Текст книги "От рядового до полковника"

Из Ялты проехал на автобусе в Севастополь, впервые испытав все прелести езды по горному «серпантину»; меня даже подташнивало с непривычки. Зато распирала гордость: отныне я знаю, что такое Байдарские ворота, Орлиное гнездо – сам видел, не хухры-мухры. В Севастополе вновь любовался на море, на его знаменитую бухту с памятником затопленным кораблям, стоящие на рейде военные корабли.

В Крыму в эту пору цвёл миндаль – очень красиво. С парома в Керченском проливе вместе со всеми его пассажирами восхищался играми дельфинов. Проезжая по горной дороге, удивлялся, как на скалах могут расти сосны.

В обратный путь я отправился из Симферополя поездом через север полуострова. Наука география открывала мне свои тайны, предоставляя любопытному взору виды на множество подвластных именно ей объектов, лежавших на пути моего следования: Бахчисарай, Джанкой, Сиваш, Чонгар – всё это места с богатой историей. Какие-то клетки по сторонам дороги (знатоки говорили, что это связано с добычей соли); далее – через Харьков до Челябинска. Там я сделал пересадку и отправился в Курган, где в это время уже жила вышедшая замуж за курганского парня, Николая Исаева, моя сестра Галина. Погостив там пару дней, сел на поезд и 16 марта возвратился в Копыловку.

В ночь на 19 марта у Наташи начались схватки. Я побежал к жившему неподалёку Демьяну Тюкалову. Работая водителем, он всегда на ночь оставлял свой ЗиЛ -157 около дома. Разбуженный мною Демьян, узнав, зачем я пришёл, быстро оделся, запустил паяльную лампу и полез под машину – разогревать масло в поддоне двигателя. Ночь была морозная. Когда машина завелась, мы подъехали к нашему дому. Наташа и моя мать, прихватившая с собой на всякий случай одеяло и ножницы, сели в кабину. А я в парадной шинели, дрожа от холода и волнения, полез в кузов. Поехали в посёлок Минаевку (в 12-ти километрах от нашей Копыловки), где находилась больница с родильным отделением. Наташу там приняли, а мы вернулись домой. Следующим утром я первым же рейсовым автобусом приехал в Минаевку и, придя в больницу, узнал, что у нас родилась дочка. Подойдя к окну, увидел измученное, но улыбающееся лицо жены. Я написал на листке бумаги «Оля» и показал ей. Она отрицательно покачала головой и какими-то знаками дала понять, что это имя нашей дочке не подходит. Тогда я написал «Марина» и получил утвердительный ответ. Оба мы радовались рождению нашей малышки. Я уехал праздновать, Наташа осталась на полагающийся срок пребывания в больнице.

Дней через пять я приехал забирать моих «девочек» из больницы. И вот тут получил сокрушительный удар по психике, в один миг сменивший мою радость на длительные тревожные переживания за судьбу нашего ребёнка. Врач больницы, отозвал меня в сторону и оглушил: «Мужайтесь, папаша. У вашего ребёнка проблема с ножкой. Похоже, не достаёт полулунной кости. Жене как-то скажите сами». Я спросил, какие могут быть последствия. Он ответил: «Хромота». Конечно же, я ничего в этот день не сказал Наташе. Уже дома, когда она развернула девочку, я сразу посмотрел на ножку. Ступня располагалась под острым углом к самой ножке, даже почти касаясь её. Как ни трудно было, а сказать пришлось, дня через два. Какова была реакция – это останется только между нами.

Либо врач был не великим специалистом, либо сам Господь сжалился и не допустил беды. Ступня постепенно становилась в нормальное положение. Когда наступил срок становиться на ноги, Марина сделала это так же, как и все дети.

Вы не поверите! Написав этот абзац, я додумался заглянуть в Интернет и узнать, что представляет собой полулунная кость. И что же оказалось? А оказалось то, что кость с таким названием существует только в кисти руки, а в ступне её нет и в помине. Вот так-то. Большой «привет» тому грамотею от медицины.

