Текст книги "Кроманьонец"

Вытащил из жилища все вещи наружу. Вынес подальше объедки в виде рыбьих костей, ореховой шелухи и прочего мусора. Как смог, выбил и вытрусил пыль из шкур.

Решил сходить к реке вымыть казанок и потом забрать вчерашние поделки. Поднимаюсь на дюну – а в стойбище никого нет. У подножия же мокнет куча глины…

Пока я заселялся, время текло незаметно. И появились грустные мысли о старике-шамане. Ведь я и сам вроде ещё в душе старик. Вот жил он на отшибе в одиночестве. К кому ходил со своим горем, кому бросался на шею от радости?

Когда за землянкой я обнаружил навес, уже вечерело. Под ним были аккуратно уложены ветки и колоды. Вознамерился какую-то часть из запасов хвороста занести в дом. Когда разбирал, заметил ещё один свёрток. В старую с проплешинами шкуру были обёрнуты древки для копий и заготовки поменьше. Разбирая всё это добро у искрящего очага, услышал голос Таша:

– Лоло!

Выхожу к ней. Мать стоит метрах в пяти и ближе, чувствую, не подойдёт. Наверное, суеверия какие-то. Едва увидела меня, положила на землю рыбину и убежала.

Смотрю ей вслед и замечаю на небе звёзды, хотя вокруг ещё не темно. Полагаю, ещё пару часов сумерки продержатся.

Поскрёб рыбу кремнёвой пластинкой, выпотрошил. Руки в крови, да и рыбу помыть не мешало бы. Пошёл к речке. На всякий случай стойбище обхожу стороной.

Вышел на бережок к камням и вижу на них горшки, тарелки…

«Когда? Как? Кто показал?!» – засуетились в голове мысли.

А тут и гадать не о чем. Лило и Тошо всё видели и даже сами пробовали лепить. Вопрос в другом: как столь неразговорчивые соплеменники смогли расспросить детей, всё для себя уяснить и повторить то, что увидели первый раз вчера?

Вспоминаю, с какой лёгкостью женщины приняли сбор лопуха и компресс для Саша, и понимаю, что удивляться тут нечему. Достаточно показать, если сочтут полезным – повторят.

«Старый дурак! Даже обезьяны учатся друг у друга – обезьянничают. А ты в людях усомнился», – улыбаюсь. Приятно не только чувствовать, но и быть молодым!

Положил рыбку на бережок и медленно вхожу в воду. Холодная! Но телу Лоло привычно. Вспоминаю, как когда-то в двадцатиградусную морскую заходил, поёживаясь, задерживая дыхание, а тут просто иду и с удовольствием ныряю. Лёг на спину, смотрю в серое небо. Слова благодарности Всевышнему вырвались сами:

– Спасибо, Господи!

Всё как в прошлой жизни: вроде уже и в сон клонило, а впустишь мысли – и всё, сна ни в одном глазу.

Снова подумалось о шамане. Куда он пропал? Узнал, что я, в отличие от него, действительно слышу духов, и ушёл умирать в лес? Скорее всего, так.

Я подбросил в очаг хворост и взял небольшую, сантиметров тридцать, ветку. Обратил на неё внимание, когда разбирал наследство Ахоя. Структура дерева показалась не такой, как у других заготовок. Концы рубилом тёсанные, но не размочаленные, как на других деревяшках. Попробовал острой пластинкой обозначить рукоять будущего ножа. Дерево оказалось твёрдым.

Сижу, скоблю, пытаюсь вырезать подобие гарды, срезая лишнее дерево с рукояти, и думы думаю.

Хорошо, что теперь сам живу. Работать смогу без лишних глаз. С другой стороны, уже привык к зеленоглазке, Тошо, и женщин племени как-то не хватает. Странно. По-стариковски днями мог ни с кем не общаться, а тут перспектива одиночества угнетает.

Ахоя звали, когда в племени что-то случалось. Интересно, как часто он приходил сам? Наверняка мог в любое время, если хотел…

Сделаю нож, займусь луком. А надо ли? Смогу ли я натянуть такой лук, чтобы стрела, выпущенная из него, раздробила птице кости или пробила шкуру животного?

Не-е, не о том думаю!

