Текст книги "Белая стрела"

Глава 12. Прерванная нить

В одиннадцать утра Левитин с Гуляевым и Рюмин сидели в кабинете начальника колонии. Туда же был приглашен и заместитель по режиму.

– Да, дела… – выслушав доклад Рюмина, повертел в руках карандаш полковник. – Есть основания полагать, Кормаков вышел на свободу под чужой фамилией. Тем более что побегов из колонии за последние пять лет не было.

– Вопрос в том, под какой именно? – пробубнил заместитель по режиму.

– Это и придется установить, иначе нам погоны посрывают. Напрягите агентуру и поработайте по низам, возможно, чего-нибудь накопаете.

– А мы займемся делами заключенных, которые освободились после убийства, – сказал Левитин.

– Вот-вот, займитесь, – согласился Угрюмов.

Чуть позже они с Гуляевым сидели в архиве, расположенном в подвальном этаже, просматривая стопу серых папок.

– Это все равно что искать иголку в стогу сена, – вздохнул спустя три часа Гуляев.

– Похоже, – дымя сигаретой, согласился Левитин.

На исходе четвертого в архив вошел Рюмин и устало присел на стул.

– Вроде есть.

– Что именно? – насторожились опера.

– Один мой штык[7]7
  агент.


[Закрыть] вспомнил, что в зоне был заключенный из мужиков, очень похожий на Грача. Только фамилию запамятовал.

– Уже кое-что, – переглянулись москвичи. Теперь папки стали просматривать трое.

Когда стопка уменьшилась и подходила к концу, а надежда таяла, Гуляев присвистнул: «Вот это да!» и передал Левитину папку, которую только что открыл. С первого листа анкеты угрюмо смотрел Грач, снятый в фас и профиль.

– Браташ Михаил Григорьевич, – прочел майор строкой ниже.

– Ну-ка, ну-ка, – протянул руку начальник оперчасти и уставился в фотографию, – не припоминаю такого.

Из документов следовало, что Браташ, 1930 года рождения, уроженец Архангельской области, помор, отбывал наказание за убийство рыбинспектора. Срок истекал в апреле 94-го.

– Все сходится, – пришли к общему мнению.

– Ну что же, теперь мы будем ловить воскресшего Грача, а вы искать убийцу, – отложил Левитин папку в сторону.

На следующие сутки, в полдень, командированные приземлились в Домодедове со снующими в залах пассажирами, откуда, взяв служебный «Москвич» в отделении милиции на транспорте, отправились на Лубянку. Беседовавший у себя с начальником управления делами Орлов встретил их хмуро.

– Ну ладно, я пошел все готовить, – скорбно сказал хозяйственник и вышел.

– Что-то случилось? – проводил его взглядом Гуляев.

– Убили Мишу Шутова. Завтра похороны.

– Как Мишу? Не может быть! – отвердели скулами приехавшие.

– В тот день, когда вы улетели, мы получили срочную информацию и поехали в Очаково брать Кабана, – уставился в стол Орлов. – Заблокировали квартиру на первом этаже в отселенном доме, где он прятался, и я в рупор предложил сдаться. Тот в ответ открыл пальбу, и мы пошли на штурм: основная группа в дверь, а Миша с Рыбаковым высадили рамы – и в окна. Они его и завалили, но последним выстрелом Кабан пробил Мише бронежилет вместе с сердцем.

– Что ж у него был за ствол? – вскинул брови Левитин.

– СПС[8]8
  Самозарядный пистолет Сердюкова.


[Закрыть], как у нас. Наверное, увел, когда был в спецназе.

Кабан действительно служил там на Кавказе, а после уволился и приехал к себе на родину в Саратов, где занялся разбоем. Дела пошли, через два года перебрался в Москву и сколотил из бывших военных банду. Небольшую, в десяток человек, но особо дерзкую.

Нападали среди белого дня на инкассаторов, а как-то даже ограбили коммерческий банк на окраине, расстреляв охрану. Пару месяцев назад банду поймали на автомобиль-ловушку. Положили всех, но Кабану удалось скрыться.

