Текст книги "Воровская яма (сборник)"

Валерий Иванов-Таганский
Воровская яма

© Иванов-Таганский В.А., 2016

© ИПО «У Никитских ворот», оформление, 2016

* * *

Нескучное чтение
О книге «Воровская яма» и ее авторе

Творчество Валерия Иванова-Таганского – уникальное явление в культурной жизни России. В каждом писателе должен таиться актер, иначе ему не удастся «сыграть» своих персонажей, чтобы они получились зримыми. Актеру же нет необходимости иметь писательские дарования, хотя актер, написавший неплохую книгу – отнюдь не редкость. И все же, настоящими писателями, постоянно работающими со словом, драматические актеры становятся крайне редко. Иванов-Таганский как раз и есть такая rare avis – редкая птица.

Появившись на свет в тяжелые годы Великой Отечественной войны, Валерий с молодости определил в себе актерские таланты, работал в Рижском ТЮЗе, в Риге же окончил Художественное ремесленное училище и в восемнадцать лет поступил в знаменитую «Щуку» – московское театральное училище имени Щукина. А по окончании одного из главных в стране актерских вузов, начинающий артист вытащил счастливый билет – его пригласили в труппу Театра на Таганке. Тогда Таганка еще только начинала греметь на всю страну. К 1964 году театр стал одним из наименее посещаемых, а его главный режиссер Александр Плотников, вынужден был уйти в отставку. Пришедший ему на смену Юрий Любимов в корне изменил художественное направление театра, на спектаклях начались аншлаги. Вскоре в театр хлынула новая волна даровитых артистов, и среди них – Высоцкого, Золотухина, Губенко, Филатова – оказался и Иванов-Таганский. О тех счастливейших годах Валерий Александрович написал, на мой взгляд, выдающуюся книгу «Триумф и наваждение», иметь которую в своей библиотеке должен каждый, кому дорога история отечественной театральной культуры.

В труппе Любимова Валерий Александрович стал одним из ведущих актеров, сыграл Керенского в «Десяти днях, которые потрясли мир» Джона Рида, Лаэрта в шекспировском «Гамлете», Глумова в «Бенефисе» Островского, Сагрэро в брехтовском «Галилее», Бурнова и Торнова в есенинском «Пугачеве», «Дамиса» в мольеровском «Тартюфе», и другие роли. А в спектакле «Товарищ, верь!» он играл одновременно и государя императора Николая I, и мерзавца Дантеса. Как видим, все весьма значительные роли. В книге «Триумф и наваждение» Иванов-Таганский великолепно передал атмосферу тех лет, когда гремела Таганка, эта книга – из тех, которые, начав читать, не можешь остановиться.

Поразительно то, что именно в те годы, когда, казалось бы, актер, играющий в одном из самых знаменитых театров страны, должен лишь упиваться своими ролями и радоваться столь бурной актерской жизни, Валерий Александрович принимает решение, что он будет не только артистом, но и писателем! В 1969 году поступает в Литературный институт и учится в семинаре великого Розова. В то время Виктору Сергеевичу было под шестьдесят, самый расцвет для писателя во всех отношениях, когда он не только в силах много и хорошо работать, но и способен передать свое мастерство ученикам. И среди таких учеников оказался Ива-нов-Таганский. Он с жадностью впитал в себя все, что мог дать ему Розов, и в дальнейшем это скажется на литературных опытах актера с Таганки.

Проработав у Любимова более десяти лет, Валерий Александрович решил попробовать себя как режиссер и несколько лет возглавлял алмаатинский академический театр имени Лермонтова, где поставил свыше десяти спектаклей, в их числе булгаковские «Дни Турбиных», «Скандальное происшествие» Пристли и, конечно же, замечательное произведение своего учителя – розовское «Гнездо глухаря».

В последние годы Валерий Иванов-Таганский ставил спектакли в театре «Содружество актеров театра на Таганке», по его роману «Семя Отечества» поставил фильм один из ведущих российских кинорежиссеров Юрий Кара, а передачу «Искатели» на Первом канале, в которой Иванов-Таганский выступает в качестве ведущего, с неослабевающим интересом смотрят миллионы телезрителей..

