Текст книги "Гражданин"

Глава 8. Точка Х

Мы требуем от каждого, кто желает управлять государством, риска для его собственной жизни, а иногда и саму жизнь – ради этого государства. Если власть максимальна, то и ответственность должна быть на максимальном уровне

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°27’59.4″N 1°17’50.24″E

Прошло два дня после вышеописанных событий. В девять утра за пределы городской черты Ломе по шоссе №1 выехал старый «Ленд-Ровер». Обшарпанный кузов, когда-то покрашенный серой краской, придавал машине довольно неприглядный вид, а подвязанное проволокой правое крыло, постоянно дребезжавшее и грозившее отвалиться, когда машина подпрыгивала на кочках, вызывало чувство жалости к этому дышавшему на ладан ветерану, исколесившему не одну тысячу миль по дорогам и бездорожью Республики Тоголезия. В общем, довольно неприметная, громыхающая железом тачка, не очень-то выделялась из потока таких же старых заезженных машин, навьюченных всяким скарбом, среди которых, впрочем, попадались и более новые ухоженные автомобили, на которые с завистью смотрели владельцы своих старых кляч. Проехав Цевье, Агбатоп и Гати, через каких-то шестьсот футов после моста через Хахо «Ленд-Ровер» съехал с трассы на извилистую лесную дорогу, ведущую в сторону прибрежных холмов, такую узкую, что встречные машины едва ли могли бы разъехаться, попадись они навстречу друг другу в этой глухомани. На расстоянии двадцати трех миль от Ломе находились каменоломни.

Более восьмидесяти лет назад на этом месте был открыт алмазный прииск «Хануман». Почему выбрали именно это название, неизвестно, возможно, владелец рудника назвал его так в честь своей жены: «милый человек»; но только через год после начала разработок, началась Первая мировая война, и, после того, как Тоголенд перешел под контроль Великобритании и Франции, под протекторатом этих стран став называться уже Тоголезией, немцам стало очень некомфортно не то, чтобы вести свой бизнес, а и просто находиться в своей бывшей колонии. Немец, хозяин рудника, разорился и куда-то пропал. Про это место на долгое время забыли.

Вспомнили про заброшенный рудник уже значительно позже, когда Гнассингбе Эйадема, придя к власти, стал избавляться от своих политических противников и диссидентов. И вот уже в течение двадцати пяти лет на бывшем алмазном руднике осужденные занимаются выбиранием руды и изготовлением строительных блоков. Алмазы здесь не попадались ни разу, да и сами блоки не очень-то пользовались спросом. Зачем их везти из предгорий по плохой дороге, если все нужные для строительства материалы можно доставить по морю прямо в город?

Теперь из Ломе в «Хануман» ездили только для того, чтобы доставить туда очередного осужденного политика или новый отряд охранников, которым предстояло так же, как и их предшественникам, жиреть и маяться от безделья. Охрана в лагере расслаблялась от вольготной жизни настолько, что часовые на вышках иногда просто спали, если заступали в караул после сытного обеда или ужина. Заключенные же не рисковали сбежать потому, что радовались уже хотя бы только тому, что остались в живых, а не были казнены сразу.

Местный начальник лагеря понимал, что в столице никому нет дела до его подопечных, лишь бы только они не оказались вновь на свободе по его недосмотру, а потому использовал их труд, как хотел. Художники рисовали его портреты, писатели сочиняли героический эпос его рода, поэты пели дифирамбы, артисты ставили спектакли, в которых восхвалялись президент Гнассингбе и, конечно, он сам. Эти люди были избавлены от тяжелой работы и, в общем-то, занимались тем же, чем и раньше. С той разницей, что теперь жили в бараках за казенный счет, не получали зарплату и были лишены всех прав и свобод, коими, впрочем, зачастую не могли воспользоваться и до ареста. Портреты и стихи копились у начальника в его собственной картинной галерее, которую для него построили заключенные, используя кстати пришедшиеся кирпичи.

