Текст книги "Болотное гнездо (сборник)"

Глава 7

Первым среди барабинских девчонок ее выделил Гришка, затем начал ухлестывать Женька. Но если говорить честно, то Сергей познакомился с нею раньше всех.

Он возвращался тогда с рыбалки и, чтобы сократить путь, пошел через Барабу. Они ждали его у Курейки, как собаки, расположившись полукругом. Крайним у забора стоял предводитель барабинских – татарин Ахмет-хан. Сергей догадался, собрались бить, место удобное: справа забор, слева озеро, кругом – ни души. Можно было развернуться и дать ходу, но он знал: тогда никогда не ходить ему этой дорогой, даже у самого малого из барабинских появится над ним власть. Он колебался. Вяжущая слабость и подкатившая тошнота поворачивали ноги обратно. Но тут он увидел девчонку. Она сидела на бревне и темными испуганными глазами смотрела на него. Она знала, что сейчас произойдет.

– Лелка идет, Лелка идет! – закричала она и, крутанувшись на бревне, спряталась за него.

Сережка ощутил, как внутри крохотной точкой вспыхнул и начал разгораться огонек, и он, повинуясь ему, пошел прямо, уже не ощущая себя, своего тела, более того, желая, чтобы его задели, зацепили, что будет дальше, он не знал и не хотел знать, кроме одного – только вперед.

Опешив от такой наглости, барабинские пропустили его и ударили сзади. Оглушенный Сергей упал на землю, и тут же со всех сторон его стали пинать, рвать на клочья рубаху, кто-то острыми зубами цапнул за ногу. Но эти удары были не в счет. Навалившись на него скопом, барабинские мешали друг другу. Самым стоящим ударом был первый – Ахмет-хана.

Лежа на земле, Сергей зацепил пальцами пятку Ахмета и подошвой другой ноги ударил в полусогнутое колено, прием этот показал брат. Как вылетает выбитая доска из забора, Ахмет, вскрикнув, отлетел в сторону, но тут же вскочил, схватив попавший под руку кирпич, и, прихрамывая, бросился на Сергея. Прижавшись спиной к забору, Сергей увернулся от кирпича и боковым ударом встретил Ахмета. Налетев на кулак, тот по-щенячьи взвизгнул, хватанул рукой по носу и, поймав пальцами кровь, запрыгал к дому. Следом за ним бросились остальные. Рядом с Сергеем осталась девчонка, она заползла в крапиву и испуганно смотрела на него. Сергей задрал штанину, на икре тонкой струйкой бежала кровь.

– Пливяжи, – она протянула лист подорожника, – я нечаянно. – В глазах девчонки стояли слезы.

– Э, значит, ты цапнула? – увидев на коже следы зубов, догадался Сергей. – Вот сейчас как дам по кумполу. – Помолчав немного, смилостивился: – Вылазь, Бараба, я не кусаюсь.

– Я нечаянно, – повторила девчонка. – И никакая я не Балаба.

Сергей заправил в штаны разорванную рубаху, взял лист подорожника, поплевал на него и прилепил к ранке. Подняв с земли сломанное удилище, улыбнувшись, передразнил:

– Балаба, Балаба, а зубы острые, как пила, – и, прихрамывая, пошел домой.

Девчонку звали Аней, была она младшей дочерью горного инженера из Бодайбо Галеева. Жила в городе, а на каникулы приезжала на Барабу к бабушке Гульнаре Хановой – матери Ахмета.

С барабинскими у релских была постоянная вражда. Бараба – это дорога в город, на Ангару, в клуб, к магазинам, в больницу, на почту, в школу. Как только релские высунутся за свое болото, тут им и прилетит.

– Надо держаться вместе, – прихромав к себе на Релку, сказал Сергей обступивший его ребятне. – Ахмет вылавливает поодиночке.

Еще в школе, когда проходили историю Древней Руси, родилась у Сергея эта мысль. Дома попалась ему на глаза потрепанная старинная книга, которая осталась от монашки Нади – «История государства Российского» Карамзина, и он частенько сравнивал то, что им рассказывала на уроках учительница, с тем, что было написано в книге.