Но среди множества успехов этого одаренного во всех отношениях человека мало кто обращает внимание на одно весьма важное достижение.

Мировоззренческое. Ни для кого не секрет, что художественный мир Театра на Таганке и его главного режиссера Любимова в основном строился на либеральных ценностях. «Свобода любой ценой!» – вот лозунг, который мог бы красоваться на здании этого храма муз. Оставшись верным сыном Театра на Таганке, Иванов-Таганский, тем не менее, в своей жизни совершил важный мировоззренческий переход от либерализма, который непременно увязывается с западничеством, к консервативно-патриотическим позициям. Это наглядно прослеживается в его книгах. В том числе и в той, которую вы, читатели, сейчас держите в руках.

Она состоит из трех довольно разноплановых произведений, но все их объединяет одно – тревога подлинного гражданина о судьбах своей страны. Роман «Воровская яма» – остросюжетный детектив, мастерски построенный по всем законам жанра, при этом насыщенный интереснейшими персонажами. В нем писатель выступает и как замечательный психолог, знаток особенностей человеческого поведения наших времен. Но помимо этого, роман «Воровская яма» предоставляет сцену для выступлений автора и его героев, наполненных размышлениями о ситуации в России, о ее бедах и свершениях, о том, с чем нужно бороться, а что можно приветствовать. То, что могло бы лечь в основу публицистических статей, писатель Иванов-Таганский мастерски вшивает в структуру чисто художественного текста.

«Полк наш был на особом счету, до этого Афган прошел. Я-то служил, когда его слава уже потускнела, вот только полковник Николаев остался. Зато и ценили его ребята. Когда надо было остатки армии защищать, к начальству шел с таким остервенением, что те старались с ним не связываться – ни мало, ни много Герой Советского Союза. Это сейчас опомнились, поняли, что армия нужна, а тогда ведь, сами знаете, за копейки служили. Так были зацелованы Америкой, что армия казалась пережитком». Вот лишь один из огромного множества примеров того, как писатель через разговоры своих героев передает читателю многие свои главные мысли о событиях в России последних времен от Горбачева до Путина. Подобные примеры можно приводить и приводить, но читатель уже рвется своими глазами убедиться в том, о чем его уведомляет автор предисловия.

Столь же умело вписывает свои злободневные размышления Иванов-Таганский и в повесть «Нескучный свет», рассказывающую о нравах писателей, обитающих в знаменитом поселке Переделкино и расположенном там же доме творчества. Знающие этот быт без труда узнают в героях повести тех, кто послужил для них прототипами. Для тех же, кто далек от этой среды, пусть персонажи останутся под именами, кои им присвоил автор. Одно могу сказать – написано, пожалуй, столь же увлекательно, как «Театральный роман» Булгакова.

Третье произведение, включенное в данную книгу – пьеса «Дорога волков». В ней-то, как мне кажется, наиболее полно сказалось то ценное наследие, которое Виктор Сергеевич Розов сумел передать своему ученику – Валерию Иванову-Таганскому. В свое время Розов боролся с зарождающимся в людях обездушиванием. Автор пьесы «Дорога волков» показывает, как перелопатили человеческую душу все реформы, перестройки, перетряски и перемалывания, свалившиеся на нас после крушения Советского Союза. Кто-то остался человеком, а кто-то превратился в волка. И все страдают. Потому что, оставшись человеком, ты со всех сторон уязвлен, унижен, обобран, раздавлен. А став волком, готов сожрать любого, но хорошо ли человеку в волчьей шкуре? Нет, автор пьесы показывает, что и умение пожирать других не приносит счастья, потому что это путь погибели, а дорога волков это прямая дорога в ад.

Ещё более остросюжетна совсем новая, только вышедшая из-под авторского пера, пьеса «Любовь со взломом». Легкий флирт главного героя Кондратьев постепенно превращается в любовные отношения, затем в крепкое чувство, благодаря которому он уже готов жениться, но развязка оказывается совершенно неожиданной и трагичной… Хотя, герой, которому предстоит, возможно, попасть в тюрьму, при этом духовно возрождается. У пьесы открытый конец, и трудно сказать, ждёт ли когда-то героев пьесы счастье. Всё весьма печально, и зрителю остаётся лишь посочувствовать тележурналисту Кондратьеву, что ему таким образом приходится расплачиваться за своё излишне беспечное отношение к жизни и к людям.

