Текст книги "Космическая одиссея Юрия Гагарина"

При этом известный инцидент, который произошел между С. П. Королевым и О. Г. Ивановским, когда Главный отправил его домой «по шпалам», случился во время испытаний приборного отсека, еще не состыкованного со спускаемым аппаратом. Опробовалась работа двигателей ориентации, при этом обнаружилась нечеткая работа одного из клапанов, управляющего расходом газа. Его тоже пришлось заменить [43].

Кто полетит?

8 апреля 1961 года состоялось заседание Государственной комиссии под председательством Руднева по запуску космического корабля «Восток-ЗА». В заседании участвовали Москаленко, Королев, Зверев, Келдыш, Семенов, Мрыкин, Бармин, Ярославский, Глушко, Алексеев, Воронин, Косберг, Ишлинский, Парии, Яздовский, Каманин. Наверняка были и другие участники, но их можно установить только по косвенным признакам. Рассмотрели и утвердили задание на космический полет, составленное и подписанное М. В. Келдышем, С. П. Королевым и Н. П. Каманиным. Содержание задания: одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180–230 км; продолжительность полета – 1 ч 30 мин; цель полета – проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудованном корабле, а также проверить в полете оборудование корабля и радиосвязь, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта.

Комиссия в расширенном составе заслушала доклады Каманина и Миловского о готовности средств поиска. После этого на заседании остались только члены Государственной комиссии. Обсудили еще ряд вопросов. Кто полетит. О регистрации полета как мирового рекорда и о допуске на старт и в район посадки спортивных комиссаров. О вручении шифра логического замка космонавту. Об аварийном катапультировании космонавта на старте. О времени проведения торжественного заседания Государственной комиссии.

Были приняты соответствующие решения. По первому вопросу от имени ВВС Н. П. Каманин предложил первым кандидатом на полет считать Юрия Алексеевича Гагарина, а Титова Германа Степановича – запасным. Комиссия единогласно согласилась.

По поводу выбора кандидата на первый полет бытует множество версий. Своеобразный резюмирующий итог этой полемики находим в воспоминаниях Сергея Никитовича Хрущева, сына Никиты Сергеевича Хрущева, в то время Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР. Вот дословная цитата: «…Многих почему-то волнует: кто выбрал Гагарина? Генерал Каманин, набиравший молодых пилотов в космонавты[2]2
  Уточняем, что Каманин их не набирал, он получил под свое начало отряд, уже сформированный до его назначения на эту должность.


[Закрыть]? Сергей Королев? Министр обороны маршал Малиновский? Или мой отец, Никита Хрущев? Думаю, что все они и никто в отдельности… Бытует версия, что Королев послал отцу фотографии всех летчиков, готовящихся к полету, и тот назвал Гагарина. Не думаю, не его это было дело – отбирать участника первого полета, и маловероятно, что Королев мог обращаться с таким вопросом к главе правительства. При встречах они обсуждали проблемы иного уровня. Кандидата на первый космический полет (как и невесту) не резон выбирать по фотографии, надо знать человека. Думаю, что выбор происходил своим бюрократическим чередом, со ступеньки на ступеньку…» [44].

Рискну высказать свое мнение по этому вопросу. Гагарина от прочих отличали большая, если можно так выразиться, социальная, зрелость, кроме этого наблюдательность и большая точность в передаче своих ощущений при выполнении заданий во время подготовки. А для первого полета это было наиболее важным.

Если присмотреться к изображениям Ю. Гагарина, Джона Гленна (напомню, что это первый американец, совершивший орбитальный полет вокруг Земли), Нейла (Нила) Армстронга (первого землянина, ступившего на поверхность Луны), можно заметить, что все они принадлежат к одному психофизическому типу личности. И это не случайно. По-видимому, в их облике, манере поведения, стиле общения есть что-то, вызывающее симпатию и соответствующее носителю лучших человеческих черт в представлении современников.

