Текст книги "В закрытом гарнизоне. Книга 3"

«Канал звукового скачка»

– Итак, надеюсь, всем все ясно? – мягко ступая кожаными тапочками по надраенным до блеска пайолам, в последний раз дефилирует перед нами командир БЧ-3 капитан-лейтенант Мыльников, затем плюхается в привинченное к палубе кресло вахтенного и ловко бросает в рот очередной леденец.

– Точно так, ясно, – набычившись басит с высоты своего роста, стоящий на правом фланге старшина команды Олег Ксенженко, а мы с Саней Порубовым и трюмный Леха Губанов, молча киваем черными пилотками.

– Ну, тогда все, разойтись по боевым постам и продолжить проворот оружия.

Мы с Саней тут же ныряем под тянущиеся вдоль бортов направляющие балки стеллажей и начинаем возиться со своими торпедными аппаратами, Олег устраивается в вертящемся кресле стрельбового пульта, экран которого расцвечивается призрачным светом мнемосхем, а Леха, звякая трапом, лезет вниз, к своему компрессору и помпам.

Минут двадцать в отсеке слышны только щелканье приборов установки глубины, режима хода и маневрирования торпед, тихий писк электроники, да монотонный гул корабельной вентиляции, изредка нарушаемый командами «бычка», потом следуют доклады о завершении операций и Сергей Ильич удовлетворенно смотрит на свои «Командирские».

– Товарищ капитан-лейтенант, – вырубив электропитание пульта, разворачивается в кресле старшина команды. – А нельзя ли поподробнее, что это за звукоподводная связь? Я, например, о такой никогда не слышал.

– И мы с Королевым тоже, выбираясь со своего борта и вытирая руки ветошью, – поддерживает Олега Саня Порубов.

– И не мудрено, – забросив ногу на ногу, многозначительно вещает Сергей Ильич.

– Сие можно сказать, тайна за семью печатями, и о ней мало кто знает. Мы, кстати, после выхода тоже должны забыть, о том, что имели к этому хоть какое отношение.

– Само собой, – пожимает широченными плечами Олег, а мы с Саней делаем решительные лица.

К режиму секретности мы приучены давно.

Секретными были спецдисциплины в учебных отрядах и атомном центре, где мы изучали новую технику, засекречен тот корабль который мы сейчас испытываем, жесткий режим секретности на заводе, откуда он выходит в море. К этому мы привыкли и воспринимаем все как должное.

– Итак, небольшой ракурс в историю, – поудобнее устроившись в кресле, солидно изрекает «бычок».

– Что такое связь, вам объяснять не надо.

Все предшествующие войны и особенно на море, с очевидностью показали, что надежная и бесперебойная связь, залог успеха в любом сражении. Особенно это характерно для подводного флота, на котором мы имеем честь служить.

В начале Второй мировой войны, благодаря более совершенным средствам связи, немецкие кригсмарине успешно оперировали практически на всех стратегически важных морских коммуникациях, и фактически блокировали деятельность американцев и англичан в Атлантике.

Тактика известных вам «волчьих стай», стала возможной в результате блестяще отлаженной и зашифрованной связи немецких субмарин между собой и с берегом.

Однако в мае 1941 года, англичанам удалось захватить германскую подлодку U-110, а также имевшийся на ней шифратор «Эмигма», использовавшийся при сеансах связи.

Причем все это осталось втайне, немцы считали что лодка погибла.

В итоге, заполучив секретные коды и шифры, союзники получили возможность дешифровки переговоров немецких субмарин на боевых позициях и с этого момента кригсмарине стали нести значительные потери, что в конечном итоге привело к их поражению в подводной войне в Атлантике.

– А жаль, – хмуро басит внимательно слушающий Олег. – Не люблю англичан и америкосов.

– И я тоже, – с хрустом разгрызает извлеченную из кармана сушку Саня. – На атомных лодках у них по три экипажа, получают курвы раз в десять больше нас и в море ведут себя по хамски.