За всё прожитое в новом мире время пока не узнал, на что способно тело Лоло. Было тяжело нести копьё и пару килограммов глины. В любом случае тренироваться начну. Подберу древко по росту, стану учиться метать.

Не мешало бы вначале сделать атлатль[1]1
  А т л а т л ь – копьеметалка в Мексике.


[Закрыть]А под него уже и древко подбирать.

Допустим, есть у меня и дротик, и атлатль, но что, голым в лес пойду охотиться? Конечно, пока особых неудобств от рассекания голышом не чувствую, но ветки, иголки, да и насекомые скоро появятся… А если укусит кто? Нет, сначала нужно позаботиться об одежде, и не такой, как у соплеменников. Шкура, обёрнутая вокруг талии, у мужчин ещё накидка, прикрывающая грудь и спину, кожаный шнурок на поясе, чтобы «пончо» не вращалось на шее. Кутюрье нервно курят в сторонке от гениальности идеи.

Обуви не видел, но наверняка что-то у них есть. Зимой всё-таки холодно…

Чувствую, глаза закрываются. Отложил скребок и деревяшку, лёг на шкуры.

Легко отжался сто раз! С улыбкой вспомнил, как учил отжиматься десятилетнего внука. Парень от напряжения даже пукнул, а нормально и раза не отжался. Что Серёжу вспоминать, сам в лучшие годы больше пятидесяти не мог.

От приседаний тоже не устал. Попробовал бой с тенью. Тут облом получился. Голова знает, как надо, а тело пока не может. А если потанцевать?

С танцами было чуть лучше. Тело гибкое, пластичное. Как-нибудь нужно попробовать с Тошо побороться. Наверняка у соплеменников существует какое-то соперничество для определения статуса среди мужчин.

Вышел на воздух, чтобы продолжить строгать основу ножа при дневном свете, и невольно взглянул на посёлок. Надо же! Народ у моей ямы толпится. Соплеменники посуду обжигают. Интересно, когда готовить в ней начнут, треснет или нет? Если с другой стороны посмотреть, всё равно польза будет: вода под рукой всегда пригодится.

Движимый любопытством, положил скребок и заготовку на землю и пошёл к стойбищу. Навстречу выбежала Лило. Тоже хотел сорваться к ней, но удержал себя. Не по статусу говорящему с духами нарушать правила. Хе-хе…

– Лило, не бегать! – тут же закричала Тиба, и девочка остановилась, не добежав совсем чуть-чуть. В глазах стоят слёзы, вот-вот заплачет.

Обнимаю малышку и говорю:

– Пойдём посмотрим, как у них получается.

– Хорошо делают, – ответила она.

– Кто научил?

– Ты.

Вот, значит, как!

Получается у соплеменников действительно неплохо, скорее – хорошо. Хотя некоторые поделки выделялись кособокостью, у других стенки были в два пальца, но увидел я и шедевры получше моего казанка. Кто-то из племени оказался явно не обделён талантом скульптора.

Пока я разглядывал горшки и «тазики», народ сбился в кучу, и, судя по их взглядам, я должен сейчас что-то сделать. Раз должен, произведу на дикарей впечатление!

Стучу ногтем по пузатым стенкам горшка, прислушиваюсь. Река шумит и лес, ничего не слышу. Беру горшок в руки, поднимаю к уху и после щелчка пальцами слышу глухой звон. Интуитивно чувствую, что этот горшок может треснуть.

Пока проверял посуду, соплеменники взирали на мои манипуляции, пребывая в состоянии мистической экзальтации.

Когда я разделил изделия, отставив в сторону те, что, по моему мнению, не удались, Той, прихватив из разных партий небольшие мисочки, направился к реке. Остальные сели на землю, заметно эмоций не выражая.

Предсказуемо вожак Белок поставил оба глечика на огонь. Когда вода в них довольно сноровисто закипела, он, используя палки, вытащил посудины из огня. Народ заулыбался. Мужчины стали лупить друг друга в грудь и по плечам, женщины обниматься и тискать детей.

И всё-таки одна мисочка треснула. Толо́, мужчина из рода Белок, виновато смотрел на вожака, видимо, это была его работа, но Той лишь махнул рукой и засмеялся. Напрягшиеся было лица соплеменников тут же расцвели улыбками.

Горшки, что вылепила моя сестра Миши и Тина́ из Белок, оказались лучшими. И та и другая получили прозвище Глина.