Интересно сравнить разные мнения по этому поводу. Одно из них принадлежит К. П. Феоктистову, который, как известно, ревниво относился к Ю. Гагарину. Его высказывания и суждения были разноречивы. Но мы ограничимся одним – он его сделал в 1986 году. При этом К. П. Феоктистов, с одной стороны, полемизирует с аргументацией Е. А. Карпова, первого начальника отряда космонавтов, а с другой – как бы подтверждает его оценки. Например, он описывает первое посещение космонавтами предприятия С. П. Королева, когда им впервые показали космический корабль. «На вопрос С. П. Королева: «Думаю, желающие посидеть найдутся?» – ответа не последовало. Случилась заминка. Никто не решался первым подняться в кабину и занять кресло космонавта не в макете, а в настоящем корабле… Гагарину свойственны были быстрота реакции и решительность, что и сказалось в эту минуту.

– Разрешите мне? – обратился он к Королеву. И, сняв ботинки, легко подтянулся на руках за кромку люка и опустился в кресло. Молча. Сосредоточенно. Серьезно.

Королев подтолкнул локтем соседа и чуть слышно шепнул: «Вот этот, пожалуй, пойдет первым в полет…»

…И хотя, конечно, окончательный выбор был сделан Государственной комиссией на космодроме, всем давно было ясно, что первым должен лететь Юрий Гагарин. В последующем подтвердилось, что выбор был правильным. Гагарин выдержал испытание славой, достойно представлял нашу Родину на всех континентах планеты» [45].

Справедливости ради надо признать, что об этом эпизоде Феоктистов рассказывает с чужих слов. Его в то время не было в цехе. Очевидцем был Олег Генрихович Ивановский, который приводит этот эпизод в своей книге, выпущенной в 1970 г., еще под псевдонимом Алексей Иванов.

Интересными представляются высказывания Евгения Анатольевича Карпова, сделанные им в разные годы. На вопрос: «Почему первым полетел Ю. А. Гагарин?» – он дал такой ответ:

«…Попробуем разобраться в этом вопросе и приблизиться к истине. Начнем с того, что на него очень хорошо ответил Н. П. Каманин, сказав однажды, что Гагарин выдвинул себя сам. И это действительно так… Еще в детстве Юра стремился быть первым и, как правило, добивался этого. Причем это стремление всегда было осознанным. Перед окончанием Оренбургского летного училища в письме домой он писал: «Всегда быть впереди, теперь, когда осталось учиться всего два дня, уж как-нибудь… не сдамся, не сломаюсь… Ведь я у цели». Все учебные заведения Гагарин оканчивал по первому разряду, с отличием. И надо подчеркнуть, что добивался он этого прямым, честным и достойным путем. Такие результаты человеку не даются «с легкостью необыкновенной». В основе у Юрия – природный ум и огромное трудолюбие. Сохранилась запись в его дневнике, относящаяся к 1957 г.: «Раньше офицерская жизнь казалась мне верхом благополучия, раем, площадкой для отдыха после трудов праведных, но я глубоко заблуждался. Трудовая жизнь только началась. И оказывается, у меня столько обязанностей, что в предстоящие двести лет умирать нельзя. Труд, труд, труд». И он трудился – трудился честно и старательно. Не всегда все получалось сразу, бывали срывы и неудачи. Но, в конце концов, Гагарин добивался отличного результата. Так было и в ЦПК (Центре подготовки космонавтов). Через несколько месяцев после начала занятий мы обратили внимание, что, не обладая никакой формальной властью, Юрий стал авторитетом для своих товарищей, стал, если угодно, центром коллектива, его фактическим лидером. Юру никогда не носило из стороны в сторону по волнам жизни, он шел по ней целеустремленно. И хотя цели его менялись, целеустремленность как черта характера всегда сохранялась. Учась в саратовском техникуме, он, по его же словам, заболел болезнью, «которой нет названия в медицине, – неудержимой тягой в небо, тягой к полетам». Хотелось бы от себя добавить, что тяга эта сразу же приобрела редкую особенность – полет с космическим уклоном. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что интерес к космосу появился у Юрия, еще когда он был подростком. А в период учебы в Саратове этот интерес окреп. «Циолковский перевернул всю мою душу», – напишет он позднее. С годами этот интерес к космосу растет. В 1958 году, уже летая в Заполярье, он пишет старшему брату: «Я настолько болен, что в одном письме передать свои страдания не могу. О своих переживаниях не могу никому рассказать. Мне даже снятся корабли, ракеты, такое безмерное пространство космоса, астероиды и Маленький Принц». А в следующем году лейтенант Гагарин подает рапорт с просьбой учесть его горячее желание и по возможности направить для подготовки к космическим полетам. Вот то главное, по моему мнению, что выделяло Юрия Гагарина из числа сверстников на всех этапах жизни, в том числе и в ЦПК. К этому следует добавить такие неоспоримые гагаринские достоинства, как беззаветный патриотизм, непреклонная вера в успех полета, отличное здоровье, неистощимый оптимизм, быстрота ума и любознательность. И еще смелость и решительность, аккуратность, выдержка, простота, скромность, большая человеческая теплота и внимание к окружающим людям. Когда к осени 1960 года в шестерке космонавтов определился лидер – Гагарин – и ему стало об этом известно, такие его качества, как доброта и отзывчивость, проявились наиболее ярко.