– Когда похороны? – мрачно спросил Гуляев.

– В десять на Покровском кладбище, поедем всем отделом.

В кабинете возникла тягостная тишина, почти осязаемая.

– Ну, а вы как слетали? – нарушил ее Орлов.

– Нормально, – ответил Левитин и рассказал о результатах. – Сейчас проеду к нам, пробьем этого Кормакова по ГИАЦу[9]9
  Главный информационно-аналитический центр.


[Закрыть] на предмет прописки. Возможно, где-то вынырнет. – После этого встал, попрощался и, взяв сумку, покинул кабинет.

Оставшиеся помолчали, а потом Гуляев сказал:

– У Мишки, насколько знаю, остался пятилетний сын.

– Двое, – вздохнул Орлов, – еще и дочка. Теперь сироты.

– А жена, помнится, врач?

– Да.

– На ее зарплату двоих не поднять.

– Это так, но дадут пенсию по случаю потери кормильца.

Хоронили капитана Михаила Шутова на дальнем конце кладбища, к которому подступал сосновый бор. Звучал духовой оркестр, приехали директор с заместителем и Левитин со своими ребятами. Провожавших было человек сорок, все в штатском. Директор, а за ним Орлов сказали прощальную речь. Когда под плач молодой вдовы в землю опустили гроб, воздух трижды разорвал траурный салют. За ним грянула медь оркестра, по крышке застучали комья земли, глухо и размеренно.

Поминальный обед состоялся в клубе Дзержинского, на Лубянке. Для этого имелся специальный зал, назначенный для подобных мероприятий. Высшее начальство, приняв по сто грамм и распрощавшись с вдовой, убыло на службу, остальные остались. За длинным накрытым белой скатертью столом звякали ножи с вилками, велись тихие разговоры.

– Ну что, товарищи, – вторично наполнив рюмку водкой, встал со своего места Орлов. – Давайте еще раз помянем Михаила и всех, кого с нами больше нет. Светлая им память!

Загремели отодвигаемые стулья, остальные тоже поднялись и молча выпили стоя.

Когда наметился перерыв (официанты стали разносить горячее), некоторые вышли из зала в курительную комнату, в том числе и Орлов с Левитиным.

– Как, есть новости по информцентру? – вынув из пачки сигарету, протянул ее подполковник майору.

– Есть, – вынул тот еще одну и щелкнул зажигалкой, давая прикурить обоим. – По учетам, прописанным в России Кормаков не значится. Получается, залег на дно.

– Хреново, – выпустил носом дым Орлов.

Тонкая нить сыска оборвалась. Подобное в оперативной практике случалось часто – по разыскным и уголовным делам. Была вот такая нить, а потом бац – нету. Все приходилось начинать сначала.

Глава 13. Что посеешь, то пожнешь

Погожим августовским утром на берегу сонно текущей реки, под ивой, купающей в прозрачной воде листья, сидел с удочкой худощавый загорелый человек в выцветших футболке и шортах. Звали его Юрка Песин. Выглядел рыбак на сорок, хотя был значительно моложе. Жизнь его, как говорят, била.

Родителей своих не знал, воспитывался в детдоме на Урале, после окончил бурсу, получив специальность каменщика. А когда наступило время отдать долг Родине, попал в строительные войска в город Гудермес, что на Северном Кавказе. Там освоил еще несколько профессий и пришелся по душе ротному. Тот был чеченец и подрабатывал на солдатах, выделяя их за плату землякам для различного рода работ.

На одной такой Юрка познакомился с черноглазой Фатимой, они стали встречаться, а после демобилизации, с согласия ее родни, поженились. Была свадьба со стрельбой, лезгинкой, вином и жареными барашками. За год рукастый молодой построил новый дом, а потом началась чеченская война. Братья Фатимы стали воинами Пророка, а ее мужу приказали: «Убирайся в Россию. Иначе отрежем го– лову».

Дали денег на дорогу и сопроводили на вокзал, где посадили в поезд Грозный – Волгоград. Там Юрка, купив у проводника водки, в расстройстве крепко набрался, а когда проснулся на конечной станции, оказался без документов. На работу без паспорта не брали, в Волгограде ее не хватало даже для своих. Так Песин стал бомжом.