А тогда, по окончании срока отпуска, я вернулся на службу, оставив жену и дочку у родителей. Три месяца спустя, привёз их в нашу лесную обитель, и стали мы жить уже втроём.

В начале следующего, 1971-го года, Наташа устроилась на работу в наш военторговский магазинчик, открывала его на часок по вечерам – большего времени и не требовалось, ввиду малочисленности покупателей и весьма ограниченного ассортимента товаров. Зарплата мизерная, но были и существенные плюсы: пошёл трудовой стаж; общение с посетителями, хоть и кратковременное, скрашивало серое однообразие будней; стала ездить в областной Томск за товаром. Мы стали потихоньку «богатеть», в квартире появились стиральная машина, долгожданный холодильник. Однажды она привезла с базы ковёр и решила, что ему самое место именно в нашей хате. Я принял её задумку «в штыки»: зачем нам эта махина 2х3 стоимостью 240 целковых (почти две моих месячных зарплаты); висит на стене около кровати ковёр – и ладно. Но не такова была Натаха, чтобы упустить шанс на приобретение понравившейся ей вещи. По итогам наших прений победу праздновала она.

Подрастала и становилась всё интереснее Маришка, уж как она скакала на коленях у нас, только головёнка моталась. Своевременно начала ходить, лепетать. Помню такую её забаву: я, обращаясь к жене по какому– либо вопросу, называю её имя; это чадо, состроив хитренькую физиономию, произносит: «татачи» и заливается смехом.

Отпуск за 1971-й год мне, ещё молодому лейтенанту, был предоставлен в ноябре-декабре, согласно незыблемому армейскому принципу: «На дворе январь холодный – в отпуск дует Ванька взводный, солнце жарит и палит – в отпуск едет замполит». Провести зимний месяц в Копыловке – отнюдь не улыбалось. И я разработал очередной туристическо-авантюристический маршрут.

Отвёз Наташу с Маришкой в Копыловку. А сам…..

Об эту пору в городе Белогорске Амурской области служил срочную младший из нас, трёх братьев, Николай. А в Усть-Илимске, на комсомольской стройке по возведению мощной ГЭС на Ангаре, пытал счастья «в свободном полёте» мой престарелый тесть – Иван Владимирович Дарькин. На склоне лет он изрядно пристрастился к «горькой» и, вполне закономерно, попал под прессинг недовольной его поведением супруги. Долгое терпение его, в конце концов, иссякло, и он тихо покинул родные пенаты на годы.

Я решил навестить обоих, а заодно и заморить того самого ненасытного «червячка», настойчиво влекущего к новым географическим открытиям.

23 ноября ветер странствий сдул меня с места и четверо суток тащил по Транссибирской магистрали до Белогорска (во как расписал, сам удивляюсь). С Николаем мы встретились в расположении автомобильного батальона, где он служил водителем. В первую ночь мне почему-то пришлось спать в казарме, в ленинской комнате. Вечером мы с Николаем и его сослуживцами играли в бильярд, ребята и завидовали Николаю и радовались, что ему повезло вот так встретиться с братом. Следующие сутки мы с ним провели в городской гостинице. Я расспрашивал его о службе, он же, в свою очередь, о доме. На следующий день мы расстались.

Познакомив читателя с Николаем при кратком описании нашей с ним встречи, я поведаю его историю до конца ….. печального.

4 апреля 1981 года, находясь в Ашулуке, где проходила тогда моя служба, я получил телеграмму от отца о гибели Николая, без объяснения причин. В тот же день я выехал поездом в Астрахань, а оттуда – самолётами, с пересадками в Волгограде и Новосибирске, в Томск. 6 апреля приехал на автобусе в Копыловку, попутно узнав от находившихся в автобусе односельчан обстоятельства смерти: мой брат покончил с собой, повесившись. Произошла тяжёлая встреча с родителями, с его женой. Как только я вспоминаю о тех днях, в памяти всплывает рвущая душу и сердце картина: в его доме стоит на табуретках гроб с телом, и вокруг гроба бегает плачущая четырехлетняя Любаша, его дочка, и кричит:

– Папка, вставай! Папка, вставай!