Вот такая получилась весомая книга, и остается лишь поздравить автора с ее выходом. А читателю пожелать нескучного чтения, которое ему, я уверен, обеспечено!

Александр СЕГЕНЬ

Воровская яма
роман

На одном из поворотов дороги Дрожжин чуть не врезался во встречную машину. Обогнавший водитель обложил его через окно крепкой руганью и погнал вперед. Дрожжин сбавил скорость и перешел вправо, на обычную колею.

«Вот тебе и хваленые нервы!» – заметил он и стал убеждать себя успокоиться.

И тем не менее ехал он быстро. Мотор «ситроена» гудел на пределе. Дрожжин торопился на дачу. Соседка Галя по фамилии Мельница рано утром сообщила, что дом обворовали. По дороге его неотступно мучил один и тот же вопрос: сколько картин украли? Все или что-нибудь осталось?

На свою беду, после переезда из Москвы в Ледовск он взял все оставшиеся у него работы с собой, хотя мог бы большую часть оставить в небольшой квартире у дочери. Раньше они жили все вместе в трехкомнатной, но после развода он решил начать новую жизнь и уехал на родину детства, в Ледовск. Здесь, в небольшом забайкальском городе, остался ему в наследство дом покойных родителей и дача у реки Басурманка. Текла Басурманка из Бурятии, зимой испокон веков крепко промерзала и щедро делилась льдом со всей округой; вот почему село, а потом и город стали называть Ледовск. Край этот был удивительным. Природа щедро одарила Забайкалье: здесь все смотрелось грандиозно, масштабно и все отвечало темпераменту и характеру художника Дрожжина: полные богатств подземные кладовые, зеленый океан тайги, бескрайние просторы степей, могучие, полноводные реки, чистая вода и сопки, поросшие сиреневым багульником.

Большую московскую квартиру, где когда-то протекала долгая счастливая жизнь, пришлось разменять. Двухкомнатная квартира досталась бывшей жене и дочери, а ему купили маленькую однокомнатную квартирку. Вскоре Равеля свою квартиру продала, уговорив переехать в Америку и дочь. Однако Ольга неожиданно передумала. Появился потенциальный жених, который был категорически против ее отъезда. Но жену это ничуть не смутило. Забрав кое-что из домашних «богатств» на память, она, оставив дочь, навсегда укатила в Америку. В сущности, во всей этой истории все было смоделировано самим Дрожжиным. Он часто отпускал жену, работавшую многие годы замдиректора на крупном химическом производстве, отдыхать на хорошие курорты, сам же в это время увлеченно работал где-нибудь в глубинке, на пленэре. За это наивное доверие он и поплатился.

В один из отпусков Равеля нашла себе новых друзей из мусульманской секты и нового мужа – татарина, сманившего ее за границу. В итоге Дрожжин, прожив с женой чуть ли не со школьной скамьи, к сорока трем годам остался в Москве бобылем, в однокомнатной квартирке. Оттого что большую часть жизни он просиживал у мольбертов, ленился заниматься спортом, к сорока годам начал полнеть, волосы поредели, однако в силу того, что был рослым, выглядел со стороны еще вполне импозантно и по-прежнему вызывал у женщин интерес. Особенно это нежное чувство передавалось им, когда он работал. Тут он становился асом, быстро преображался, бросалось в глаза, что живопись – его страсть, и все вдруг замечали, что у него приятное лицо, сильный темперамент, большие синие глаза, наполненные вдохновением, и внушительный нос, который, впрочем, не портил общую симметрию внешности. Развод хоть и пошатнул его, но все же не сломал.

Однако в этой ситуации совершенно неожиданно повела себя дочь.