Перебиваясь случайными заработками, он бродяжил по Поволжью, отсидел год за кражу, а когда вышел, решил податься в Москву, где, по слухам, можно устроиться на работу. Но, поскольку из документов имел лишь справку об освобождении, спрыгнул с товарняка при подъезде к столице, на станции Одинцово. Там в забегаловке от местных ханыг узнал, что вокруг набирает обороты дачное строительство. Новые русские, чиновники и бандиты, строят зимние дома, коттеджи и даже виллы.

И тут ему, что называется, повезло. В один из дней, когда болтался по городу, Юрку тормознул местный участковый для проверки документов. А поскольку таковых, кроме справки, не имелось, доставил в опорный пункт милиции, где опросил, составил протокол и заявил:

– Отправлю тебя в спецприемник, пусть разбираются.

Задержанный туда не хотел и стал лихорадочно соображать, как выкрутиться. Поблуждал глазами по обшарпанному кабинету, а потом предложил:

– Слушай, командир, давай сделаю тут ремонт, а ты меня отпустишь.

– А сумеешь? – недоверчиво покосился на него старший лейтенант.

– Так я ж строитель, – стукнул Юрка себя кулаком в грудь, – будет как картинка.

– Ну, гляди, обманешь – пеняй на себя, – погрозил пальцем участковый.

Короче, ремонт Юрка сделал. Бугров (такую фамилию носил старший лейтенант) завез стройматериалы, обжав на местном рынке торговцев-хачиков, а бомж сделал все по высшему разряду. Даже обновил стенд, на котором у стража закона висели несколько распечатанных на принтере фотографий.

– Молодца, – сказал тот вечером третьего дня, приняв работу. – А теперь запри дверь, обмоем, так сказать, ремонт.

Юрка щелкнул запором, начальник достал из сейфа бутылку водки, а из стола маринованные огурцы и стаканы, налив в каждый по половине.

– Ну, давай, – звякнул свой в Юркин. Выпили, захрустели.

– Слушай, а кроме этого, – обвел правоохранитель рукой кабинет, – еще чего можешь?

– Да, почитай, все, – щербато улыбнулся бомж.

– Тогда имеется предложение. Я организую тебе жилье, за что перекроишь крышу тестю, он живет тут недалеко, в деревне.

– Добро, – оживился Юрка. Они допили бутылку, участковый разрешил Песину ночевать в опорном пункте на диване, а сам убыл домой. Рано утром (было воскресенье), заехал за ним на служебном «Урале» и для начала отвез показать жилье. Оно находилось в трех километрах от города, на берегу реки, за которой синел бор, и оказалось рубленой сторожкой.

– Была лесхозовская, теперь ничья, я тут иногда рыбачу, – отпер ключом висячий замок на двери Бугров. Внутри имелась печка, напротив топчан с матрацем, у окна колченогий стол и пара табуреток.

– Ничего, жить можно, – оглядел жилье Песин.

Крышу тестю он перекрыл, а заодно отштукатурил подвал и побелил известью. Хозяин расплатился натурой: дал мешок картофеля, несколько кусков солонины и банку меда. С тех пор у мастера всегда имелись шабашки. Обращались не только деревенские, но и наводнившие столь живописные места дачники. Жизнь повернулась к Юрке другим боком.

Поймав трех окуньков и несколько уклеек, он спрятал удочку в кустах и, прихватив садок, направился по тропинке к жилью. Когда подошел ближе, услышал вдали шум мотора. От леса по грунтовке пылил внедорожник. Переваливаясь на кочках, подвернул к домику, хлопнули дверцы, наружу вышли двое.

– Ты, что ли, Юрка? – спросил тот, что ниже, в черной майке и с мускулистыми, в наколках, руками.

– Я, – кивнул пролетарий.

– Камин отремонтировать можешь? – прогудел второй, рослый, похожий на гориллу и с мятыми ушами.

– Могу, – чуть подумал.

– Ну, тогда садись, едем с нами.