Трёхлетний Лёша хлопает глазёнками, не понимая, почему в доме так много незнакомых людей, рыдающих, суетящихся.

Третий его ребёнок, годовалая Наташа, наверное, безмятежно пребывала в своём детском мирке.

Односельчане выкопали могилу, выпиливая ещё мёрзлую землю бензопилой. Перед тем, как поднять гроб на машину, кто-то из родственников подал мне шариковую ручку и попросил написать прямо на кресте то, что обычно написано на прикрепляемых к кресту табличках. Николая похоронили. Ему было двадцать девять лет.

Что же довело моего общительного, никогда не унывающего брата, трудягу до петли? Чрезмерное пристрастие к спиртному? Нелады с женой? Слабая воля? Вероятно, всё вместе. Что из сказанного приоритетно, я не знаю.

На обратном пути я заехал в Курган с нелёгкой миссией – сообщить проживающим там моим сёстрам, Галине и Валентине, о нашей семейной трагедии. Родители решили, что так им будет легче перенести случившееся, и не стали сообщать об этом и вызывать их на похороны. Из Кургана поездом отправился в Челябинск, затем – самолётом в Волгоград, оттуда поездом вернулся в Ашулук 15 апреля.

Далее, читатель, навестим Ивана Владимировича.

Через пару суток после отъезда из Белогорска я сошёл с поезда на станции пересадки Тайшет, откуда проложена ветка железной дороги до Усть-Илимска, а точнее – почти до него. Дождавшись нужного поезда, я проехал по ней мимо Братского моря, по плотине Братской ГЭС через Ангару; через сам Братск до конечной станции Железнодорожный. Отсюда до Усть-Илимска нужно было добираться на автотранспорте, что я и сделал, остановив попутную машину. Выходя из машины, предложил водителю деньги за проезд и получил решительный отказ: «Здесь за это денег не берут». Нашёл я нужное общежитие и, словно «лис перед травой», предстал перед ошарашенным тестем. Встретились тепло, не раз «уважали» друг друга за столом в старые добрые времена. Присели и в этот раз, были разговоры, были слёзы на глазах этого, в общем-то добродушного, открытого человека. Третьим был его сосед по комнате, украинец, работавший водителем автобуса. На следующий день мы на этом автобусе подъехали к плотине Усть-Илимской ГЭС, постояли на ней, глядя на ревущие потоки воды, вырывающиеся на свободу из её плена. Пробыл я в городке около двух суток. Провожал меня Иван Владимирович опять с мокрыми глазами. Виделись мы в последний раз. Впоследствии он уехал на свою родину, в Мордовию. Там и упокоился в 1979-м году.

Покинув известный тогда всей стране, прославленный во вдохновенных песнях Усть-Илимск, я двинулся «до дому, до хаты» и 9 декабря прибыл в Копыловку. Этот 17-дневный вояж оставил в моей памяти неизгладимые (банальное, но верное слово) впечатления.

В один из дней этого зимнего отпуска мой отец запряг лошадь и повёз нас в посёлок Альмяково, где жили две его сестры и брат с семьями, километрах в пятнадцати от Копыловки. Ехали по санной дороге, отец «рулил»; мы с Наташей сидели в санях, накрывшись одним тулупом; в сани залетали комья снега из-под копыт. У нас прекрасное настроение – ведь мы были ещё так молоды.

Посёлок стоит на очень высоком, стеной обрывающемся к реке, берегу Чулыма. Такие места на сибирских реках носят название «яр». Мне, например, известны Красный Яр, Белый Яр, Максимкин Яр.

Отгуляли у родственников славно (вот это уже моё единоличное мнение). По оценке Натальи, я там вёл себя «не очень».