Что касается выбора первого космонавта, то распространенные мнения по этому вопросу верны и неверны. Симпатизировал ли Сергей Павлович Юре? Да, безусловно. Более того, он, можно сказать, его любил. Замечу, что у Сергея Павловича было какое-то особенное чутье на людей, с которыми ему приходилось работать. Он внимательно присматривался ко всем космонавтам, и его мнение совпало с мнением тех специалистов, которые отдавали предпочтение Гагарину. Но было ли это определяющим? Нет. Вспоминаю случай на последнем этапе подготовки, когда стало ясно, что, скорее всего, первым полетит Юрий Гагарин, а дублером будет Герман Титов. Выяснилось – корабль перетяжелен. Сергей Павлович поставил задачу перед всеми главными конструкторами, техническими руководителями подготовки к полету изыскать возможность снижения массы корабля до требуемого предела. Меня предупредил, чтобы к полету был готов и Титов, поскольку вес его тогда был на 4 килограмма меньше, чем у Гагарина. Так что – любовь любовью, а дело делом.

Теперь в отношении экспертного опроса. Мы действительно предложили первой шестерке высказать свое мнение, кому лететь первому. Пятеро из них назвали Гагарина, лишь сам Юрий поскромничал. Результаты опроса также учитывались при выработке решения о первом космонавте, но само решение определялось большим количеством объективных показателей и основывалось на собранных во время предполетной подготовки данных по каждому космонавту, которые были представлены в двух объемистых томах. В августе 1960 г., по завершении первоначального этапа обучения, проходила первая аттестация кандидатов в космонавты. В аттестации старшего лейтенанта Ю. А. Гагарина, в частности, было написано: «Выделяется среди товарищей широким объемом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией». Врач Н. Н. Туровский, проработавший с космонавтами более 20 лет, аргументируя правильность назначения Гагарина первым космонавтом, приводит такие качества Юрия Алексеевича, как его наблюдательность и способность очень точно и образно передать увиденное. А это, при прочих равных условиях, становилось неоценимым. Врач А. Р. Котовская, занимавшаяся испытанием устойчивости организма кандидатов на центрифуге, отмечала редкую гармонию физического развития Гагарина. Она решилась на испытание с тринадцатикратной перегрузкой потому, что верила в высокие резервные возможности Гагарина.

Все это, естественно, учитывалось при выборе первого космонавта. Как видите, это была серьезная работа» [46].

И когда говорят, что решение о том, кто будет первым, было принято в последние дни перед запуском, это не совсем верно. Ведь в последний момент могло произойти что угодно, и это внесло бы свои коррективы в отбор кандидата на первый полет.

Со временем появились и более явные свидетельства тому. Например, только во втором издании своей книги «Следы в сердце и памяти», изданной уже в 2007 г., Рефат Фазылович Аппазов опубликовал свои воспоминания, связанные с полетом в космос Юрия Гагарина. Там есть и такой эпизод. «О готовящемся пилотируемом полете знали далеко не все сотрудники предприятия, но все же слухи просачивались, и во всех подразделениях нашего конструкторского бюро с большим нетерпением ожидали этого дня. Естественно, всех интересовало, кто же будет первым человеком, который совершит этот полет. Как-то, когда руководители нескольких расчетно-теоретических подразделений собрались для обсуждения очередного вопроса, появился В. П. Мишин, первый заместитель С. П. Королева, в подчинении которого мы находились. Хитро подмигивая и широко улыбаясь, без предисловий объявил, что он только что узнал имя будущего первого космонавта. «Я его сам только что видел, его зовут Юра», – сказал он, сияя, как медный самовар, но тут же добавил, что больше он нам ничего сказать не может, и предупредил всех, чтобы мы держали язык за зубами» [13]. Понятно, слишком много случайностей подстерегает человека на пути к такому свершению. Любой «сбой» в самочувствии мог привести к иному решению.