Сережку поддержали: каждый испытал на себе козни барабинских. Тогда же, на бревнах, создали релские «войско». В него вошли: первая и вторая Релки, Нахаловка, Песочные Ямы. Главнокомандующим предложили Сергея Рябцова, но тут предъявил свои претензии Женька Брюхин. Решили голосовать. Мнения разделились. Решающее слово в его пользу, чего Сергей не ожидал, оказалось за Гришкой Дохлым. Обычно он был заодно с Брюхиным.

Приезд Дохлых на Релку запомнился всем. Худой, вечно кашляющий мужчина прибыл сюда на лошади. На Песочных Ямах, там, где еще можно было найти свободное место, выкопали землянку. Помогала ему вертлявая, смазливая на лицо полудевчонка, полубаба, но уже с двумя детьми. Своего мужа она ласково называла Мотаней. Когда Мотаня выходил на улицу, все собачье население вставало на дыбы, рвалось с цепей, лезло на заборы. В поселке стали пропадать дворняги, ходили слухи, что делает это Мотаня – употребляет собачину для поправки здоровья. Мотаня протянул недолго, года через три отнесли его на кладбище.

– Эх, Мотаня, я твоя Маня, ты Мотанечка моя. Лучше бы сгорела баня, чем Мотаня умерла, – начернив брови карандашом и намазав помадой губы, напевала вдова. – Эх, дохленький ты мой! – вытирая рукавом пьяные глаза, укачивала она только что родившегося сына.

С той поры стали называть Гришку на улице Дохлым. Прилипла кличка и к старшим Гришкиным братьям, стала вместо фамилии. Мало того, весь околоток, вся ребятня, жившая вокруг Песочных Ям, стали именоваться Дохлыми.

Чем жили, что ели обитатели Песочных Ям, можно было только догадываться: огород – несколько грядок – все съедалось, едва поднималась ботва. Впрочем, они, как своим, пользовались чужими огородами: не на Релках, так на Барабе. Ловили их, били, но помогало мало. Когда подросли, их начали сажать, одних сажали, других выпускали. Релские старались с ними не связываться, еще чего доброго встретят в темном переулке, зарежут, для них это раз плюнуть.

Полуголодная, в постоянном конфликте с законом жизнь Гришкиной семьи мало чем изменилась, когда в их доме объявился новый папа.

Яшка-старатель сам о себе рассказывал так: после долгой и нудной работы на приисках решил он дать шороху в большом городе. Однако его гастроли чуть было не оборвались в ближайшем от Барабы болоте, вусмерть пьяного выбросили Яшку из машины.

На свое горе натолкнулась на него Гришкина мать, притащила старателя в землянку, отскребла от грязи. Благополучно перезимовав на Релке и смастерив очередного Дохлого, Яшка весной укатил на свой разлюбленный север. На Релке он объявился на следующую осень баловнем судьбы, которому подвалил фарт. Погуляв неделю-другую, решил он удивить Релку и рядом с землянкой затеял строить огромный двухэтажный дом. Навез бревен, нанял релских мужиков, те быстренько собрали сруб, но Яшке вновь попала шлея под хвост, вновь из Песочных Ям понеслись разудалые песни, шатаясь и ломая заборы, загулял случайный народ. В конце Гришкиной матери пришлось бегать по соседям собирать Яшке на билет до Бодайбо. Выручили Брюхины, дали денег, и Яшка, оставив жену с животом, надолго исчез с релских улиц.

– Ты, Женька, не обижайся, – сказал Гришка, швыркая носом, – но барабинские его уважают, ну а раз уважают, значит, боятся. Он никогда не задается.

– А я задаюсь? – вскипятился Брюхин. – Ты бы лучше сопли выбил. Смотреть противно.

– Ребята, не надо ругаться, – вмешался Сергей. – Пусть будет Женька. У него есть книга по каратэ. Нас обучать будет. И вообще, нам не только войско нужно. Еще можно организовать ансамбль. А что? – Сережка улыбнулся. – Гришка на барабане, Женька на аккордеоне, а я на балалайке. Сила!

Все дружно рассмеялись. Шутка понравилась.