Наступил 1972-й. Весной мне было присвоено звание «старший лейтенант». Весь май я, как упоминал ранее, провёл на курсах в Костерёво. Отпуск в этом году у нас был летний – в июне-июле. Провели мы его в Копыловке, как и многие летние отпуска. Летом я забывал о дальних странствиях, отдавая предпочтение отдыху в родных местах, где было много интересных и полезных занятий, привычных с самого детства, влекущих «кулика к своему болоту». Была тяжёлая, изнуряющая работа на сенокосах (родители содержали немалое поголовье всевозможной живности); рыбалки удочками, сетями, бреднем, в том числе и ночные, с приготовлением ухи из свежайшей рыбы на костре. Как же она была вкусна под чарочку. Завершали это действо, как правило, кружкой кипятка, заваренного листьями смородины. Собирали и заготавливали впрок грибы, лесные ягоды (смородину, чернику, бруснику, голубику, черёмуху, калину, шиповник, клюкву); угощались «с куста» земляникой, костяникой. В августе залазили на высокие густые кедры и обрывали с веток недозревшие смолистые шишки с орехами. В сентябре сбивали их с кедров, ударяя по дереву специальным «колотом». Начиная примерно с середины сентября, просто кружили с мешком вокруг дерева, высматривая во мху опавшие шишки. Затем происходил процесс обмолота шишек, отделения ореха от скорлупы, провеивания на ветру и сушки. Из таких отпусков мы возвращались, набравшись сил в родных краях, навьючившись всевозможной тарой с добытыми дарами природы.

Сюда, в Копыловку, в родительские дома, тянуло на отдых и наших родственников. Из Кургана приезжали с семьями мои сёстры, Галина и Валентина. Из Томска – Тамара, а также брат Наташи Володя и её сестра Саша, тоже с семьями. Мы нередко пересекались с ними в отпусках. Родители радовались, одновременно принимая на себя заботы по «тыловому» обеспечению желанных гостей: чем угощать, где спать положить и т. д.

Во время того отпуска 72-го года мы с отцом и братьями решили съездить на рыбалку в деревню Нижняя Курья, где все мы родились, включая отца. По просёлку до неё было 18 километров, но мы избрали другой маршрут: на большой деревянной лодке с мотором проплыли по Юксе, далее по полноводному Чулыму, а из него – по речке Курье до нашей деревни. В то время там ещё проживали несколько семей наших бывших односельчан. Мы обосновались в доме у родственников. Один из односельчан, привязав нашу лодку к своей лошади, волоком перетащил её до озера Горское – цели этого путешествия, километрах в полутора от деревни. В моём распоряжении была ещё одна маленькая лодка, складная, из тонкого металла, одолженная братом Наташи, Володей.

В первый вечер мы немного половили удочками, отец поставил сети. Переночевав в деревне, ранним утром вновь пошли на озеро. Устроившись в лодках, мы постепенно продвигались по озеру, облавливая удочками приглянувшиеся места. В какой-то момент услышали отдалённый медвежий рык. Не скажу, что это нам было совсем уж «по боку», но, находясь на лодках, мы в любом случае были в безопасности. Отплыв довольно далеко по неширокому, но очень длинному озеру, около полудня до наших ушей со стороны точки старта донёсся едва слышный, протяжный, несомненно призывный голосок.

О, боже, спаси и сохрани! Для меня это был сигнал боевой тревоги.

Вот тут-то мы уже «под другим ракурсом» оценили медвежий рык.

Бросив удочки, со всей дури налегая на вёсла, мы на обеих лодках на форсаже «понеслись» на базу, где в ожидании стояла моя заботливая ненаглядная с узелком в руках – принесла обед рыбакам, храбро пройдя эти полтора километра по узкой лесной тропе. Я умышленно «засвечиваю» эту героиню (в любом смысле) в данном эпизоде, не раньше. Она с самого начала была полноправной участницей нашей экспедиции и безупречно выполняла свои обязанности в составе экипажа. Никому не пришло в голову упрекать её за опрометчивый рисковый поступок, все с облегчением посмеялись, пошутили.