За строганием основы ножа пролетела неделя или дней десять… Взялся считать. Получилось вспомнить – девять дней. Подумалось о необходимости вести календарь.

Распорядок дня уже сложился. Просыпался я чуть позже соплеменников, но и засыпал, когда глаза сами закрывались. Утром делал зарядку, приучал тело к боевым навыкам из прошлой жизни, метал в холм, как копьё, палку с обожжённым и заострённым концом. Потом шёл в посёлок, перекидывался парой фраз с Таша, обстоятельно общался с Лило и Тошо. Ребята с каждым разом говорили всё лучше и лучше. В смысле уже вместо «хорошо» по любому поводу применяли и другие слова, вроде «красиво», «нравится». Взрослые так по-прежнему не говорят. Потом возвращался к себе и принимался за работу.

Надоело только ужинать. В смысле – принимать пищу один раз в день. Вечером снова приходил в посёлок к родовому чуму за рыбой и старался растянуть порцию ещё на завтрак и обед.

Завёл-таки палочку-календарь. На первое время обойдусь зарубками, позже что-нибудь другое придумаю.

Ножу не хватает режущей кромки. Есть лишь процарапанный паз миллиметра три в глубину. Осталось отколоть полоски от куска обсидиана или микролиты и вклеить.

Оббивать камень не хочу. Обсидиан – почти стекло. И кремень, конечно, может глаз повредить…

Знаю другой способ. Острой кремнёвой пластиной, стараясь сделать метки одним движением, процарапал на куске обсидиана полоски. Нагрел камень в огне, быстро вынул и щетинкой, вырванной из кабаньей шкуры и смоченной в воде, провёл по крайней метке. И он треснул! Отколовшаяся от основы пластинка не годилась ни для наконечника дротика, ни для ножа, но ей по идее можно резать всё, что угодно.

Решил проверить, не откладывая в долгий ящик. Достал несколько кусочков кожи. Разметил по деревянной заготовке контуры ножен. Прорисовал угольком линии разреза и приступил к испытаниям.

Получилось не идеально, но всё-таки нарезал. Наделал костяной проколкой по краям дырочки и, пропустив в каждую провощённое сухожилие, связал части будущих ножен между собой. Хотел обрезать концы, но передумал. Бахрома по краям смотрелась красиво. Прожёг два больших отверстия вверху. Тлеющей палочкой ещё больше увеличил их диаметр, чтобы кожаный шнурок влез наверняка. Буду ножны на шее носить, как Маугли.

Потом из сосновой ветки выстрогал заготовку, похожую на нож, но чуть больше, и забил её в основную заготовку. Обстучал галькой края, потянув кожу, и отложил. Приобретёт форму – попробую нагреть над огнём. Точно не был уверен, но рассчитывал, что кожа должна затвердеть.

Вторая отколовшаяся от камня пластина получилась идеальной для моей задумки. Смотрел на овальную, сантиметров десять в длину, пластинку и видел наконечник своего первого дротика. Тут же забыв о ноже, полез на крышу за гранитным камнем. На нём галькой обстучал края стекловидной пластины. Результат не понравился.

Пришлось разжечь неподалёку от землянки костерок. Пока прогорали ветки, сбегал в лесок и срезал ветку лещины. Расщепив её кончик, вставил туда заготовку наконечника. Притащил к костру миску с водой и какое-то время набирался решимости продолжить эксперимент с нагреванием обсидиана.

Когда я провёл по кромке нагретой пластины мокрой ворсинкой и отколол от неё несколько чешуек, то сплясал у костра настоящий шаманский танец. Восстановив дыхание, попробовал добиться такого же эффекта снова. Скол получился чуть больше, но и режущая кромка стала острее. Промучился часа два, но в итоге получил наконечник с идеальной режущей кромкой сантиметра на четыре от кончика. Осталось как-то сделать из нижней части черенок – и наконечник-мечта готов.

Рискнул сделать кремнём косые метки в нижней части заготовки, чуть-чуть, где-то на сантиметр, не доводя царапины до основания. В итоге после нагрева идеального скола не получилось, но я и не испортил. С обеих сторон отвалились кусочки, напоминающие лунные серпики. Для ножа они не годились, а наконечник получился что надо!