– Совершенно центрально, – качает лобастой головой Сергей Ильич и продолжает дальше.

– После окончания Второй мировой войны и бурного развития атомного подводного флота, лучшие технические умы морских держав стали работать над вопросом разработки новых средств связи. И это понятно, поскольку и сейчас связь является наиболее уязвимым местом в боевой деятельности любой атомной субмарины.

– Это точно, – замечает со своего места Ксенженко. – Когда я служил на торпедной лодке в Западной Лице, на последней боевой службе, в Северной Атлантике, при всплытии на сеансы связи, нас дважды засекали НАТОвские «Орионы».

– Вот-вот, – многозначительно поднимает вверх палец капитан-лейтенант. – И это обычное дело. А что такое обнаружение вражеской подводной лодки на боевой позиции в военное время?

Немедленное ее уничтожение силами ПЛО – дружно отвечаем мы с Порубовым.

– Правильно мыслите, – соглашается «бычок». – И что из этого следует?

– Нужен предельно скрытый канал связи, – констатирует Олег.

– Именно! – подпрыгивает в кресле Сергей Ильич. – И таковой имеется, называется каналом «звукового скачка».

Впервые я услышал о нем в бытность курсантом «лейкома», на одной из лекций, что читал нам по основам гидроакустики маститый профессор из одного закрытого НИИ. Оказывается в Мировом океане, на различных глубинах существует что-то вроде подводного течения, опоясывающего весь Земной шар, в котором звук распространяется в десятки раз быстрее чем в воздухе.

– Это ж надо? – с интересом пучим мы глаза. Фантастика!

– Отнюдь, – невозмутимо отвечает «бычок». – Научно установленный и технически доказанный факт.

– И как же это установили? – вякает со своего борта Саня.

– Достаточно просто. В одной из обнаруженных точек или как говорят в научном мире «слое звукового скачка» взорвали контрольный заряд. И спустя считанные секунды, обогнув весь Земной шар, звук был зафиксирован специальной аппаратурой в этом же самом месте.

– Здорово, – ошарашенно бормочем мы, – Чего только нету в Океане.

– Ну да, – значительно говорит Сергей Ильич. – На сегодня, к сожалению, он изучен меньше Космоса.

– Так что же это получается? – морщит лоб Олег. – Выходит что подлодка, коммутируясь в этот самый звукопроводный слой и, находясь в любой точке, может безопасно выходить на связь?

– Ну-да кивает Сергей Ильич, – Дело, как говорят, за малым. Глубины залегания этого слоя везде разные и сначала их нужно вычислить. И над этим активно работают закрытые НИИ у нас и на Западе.

Далее в отсеке наступает тишина, мы перевариваем полученную информацию и проникаемся важностью предстоящего выхода в море.

Еще бы, на нашем подводном крейсере, возможно впервые в мире, будет испытана звукоподводная связь.

Этому, кстати, и был посвящен состоявшийся час назад в отсеке инструктаж.

Исходя из него, ночью на лодку должны прибыть специалисты из Ленинграда с секретной аппаратурой, которая будет размещена рядом с гидроакустической станцией на средней палубе первого отсека.

С момента принятия их на борт, допуску в отсек подлежит строго определенный круг лиц, в числе которых представители штаба соединения, командир, старпом и офицер особого отдела.

Затем планируется выход корабля в один из полигонов Белого моря, из глубин которого он будет выходить на связь с находящимися в другом районе дизельной подводной лодкой, эскадренным миноносцем и самолетом.

Примерно в 23 часа на корабле играется тревога, вслед за которой следует команда «швартовным командам подняться наверх».

Там, на ярко освещенном пирсе, уже стоит военный «УАЗ» с тентом, у которого о чем-то беседуют наш командир и двое мужчин в синих комбинезонах.

– Сергей Ильич! – слышится глуховатый басок. – Прикажи погрузить аппаратуру через люк первого!

– Есть! – бросает руку к пилотке «бычок» и делает нам знак, – вперед!