Выполнив план по добыче рыбы, мы тем же речным путём вернулись домой.

В течение всей первой половины следующего, 1973-го года, проводилась напряжённая работа по подготовке дивизиона к очередному выполнению боевых стрельб на полигоне. Только в Купино на тренировки мы съездили за это время три раза.

В последних числах июля был сформирован наш воинский транспорт, представляющий собой сцепку из нескольких пассажирских (общих) вагонов для личного состава, трёх-четырёх платформ для возимых с собой автомобилей и одного или двух вагонов для запасов продовольствия и прочих материальных средств. Этот транспорт прицепили к грузовому поезду и мы так называемой «малой скоростью» двинулись в восточном направлении. Почему малой? Да потому, что в пути следования грузовики подолгу стоят на станциях, переформировываются, меняются локомотивы. А то и вообще перецепляют транспорт, к другому поезду.

В этот раз нам предстояло выполнять стрельбы на полигоне «Телемба», в Бурятии. Первый день езды ничем не удивил, зато второй……Век воли не видать!

Сели мы, все офицеры дивизиона, пообедать одной компанией. Выложили на общий стол взятую из дома снедь, пару бутылок водки. Комбат Билецкий расщедрился здоровенным куском варёного мяса со словами:

– Тёща старалась. Помогайте, ребята, один не справлюсь.

Ребята не подвели, уважили заботливую комбатову тёщу. Под водочку хорошо пошло. Покончив с трапезой, прилегли вздремнуть. Задремалось тоже хорошо. Примерно через час я проснулся: желудок недвусмысленно требовал взять курс на специальную кабинку в конце вагона. Я выполнил это требование, да не как-нибудь, а рысью. Оказалось, зря торопился – у заветной кабинки стояла очередь из таких же «рысаков». Пришлось сильно поднапрячься, дабы не «опростоволоситься», не дойдя до кабины. Тёщиному угощеньицу мы «радовались» до следующего дня, проклиная всё на свете. Справедливости ради надо отметить, что этот тёщин презент «приправила» жара в вагоне, ведь дело было в конце июля. К всеобщему удивлению, один товарищ – командир стартовой батареи Коля Шемет – выдержал этот тест на прочность желудка без малейших последствий. С высоты своего благополучия взирал на наши зелёные морды и ехидничал, паршивец этакой. С тех пор, учуяв хоть малую толику знакомого амбре от мясного продукта, я тут же отправляю его в мусорное ведро. Если не верите, спросите у моей супруги.

Дней через пять или шесть дотащились до Байкала, долго ехали вдоль берега. На станции Мысовая, во время долгой стоянки, не преминули возможностью искупаться в Байкале. Заскочили в воду, окунулись – и назад. Холоднющая байкальская вода не очень-то гостеприимна. На той же станции купили и отведали знаменитого омуля.

1-го августа прибыли в Читу, выгрузились из вагонов, сняли машины с платформ. Отсюда предстояло совершить 120-километровый марш на наших машинах в северном направлении – до полигона. Двинулись в путь поздно вечером. На перевале через Яблоновый хребет сделали привал. Прибыли на место уже на рассвете, начали разгружаться, ставить палатки, обустраиваться.

Вся дальнейшая работа на любом полигоне определяется так называемой «типовой неделей»:

понедельник и вторник – приём боевой техники, проверка и настройка её параметров;

среда – проверка инструкторским составом полигона наших профессиональных знаний, а также готовности техники;

четверг – выполнение учебных и боевых стрельб;

пятница – анализ результатов работы, подведение итогов.

Наша часть прибыла на полигон заранее, с таким расчётом, чтобы до начала нашей типовой недели получить свободный комплекс и на нём потренировать наш личный состав по «чужим» мишеням, то есть во время стрельб предыдущей войсковой части. А дальше – мы идём в бой.

Не стану утомлять читателя описанием наших действий в «поединках» со злыднями инструкторами, так и стремящимися на чём-нибудь «засыпать» испытуемого (у них работа такая), а пройдусь по главному – боевой стрельбе.