– Лады, только переоденусь и захвачу инструменты, – скрылся Юрка в сторожке.

Место, куда приехали, оказалось коттеджным поселком, из тех, что росли как грибы по всему Подмосковью. В одном таком он уже работал, сооружал владельцу канализацию. Миновав на одной из асфальтированных улиц десяток помпезных домин с приусадебными участками в гектар, подвернули к последнему, за которым блестела гладь озера, окаймленного сосновым бором.

Сидевший за рулем крепыш в майке просигналил, железные ворота в высокой ограде откатились в сторону, въехали на обширный, мощенный гранитным плитняком двор. В глубине высился красного кирпича двухэтажный особняк с открытой террасой наверху и двускатной крышей, а справа, под раскидистой сосной, модульного типа дом, рядом с которым стояла еще одна иномарка.

– Топай за мной, – буркнул «горилла», враскачку пошагав к коттеджу, Юрка, прихватив сумку с инструментом, вслед. Поднявшись по ступеням на крыльцо, он потянул на себя массивную глухую дверь, оба оказались в пустом холле с высоким потолком. Открыл вторую, миновали комнату с зашторенными окнами и оказались в небольшом зале с золоченой хрустальной люстрой вверху, узкими стрельчатыми окнами и камином, облицованным малахитом. В центре стоял овальный, красного дерева стол, а в одном из вычурных кресел за ним сидел седоголовый старик с морщинистым лицом и живыми черными глазами.

– Вот, привезли, – опустил «горилла» лапу на плечо умельца.

Седой скользнул по тому взглядом и ткнул пальцем в малахит.

– Плохо тянет, а дело к осени, надо сделать.

«Где-то я его видел», – промелькнуло у Юрки в голове.

– Можно, – сказал вслух и прошел к камину. Осмотрел под обугленными дровами топку, низ дымосборника и заявил:

– Агрегат в порядке, только нужна чистка.

– Ну так чисть, – проскрипел старик, встал и по ступеням лестницы с перилами поднялся на второй этаж. Спустя пару часов все было готово, Юрка проверил тягу горящей лучиной и сказал горилле:

– Порядок.

– Угу, – промычал тот, вынув из кармана мятую купюру, сунул Юрке.

– Это все?

– Прокурор добавит, – оскалился амбал. Вывел за ворота и сказал:

– Бывай!

– А назад? Расстояние немалое.

– Топай, покуда цел. Всякую шваль не навозишься.

«Вот же гад, – думал Юрка, следуя обратно. – Но где ж я видал старика?» И тут внезапно осенило: на стенде у Бугрова.

– Ладно, еще не вечер, – сказал сам себе и, поправив на плече звякнувшую сумку, участил шаг.

Следующим утром навестил на опорном пункте участкового.

– Так, говоришь, точно он? – пристально рассматривая отколотый со стенда снимок, уточнил старший лейтенант.

– Точно. А его шестерка за работу дал мне всего на бутылку водки. Жадный, гад.

– Ладно, разберемся, – свернув лист вчетверо, сунул его в нагрудный карман Бугров. – Ты возвращайся к себе и сиди тихо, а я проскочу в горотдел.

Они вышли наружу, участковый запер дверь, сел на стоявший под окнами мотоцикл, завел, и тот покатил в центр города.

Вскоре участковый сидел в кабинете начальника милиции, докладывая суть дела. Подполковник хмуро выслушал и спросил:

– Ты проверял там паспортный режим?

– Нет. Эти поселки растут как на дрожжах. Руки не доходят.

– Хреново, – снял начальник трубку телефона.

Глава 14. Вор в законе Грач

Этим же вечером в кресле у потрескивающего камина сидел вор в законе Грач, он же Кормаков Иван Аксенович, Лелека Николай, Семенов и Браташ. Теперь это был Иванов Семен Семенович, имевший московскую прописку, в прошлом геолог-изыскатель, живущий на покое.

Посасывая трубку с душистым берли[10]10
  Разновидность табачного куста.