Носовая швартовная в полном составе гремит сапогами по трапу и шустро рысит к машине.

– Только поосторожнее ребята, – просит старший из мужчин, когда мы открываем задний борт и извлекаем из кузова несколько металлических блоков в чехлах и еще какие-то ящики и шкатулки.

– Ксенженко, и что б никаких лишних в отсеке, гнать всех в шею, – попыхивает сигаретой командир, и Олег молча кивает.

Спустя десять минут груз покоится на средней палубе первого отсека, куда сопя, спускаются и спецы, а мы снова выскакиваем наружу, и Олег задраивает тяжелый люк.

– Отдать носовой! – металлически лает с рубки мегафон и мы сбрасываем с лодочных кнехтов упругие стальные петли, затем то же происходит в корме, и, взметая по бортам высокие гейзеры воды, плавно отходит от пирса.

По борту проплывают заводские элленги и цеха, с синими вспышками сварки (на заводе работают и ночью), химеры портальных кранов и черные корпуса стоящих в ремонте лодок с включенными стояночными огнями.

Потом справа открывается полуостров Ягры, с мерцающими на фарватере створными огнями и наш «Буки» выходит из залива в открытое море.

– Турбины средний ход! – слышится с мостика команда. – Приготовить надстройку к погружению! – и мы разбегаемся по палубе…

– Глубина 200 метров, осмотреться в отсеках! – загорается на пульте рубиновый огонек, и Олег, читавший какой-то формуляр, встает из кресла и начинает проверку запорной арматуры.

Первый час ночи, я сдал ему вахту, но спать не хочется. Так часто бывает в первые сутки выхода в море, а потом все становится на свои места.

Кстати, за всю, достаточно насыщенную приключениями жизнь, мне приходилось спать в самых экзотических местах, включая монгольскую степь, сибирскую тайгу и глубокие донецкие шахты. И нигде сон не был столь глубок и сладостен, как в морских глубинах. Правда, он часто прерывался ревуном боевой тревоги, но тем не менее.

Может быть это от того, что от вечности тебя отделяют несколько сантиметров стального корпуса? Или что другое? Я не знаю.

Между тем, со средней палубы доносятся тихие голоса и звяк металла. Там, принятые на борт специалисты, устроившись на разножках, монтируют свою аппаратуру.

– Ну, чего они там? – интересуюсь я у старшины команды, когда после осмотра нижних помещений его голова появляется в люке.

– Да химичат что – то, – бормочет он и, выбравшись на палубу, неспешно направляется к «каштану».

– Первый осмотрен, замечаний нет, глубина 200 метров! – нажимает на пульте тумблер.

Есть первый! – весело мигает рубиновая лампочка, и мичман снова усаживается в кресло.

– Сходить посмотреть, что ли? – киваю я на люк, и он благодушно кивает головой – сходи.

Поддернув штаны, вразвалку направляюсь к кормовой переборке, под ногами звякает вертикальный трап, и я спускаюсь на среднюю палубу.

Как и торпедная, она до предела напичкана различными приборами, станциями, устройствами и механизмами.

Здесь и станция воздуха высокого давления, и мощный, упрятанный в выгородку компрессор, две, разные по принципу действия, станции пожаротушения, электроприводы шпиля и якоря, отсечные помпы и командирский гальюн, выгородка штурманского лага, и все это в хитросплетении кабелей и трубопроводов.

В носовой части, над гидроакустической ямой, с раскрепленными в ней спасательными плотами, на переборке уже висят два серебристых блока, и специалисты колдуют над третьим, стоящим между ними.

– Что, не спится? – на секунду отвлекается один, здоровенный дядя с блестящей лысиной, когда я подхожу ближе.

– Вроде того, можно немного посмотреть?

– Валяй, за смотрины денег не берем, – весело откликается второй, худощавый и с седой бородкой.