– Ну ты, Рябой, брось за других решать, – еще больше разозлился Брюхин. – Мне подачек не надо. Вот что я вам скажу: ничего у вас не выйдет – одна болтовня. Как били, так и будут бить. Тоже мне, Минины и Пожарские нашлись – «войско», Русь. Релка – дыра была, ею и останется.

– Ну а ты, ты что, не релский? – спросил Сергей.

– Я, – Женька ткнул себя в грудь, – допустим, релский. Что мне, гордиться этим? Ну, хорошо, соберем кодлу, побьем барабинских, те наберут кодлу побольше, позовут Мельницу, Мылзавод и задавят. Против лома нет приема.

– Если нет другого лома, – вставил кто-то из ребятни.

– Это еще посмотрим, кто кого. Ты-то что предлагаешь?

– Я, – Женька хмыкнул. – Я предлагаю послушать маг. У меня есть новые песни Высоцкого.

– Можно, конечно, послушать, – заколебался Дохлый. – Я не против.

– Ну а как быть нам? – спросил Сергей.

– Вам, – Женька на секунду задумался, – вам расходиться по домам. Языки почесали – хватит. Кто хочет, пошли со мной. А насчет карате… Махайте лучше кулаками по-крестьянски – веры больше. За карате деньги платить надо. Ну, поднимите руку, у кого они есть?.. Нет таких? Тогда пошли, я включаю Высоцкого бесплатно.

Но никто не тронулся с места. Ссоры, подобные этой, были и раньше, привыкли. Но сегодня Женька перегнул палку, он не Дохлого – всех обидел. Нашел чем кольнуть – деньгами.

Брюхин понял: идти за ним не желают. Слабая улыбка мелькнула у него на лице, он соскочил с бревен.

– Давайте, давайте. Рябой вас не в ополчение, а в баптистскую секту затянет. Посмотрите.

– Пусть идет, – сказал Дохлый Сергею. – На него нельзя надеяться. Помнишь, у меня на Ангаре ногу свело? Я ему: помоги, а он – к берегу.

Сергей молчал. Он хорошо помнил тот случай. Дохлый переоценил свои силы, потянулся за Брюхиным. Заплыли далеко, за теплую иркутную воду, аж до самой ангарской синьки. И вдруг Гришка заорал, захлопал по воде руками. Думали, балуется. Но, когда Сережа подплыл к нему, тот, выкатив по пятаку глаза, обхватил ему руки мертвой хваткой. На счастье, подвернулась моторная лодка. Никто не осудил тогда Брюхина. Ангара – не Курейка. Ругали Дохлого: не можешь плавать, барахтайся у берега. Но что-то все же изменилось. Женькино лидерство пошатнулось. А на чем оно держалось? У Женьки всегда водились деньги, отец ему ни в чем не отказывал, и, надо сказать, Женька их не жалел, давал на кино, брал на всех мороженое. И никогда не напоминал, мол, отдавайте. Когда имеешь деньги, можно кое-что себе и позволить, зная, все вернется с процентами. Но с теми, кто не соблюдал установленные им правила, Женька обходился круто: переставал разговаривать, делая вид, что человека не существует на свете. И на многих это действовало, заискивали перед ним. Бороться с Брюхиным было сложно и интересно. Он был на голову выше остальных, много читал, почти всегда был в курсе всех событий, имел свое мнение, и Сергею порой казалось, что Брюхин гораздо старше его, хотя они одногодки. В решающие моменты Женька использовал Дохлых, те были ему преданы. И вот впервые Дохлые предпочли не Брюхина, а Сергея. Что поделаешь, улица живет по своим законам, здесь ничего не забывают и не прощают. Возможно, сказалось и то, что как раз перед этим, после очередных своих гастролей, ревнивый до потери памяти Яшка-старатель учинил Гришкиной матери разгон, и она спряталась от разгневанного супруга у Рябцовых. Яшка явился следом и начал бить стекла. Насилу утихомирил его Сережкин отец, закрутил руку и головой окунул в бочку с водой. Попускал Яшка пузыри – утих. А на другой день, застеклив в том и другом доме окна, пили мировую и орали военные песни.