[Закрыть], он глядел в пляшущий огонь, предаваясь размышлениям. Организовав убийство Браташа и выйдя на свободу под его именем, Грач тут же направился в Москву, где с почетом был принят другими законниками. Там как раз намечалась сходка по поводу назначения нового смотрящего за общаком центральной полосы России.

Прежний оказался нечист на руку или, как говорят, ссучился, за что на прошедшем толковище был «развенчан» и приговорен к смерти. На его же место избрали Грача, как одного из самых правильных и авторитетных. В воровской среде он вращался с незапамятных времен (помнил времена Берии и вологодские конвои), был непревзойденным ширмачом[11]11
  Карманный вор, совершающий кражи с помощью «ширмы» – прикрытия.


[Закрыть], а еще свято чтил воровские законы.

Свое новое положение Грач принял как должное. Оно соответствовало его представлению о себе, являлось ответственным и почетным. Для начала, приняв общак и проведя там ревизию, новый смотрящий сменил место его хранения. Первое находилось в Питере, что было не совсем удобно. Да и использовалось давно, а нору, как известно, нужно чаще менять. Охотники могут подобраться. Вот и выбрал новый смотрящий место ближе к Первопрестольной. Тут и вся криминальная верхушка, что облегчает сбор в воровскую кассу, а еще быстрое принятие решений по конкретным вопросам.

Это место, согласовав с паханами, он нашел в Одинцовском районе. Находящийся в полусотне километров от столицы, он был лесистым, с многочисленными поселками и деревнями. В одном из них, именуемом дачным кооперативом, Грач лично присмотрел выставленный на продажу дом, который ему понравился. Он мало отличался от других, в которых проживали нехилые московские дачники, был крайним в ряду у озера и имел отходы к недалекому заказнику. К тому же под домом имелся бетонированный подвал, а вокруг усадьбы кирпичная ограда в три метра.

Покупку оформили на имя Семена Семеновича Иванова, через риелторскую контору, а вторая, строительная и подконтрольная ворам, провела дополнительные работы: на другой стороне двора собрала небольшой модульный дом, в задней части ограды, выходящей к озеру, установила потайную дверь, а по углам видеокамеры; в камышах появился неприметный мосток для моторной лодки.

Заменил Грач и охрану. Вместо прежних набрал из бригад спортсменов и вояк, получив на них соответствующие рекомендации. Шестерых, умевших профессионально убивать и держать язык за зубами. Старшим назначил Динамита, в прошлом призера России по борьбе, имевшего две ходки. Извилин у него было немного, что окупалось преданностью и силой.

Размышлял Грач о своей жизни, которая его вполне устраивала. Появился он на свет в «колыбели революции», спустя двенадцать лет после нее, в обычной семье. Отец работал мастером на заводе, мать учила детей в школе, жили в однокомнатной квартире.

Когда началась война, отца призвали на фронт, через месяц пришла похоронка, а они с матерью в числе других ленинградцев оказались в блокаде. Когда ее кольцо сжалось и наступил голод, мать от недоедания слегла, а сын, чтобы как-то прокормиться, связался со шпаной.

Сначала орудовали на рынках, сбывая добычу барыге, а потом знакомый вор привлек их к кражам из квартир, зная нужные адреса. Брали золотые украшения, антиквариат и меха (там жили люди не бедные). У Кормаковых стала появляться еда, но мать это не спасло, она тихо угасла.

А спустя год попались. Вора расстреляли, остальных, дав по пять лет, отправили в колонию для малолеток. После нее Иван, получивший кличку Грач, поскольку был хитрым и смышленым, продолжил воровскую карьеру. Потом снова сел и отправился на Колыму валить лес, откуда вышел по амнистии 53-го года. В 60-х в Одессе был коронован и вошел в элиту преступного мира, среди своих считался фартовым. Летом с подельниками уезжал в Крым чистить карманы отдыхающих, а по окончании сезона отправлялся в Москву, «работая» на выставках, в театрах и ресторанах. К деньгам относился легко, тратя на хорошую одежду, красивых женщин и отдых в Юрмале, которую предпочитал всем другим курортам.