– Так значит интересуешься? – говорит через некоторое время здоровяк, ловко вставляя разноцветные штекера в разъемы блоков. – Весьма похвально, потому как этой штуке, – похлопывает он рукой по одному из блоков, – цены нет. Будет желание, приходи утром, поглядишь как она работает. Тем более, что у тебя в это время вахта, – кивает он на мой боевой номер.

– А вы че? И в этом разбираетесь? – непроизвольно касаюсь я рукой груди.

– 3-13-31, – читает мой номер лысый здоровяк, – что означает минно-торпедная боевая часть, боевой пост управления носовыми торпедными аппаратами, третья боевая смена, старший торпедист.

– Точно, – киваю я, – угадали.

– Да ничего он не угадал, – близоруко щурит покрасневшие глаза бородатый.

– Просто до того, как удариться в науку, Вадим Петрович закончил ВВМУРЭ имени Попова и пять лет отбарабанил в подплаве.

– Ясно, – одобрительно поглядываю я на лысого и проникаюсь к нему двойным уважением.

– Может вам того, сгущенки притащить или воблы? У меня вверху есть.

– Да нет, спасибо, – улыбаются специалисты. – Нас в кают-компании отлично покормили, а с час назад вестовой приносил кофе.

В восемь утра, сменив Порубова, я снова заступаю на вахту, а спустя час, тишину отсеков разрывают колокола громкого боя и начинается отработка с кораблями обеспечения.

Наш крейсер совершает необходимые эволюции, меняет скорость и глубину погружения, а находящиеся в первом отсеке специалисты, запускают свою аппаратуру.

Когда при очередном изменении глубины я спускаюсь вниз для соответствующей проверки, сидящий на разножке у мигающего разноцветными огоньками блока Вадим Петрович, держа у уха массивную телефонную трубку, монотонно бубнит в микрофон длинные серии цифр, а пристроившийся рядом с наушниками на голове бородач, осторожно вращает расположенные на пульте рукоятки.

Увидев меня, первый машет рукой, – мол, иди сюда, а второй приветливо кивает головой, – здравствуй.

– Альберт Павлович! А теперь я передаю связь представителю команды, говорит Петрович и сует мне в руки трубку.

– А че говорить? – теряюсь я и прикладываю ее к уху.

В трубке слышатся какие-то бульканье и свист, а потом совсем близкий голос вопрошает, – кто на связи?

– Старшина 2 статьи Королев, – на автомате отвечаю я, и эта фраза, угасая повторяется.

– Здравствуй, Королев, – как слышимость? – интересуется неизвестный абонент.

– Отличная и вроде как с эхом, – глядя на Вадима Петровича, отвечаю я. Тот улыбается и одобрительно кивает головой.

– Ну, тогда бывай, старшина, удачи в службе, передай связь моим.

– Есть, – осторожно выдыхаю я и возвращаю трубку Петровичу.

Тот снова прикладывает ее к уху и сообщает о готовности к работе на другом режиме.

Минут через десять, когда связь между абонентами на время прекращается, я осторожно спрашиваю, – а что это было?

– А это сынок, – вщелкивает трубку в штатив Петрович, – был один из первых в мире, сеансов звукоподводной связи между подводной лодкой и находящемся на поверхности кораблем.

– Здорово, – чешу я затылок. – А такое ощущение, будто он совсем рядом.

– Ну да, – лукаво переглядываются ученые мужи. – Если учесть, что глубина связи двести метров, а расстояние до эсминца сотня миль.

– Ты чего сияешь как медный пятак? – интересуются сослуживцы, когда я поднимаюсь на торпедную палубу.

– Мне того, разрешили поговорить по звукоподводной связи, – радостно вздохнув, отвечаю я.

– Ну и как? – с интересом пялятся на меня все трое.

– Фантастика, – шепчу я. – Даже не верится, что такое возможно.

– На флоте возможно все, это тебе не хухры мухры, – назидательно заявляет Сергей Ильич и направляется в сторону люка.