В последний момент она отвергла все предложения сумасшедшей мамаши и, пожелав ей счастливой «лавстори», активно занялась устройством собственной жизни на родине. Ольге шел двадцать пятый год, она заканчивала учебу на психолога, начала готовить диссертацию и собиралась выйти замуж. Дрожжин, чтобы не потерять и дочь, оставил ей свою маленькую квартиру и уехал в Ледовск, изредка наведываясь в Москву по делам или для участия в выставках. В Ледовске он теперь жил на два дома: зимой – в городе, а летом – неподалеку, на даче в горах, в деревне Кремневке, где устроил себе мастерскую и разместил свои работы. Название Кремневка шло от соснового леса, который в этом районе звали кремью. Места здесь было много, дом старый, но крепкий. Родители Дрожжина любили этот уголок и от души постарались, чтобы он был красивым: на участке росли яблони, кусты облепихи, черной рябины, имелся даже небольшой пруд, сделанный собственными руками, где отец Дрожжина выводил карасей.

Река здесь подходила вплотную к дому, в небольшой запруде можно было рыбачить, купаться, поэтому летом Дрожжин отсюда никуда не выезжал – рисовал пейзажи, местных «аборигенов» и разных «русалок». Последней моделью оказалась красивая, известная певица Татьяна Богатова: подруга соседа – местного бизнесмена Горина. Этот портрет он не закончил и теперь, по дороге на дачу сокрушенно думал, что уж, наверное, никогда не закончит. Портрет находился на самом видном месте, – припоминал он, – и не исключено, что его в первую очередь и украли.

Татьяна Богатова нравилась Дрожжину: и своей необычайной красотой, и тем, что Дрожжин называл «перспективой». Вокруг этой женщины он всегда сочинял какие-то фантазии… Правда, этим только и обходился – рядом никого больше не было.

– Наверно, ее украли, – с тоской думал он.

Дрожжин часто любовался данной работой, не торопился ее заканчивать, а в отсутствие натуры о чем-то даже говорил с портретом этой очень интересной, неглупой женщины. До карьеры певицы Богатова работала учительницей истории, и общаться с ней было одно удовольствие.

Неожиданно по дороге позвонила дочь Ольга. Пришлось рассказать, о том, что дачу обворовали. Дочь тотчас же спросила:

– Папа, что с картинами, тоже украли?

– Не знаю, вот подъезжаю, через десять минут буду там.

– Папа, прошу тебя, сразу позвони мне.

– Хорошо, позвоню.

– Слушай, папуля, а может, нам приехать с Рустамом? (Ольга, как и Дрожжин жену, нашла себе бойфренда в Казани.)

– Конечно, приезжайте, но знайте, это большая расходная статья.

– Вот об этом я и хотела с тобой поговорить.

– Сколько? – напрямик спросил Дрожжин.

– Папа, если можешь, пришли нам тридцать тысяч. Рустам в конце месяца получит, и мы тебе отдадим.

– Хорошо, разберусь с грабителями и пошлю вам денег.

– Папа, я тебя люблю!

– Ну да, любишь, как собственный сбербанк.

– Папа, тут остались два твоих этюда, можно мы с Рустамчиком их продадим?

– Я помню их. Я думал, они вам будут напоминать обо мне.

– Папа, не бей по живому. У тебя таких работ – море! Рустамчик кое-кому их показал: за них хорошо дают. По секрету хочу тебе признаться, мы хотим купить новую машину и на ней прикатить к тебе в Ледовск.

– Ты с ума сошла, лучше я вам пошлю денег на дорогу, чем в такую даль тащиться из Москвы. И потом, что вы тут не видели?

– Папа, родину. Мою и твою малую родину, – ничуть не иронизируя, говорила она. – И потом, я по тебе соскучилась. Если я тебя прошу о чем-то утилитарном, то это вовсе не значит, что я не скучаю по тебе. Я очень тебя люблю, отец. Но жизнь в Москве сам знаешь какая дорогая.

– Хорошо, хорошо, – поникшим голосом отвечал Дрожжин, – приезжайте осенью, будут всевозможные урожаи, и съездим порыбачить на Байкал. А сейчас я вышлю вам на пропитание. Машиной сыт не будешь! А пока перебрось фотку по интернету, посмотрю, какой «шевроле» вы купили. Ну, бывай! Дорога очень трудная, не могу больше говорить.