Если помните, моя должность – офицер наведения, то есть тот человек в составе боевого расчёта, который непосредственно ведёт бой. Командир дивизиона только указывает воздушную цель, подлежащую обстрелу, и даёт команду на её уничтожение. О моих действиях расскажу на примере этой конкретной стрельбы.

Нашему дивизиону предстоит уничтожить мишень самолётного типа Ла-17, летящую на малой высоте. Командир дивизиона подполковник Савран даёт команду на обнаружение цели, указывает координаты. Я произвожу поиск, обнаруживаю цель и передаю на сопровождение операторам. Ракеты ставятся на подготовку. Включаю синхронизацию пусковых установок, при этом они вместе с ракетами поворачиваются в направлении на цель. Перевожу станцию в режим боевой работы, снимая тем самым последнюю ступень предохранения от непреднамеренного пуска. Докладываю командиру: «Цель в зоне пуска». По его команде «Цель уничтожить» нажимаю кнопку «Пуск». Через секунду кабина сотрясается от грохота стартующей 11-метровой «машинки». Следующие несколько секунд – самый пик нервного напряжения. Всё внимание – на мерцающие передо мной экраны. Произойдёт ли захват ракеты следящими системами станции? Как пойдёт сближение ракеты с целью? И самое главное – произойдёт ли подрыв ракеты около цели? Как поведёт себя мишень после подрыва? Контролируя всё перечисленное, я последовательно докладываю командиру: «Есть захват», «Наведение нормальное», «Есть подрыв», «Цель теряет высоту», «Цель потеряна».

Всё! Дивизион выполнил боевую задачу! Раздаётся «Ура», жмём друг другу руки, нервы постепенно успокаиваются.

Это моё боевое крещение.

Вечером все офицеры нашего и технического дивизионов собрались вместе на берегу небольшой речки Конды – праздновать победу. Спиртное припасено заранее, основная закуска – тушёнка и «Окунь, терпуг» (был такой опостылевший нам микс из двух видов рыб). Начинается разогрев, а далее всё, как в известной поговорке «Первая рюмка колом, вторая – соколом, остальные – мелкими птахами». Один майор из технического дивизиона обращается ко мне: «Каким пальцем нажимал кнопку пуска?». Я показал большой палец правой руки, он крепко схватил мою руку и поцеловал палец. Гул голосов нарастает, каждый стремится поделиться своими впечатлениями об увиденном, услышанном, прочувствованном. Все становятся в круг, обнявшись, и на берегу Конды кружится офицерский хоровод с притопыванием. Гуляли долго, до поздней ночи, сбрасывая с себя напряжение многих месяцев изнурительной подготовки к главному экзамену ракетчика. Это гулянье не было похоже на обычные праздничные или юбилейные застолья. Здесь каждый был в той или иной степени причастен, каждый вложил свою долю в достигнутый успех. Радость победы уравняла на короткое время всех, независимо от званий и должностей, светилась на лицах, выплёскивалась из глубины души наружу.

Что ещё запомнилось из тех дней?

Зарево многочисленных лесных пожаров в сопках. И происходили они, прежде всего, в связи с ракетными стрельбами: падали в сухой лес горящие мишени, падали ракеты с недорасходованными остатками агрессивных компонентов топлива.

Поражало обилие голубики, брусники на склонах сопок; эту картинку дополняли торчащие среди ягодных кустиков прекрасные грибы без малейшей червоточины. В выходные дни офицеры и солдаты собирали и ягоды, и грибы, готовили и угощались на месте, заготавливали впрок. Секрет изобилия был прост – огромная площадь полигона была закрыта для доступа местных жителей. Хотя и жителей-то в этой бурятской глуши можно было по пальцам пересчитать.

Непривычно выглядел лес: деревья низковаты, мелковаты; преобладает лиственница с твердокаменной древесиной, в чём убедились солдаты, пилившие дрова для кухни.

16 августа 73-го мы вернулись на место постоянной дислокации – в свой таёжный дивизион.