Чуть позже, правда, расстроился. Понял, что с наконечником для дротика переусердствовал. Уж больно он стал походить на наконечник стрелы. Теперь, случись воткнуть его в кого-нибудь, возможно, чтобы его извлечь, придётся вырезать. Расстраивался не долго. Решил, что ещё сделаю, и не один.

Пока сидел у костра и любовался на своё творение, пришла новая мысль: «А не расщепить ли мне первую пластинку вдоль? Может, что-то путное для ножа выйдет?»

Стал делать и понял, что мне повезло в самом начале выбрать правильное направление меток. Пластина кололась не так, как камень. Она крошилась. Вместо одной получалось две-три с изгибом. С помощью обивания галькой и нагрева удалось подобрать части для режущей кромки ножа.

За этим занятием прошёл весь день.

С утра начал ругать себя. Вспомнил, что рыбий клей лучше всего варить из плавательных пузырей. А тот, что варят из костей, шкуры и голов, больше подходит в качестве лака, пропитки.

Посидел, погоревал, взял гарпун и пошёл искать рыбаков. Прошёл километра три, размышляя, сколько же рыбы надо набить, чтобы сварить хоть немного клея? И вдруг, словно удар грома, вспышка молнии, пришло озарение! Бегу назад с одной мыслью: «Только бы какой-нибудь зверь не утащил копыто лося…»

Пока бежал, подумалось, что и сосновую смолу можно попробовать. Тут же отказался от этой идеи, предположив, что она лучше подойдёт для крепления наконечников стрел.

Кости, а главное, та, что с копытом, лежали там, куда их выбросили соплеменники, – в мусорной яме, выкопанной на краю дюны. Ни запах, ни мухи не отбили у меня желание захабарить столь нужный ингредиент. Хорошо, что поблизости никого из соплеменников не было. Интересно, какие мысли возникли бы, увидь они меня с костяной ногой? Пугать народ в мои планы пока не входило.

Добрался до своего жилища никем не замеченным. Подкинул в очаг поленьев и поставил на огонь казанок, бросил в воду отбитое камнем копыто. То, что немного с костью, даже хорошо. Теоретически для получения клея и кости варят. Помня, что до кипения варево доводить не стоит, часто снимал посудину с углей. Умаялся до испарины на лбу. Иногда опаздывал, варево закипало. Чертыхался и надеялся, что клей всё равно получится.

Отколол ещё одну пластинку обсидиана. Проверенным методом заострил режущую кромку, не меняя формы наконечника. Срезал с палки-металки обугленный кончик. Не хотелось менять древко. Рука привыкла уже к этому. Желание закончить нож и приладить наконечник на дротик прогоняло сон.

Я чуть было не попробовал на авось использовать клей. С улыбкой вспомнил прочитанное в Коране: «В дела спешащего вмешивается дьявол» – и решил варить клей ещё.

Всё чаще приходится подливать воду, но процесс идёт!

Перед тем как уснуть, я слил густую жёлтую массу в самую маленькую посудину, из тех, что мы налепили с детворой в первые дни, что-то вроде чашек. Вот эта поделка и пригодилась.

А едва проснулся, побежал посмотреть, что в итоге получилось. Клей затвердел. Я немного поковырял его костяной иглой – крошится. Хорошо это или плохо, пока не знаю. Разбил посудину, от формованного куска отколол чуть меньше половины. Положил в миску и залил водой. Оставшуюся часть припрятал в землянке.

Пока клей проходил проверку, решил заняться гардеробом. Разложил у входа в жилище шкуры и куски кожи, прикинуть, что подходит для моих отнюдь не выдающихся габаритов, чтобы реализовать задумку. Взял уголёк и приступил к разметке выкройки.

Для начала отмерил палочкой длину своего тела от плеча до пупка и обломил лишнее, чтобы не путаться. Такую же линейку сделал по ширине груди, оставив немного больше для того, чтобы нарезанная по этим меркам кожа могла сшиться и не жать. Вырезал кожаный прямоугольник. Повертел его в руках так и сяк, прикинул и сделал полукруглый вырез с одной стороны, чтобы будущий нагрудник не натирал шею. Для спины размер увеличил, но ненамного. Потом отрезал две широкие полоски для лямок, по задумке – соединительные для нагрудника и спины. Походил, поразмыслил, нарезал ещё две полоски, чтобы скрепить обе части «доспеха» в районе талии.