– Пока, папуля, позвони обязательно, когда узнаешь, что там украли?

Надеюсь, ты вызвал милицию?

– Милиции сейчас нет, дочка, есть полиция. Вот сейчас приеду, разберусь, что украли, и займусь всем этим.

Телефон в Москве отключился, и Дрожжин бросил «Нокию» на переднее сиденье.

Переехав мост через Басурманку, он свернул на дорогу к своему дому.

Дорога была засыпана свежей щебенкой. Он вспомнил, что ему звонила соседка Галя и сообщила, что отдала на засыпку его долю в две тысячи рублей.

«Надо будет отдать» – мелькнуло у него в голове, но он тут же об этом забыл, так его ошарашил вид дома. Дрожжин еще не знал, что именно у него украли, но по виду дома чувствовалось, что его будто изнасиловали. Рамы окон были выбиты, дверь болталась на одной петле, на втором этаже окна были распахнуты, словно оттуда что-то сбрасывали. От окон, выходивших в сад, по нескошенной траве шел широкий протоптанный след в дальнюю часть участка, выходившего на боковую дорогу. Издалека бросалась в глаза большая дыра в заборе, доски валялись среди цветов: их намеренно разбросали, чтобы помять цветочные грядки.

– Все ясно, к забору подогнали машину и все сворованное там погрузили, – решил Дрожжин и с сильно колотящимся сердцем вошел в дом. соседке, этой горластой – Галине, кажется. Пусть подтвердит. Она к вам

* * *

Сосед прибежал на шум быстро. Дрожжин даже не кричал, а так – матерился от злобы и отчаяния.

– Что случилось? – спросил Валерий и сразу осекся, увидев лицо

Дрожжина и все, что стало вокруг. Соседка Галина не преувеличила. Дом действительно обворовали. Но как: украли радиаторы, бойлер, одежду, сервизы, зимние колеса, удлинители, электрокосилку, пылесос и что-то еще по мелочам… При этом весь дом был разворошен, все привычное и дорогое, что составляло уют этого родового гнезда, – вазы с цветами, коллекция бюстов, собранная еще отцом, книги из библиотеки, подбиравшейся в течение десятилетий, – все это либо валялось на полу, либо было разбито, растоптано и уничтожено. Видно было, что воры все делали назло, словно издевались.

Но верхом воровского произвола и бандитизма были всмятку разбитые дверцы душевой кабины. Осколки были разбросаны все равно как после бомбежки. Видя состояние Дрожжина, сосед начал его успокаивать:

– Ну что поделаешь, Виктор Алексеевич. Никто от этого не застрахован. Надо звонить в полицию! – торопливо говорил он глуховатым голосом.

– Сейчас, сейчас… Конечно, позвоню, – бормотал в ответ Дрожжин, приглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что исчезло. – Но прежде чем вызывать полицию, надо понять, что украли, – направляясь в библиотеку, отрешенно отвечал Дрожжин.

– Скажите, дом застрахован? – продолжал торопливо задавать вопросы Валерий.

– Да, на приличную сумму.

– Тогда в первую очередь надо звонить страховщикам.

– Это женщина. Зовут ее Ольга Владимировна. Фамилию не помню, – отозвался из библиотеки Дрожжин.

– Звоните страховщице, я подтвержу, что вы были здесь на прошлой неделе.

Дрожжин вернулся в столовую, странно посмотрел на соседа и с удивлением спросил:

– А зачем врать?

– Если вы отсутствовали в доме месяц, страховку имеют право не выплатить. И тогда страховочные деньги – тю-тю! Для гарантии позвоните давно клеится.

– Клеится? – озадаченно переспросил Дрожжин. – Не знаю. Я с ней не спал, может и не подтвердить, – попробовал он пошутить.

– Однако, Виктор Алексеевич, вы очень самоуверенный человек, – засмеялся сосед и дружески похлопал Дрожжина по плечу.