Во времена перестройки Грач сел в очередной раз и надолго. Умыкнул у шведа в «Интуристе» пухлый бумажник, но при выходе был задержан муровцами и полоснул одного бритвой. Отбывая наказание в Сибири, являлся в зоне смотрящим, и как-то во время карточной игры один из воров сообщил, что видел удивительно похожего на него мужика.

– Где? – потянул карту Грач.

– В десятом отряде.

Так родилась мысль выйти из колонии, которую он успешно реализовал. Теперь тот мужик гнил в могиле, а он на свободе, которая стала еще краше. В стране бардак, называемый демократией, менты с прокурорами и суды продажные. Наступило их время под лозунгом: «Воры всех стран, объединяйтесь!»

Довольный столь удачным сравнением, Грач хрипло рассмеялся.

Пару лет назад к нему заехал давний приятель, вор в законе Миша Ушатый, сваливший еще в 70-х в США. Там он был в почете и успешно руководил гангстерами. Грач пригласил Деда Хасана, тогда еще живого Сильвестра и еще нескольких авторитетов. Выпили, покалякали «о делах скорбных», а потом гость предложил вместе поработать за океаном, для чего очистить Брайтон-Бич. Этот нехороший район в Нью-Йорке издавна заселяли банды негров, и полиция опасалась появляться в нем даже днем. Когда туда прибыла первая, а за ней вторая волна русских эмигрантов, цветные стали их гнобить и обижать. Вот и задумал Ушатый прижать аборигенов к ногтю, а заодно подзаработать.

– Цена вопроса, Миша? – блеснул фиксой Грач.

– Все, что отымем у ниггеров: бары, рестораны и игорные дома, – делим пополам.

– Заманчивое предложение, – опустил веки Дед Хасан.

– Да мы их порвем, как бобик грелку! – грохнул кулаком по столу импульсивный Сильвестр.

– Не гони пургу, Сережа, – осадил его Грач. – Это обмозговать надо.

Обмозговали и ударили по рукам. Спустя неделю после отлета гостя отправили к нему десяток отработанных бойцов, чтобы не ударить лицом в грязь. Те надежды оправдали. Подорвали на Брайтоне штаб-квартиру главного чернокожего мафиози, а когда другие приехали на стрелку, чтобы выработать мирные условия, расстреляли их из гранатометов. Нью-йоркская полиция ужаснулась. Ушатый слово сдержал, у русских братков появился американский бизнес.

Приятные воспоминания прервал стук в дверь.

– Я зайду? – возник на пороге Динамит.

Грач молча кивнул.

Здоровяк заскрипел по паркету и поставил на стоящий рядом с креслом ломберный столик дипломат.

– Вот, привез. От курганских.

– Иди, – отпустил его смотрящий, а когда тот вышел, встал и открыл. Внутри зеленел десяток пачек долларов в банковской упаковке. Пролистнул одну, удовлетворенно хмыкнув, закрыл дипломат, взял в руку, прошел к неприметной двери под лестницей. Вынул из кармана связку ключей, позвенев, открыл, щелкнул рубильником и спустился в подвал, где у дальней стены высились три сейфа. Отпер крайний слева, выложив из дипломата на свободную полку все пачки, запер, потом следующий – тот был заполнен доверху (закрыл) и, наконец, последний, блеснувший золотом десятков слитков.

Взял один, с банковским клеймом, взвесил на руке, положил на место, а из узкого отделения вверху достал толстую тетрадь в коленкоровой обложке и паркеровскую ручку. Присел за небольшой стол в углу, открыл очередную разграфленную страницу с надписью «Люберы» вверху, учел доставленную сумму. Вернув все в исходное положение, погасил свет, вышел наружу. В камине догорали угли, Грач поднялся на второй этаж, а оттуда вышел на террасу. Двор был залит лунным светом, из модуля доносился смех, под сосной один из охранников, имевший черный пояс, отрабатывал приемы карате.

– Что делает, босяк! – понаблюдал за ним старик. – В мое время такого не было.

Потом он послушал треск цикад в кустах за домом, зевнул и отправился в свою комнату. Там, раздевшись, улегся в постель и, накрывшись пуховым одеялом, захрапел. Снился Грачу ворон.