Наверное, я утомляю подробностями? Но тогда для меня всё это было важным вопросом выживания. Я был гол! Буквально, а не фигурально, и беззащитен. И если мальчугану Лоло, сохрани он свой разум, было бы на это плевать, то мне – дедушке из двадцать первого века – нет!

Поэтому работал я усердно. Отверстия в коже делал основательные, чтобы легко вставлялся любой шовный материал от сухожилий и верёвки до кожаных ремешков. На первое время собрал с помощью сухожилий, благо от Ахоя «ниток» самой разной длины досталось много. Надел через голову, затянул немного на талии. Удобно. «Лишь бы не натирал, когда двигаться в нём начну», – подумалось.

Тут же захотел приладить наплечники. Честно говоря, в этом доспехе не планировал каждый день ходить. Делал от страха столкнуться когда-нибудь с хищником или недружелюбным человеком.

Решил и сделал. Всё, конечно, с точки зрения человека двадцать первого века, выглядело криво. Как говорили в будущем, «сделано левой ногой», но мне нравилось. Любуюсь своим творением и посмеиваюсь, представляя себя голозадым и босоногим, но в суперпупердоспехе!

«Ничего, что-нибудь придумаю…» – Едва мысленно обнадёжился, как пришла идея вырезать из самой толстой кожи пояс.

Отрезал полоску шириной сантиметров семь, обернул чуть ниже талии и лишнее обрезал. Проколол с краёв по две дырочки. Подобрал из запасов два ремешка и вставил в отверстия. Опоясался, завязав вначале верхние ремни, затем – нижние. Снял пояс и приступил к нарезке так называемых передника и задника, а к ним ещё две полоски, чтобы закрепить подвижные элементы юбки чуть ниже бёдер. Получилось в итоге просто замечательно: и поддувает, и защищает.

Хотел ещё наручи смастерить, но и сил уже не было, и пальцы болели. Прилёг на шкуры и задумался о том, как обувь делать буду. Казалось простым вариантом – взять такой кусок кожи, чтобы ступня полностью помещалась на нём и оставались края, которые, если сделать подходящие отверстия, можно было бы зашнуровать вокруг стопы и щиколотки.

Для более сложного варианта времени потребуется гораздо больше, но главное – нужна кожа, которой осталось совсем немного. Терзало меня подозрение, что соль, воск и кожа выменяны (у кого?) Ахоем на что-нибудь другое. У соплеменников кожи и воска не видел, а зализанная соль у Таша – почти лакомство.

Ещё можно вырезать из кожи что-то вроде стельки, приклеить одну к другой, если клей получится, прошить навощённым сухожилием, прихватывая подготовленные элементы верха. Что-то в итоге да выйдет…

Неустанно массируя натруженные пальцы, пошёл посмотреть на клей. Водичка хоть и окрасилась, но кусочек в ней не растворился, а немного разбух. А это здорово! Если верить моей памяти – такой клей не боится сырости.

Оставил в плошке немного воды, чтобы она едва покрыла затвердевшую массу, и поставил посудину на угли. Принёс к костру подготовленные микролиты, основу ножа, древко для дротика и наконечник. Нарезал разных палочек-намазок и уселся ждать, когда приготовится клей.

Когда комок расплавился и превратился в однородную массу, миску с углей снимать не стал. Помнилось, что работать можно только с горячим. Замазал этим клеем паз на деревянной основе ножа и одну за другой вставил пластинки обсидиана. Отложил в сторонку просыхать.

На расщеплённый конец древка будущего дротика обильно намазал клейкую массу, вставил обсидиановый наконечник и стал с усилием наматывать сухожилия. Когда решил, что намотал достаточно, сверху ещё обмазал клеем.

Нож получился скорее оружием. Кожу, шкуры или деревяшки намного удобнее резать острой как бритва обсидиановой пластиной. Не мудрствуя, так же как крепил наконечник на древко дротика, приладил несколько пластин к деревянным ручкам. Получились удобные ножички для хозяйственных нужд.