По второму вопросу на заседании Государственной комиссии – о регистрации космических рекордов – «против» выступили только Москаленко и Келдыш, «за» высказались Каманин и Королев, их поддержал Руднев. В итоге приняли постановление: «Оформить полет как мировой рекорд, но при составлении документов не допустить разглашения секретных данных о полигоне и носителе».

По вопросу о вручении шифра логического замка приняли решение: «Дать шифр космонавту в специальном пакете. Поручить тт. Каманину Ивановскому Керимову Галлаю решить вопрос о выборе шифра и способе сохранения его на земле и в корабле».

Наконец, по вопросу об аварийном катапультировании космонавта на старте решили: «…до 40-й секунды полета команду на катапультирование подаст Королев или Каманин, после 40-й секунды полета космонавт катапультируется автоматически».

Торжественное заседание решено было провести 9 апреля и уже там официально объявить имя первого кандидата для полета, а также имя его дублера.

После заседания члены Государственной комиссии прошли в цех и наблюдали за тренировкой Гагарина и Титова в корабле. Тренировка прошла хорошо, связь и оборудование работали нормально. Космонавты в скафандрах по очереди занимали место в корабле. Включение всех систем осуществлялось с наземного центрального пульта управления (ЦПУ), за которым находились В. Е. Стаднюк, Ю. А. Карпов и В. К. Щевелев. В. И. Ярополов согласно программе проведения тренировки подавал команды по шлемофонной связи, а операторы определенных систем включали свои системы на космическом аппарате, чтобы аппарат, как говорят испытатели, «дышал».

Космонавты, находясь в спускаемом аппарате, следили за включением систем, выполняли различные манипуляции и отрабатывали определенные навыки по управлению космическим аппаратом. На верхней площадке, возле люка спускаемого аппарата, космонавтам давали рекомендации В. Я. Хильченко и О. Г. Ивановский. Руководил тренировкой начальник первого испытательного управления А. С. Кириллов.

Тренировку снимали кинооператоры из бригады Владимира Суворова. Он вспоминал об этом так: «В дверях показались еще две ярко-оранжевые фигурки. Это Гагарин и Титов. Чуть ссутулившись, они идут к стоящему на подставке кораблю. Ярко горят наши осветительные приборы. Они расставлены так, что освещают и подход космонавтов к кораблю, и сам корабль. Идет генеральная репетиция съемок посадки космонавтов в корабль.

Вот Гагарин взялся за верхний обрез люка, подтянулся, закинул внутрь ноги и лег в кресло. Через некоторое время он вылез. Теперь – черед Титова» [47].

* * *

Вернемся немного назад. И дадим небольшой комментарий по обсуждавшимся вопросам в «узком» кругу. О решениях по двум первым вопросам мы уже говорили. Теперь расскажем о спорах относительно так называемого «логического замка», т. е. последовательности цифр, которые позволяли космонавту после их набора получить доступ к ручному управлению спуском. Необходимые цифры кода космонавт должен был набрать, используя кнопочный переключатель, хотя сначала это был просто наборный диск от телефонного аппарата.

Впервые космонавты увидели это устройство во время одного из посещений ОКБ-1, об этом вспоминает А. А. Лобнев: «…Всеобщее внимание привлек установленный на пульте диск телефонного аппарата (первый вариант «логического замка», к полету замененный на кнопочный переключатель). «Это что – прямая телефонная связь «Космос – Москва?» – пошутил кто-то из ребят (тогда мы еще не знали их в лицо). Объяснили, что это так называемый «логический замок», на котором нужно набрать определенное сочетание цифр перед включением режима ручного управления кораблем. Это было своего рода тестом на психическое состояние космонавта. «Не доверяют», – улыбаясь, бросил другой. (Теперь мне кажется, что это был Гагарин.) Завязался разговор об условиях предстоящего полета, о возможных неожиданностях, в первую очередь с точки зрения «медицины». Им не нужны были долгие объяснения, они и сами понимали это. Но, казалось, внутренне были уверены, что предосторожности типа «логического замка» излишни» [48].