В течение этих и последующих двух суток, наш крейсер поочередно выходит на звукоподводную связь с подошедшей в заданный район дизельной подводной лодкой и барражирующим в воздухе самолетом морской авиации. Теперь в сеансах связи, помимо специалистов, поочередно участвуют командир и представители штаба, оставшиеся ими вполне довольными. Результаты испытания опытного образца превзошли все ожидания.

А через пять лет, когда в новом качестве я снова вернулся на атомный подводный флот, о звукоподводной связи никто не вспоминал, будто ее и не было. Не связалось что-то у разработчиков и руководства Минобороны.

Зато, сейчас, по имеющимся сведениям, она появилась на атомных ракетоносцах США и Великобритании. Вопрос в том, откуда?

Примечания:

Пайола – металлический щит палубного покрытия.

Бычок – командир боевой части (жарг.)

Ленком – высшее военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского комсомола (жарг.)

Запорная арматура – вид трубопроводной арматуры, предназначенной для перекрытия потока среды.

«Летний день на Белом море»

– Увольняемым на берег построиться на баке! – хрипит на рубке динамик боевой трансляции и мы, весело переговариваясь и подталкивая друг друга, цокаем подковками по ведущему наверх трапу.

После душного полумрака кубрика, наверху ослепительно светло и празднично.

– Шустрей, шустрей! – Выбрасывает в сторону руку, уже стоящий у борта старшина 1 статьи Жора Юркин, и мы выстраиваемся вдоль лееров двумя ровными шеренгами.

Белоснежно отсвечивают на солнце чехлы бескозырок, ярко-синие гюйсы украшают отутюженные форменки, широкие клеша почти закрывают надраенные ботинки.

Через несколько минут перед строем возникает помощник командира и Жора рысит в его сторону.

– Товарищ капитан-лейтенант! – вскидывает руку к бескозырке. – Увольняемые на берег, в количестве двадцати человек построены!

– Вольно, – милостиво кивает головой помощник и, заложив руки за спину, неспешно дефилирует вдоль строя.

– Тэкс, – останавливается он в центре. – Первая шеренга два шага вперед!

– Бах, бах! – дважды гремя матросские каблуки и помощник монолитно идет меж шеренгами.

– Ты, ты и ты, – трижды вскидывается указательный палец. – Выйти из строя!

Поименованные рубят строевым, оборачиваются через левое плечо и, застыв перед строем, тупо пялятся в небо.

На первом, Сане Ханникове, полуметровой ширины клеша, у второго, Сереги Корунского, длинные, до пупа ленты, а у третьего, низенького Мишки Осипенко, высокие, сточенные на конус каблуки на ботинках.

– Жоржики, – презрительно взглянув на нарушителей формы одежды, цедит помощник. – Немедленно заменить!

– Товарищ капитан-лейтенант, – сделав скорбные лица, начинают ныть нарушители да мы…

– Время пошло, – смотрит помощник на наручные часы, и те, недовольно бубня, рысью несутся в сторону кубрика.

– А теперь слушать меня внимательно! – окидывает нас прозрачными глазами помощник. – В увольнении вести себя достойно, спиртных напитков не употреблять и драки с бербазой не устраивать! Если что, разбираться буду лично! Надеюсь, всем понятно?

– Так точно! – оглушительно рявкают два десятка молодых глоток и парящие в небе бакланы испуганно шарахаются в сторону.

– То-то же, – удовлетворенно хмыкает помощник. – Юркин, продолжай.

– Первая шеренга два шага назад! – выпучив глаза, сипло орет Жора.

– Бах, бах, – снова гремят каблуки.

– Команда смир-рна! – и мы набираем в грудь воздуха.

– Вольно, р-разойдись! – и строй рассыпается.

Весело переговариваясь, мы направляемся к ведущему на причал трапу, лихо козыряем реящему военно-морскому флагу и быстро сбегаем вниз, к плещущему под сваями прибою.

Затем мы дружно шагаем по гулким, прогретым солнцем, сосновым доскам причала в сторону виднеющегося за двумя пакгаузами КПП, подначиваем все еще расстроенных «жоржиков» и проникаемся сознанием свободы.