Футляр для своего большого ножа, как и планировал, нагрел над пламенем, потом вынул из него палку. Нож в такие ножны вошёл свободно, что было хорошо для режущей кромки, но очень плохо для ношения. Пришлось наклеить на крестовину полоски кожи, намотать сверху сухожилия и ещё раз обмазать клеем. Когда всё просохло, лезвие в чехле болталось свободно, а крестовина садилась в футляр плотно.

Если своим оружием я был доволен, то чуни получились так себе. Обуваться в них решил, когда в лес соберусь. Ходить в такой обуви жарко, и мочить её не стоит: шкура выделана плохо, может загрубеть, да и запах будет от меховых карпеток ещё тот. Определился, что мастерить пока ничего не буду. Лучше с племенем больше времени проводить стану. Пожалел, что всё делал сам. Всё равно придётся обучать приобретённым навыкам соплеменников.

Как в воду смотрел!

Прошли сутки, как я подарил Таша и Лило свои поделки – обсидиановые ножички с деревянными рукоятками. Просыпаюсь от крика. Слышу голос Тоя:

– Лоло! Лоло!

Выбираюсь из землянки – а он, как и все, близко не стал подходить. Стоит и окатыши обсидиана в руках держит.

– Покажи, – говорит.

Мне понятно, чего он хочет. Ножички мои ему понравились.

Глава 3

Вода отходит. Уже кое-где по лужку можно и посуху пройти. Но всё же для демонстрации новинок и обучения выбрали тот холмик, где заросли лопуха. Так сказать, на нейтральной территории. И от моей землянки, и от стойбища – место равноудалённое.

Как я показывать буду, смотреть захотели все мужчины племени. Значит, рыбу бить сегодня они не будут. А чем же тогда племя сегодня голод утолит? На мой вопрос о перспективах рыбалки Той ответил просто:

– Рыбы много.

Уже и я телепатом становлюсь! По жестам и интонации понимаю: «Не переживай, рыбы будет много!»

Едва продемонстрировал соплеменникам, как трескается обсидиан, распадаясь на острые, как хирургический скальпель, пластины, Той вскочил и, призывая народ идти за собой, направился к стойбищу.

Там нас ждали женщины и дети. Вожак Белок вытащил из чума рода свёрток. Бросил его у входа. Женщины принялись его разворачивать. По мере раскатывания вынимали палочки и листики, застрявшие в крупных ячейках.

«То ли бреденёк, то ли сеть», – решаю.

Тина-Глина принесла верёвку и сноровисто начала чинить порванные участки.

К полудню всё племя, взяв сети, короба и корзины, двинулось вниз по течению. Мужчины несли только копья, а Той прихватил ещё и топорик. Я, понятное дело, не мог пропустить столь яркое по меркам однообразных будней событие. Отправился с ними.

Перешли вброд заболоченную балку и направились от реки к лесу. Прошли километров пять-шесть. Идём между берёзок и осин. Лёгкий ветерок принёс свежесть и запах болота. Вскоре вышли к озерцу, заросшему камышом и осокой.

Той быстро обкорнал поваленную берёзку, оставив только трёхметровую середину. Я заметил, что её ствол облеплен трутовиком. Стал озираться в поисках чаги. Вспомнилась история из прошлой жизни.

Чага – полезный для человека гриб. Мощнейший биостимулятор. Ещё в девятнадцатом веке фармацевты пытались понять, что именно в нём полезно. Крестьяне, экономя деньги на чае, заваривали рыжеватую сердцевину гриба и пили. Никто в таких деревнях не заболевал онкологическими заболеваниями. Это всё, что я знал о чаге, когда поехал с друзьями на рыбалку.

Все тогда уже в возрасте были и переживали о здоровье. Увидел я поваленные берёзки, обросшие трутовиком, как позже выяснил – ложным, и давай собирать. Феликс смотрел на мои потуги, смотрел, вдруг спрашивает: что это я делаю? Я тут же выложил всё, что знал, и об онкологической профилактике упомянул.

– Мне тоже нужна онкологическая профилактика, – пробормотал товарищ и начал осматривать стволы засохших берёз.

Смотрю, и он собирать начал. Вдвоём веселее. Насбивали по большому пакету грибов. Обмениваемся впечатлениями, что пахнут они как съедобные, и даже рыжую сердцевину в них нашли. Я подробно рассказываю, что именно её нужно нарезать кубиками и высушить. Потом, конечно, выяснилось, что мы фигнёй занимались. Зато посмеялись от души.