Дрожжин не любил фамильярности, но сдержался. С Валерием они общались недавно и редко. Дрожжин никак не мог запомнить его фамилию. Где-то ее записал и забыл. Когда приезжал, видел его на участке, то делавшего зарядку, то вечно что-то строившего и мастерившего. В политике сосед всегда был превосходно информирован, при встрече был подтянутым, вежливым, но холодным. Внешне Валерий выглядел даже красивым, но был, пожалуй, излишне самоуверенным и ироничным. Когда знакомились, Дрожжин запомнил, что он математик, кандидат наук и преподает в каком-то институте. Позже от Гали Мельницы слышал, что Валерий разведен и что бывшая жена – тоже математичка. Вообще они как-то сразу не сошлись, чем-то друг другу не понравившись. Валерий был другой генерации, которую Дрожжин мало знал и не понимал. Догадывался, что сосед не бедный, хоромы у него были первоклассные.

Дрожжин долго оттягивал момент, когда нужно подняться на второй этаж, где у него были сложены картины. Войдя в комнату, он не поверил своим глазам. Все его работы были на месте. Он внимательно пересчитал рамы картин, аккуратно сложенных на специальные полки, и понял, что воры ни одну из его работ не тронули. На какое-то мгновение ему даже стало обидно. «Некому будет пожаловаться», – подумал он. Но следом пришло облегчение, и он, вздохнув полной грудью, с облегчением заулыбался. Настроение сразу сменилось в лучшую сторону, и, вернувшись назад, к соседу, он даже стал шутить:

– В моей фамилии два «ж»! – заговорил он весело. – Отец говорил, что наши два «ж» – это жизнь и железо.

– Фамилия из железа, а стали художником, – возразил Валерий. – Самая ранимая профессия.

– Не моя инициатива. Еще при Петре I принято было сирот отдавать в художники. Мой прапрадед и оказался таким сиротой. Но создав семью, как на дрожжах, заполнил род двенадцатью детишками. Вот отсюда и пошли Дрожжины дети.

На первом этаже дома было несколько этюдов и портреты китайцев, сортирующих в ящиках помидоры. Сосед бросил на них взгляд и, скривив губы, с каким-то огорчением спросил:

– Вы даже наших соседей-арендаторов рисуете? Может быть, вы китайский знаете?

– Нет, там есть один китаец – Чиа, он неплохо говорит по-русски.

Я ездил к ним за помидорами и огурцами и нарисовал их на коробках, в которые они сортировали помидоры. А потом вырезал днища и поставил в рамки. Чиа из крупной партийной семьи, преследующейся за участие в китайском духовном движении «Фалуньгун». Предпочел укрыться у нас, пока там идет борьба двух кланов.

– Значит, и там неспокойно.

– Конечно. Даже здесь они представлены разными кланами. Ближе к нам – Си Цзиньпинцы, а в том краю – люди Цзяна. – Для убедительности Дрожжин показал, в каком направлении находятся враждующие группировки.

– Вот успокоятся они там, нарожают еще полмиллиарда и как попрут все на нас – мало не покажется.

– Вы не знаете китайцев, дорогой сосед, это миролюбивый народ.

– Да, на Даманском они себя показали отменно. Если бы не лазерное оружие – где что было бы сейчас.

– Такого больше не повторится, Валерий.

– А и повторяться не надо. Мы и так в железных финансовых объятиях Поднебесной. Их нашествие предсказал еще в 1986 году индийский пророк Ошо. Индус тогда всех в шок вверг, заявив: «Правительство России не сможет им противостоять». И то правда – разве можно не пустить к себе тех, с кем сегодня целуешься «в десны» и от кого с благодарностью принимаешь самое дорогое, что для тебя есть, – деньги?

– Деньги мы получаем за газ и многое другое, а целуются «в десны», Валерий, только верблюды. Интересная история, – стал заводиться Дрожжин, – еще китайцами Шелковый путь не восоздан, мы еще не слезли с «нефтяной иглы», а наша интеллигенция вместо настоящей работы в паранойю впадает, от окитаивания бесится.

– Хорошо, хорошо, будь по-вашему. Может, и пронесет.