– Открывай, мамаша! – весело орет кто-то из ребят дремлющей на солнце пожилой «вохре», вооруженной допотопным наганом, и та, что-то недовольно бубня, поднимает вверх полосатую штангу шлагбаума.

За ним, облитая черемуховым цветом, припортовая улица одноэтажных домов, кувыркающаяся в синем небе стая турманов, а вдали, в синеватой дымке, первые многоэтажки города.

– Ну че, кореша, разбегаемся? – сдвигает на затылок бескозырку Жора, и мы небольшими группами расходимся по сторонам.

Одни следуют в центр, там в кинотеатре демонстрируют новый фильм, другие в расположенное неподалеку женское общежитие, ну а третьи, вроде нас, просто поболтаться по городу.

Мы, это радиометрист Витька Допиро, ракетчики Серега Осмачко и Валера Тигарев, штурманский электрик Славка Гордеев и автор этих строк, в то время торпедист.

Миновав высотки нового микрорайона, с еще редкими, шествующими по своим делам аборигенами, мы вскоре выходим на главный проспект и, приняв независимый вид, вольготно шествуем по затененным деревьями тротуару.

– Валер, музыку! – щурится на солнце Витька, и Тигарев щелкает кнопкой, прихваченного с собой портативного магнитофона.

Агрегат именуется «Дельфин», раньше принадлежал старшине команды ракетчиков, но мичман по пьянке сел на него вместо стула, и то, что осталось, подарил Валерке.

Тигарев, поднаторевший в электронике, вернул «Дельфина» к жизни и теперь он радует наши уши.

 
«На палубу вышел, а палубы нет,
Вся палуба в трюм провалилась!»
 

голосом какого-то флотского барда орет магнитофон, и мы проникаемся чувством искусства.

Но дослушать до конца шедевр не удается.

Когда плачущий тенор выводит особо душещипательные строки о колоснике, который привязали к ногам усопшего кочегара, откуда-то, возникает флотский патруль и его старший, длинный как жердь капитан-лейтенант, призывно манит нас к себе пальцем.

Валерка тут же вырубаем машину, мы тихо материмся и дружно маршируем к патрулю.

– Что за хрень?! – тычет пальцем в магнитофон каплей, когда откозыряв, мы вытягиваемся рядом.

– Морской фольклор! – делая идиотскую рожу, ест глазами начальство Витька.

– Я сам слышу, что не Паганини, – недовольно брюзжит старший, а два курсанта из школы мичманов, с красными повязками на рукавах форменок, ехидно ухмыляются.

– Врубите что-нибудь поприличнее, – продолжает офицер – а то отправлю в комендатуру, там будете петь «Интернационал». Ясно?!

– Точно так! – дружно рявкаем мы, после чего Валерка нажимает одну кнопку, вторую и в воздухе хрипит голос Высоцкого

 
«Он капитан и родина его Марсель,
Он обожает споры шум и драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль,
И любит девушку из Нагасаки!»
 

надрывается всенародный любимец, и лицо блюстителя устава добреет.

– Ну вот, хорошая лирическая песня, – с чувством произносит он. – И будит самые добрые чувства. Свободны.

 
«…У ней, такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки,
Уходит капитан в далекий путь,
И видит девушку из Нагасаки!»
 

с каждой строкой отдаляет нас Высоцкий от опасной троицы, и мы с облегчением вздыхаем.

Спустя час мы выходим на центральную площадь города, расцвеченную цветочными клумбами, встаем на фоне какого-то памятника и Витька щелкает нас своей «Сменой». Для истории.

Солнце поднимается все выше, нам хочется пить, и мы направляемся к стоящей в тени лип, голубой тележке с газированной водой.

– По сколько мальчики? – томно спрашивает молодая скучающая продавщица и с интересом пялится на смазливого Осмачко.

– По два, с сиропом – солидно басит тот, и протягивает ей хрустящий рубль.

Вода холодная, с клубничным сиропом и приятно щиплет в носу.