– Ладно, как-нибудь разберемся, что можно, что нельзя, – сказал Сергей. – Докажем не только им, – кивнул в сторону Барабы, – но и своим, что мы чего-то стоим. Ничего, у нас будет так, как еще ни у кого не было.

Пожалуй, это были звездные часы его детства. И начались они с подготовки к войне с Барабой. Первым делом соорудили в лесу штаб, затем вокруг Релок создали базы. Натаскали в них из Песочных Ям камней. Дальше – больше. Брат Петр, умная голова, подсказал: чем квасить друг другу носы, лучше обыграть барабинских в футбол. Появилась футбольная команда. Деньги на форму заработали сами – пилили дрова, разгружали вагоны. Затем среди кустов нашли сухое место, срезали кочки, поставили штанги. Сергей попросил брата, и он достал книги по боксу и самбо, а вскоре принес книги о каратэ. Летом занимались сами, а осенью многие записались в секции: кто в бокс, кто на борьбу.

Ребят из предместья брали охотно: выносливые, неизбалованные, они хорошо держали удар, не жалели ни своих, ни чужих ног в хоккее и в футболе, выворачивали и ломали руки в борьбе вольной и классической. Случалось и наоборот, ломали им, но они не бегали жаловаться. Главная мечта – попасть в сборную. Но чаще всего попадали за решетку. Тренеров мало интересовало, чем занимаются их воспитанники дома, главное – результат на соревнованиях. И многие совершенствовали приобретенные навыки. На танцах собирались стаями, кидались друг на друга: рабочедомские – на маратовских, новостроевские – на мясокомбинатовских, Мельница – на Барабу. Били уже с понятием в печень, в сплетение, в челюсть. Их приучили не жалеть, на тренировках им вдалбливали: в следующий круг выходит сильнейший. Следующим кругом для многих становилась колония. Оттуда уже возвращались профессионалами с изломанной судьбой и пещерным взглядом на жизнь. До поры до времени релские избегали этой участи – может быть, спасало болото.

Сергей гордился тем, что у них появилась собственная библиотека – более тысячи книг насчитывала она. Собирали везде, где только можно. Нет, не все шло гладко, случалось, ругались и дрались меж собой. Непростое это дело – собрать в кулак разношерстную шпану. Уже там, в Афганистане, он не раз вспоминал то время. Старались восполнить то, что у других было с избытком. Но они не чувствовали себя обделенными. Если чего-то не имели, не беда, зато у них был свой, не похожий ни на какой более мир: заросли боярки, тальника, свои укромные поляны, озерки, остатки высокой железнодорожной насыпи, которую они меж собой называли валом Чингиз-хана. Была даже своя часть Иркута.

После того памятного собрания на бревнах стычки с барабинскими пошли на убыль, а к началу учебного года и вовсе стихли. А вскоре надвинулись другие времена, стала давать знать о себе Новостройка – город. Тут Релка и Бараба были заодно.

Когда играли в футбол с Новостройкой, приглашали в команду Ахмета. Не было ему равных в нападении: резкий, быстрый, злой, он творил на поле чудеса.

Все начало распадаться, когда в семье Рябцовых произошло несчастье: потерялся отец. Уехал на заработки в Бодайбо и не вернулся.

Его нашли весной, заваленного мхом. Экспертиза установила: был убит выстрелом из карабина. Следствие ничего не дало. Допрашивали Брюхина, Яшку-старателя, который видел отца последним, но убийцу так и не установили.

В четырнадцать лет Сергей попал в интернат. Вот когда пригодились знания по каратэ и боксу, там приходилось утверждаться заново. Случалось, били его там, но всегда получали сдачу. На Релке он появлялся изредка во время каникул. В один из таких приездов произошла последняя драка с барабинскими. А причиной тому была Анька.

Глава 8

Первым среди «ополченцев» слинял от военных, футбольных, библиотечных и других общественных дел Дохлый: вновь переметнулся к Брюхину, к тому времени у них появились новые интересы – начали крутить любовь с девчонками. Но если Брюхин мог надеяться на свои внешние данные, то Дохлый стал использовать технику – фотоаппарат «Лейку». Он-то и выцелил своим объективом среди барабинских девчонок Аньку. Сделал карточку и отправил в молодежную газету. К всеобщему удивлению, фотографию напечатали, и Дохлый сделался знаменитым. Газету затаскали до дыр, Гришка стал получать от релских заказы, и впервые в жизни у него появились собственные деньги.