При этом несколько непонятно в воспоминаниях М. Л. Галлая упоминание о шести оцифрованных кнопках кнопочного переключателя – ведь на диске телефонного аппарата должно быть десять положений. Поэтому при переходе с диска на кнопки представлялось бы естественным сохранение этих десяти положений. Но в таких деталях мемуаристы обычно точны, поэтому М. Галлай в данном случае, возможно, был прав.

Продолжая тему «логического замка», следует сказать, что были разные мнения о том, в какой форме доводить до космонавта эту комбинацию цифр. Кто-то предложил довести ее до космонавта по радио… Сразу же разгорелся спор о том, что более вероятно: потеря человеком способности к разумным поступкам или отказ радиосвязи, какое-нибудь непрохождение волн, например. Королев эти возражения воспринял мгновенно и идею отклонили немедленно. Были даже предложения, чтобы сначала космонавт решил простую логическую задачу, которая подтвердила бы его «адекватность», и только после этого он мог получить допуск к «логическому замку». Можно только представить себе такого предлагавшего в кризисной ситуации: как он будет решать логические задачи, когда счет времени идет на мгновения, которые, возможно, отделяют его от смерти? Королев, в молодости летавший на планерах и гордившийся тем, что он тоже летчик, решил: «Дадим это число в конверте». Он сказал об этом своим коллегам и объявил, что такое решение уже сообщено в Москву, это и стало последним аргументом в споре, исключавшем дальнейшую полемику. Но что будет с конвертом в невесомости – улетит куда-нибудь… и как его потом достать? Решили наклеить конверт на обшивку корабля рядом с космонавтом. К счастью, воспользоваться «логическим замком» не потребовалось, хотя несколько человек уже после полета Гагарина признались, что «тайком» нашептали ему эту комбинацию, «на всякий случай». После первых полетов «замок» был снят, у Николаева его уже не было [8, 49].

Относительно катапультирования на старте решили, что до 40-й секунды полета команду на катапультирование подают Королев или Каманин, после 40-й секунды космонавт катапультируется автоматически. Правда, как вспоминает П. Р. Попович, сам С. П. Королев приказал ему лично не подпускать себя к тревожному телефону ни при каких обстоятельствах.

Есть и другое свидетельство А. Осташева, которым с ним поделился С. П. Королев уже после успешного полета Юрия Гагарина. Со слов Осташева, С. П. Королев в разговоре с ним сказал:

«Да, все прошло нормально, но я очень бы не хотел еще раз оказаться около кнопки аварийного спасения. Однако делать это придется. Ведь мы только начали, и я не имею права, по крайней мере еще на нескольких запусках, снять с себя эту великую ответственность» [50].

О мерах безопасности, которые были приняты для предотвращения несчастья во время нахождения ракеты-носителя на стартовом столе и во время полета до 20-й секунды от момента отрыва от стартового стола, сохранились интересные заметки Е. В. Шабарова, которые он написал по следам неудачного пуска корабля-спутника 28 июля 1960 года. Об этом долгие годы не сообщалось в открытой печати.

Мы здесь заметки Шабарова приведем в кратком пересказе. Ибо это информация из «первых» рук.