Просматривая висевшие по стенам работы, сосед заметил:

– У вас столько прекрасных картин, а воры почему-то ни одну не забрали.

– Я сам удивляюсь, – отозвался Дрожжин, разгуливая по дому и присматриваясь: чего же все-таки не хватает. – Странные воры, очень странные, – повторял он одно и то же.

– Нет, все-таки забрали одну вещь, – послышался его голос из комнаты, названной когда-то детской. – Забрали камень, отцовскую находку. –

Дрожжин вернулся на веранду и, что-то показывая руками, пояснил:

– У нас здесь на самом виду был нефрит, вот такого размера. Забрали. Валерий в это время любовался своим участком и в который уже раз последние двадцать минут хвалил себя за предусмотрительность – сразу поставил дом на охрану. «А то бы вот так же ходил бы и разводил руками, как самоуверенный Дрожжин». Услышав о нефрите, он резко повернулся, лицо его неописуемо преобразилось, и он сдавленным голосом переспросил:

– Вы сказали – нефрит? Камень нефрит?

– Да, лет тридцать назад отец нашел его неподалеку, в вашем районе, и выставил на обозрение. Тридцать лет стоял у нас в детской и никому не мешал. Смотрю, нет. Украли, сволочи!

– Это же дорогой камень, – посочувствовал сосед.

– Не в деньгах счастье. Это память об отце.

– А какого цвета был ваш нефрит? Зеленого или цвета кошачьих глаз? – Нет, это был белый камень. Отец гордился им, говорил, что очень дорогой.

– Сколько он весил?

– Не знаю, – убирая разбросанные книги, отозвался Дрожжин. – Он был увесистый, около килограмма.

– Поздравляю, а вы говорите, все обошлось. Ваш камень кучу денег стоит. Все, что у вас украли, – тысячная доля от стоимости этого камня.

– Вы знаете, Валерий, мы с покойной сестрой странно были воспитаны. Мы считали, что не в деньгах счастье, и как-то не думали о цене. Вон у нас полно гранита на горе, так что, впору ритуальный бизнес открывать? Надгробиями торговать! Не по-русски это как-то и не по-человечески!

– А у вас есть хоть какое-нибудь объяснение, почему у воров такая избирательность? – с каким-то подозрительным выражением лица спросил сосед. Дрожжин помолчал, прикидывая, что ответить, и только потом заговорил:

– Камень забрали, потому что лежал на виду. Не думаю, что те, кто тащат бойлеры, разбираются в стоимости такого камня. А вот почему картины не тронули – ума не приложу.

Валерий довольно странно посмотрел на Дрожжина и с умилением развел руками.

– Счастливый вы человек, Виктор Алексеевич, долго жить будете.

Я вот прошлой осенью в Москве был, смотрел в Малом театре спектакль «Шутники» по Островскому. Вы – настоящий герой этой пьесы, Виктор Алексеевич. У вас какой-то пофигизм ко всему – как не от мира сего. Говорите, картины не забрали, и слава богу. Другой бы гранитом торговал, а вам – лучше не трогать, больше внукам достанется.

– Кстати, правильная мысль: мы наших внуков при такой алчности вскоре по миру пустим. Напропалую торгуем нефтью, газом, раздаем лес, воду, словно жить на свете только этому поколению, а следующих будто бы и вовсе не будет.

– Да поймите вы, Виктор Алексеевич, что такой нефрит около десяти тысяч долларов стоит у китайцев. Вон на том берегу у них сотни теплиц. Вся округа их помидоры и огурцы покупает. Не исключено, что они по сходной цене уже и ваш нефрит купили. А может, они и слямзили случаем ваш нефрит?

– Китайцы? – переспросил Дрожжин. – Не верю. За ними здесь такое не водится.

– Ну хорошо, ваши воры в камнях не разбираются, но почему тогда они ни одну вашу картину не забрали? Они ведь тоже все были на виду.

– Первое, что приходит в голову: на любых украденных картинах очень легко попасться. Тут у наших органов многолетний опыт поимки воров, промышляющих живописью. Мою руку знают: «следки» зацепятся за проданную картину и всю воровскую шайку могут поймать.