Сейчас я знал, что искать. Пока мужчины давили брёвнышком прибрежные заросли, медленно продвигаясь к чистой воде, посматриваю на берёзки, ищу взглядом чёрные наросты. Знаю, что обязательно найду. Заражённое спорами дерево обычно через двадцать – тридцать лет погибает. То тут, то там в роще у берега озерца стоят сухие стволы, а на земле их ещё больше.

Взял топор Тоя, небольшую корзину и углубился в рощу. Сразу нашёл два дерева с чагой. На одном чёрные наросты расположились высоко, а на втором – в самый раз, чтобы попробовать стесать их.

Топорик так себе, обычный: отретушированный кремешок сантиметров двенадцать, примотанный к палке. Но я и таким управился. Снова посмотрел по сторонам и заприметил ещё оно дерево…

Так увлёкся, что, когда услышал крики, а звали меня, удивился: не замечал раньше за собой отсутствие контроля. Откликаюсь и возвращаюсь на берег. Вижу в метрах пятидесяти ещё одну проложенную «просеку».

Той недоволен. Ведь я топор забрал! Оказывается, нужны палки для бредня. Пожимаю плечами, показываю на корзину и говорю:

– Польза. Не болеть!

Ну, и руками размахиваю для пущей важности.

Кивает в ответ, берёт топор и уходит в рощу. Соплеменники тут же сбиваются у корзины. Берут чагу, нюхают, кое-кто даже в рот суёт.

«Ничего, научу народ варить чай».

Вернулся вожак, принёс две полутораметровые жердины. Он и Тина примотали их по краям волокуши и стали заводить её в «просеку». Толо, самый высокий человек в племени, взялся за капюшон бредня и пошёл за ними.

Проваливаясь по колено в ил, они вышли на чистую воду и завернули снасть ко второму проходу. Толо загружает сеть, опустившись по шею в воду.

Соплеменники полезли в заросли камыша, топая и крича. Я, с интересом ожидая результата такой рыбалки, направился к месту, где они вытащат волок из воды. Предполагал что угодно, но количество рыбы и раков, застрявших в верёвочных ячейках, меня поразило. Крупные караси закупорили сеть, и в западню попало и много мелюзги с ладошку. Интересно, что они с таким роскошным уловом делать будут?

А рыбачки очистили волок, тут же его подлатали и снова полезли в воду. Рыбачили, пока не заполнили все корзины и короба.

Женщины потрошили крупных карасей, выбирая икру, а я кружил рядом, собирая в миску плавательные пузыри. Дети нанизывали мелкую рыбёшку на прутики, а мужчины в это время что-то сооружали над ямой, где недавно обжигали гончарные изделия.

Они воткнули заострённым концом четыре подготовленные палки с множеством обрезанных на сантиметр-два от ствола веточек. На эти «рогульки» по периметру положили перегородки из лещины. Развели огонь. Когда костёр прогорел, разложили прутики с рыбой на перекладины и стали кидать в костёр свежие ветки ивы. Тут же пошёл густой белый дым.

«Была бы соль! Засолить бы на пару часиков и только потом закоптить рыбу. Тогда хранить её можно долго», – мысленно сокрушался я, наблюдая, как бока рыбёшек начинают менять цвет.

Близился вечер, гасли яростные краски неба, загустела озёрная гладь, потемнела. Нагруженные уловом, мы медленно побрели к стойбищу. Там до темноты объедались раками, икрой и карасями, а с утра пришлось снова показывать, как из куска обсидиана получаю острые пластины. На этот раз мужчины радовались как дети. Потом принёс клей, объяснил, как сумел, что сварил я его из копыта той ноги лося, которого они отобрали у медведя. Эта новость их расстроила. И не было уже радости, когда первые пластинки приладили с помощью моего клея на деревянные рукоятки. Пришлось успокаивать, что, мол, из рыбы клей тоже сварить можно. И вообще, в чём проблема? Пойдём в лес, убьём лося, и будет всем счастье!

Той просит:

– Покажи…

Секунду я находился в мечтательном ступоре, решил отомстить ему и отвечаю:

– Покажу.

Понимаю, вопрос «когда?» не услышу. Нет у них таких вопросов, как нет и понятий – вчера и завтра.