Несколько слов об этом замечательном человеке. Евгений Васильевич Шабаров был заместителем С. П. Королева, которому тот очень доверял. Например, Е. В. Шабаров от ОКБ-1 участвовал и в первых испытаниях стартового устройства в Ленинграде на Металлическом заводе, и постоянно находился в бункере пускающих вместе с С. П. Королевым. На всех фотографиях во время первых пусков космонавтов всегда рядом с С. П. Королевым можно увидеть и Шабарова. Вот как описывает он меры предосторожности, принятые в связи с этим. Надо сказать, что точно такая же схема была использована и во время старта в космос ракеты-носителя с кораблем «Восток» с Ю. А. Гагариным на борту. Одной из крупных проблем являлось обеспечение безопасности летчика, находящегося уже внутри спускаемого аппарата, в непредвиденных обстоятельствах: в предстартовой обстановке и при пуске ракеты. «…Система аварийного спасения еще не была разработана, как для «Союза». Были сформированы простейшие наборы команд, создана командная линия, по которой можно было подать сигнал на катапультирование кресла с пилотом из спускаемого аппарата. Но возникал вопрос: не получится ли так, что кто-то по ошибке или незнанию, а может, злому умыслу выдаст эту команду без нашего ведома и участия? Была разработана система предупреждения. За два часа до пуска операторам командной линии, а их было два, вручалась так называемая программная карточка, где было напечатано: «При получении сигнала в виде такого-то слова (а слово было звучное, не употребляемое в обиходе, запоминающееся) Вам надо нажать кнопки аварийной команды». Операторы сидели в специальных закрытых помещениях, отдельно друг от друга и имели связь с теми, кто проводил запуск и контролировал его, т. е. у каждого из тех, кто был в бункере, была связь с каждым оператором командного отделения. Эти два человека определяли возникновение аварийной ситуации, и каждый из них произносил в микрофон пароль, затем нажимал свою кнопку. Только нажатие двух кнопок (двумя операторами) позволяло выдать команду на аварийное спасение. Мы таким образом застраховались от несанкционированных действий. Для того чтобы не сорвать пуск, мы не стали надеяться на память, а создавали так называемые карточки, в которых указана циклограмма запуска. Эта карточка выдавалась тем, кто проводил пуск и стоял у контрольного перископа. В ней расписывались все команды, которые он должен был отдать в определенное время. Выглядело это примерно так: 13 часов 23 минуты – минутная готовность; 13 часов 24 минуты – ключ на старт; 13 часов 24 минуты – протяжка; 13 часов 27 минут – ключ на дренаж. Эта карточка позволяла командующему пуском уложиться в заданное время и выдать команды в заданной последовательности. У меня сохранилось несколько экземпляров с подписью Келдыша, Королева, Гагарина и других. Как память о проделанной работе» [51].

Но этот способ спасения пилота было решено использовать только на старте и до высоты полета ракеты-носителя 4 км, выше должна была срабатывать обычная схема приземления, т. е. катапультирование пилота с креслом, отделение его от кресла и приземление на своем парашюте. Понятно, что решение это было вынужденным и, строго говоря, не обеспечивало полной гарантии спасения пилота. Действительно, при «нормальной» схеме полета катапультирование космонавта с креслом происходит на высоте 7 км, на высоте 4 км отстреливается кресло и космонавт опускается на своем парашюте.

Но и катапультирование на старте тоже таило свои опасности. Одно дело, если такое катапультирование производилось до включения двигателей ракеты. Здесь существовал только риск катапультирования на малой высоте. А если уже начали работать двигатели ракеты, то при катапультировании пилот мог упасть и в газоотводный лоток, заполненный в этот момент газами с очень высокой температурой. Поэтому над частью газоотводного лотка была натянута крупная металлическая сетка. В специальном укрытии находилась команда с баграми, которая должна была вытащить космонавта с сетки и доставить его в безопасное место.

Совершенно ясно, что эти меры были недостаточными и должны были создать уверенность в том, что хоть что-то сделано. Предполагалось, конечно, что подобного не могло случиться никогда. Так было и при запуске кораблей «Восток», а также кораблей «Восход», которые, по существу, являлись модификацией «Востока». Следует отметить, что первоначально замышлялось катапультирование космонавта в специальной капсуле, которая должна была обеспечить его спасение на высотах выведения ракеты-носителя до 90 км. Однако выдвинутые технические требования к такой капсуле оказалось невозможно реализовать в предложенных габаритных размерах и массе. Поэтому и остался только описанный выше вариант [51, 52].

Точно так же, как бы неожиданно, возник вопрос, как организовать деятельность космонавта? Как помочь ему не забыть перечень и последовательность действий, которые он должен будет выполнять на разных стадиях полета: перед стартом, после выхода на орбиту, перед началом спуска и так далее? Было высказано несколько предложений, но самым рациональным признали предложенное из опыта авиации: дать командиру корабля карточки, на каждой из которых в определенной последовательности указать все, что он должен делать на определенном этапе полета. Поэтому появились перекидные карточки, которые укреплялись на стенке кабины в удобном для космонавта месте [8].

* * *

Торжественное заседание комиссии с объявлением космонавтам решения о первом кандидате для полета и запасном космонавте сначала предполагали провести 9 апреля. Однако произошло это только 10 апреля.