– Вы еще даже не позвонили в полицию, – хмыкнул сосед, – а уже ловите шайку. Ну и мечтатель вы, ей-богу!

Валерий осторожно прошел следом за Дрожжиным в большую комнату, приспособленную под галерею, где по стенам висело несколько пейзажей, портретов известных людей и с десяток набросков. Среди всего выделялся портрет Высоцкого в костюме Гамлета и два портрета вице-премьера правительства РФ. Правда, судя по овалу лица вице-премьера на картине, портреты были давние, тех времен, когда тот возглавлял крупную политическую партию.

– А эта как здесь оказалась? – ехидно спросил Валерий, улыбаясь и с интересом рассматривая незаконченный портрет, расположенный на мольберте. – Это, кажется, дама сердца нашего местного братка?

– Во-первых, не братка, а нашего соседа, – слегка огрызнулся Дрожжин.

Он не любил, когда о его клиентах отзывались неуважительно.

– Какой он сосед, стоит у него там какая-то уродская колдыбобина вроде бани. Весь участок репейником зарос и только весь дизайн и пейзаж портит.

– Соседей не выбирают, дорогой Валерий. Вы тут новичок, поэтому местную аристократию еще не знаете. Горин не браток, а бывший начальник РУВД, а теперь успешный бизнесмен. У него два автосервиса. К тому же он землевладелец и строитель. Помимо этого участка, – Дрожжин кивнул в сторону окна, – у него еще несколько таких. Он ведь в милиции служил, там все бесплатно забирали. Как-то у меня полетел насос в скважине, я – к соседке Гале – как быть? Она вызвала Горина. Тот приехал, все починил, но денег не взял, а попросил написать портрет этой самой Татьяны Георгиевны. Пока я здесь был, она приезжала на четыре сеанса. А потом исчезла, больше не появляется и не звонит.

– А что же вы не позвоните?

– Привык, чтобы клиенты искали меня. Впрочем, наверное, она на гастролях. Певица она вполне успешная.

– Бросьте, Горин не пускает. К такой знаменитости не каждый свою кралю пустит.

– Бог с вами, Валерий. Я от женщин устал безмерно. С меня хватит. – Все это для отвода глаз, Виктор Алексеевич, а появится какая-нибудь юла, и глядишь, усталости как не бывало.

Дрожжин отмахнулся и начал ходить по дому, пытаясь найти шуруповерт и ящик с инструментами. Ему показалось, что и они исчезли.

– Вы правы, картины в одночасье не продашь, – громко рассуждал сосед. – Тут действительно можно сгореть. Видимо, торопились – нужны были шальные деньги. А может быть, и знали, что вы вскоре приедете. Мне, например, звонили и просили дачу продать. Причем не торговались, сразу большую цену назначили. Просили подумать. Мне же показалось, что проверяли – на даче я в это время или нет.

Дрожжин на секунду оторвался от своих мыслей и, подойдя ближе к соседу, вспомнил:

– Подождите, на той неделе мне тоже звонили. Спрашивали, не продаю ли я дачу. – На секунду оба замерли, пытаясь осмыслить совпадение. – И, кажется, тоже не торговались, за мою старушку двенадцать миллионов предложили.

– Я отказал. А вы? – спросил Валерий.

– И я тоже отказал, – подтвердил Дрожжин. – Но мне кажется, это обычное явление: когда человек хочет купить в каком-то месте дом или дачу, то звонит всем подряд.

– Позвоните и вы наконец в полицию, – резко потребовал Валерий. – А то вы ходите туда и сюда, все следы в доме затопчете.

Дрожжин хотел обидеться на этот окрик, но, видя, что сосед и впрямь за него искренне тревожится, достал мобильный и в это время заметил, что в оставленные открытыми ворота его дачи въезжает чья-то машина.

– Вы посмотрите, – вскрикнул Валерий, – стоило вспомнить красавицу с вашего портрета, Виктор Алексеевич, как она пожаловала собственной персоной! Да вы прямо-таки экстрасенс, Виктор Алексеевич.