– А что ж вы без девчат? – следует очередной вопрос. – Или не любят?

– Почему, любят, – отдуваясь, ухмыляется Витька. – Особенно вон его, Серегу.

Осмачко невозмутимо высасывает второй стакан и оценивающе оглядывает продавщицу.

– Ну как, нравлюсь? – принимает та соблазнительную позу.

– А то, – возвращает ей пустой стакан Серега и, наклонившись, что-то шепчет на ушко.

– Девица прыскает в ладошку, делает круглые глаза и тянет, – ишь ты какой…

Потом мы двигаем дальше, а Серега остается.

– А ничего девчонка, – оглядывается назад Славка. – Как думаете договорится?

– Хохлы народ ушлый, – сплевывает в сторону Витька, скоро узнаем. – А пока айда в парк, поглядим на аттракционы.

Между тем город заметно оживает. По центральным улицам оживленно движется транспорт, цветущие скверы наполняются нарядно одетыми людьми, на детских площадках слышны звонкие ребячьи крики.

От парка наносит свежестью, запахом цветов и мы с удовольствием входим под арку.

На обширной, с многочисленными деревьями и клумбами территории, уже вовсю работают аттракционы, из динамиков льется музыка, а по аллеям прогуливаются группы отдыхающих. Для начала мы покупаем по мороженому, с интересом глазеем на аттракционы, а затем останавливаемся перед одним из них.

Агрегат называется силомер, кругом стоят веселые зеваки, и очередной желающий, здоровенный дядя, с кряканьем опускает здоровенный молот на ударную площадку перед уходящей в небо направляющей.

– Бах! – металлически гремит в воздухе, вверх по желобу взмывает металлический шар, и толпа радостно орет – пятьсот!

Тяжело дыша, здоровяк с достоинством отходит в сторону, а на его место встает очередной желающий.

Мы протискиваемся вперед, некоторое время наблюдаем, а потом Витька толкает меня в бок – покажи класс.

Комплекции я средней, но дури много. Зажатым в руке гвоздем на спор пробиваю сосновую сороковку, а двойник жму левой раз двадцать.

Рекорд здоровяка никто побить не может, и толпа радостно улюлюкает над очередным неудачником.

Когда подходит моя очередь, я передаю бескозырку Славке, расстегиваю рукава форменки и, поплевав на руки, обхватываю длинную рукоятку.

Бить решаю полным оборотом через плечо. Так когда-то учил меня в кузне дед, и так бьют путевые мастера, заколачивая костыли в шпалы.

Расставив для устойчивости ноги, набираю в грудь воздуха, молот с воем описывает полный круг и с лязгом рушится на ударник.

– Семьсот!! – радостно вопят зрители, а Валерка с Витькой оглашают воздух пронзительным свистом.

– Не хило, – подходит к нам выбивший пятьсот дядя, и сует мне волосатую лапу – держи краба!

– С подплава? – косится он на Витькин нагрудный жетон.

– Ну да, – кивает тот. – Принимаем в заводе лодку.

– А я на нем работаю, строю их. – Ну а до этого служил в подплаве, пять лет в Полярном. Айда парни, выпьем пива, угощаю.

Через пять минут во главе с Николаем, так зовут нашего нового знакомца, мы подходим к стоящей в одной из аллей оранжевой бочке, у которой утоляют жажду несколько любителей пенного напитка.

– Андреевна, плесни-ка нам с ребятами «жигулевского», – обращается Николай к толстой продавщице и вручает ей трешник. Та наливает пять, со снежными шапками кружек, и мы поочередно их принимаем. Пиво свежее, чуть отдает бочкой, и мы с удовольствием его смакуем.

Затем, пожелав нам хорошего увольнения, Николай уходит, а мы усаживаемся на одну из скамеек и лениво дымим сигаретами. Здесь нас и находит задержавшийся Серега.

С довольной рожей он плюхается рядом, о и сообщает, что продавщицу газировки зовут Юлей, у нее своя квартира и в следующее воскресенье он приглашен в гости.