– Кстати, она приходится нам дальней родственницей, – разглядывая газету, небрежно сказал Женька Брюхин. – Хочу предупредить: тот, кто начнет приставать, будет иметь дело со мной.

– О, ты, оказывается, успел уже и породниться, – поддел Сергей. – Значит, Ахмет печатал тебе синяки по-родственному.

– Твой Ахмет еще получит свое, – пообещал Брюхин.

«Что за привычка накладывать на все свою лапу», – возмутился Сережка и с той поры все чаще, уже как-то по-иному, стал поглядывать на Аньку.

Прет на Ангару барабинская ватага, а следом за ними она. Ахмет на Иркут – и она с ними, ребята поплывут на остров Любашку – Анька не отстает, по-собачьи загребая воду, плывет следом. Начнет ребятня с трамплина прыгать, Анька – солдатиком. Волосы под ежик, разбитые тапочки, ни дать ни взять – мальчишка.

Чуть позже стала Анька появляться на танцах. Придет, сядет меж своих на забор, щелкает орехи, смотрит через решетку, как протирают на шершавом, похожем на наждачный круг, асфальтовом пятачке обувь.

Наверное, Сергей давно подошел бы к ней, но попробуй сунься, когда рядом, как сторожевой пес, Ахмет. И чуть не прилетело на тех же танцах. Он уже пошел домой и на выходе лицом к лицу столкнулся с Анькой. Наткнувшись, словно наколовшись на его взгляд, Анька, расширив глаза, замерла. Он хотел обойти ее, но тут взвилась труба, грянул прощальный вальс. Точно кто-то дернул его, Сергей дурашливо наклонил голову, показывая, что приглашает ее. Он думал, она испугается, отскочит в сторону, убежит, но не тут-то было. Анька осторожно повела по сторонам глазами и подала руку. Сергей дрогнул: ведь смешно, он, почти взрослый парень, приглашает ребенка. Но делать нечего – он закружил Аньку. Он ожидал, что площадка заполнится парами, но этого не произошло. Все выстроились кругом и стали смотреть на них. Сергей решил не останавливаться, ему стало весело и легко: хотите представление – пожалуйста.

Танцевать вальс научила сестра. Сергей удивился: кто и когда научил Аньку? Поначалу она сбивалась, но от шага к шагу подладилась и вот, уже легко перебирая ножками, кружилась, летела вокруг него. Танец закончился, им похлопали. С раскрасневшимся лицом Анька встала рядом.

– Молодец, Бараба, соображаешь, – похвалил Сергей девчонку, но ответить Анька не успела, к ним, сверкая глазами, подлетел Ахмет, схватил ее за руку и, что-то выговаривая, повел в темноту.

– Ну, ты и даешь! – подошел к нему Брюхин. – Тебя барабинские за углом поджидали. Мы уже решили домой идти, а тут Гришка нас вернул. Они бы тебе навтыкали.

– Ты, старина, не переживай, – сказал Дохлый, – смотрелись неплохо. Вон, даже похлопали.

– Если бы не мы, похлопали бы по его морде, – заметил Брюхин. – Рябой, ставь бутылку…

– Перебьешься, – отшутился Сергей. – А насчет драки – зря ты. Ахмет не такой уж плохой парень.

– Вижу, не я, а ты в родню набиваешься, – съязвил Женька. – Ну-ну, давай, пробуй.

В следующую субботу Брюхин на танцах раз за разом начал приглашать Аньку. Это не понравилось Ахмету, он отозвал Брюхина в сторону и сказал ему пару ласковых. Женька полез драться, Ахмет расквасил ему нос. На другой день, когда Сергей приехал из интерната, Брюхин прибежал к Рябцовым. Уж кто-кто, а он умел преподнести события так, что ни у кого не возникало сомнения – обидели не его, оскорбили всю Релку. За окном стояли релские парни, они ждали, и Сергей знал: если не пойдет, пошумят и разойдутся, но уже никогда не простят ему. Положение обязывало идти. Нет, Сергей не хотел драки, он думал, все обойдется, но не обошлось. Он встретил Ахмета, они отошли в сторону. И тут, у входа на танцплощадку, началась драка. Затрещал штакетник, замелькали кулаки. Сергей узнал позже: Женька, не дожидаясь, засветил кому-то из барабинских и заорал:

– Наших бьют!

