чуть отодвинулся:

– Застрелишь?

– В другой раз. Если опять попадешься. Снимай куртку. Теперь рубашку. Оторви от нее рукав. Открой рот.

Я запихнул ему в усердно разинутую пасть рукав, пристегнул наручниками к решетке, выглянул в окно.

Дислокация такая: джип меня дожидается, но на пути к свободе, к воротам, стоит только что прибывший «мерс». Ворота закрыты. Да что за ворота? – сетка в рамке.

Я надел трофейную куртку, пошел к дверям.

– Будешь стучать в решетку лбом, я тебе его пробью. Пулей. Издалека. Навсегда. Это понятно, да?

Он потряс головой, горячо обещая хорошее поведение.

Я сунул пистолет в карман и вышел.

Никто мне не встретился. И я сел в машину, пристегнулся, пустил движок, включил передний мост и, осторожно подъехав к «мерсу», отодвинул его в сторону.

– Эй! Эй! – заорал кто-то в окно. – Обалдел?

Стало быть, так. Даже круче.

Резко газанув, я ударил машиной в ворота и вылетел на дорогу. Сзади немного постреляли – глупо и неточно.

Одна машина бросилась в погоню.

Я ехал, как Анчар. Потом умышленно и незаметно стал сбавлять скорость.

Они догнали меня, стали пытаться обойти. Несколько раз выстрелили. Опять глупо и неточно.

Поймав момент, когда преследователи плотно сели мне на хвост, я чуть взял влево и резко тормознул. Они врезались в меня именно так, как я и рассчитывал – левым крылом, которое тут же вспороло покрышку.

Машина их завиляла, боком ударилась в скалу, отлетела к краю пропасти и остановилась.

На сегодня все, стало быть…

– Однако! – только и молвил Князь, оценив изменения в моей внешности. – Погуляли. – И он позвал Биту, привести меня в порядок.

– Это еще не все, – сказал я, когда она меня смазала и залепила. – Ваша машина тоже пострадала. И спереди, и сзади. Стоимость ремонта можете удержать из моего жалованья. Но это будет несправедливо.

И я пошел к себе. Выпил рюмку водки. Или три. Чтобы прояснилось в голове и не грустилось в сердце. А главное, чтобы мушка не двоилась.

Вот и славно. Как говаривала к случаю моя добрая тетушка: с утра пьян – весь день свободен.

А раз так – продолжим свои развлечения. Полезу-ка в горы. Я теперь ходил туда как на работу. Но если сегодня свою задумку сделаю – настоящий выходной себе обеспечу. С сохранением содержания…

Сперва навестил своего подопечного – следовало убедиться, что он на посту. Пришел я вовремя – скоро он станет собираться. У него, по-моему, в этот час сеанс связи в распорядке дня. Сейчас он сноровисто, отработанно соберет свои личные вещи в ладный тючок с лямкой и марш-марш в расположение базирования. А там… А уж там-то… Вот именно, стало быть.

Я еще раз глянул на него. Ладно, пора страничку переворачивать. Надоела мне эта картинка. Интересно дальше посмотреть.

Пробравшись в его келью, я сделал все положенное. А после сел на лежанку лицом к входу; пистолет в руке на колене, фонарик под рукой, за складкой спальника.

Мой Черный Монах не заставил себя ждать. Очень скоро я уловил его легкую, полную смирения поступь…

Как только, изумленный моим присутствием, он застыл на пороге, держа свой тючок на весу, как сумку, – я выстрелил.

Пуля рванула лямку, тючок упал ему на ногу. Монах – я в нем не ошибся – поднял руки и с вопросом «ты что?» сделал шаг вперед, рванул над дверью плащ-палатку. Она глухой шторой сорвалась вниз, и в келье стало темно. И страшно.

В тот же миг я поймал его лицо лучом фонарика и остановил встречным ударом ноги его прыжок, отбросив прыгучего Монаха куда следовало – в угол, где скалились в темноте ужасные черепа. С намеком, значит.

И намек был понят. В руке его оказался пистолет, и он успел три раза впустую щелкнуть курком. Пока не врубился, что обойма пуста.

Теперь самое трудное начинается – дипломатические переговоры. А высшая цель всякой дипломатии согласно диалектике – сделать из врага союзника. Причем союзника сознательного, идейного, одухотворенного. Вот так вот! Стало быть, развалить его надо по-умному. Не всякий сможет.

– Ну ладно, – миролюбиво произнес я. – Ты молодец – показал все, что умеешь. Пока хватит. Да и патроны в твоей пушке кончились.

И не начинались. Как в Анчаровой шашке.

– Чего ты хочешь? – морщась, потирая ладонью живот, спросил он.

– Во-первых, обращаться ко мне на «вы». Я полковник частного розыска, следовательно, старше тебя по званию. Во-вторых, спрашивать буду я, отвечать – ты.

Это справедливо, по-моему. У кого оружие, тому и отвечают.

Вообще-то Монаху надо было в момент затемнения не в келью прыгать, а наружу: рвануть к лестнице, заскочить за уголок и предательски столкнуть меня в воду. Там бы я мигом превратился в кусок льда. Тут и раскалывай меня как хочешь – хоть вдоль, хоть поперек коли. Но я не стал ему советы давать, не сказал об этой упущенной возможности. Что попусту расстраивать парня, он и так уже очумел от своих суточных бдений.

Я покачал в руке наручники:

– Наденешь? Или не будешь больше прыгать? Тогда вставай, звони своему Баксу. Или кто у тебя там на связи. – Я указал на рацию. – В твоих же интересах вовремя сеанс дать.