– Это мы воспринимаем как должное, Осмачко мастак заводить знакомства и Славка советует ему не теряться.

Между тем время приближается к полудню и у нас возникает желание подкрепиться.

Сделать это можно двумя путями: вернуться на плавбазу и употребить свой законный обед или остаться в городе и перекусить здесь.

Выбираем второй, благо накануне, после возвращения с морей, интендант выдал команде денежное довольствие и оно жжет нам карманы.

Тридцать с лишним рублей в месяц, для моряка срочной службы сумма приличная и в этой части флот выгодно отличается от армии.

Коротко посовещавшись, мы встаем с лавки, сворачиваем в одну из аллей и минут через десять отовариваемся в небольшом, павильоне, расположенном в дальнем конце парка.

Веселая и словоохотливая продавщица вешает нам килограмм докторской, кладет в бумажный пакет пять сырков «Дружба» и два кирпича хлеба и, после настойчивых просьб, шмякает на прилавок три бутылки портвейна.

– Мерси мадам, – галантно раскланивается с ней Витька, мы прихватываем пакет, и, сунув бутылки в рукава форменок, покидаем гостеприимный павильон.

– Так, ну и где будем шамать? – окинув всех взглядом, вопрошает Витька. – В парке не желательно, патрули заметут.

– А давайте на заливе, тут же совсем рядом, – предлагает Славка.

– Точно, поддерживает его Валерка. – Заодно и искупнемся, когда еще такое лето выдастся?

Лето в этом году на Белом море действительно на удивление. Где-то в центральной полосе засуха, горят леса и торфяники, а тут солнце и теплынь, словно в Крыму. Местные поморы не припомнят такого. А совсем недавно случилось вообще небывалое. В заводской гавани, где стоят наши лодки, появились целые стаи розовых медуз.

Оставив позади парк, мы углубляемся в расцвеченную солнечными пятнами березовую рощу и спустя полчаса петляющая между деревьями тропинка приводит нас на пустынный берег залива.

Он раскинулся до туманного горизонта, ярко блестит на солнце и радует глаз первозданной синевой.

– Лепота! – довольно щурится Славка. – Айда вон к тем камням.

Метрах в двадцати справа, недалеко от кромки воды, живописно разбросан десяток валунов, и, скрипя галькой, мы направляемся в ту сторону.

Валуны теплые, с прозеленью моха, и на них удобно загорать. На один, плоский и почти ушедший в землю, мы ставим все принесенное с собою, потом раздеваемся до трусов, с диким ором несемся к морю и ныряем в весело плещущий прибой.

Вода холодновата, но терпеть можно, и минут десять мы качаемся на волнах. Потом, цокая зубами, выбираемся на берег, чуть обсыхаем и рассаживаемся вокруг импровизированного стола.

Извлеченным из кармана клешей складнем, Славка поочередно пластает на вывернутом наизнанку пакете оглушительно пахнущие колбасу и хлеб, а Витька откупоривает первую бутылку и мы пускаем ее по кругу.

Когда первая посудина опорожняется, и часть провизии съедена, мы распатрониваем сырки и открываем вторую, а после перекура приканчиваем третью.

В головах чуть шумит, восприятие обостряется, и прибой становится громче.

Мы забираемся на прогретые солнцем валуны, забрасываем руки за головы и бездумно пялимся в синеву неба.

– Валер, а Валер, вруби чего-нибудь для души, – сонно произносит Славка.

– Понял, – откликается тот, потом щелкает кнопка и в воздухе звучит непередаваемо грустная мелодия.

– Красиво, – бормочет со своего валуна Серега. – Что это?

– Оркестр Поля Мориа. «Мост над тихими водами», – тихо отвечает Валерка.

Потом мы погружаемся в музыку, и все исчезает.

Когда просыпаемся, желтый диск солнца касается кромки горизонта.

Из парка доносятся визг и разухабистые звуки шейка, но идти туда нам почему-то не хочется.