– Покажи, – снова говорит, хмуря брови.

Развожу руками и повторяю с нажимом:

– Покажу!

Кивает в ответ…

«Обещать – не значит жениться».

Тут афоризмы мне вряд ли помогут. Строгаю копьеметалку и размышляю о своём обещании. Охота на копытных – дело серьёзное! Надеюсь, местная живность непуганая, подпустит охотника на дистанцию меткого броска.

А до этого сходил в елово-сосновый лес. Нашёл кривую палку. Увидел в ней копьеметалку и подобрал. Ещё немного – и закончу работу. Получилась удобная ручка, чуть выше небольшое утолщение и изогнутый конец. Если держаться за рукоять, то окончание располагается почти параллельно предплечью, немного загибаясь вверх. Сейчас выровняю ложе и выковыряю на самом кончике стопорную ямку.

Кстати, в лесу опробовал чуни. Ходить в них понравилось. Бродил недолго, но видел огромное стадо косуль, голов так на пятьдесят, может, и больше, лисицу и беременную волчицу. Напугала она меня до смерти, хотя спокойно протрусила мимо и скрылась в овражке. Но я-то заметил её не сразу!

Еды теперь в племени много. Отъедаюсь. И дары озера ещё не приелись. Соль у соплеменников для посола всё же нашлась. Крупных карасей разрезали вдоль хребта и, пересыпав солью, уложили в короба.

Пытался выяснить у Таша, где они берут соль. Показывает направление – вверх по течению и растопыренные пальцы обеих рук. Смотрю на неё и ничего понять не могу. Сбегала в чум, принесла кремень. Гладит по голове, заглядывает в глаза.

– Лоло… – И рукой вдаль по реке машет.

– Таша, там? – Повторяю её движение.

Думает недолго.

– Там.

Достаёт из сумки, она у неё почти всё время на плече болтается, свой «леденец» и кладёт перед собой на землю. Рядом кремень. И снова суёт мне растопыренные пальцы под нос.

Беру соль и говорю ей:

– Соль. – Потом камень обзываю: – Кремень.

Она повторяет:

– Соль, кремень.

– Соль менять на кремень… – Перед тем как произношу «кремень», показываю десять пальцев: – Так? – Киваю на всякий случай.

Сообразительная у меня мамаша. Недолго зависает.

– Так, – отвечает.

Прячет соль в сумку, идёт к чуму, чтобы отнести кремень, слышу, повторяет: «Менять, менять».

«Больше с народом общаться нужно», – чешу затылок.

Мужчины теперь не рыбачат. С утра уходят обсидиан искать, а по вечерам, пока солнце не сядет, расщепляют его на пластины. Наверное, менять будут на соль и другой дефицит.

Вместо раздумий о рогах и копытах мне тоже не мешало бы озаботиться личными запасами.

«Меркантильный… Чего я вообще переживаю? Ведь тут коммунизм строить не нужно. Он есть!»

Испытания атлатля меня порадовали.

В будущем энтузиасты делали копьеметалки самых разнообразных конструкций. Дротики для стабилизации оснащались оперением. Могу ошибаться, но память зафиксировала прочитанную когда-то информацию о рекорде броска с помощью атлатля на двести тридцать метров. Я запустил дротик метров на пятьдесят! И снова танцевал шаманский танец, потому что, когда рукой кидал, если целился, получалось метров на пятнадцать и, когда бросок направлял в небо, максимум на двадцать пять.

«А что, если попробовать самому поохотиться?» – Мысль вызвала прилив энтузиазма.

Прежде чем отправиться в лес, подумал о маскировке и решил сделать травяную юбку – обнаружил на опушке целые заросли какой-то мягкой высокой травы – и, может, что-нибудь на голову.

По моей просьбе Таша выделила метра полтора верёвки. Я нарезал ножом травы. Конечно, управился бы и руками, но без ножа потратил бы на это дело уйму времени. Навязал метёлок так, что над узелком остались колечки. Обмерял верёвкой талию, завязал, не сильно затягивая. Обрезал лишний кусок. Таким же способом сделал замеры и для головы. Нанизал на верёвки пучки травы и приоделся. Пока не знаю, как смотрюсь со стороны, но чувство удовлетворения испытываю. Обул чуни и пошёл в лес.