Ахмет прыгнул в самую гущу, в руках у него блеснул нераскрытый складной нож.

– Зарежу! – крикнул он.

Толпа бросилась врассыпную, Рябцов догнал Ахмета, сбил с ног. Падая, Ахмет выронил складень. Сергей успел заметить, Ахмет так и не раскрыл лезвие, но все же на всякий случай навалился на него, заломил ему за спину руки, тот дернулся разок-другой, понял: не вырваться.

– Слезь, Рябой, я тебе не лошадь, – свистящим шепотом выдохнул он. – Отпусти, слышь.

Сергей отпустил ему руку, поднялся, следом за ним стал подниматься Ахмет. В это время из-за спины выскочил Брюхин и ударил Ханова штакетиной. Ахмет волчком закрутился на месте и вдруг с визгом бросился к Женьке в ноги, повалил его на землю. Насилу разнял их Сергей, уж точно Ахмет перегрыз бы Брюхину горло. Но произошло непоправимое: падая, Женька сломал руку – и Брюхины подали на Ахмета в суд.

– Он на меня бросился с ножом, – выставив вперед, как щит, загипсованную руку, дрожащим голосом говорил на суде Брюхин. – Я защищался.

– От лежачего, да? – не выдержав, крикнул со своего места Ахмет. – Да если бы не Рябой, я тебе, паскуда, зубами кишки выпустил!

Судья, лет сорока, толстенная тетка, заставила его замолчать, и Ахмет, прожигая Женьку черными глазами, уселся на скамейку.

Суд размещался в длинном, похожем на барак, одноэтажном доме. Зал заседаний был мрачный и обшарпанный, для таких, как они, не нашлось лучшего. Аньки на суде не было, говорили, за ней приехала мать и увезла отдыхать на Черное море.

– Брось врать, Женька, – сказал Сергей, когда ему дали слово. – Ножа не было. Нет, я хочу сказать, что нож был, складень, но Ахметка… Ахмет, – поправился он, – не раскрыл лезвие. Он хотел просто попугать. Он не виноват.

– Только суд может установить, кто прав, а кто виноват, – устало оборвала его судья. – Лучше подумайте над своей ролью в этом деле. Зачем пошел? Повел дружков? А уж если пошел, так надо было предотвратить драку. Так что помолчи, у самого рыльце в пуху.

Сергей растерялся, он не предполагал, что можно все повернуть в другую сторону. Пытаясь защитить Ахмета, он своими путаными показаниями только вредил ему. Все шло так, как хотели Брюхины. Виноват Ахмет, виновата среда, виноват Рябцов – все, кроме Женьки. Он со всех сторон оказался потерпевшим. И загремел Ахмет в колонию.

– Запомните: незнание закона не освобождает человека от ответственности, – сказал судья, заканчивая свою речь.

– А знание освобождает, – с ехидной улыбкой прокомментировал Дохлый. – Закон – дышло: куда повернул, туда и вышло. Зря ты, Серега, полез. Могли бы и тебя упрятать.

Если бы они были на улице, то Сергей точно заехал бы Гришке. Едва-едва сдержался.

На Ахмета жалко было смотреть. Когда объявили приговор, он еще держался, но когда до него дошел смысл сказанного, он поднял глаза и растерянно посмотрел в зал. Сергей увидел: обычно смуглое лицо Ханова почернело, стало походить на обугленную, потухшую головешку. Его вывели из зала, посадили в милицейскую машину. Сухо хлопнули металлические дверцы, и Сергей вдруг понял: детство кончилось. Впервые неосторожно, по глупости, они дали о себе знать, и им тут же напомнили: никакое болото уже не прикроет, не спрячет. За все нужно платить, чем дальше, тем дороже.