Из раздела «Подробности». 9 апреля на полигоне Тюра-Там завершены подготовительные операции по стыковке космического корабля «Восток» с ракетой-носителем «Восток» Е103-16 [53]. 9 апреля состоялся пуск ракеты Р-9 разработки С. П. Королева. В основном все прошло нормально. Космонавты оставались на десятой площадке, у них был день отдыха занимались спортом, играли в шахматы, смотрели кино. В 14 ч 40 мин московского времени прилетели Агальцов и Бабийчук. Как записал в своих дневниках Каманин, «Руднев и Москаленко, говоря о предстоящем пуске, называют дату 14–15 апреля».

9 апреля Каманин вызвал Гагарина и Титова и объявил им, что по его представлению Государственная комиссия приняла решение в первый полет отправить Гагарина, а запасным готовить Титова. Хотя это решение, зафиксированное еще в январе экзаменационной комиссией, не было для космонавтов секретом, заметны были радость Гагарина и небольшая досада Титова. Каманин предупредил их, что 10-го состоится заседание комиссии с их присутствием, где им официально объявят о принятом решении. Об этой беседе вспоминал не один раз Герман Степанович Титов. И по мере удаления этого события во времени в своих воспоминаниях он честно признает, что, конечно, его не могло обрадовать такое известие, хоть он и знал о решении экзаменационной комиссии, которая принимала экзамены у «ударной шестерки» еще в январе. А все-таки малая надежда у него была, но только до этого разговора. После него стало ясно – он в этом полете только «запасной» (слово «дублер» появилось позднее).

Когда Титова спрашивали, стоило ли им объявлять о решении, кто полетит, так задолго до старта, он неизменно отвечал: «Думаю, что, в конце концов, сделали правильно. Человеку свойственно даже к менее серьезным делам как-то заранее готовиться, настраивать себя. Тем более это важно, даже необходимо, когда речь идет о такой задаче, как полет в космос, да еще первый полет» [54].

Действительно, еще в конце 1960 г. среди медиков обсуждался и такой вариант (его в ранней версии своих заметок приводит Ольга Апенченко). В ее записях от 26 декабря 1960 г. есть такой фрагмент: «Ребята не будут знать, что они приехали на полет, – решили, что так будет лучше психологически. Им скажут, что будет манекен. Потом посадят одного, потом, может быть, другого… И скажут вдруг по радио: «Подготовка закончена. Можете отправляться в полет?» Эта неожиданность, пожалуй, даже лучше. Человек тут проверится – ой как!»

Это несколько наивные заметки человека, который попал в новую среду, жадно прислушивается ко всему, что говорят вокруг, пытается осмыслить увиденное и услышанное [9].

Однако в таком ответственном деле важно не только еще раз проверить психологическую устойчивость человека, а более важно настроить его на выполнение этого задания. А такое «неожиданное» сообщение может привести и к нежелательному результату. Вот почему верх взяло благоразумие. И от такого варианта отправки космонавта в полет отказались.

По прибытии на полигон космонавты должны были пройти медицинское обследование. В воспоминаниях, которыми поделилась Ада Ровгатовна Котовская с корреспондентом журнала «Новости космонавтики» (они опубликованы в апреле 2007 г.) говорится: «В воздухе уже «носилось», что первым космонавтом будет назначен Юрий Гагарин. Не могу не привести запись о нем в медицинском журнале от 10 апреля 1961 г.: «По данным наблюдения с момента приезда на техническую позицию, признаков подавленности настроения, нервной напряженности, повышенной аффективности нет. Спит хорошо, охотно занимается физической подготовкой. В рабочих и деловых ситуациях – полная адекватность поведения… В манере держать себя, в высказываниях обнаруживает целеустремленность, уверенность в себе… Будучи свидетелем запуска другого объекта, проявил живой интерес без признаков волнения и без последующей угнетенности» [55].

В одной из ранних версий записок Н. П. Каманина об этом дне сохранилась лаконичная запись: «Весь день космонавты отдыхали, занимались спортом, играли в шахматы, смотрели кино» [56]. Но именно на этот день Москаленко, Руднев и Королев накануне попросили Каманина организовать неофициальную товарищескую встречу с космонавтами на следующий день с утра. Каманин согласовал список приглашенных на это мероприятие и порядок его проведения с И. А. Лавреновым, представителем КГБ [57].

* * *

10 апреля утром на зарядке космонавты играли в бадминтон. Каманин с Гагариным играли в паре против Титова и Нелюбова и выиграли у них со счетом 16: 5 [57].