Но вот строптивцы и гордецы, которые отказывались признать Койнабу Мбанье своим сюзереном, в поте лица своего расплачивались за прегрешения перед властью единоличного правителя Того. Такие писатели, адвокаты, политики и просто неудавшиеся конкуренты Эйадемы на любовном фронте, сменив перо и мягкие кровати на кайло и жесткие нары, теперь, по указанию верного слуги президента, обтесывали никому ненужные известняковые блоки.

Хотя, почему никому ненужные? Первое время, после начала работы этого лагеря, такие кирпичи еще пользовались кое-каким спросом. Их возили в окрестные города и использовали на стройках. Но, со временем, от них отказались, потому что возить было далеко, качество их оставляло желать лучшего, и эти блоки копились год от года – их так и продолжали добывать, по инерции, ведь надо же было как-то занять заключенных.

Мбанье, получив назначение на должность начальника лагеря, объездил все ближайшие поселки, и кое-как распродал небольшую партию кирпичей. Но больше их никто покупать не хотел, и ему пришлось отказаться от такого бизнеса.

Однако отказавшись от одной, предприимчивый толстячок увлекся другой идеей. Из этих блоков он решил построить пирамиду и возить сюда туристов из столицы. А там глядишь, и со всего мира. Планы Мбанье не ограничивались границами Того – он мечтал построить всемирный центр притяжения, в который нескончаемым потоком текли бы деньги со всех сторон света. В его мечтах туристы, однажды побывавшие в Ханумане, просто бредили чудесами, подаренными им великолепным Койнабу, и мечтали вернуться сюда семьями, поселками и целыми городами, ведущими за собой желающих воочию узреть созданную великим предпринимателем новую туристическую Мекку.

Так нашлась работа и для сидящих в «Ханумане» архитекторов, которым поручено было сделать чертежи будущего центра туризма. Грандиозные планы Мбанье не ограничивались строительством одной пирамиды – он задумал собрать в Ханумане все копии мировых достопримечательностей и в мечтах видел здесь толпы туристов, съезжающихся со всего света для того, чтобы полюбоваться воплощением его гениального замысла. Остальные интеллигенты стали дешевой рабочей силой, за казенный счет создающей культурный объект, призванный обеспечить постоянный приток финансов заботившемуся о своем светлом будущем хитрому и предприимчивому начальнику лагеря Койнабу Мбанье.

Теперь именно туда, в «Хануман», направлялся ободранный «Ровер», в кузове которого под охраной жандармов сидел сержант Дефендер. Вчера судья местного суда признал его виновным во всех грехах и определил наказание: бессрочные каменоломни. Это означало одно – пожизненные каторжные работы.

Дефендер внешне спокойно выслушал приговор. Накануне к нему наведался лейтенант Абрамс и сказал, что его не оставят в беде. Его дело – только сидеть и ждать. И ничего не предпринимать самому.

Адвокат, который защищал сержанта, произнес длинную и пространную речь. Наверное, дойдя до ее конца, он и сам не помнил уже, с чего начинал. Суть же его выступления заключалась в том, что «справедливость должна восторжествовать», хотя непонятно было и то, какая именно справедливость – как известно, у двух врунов и правда разная.

Судья же, видя, что на него никто не давит, осмелел, а когда убедился, что его не пытаются подкупить, обиделся и объявил самую суровую меру наказания. Тем более, что на этом категорически настаивал прокурор.

А вот прокурор показал себя во всей красе. Он так гневно облекал Дефендера в бесчисленном количестве нарушений общественного порядка, выразившихся в причинении вреда здоровью, нанесению ущерба собственности на многие сотни миллионов франков, причинении морального вреда персоналу и посетителям бара, так клеймил позором его антиобщественные поступки, что никто и не заподозрил его в предвзятости, связанной с обычным выполнением заказа. Да, прокурор действительно выполнял заказ. Незадолго до начала заседания государственный обвинитель случайно обнаружил в боковом кармане пиджака конверт, в котором что-то соблазнительно хрустело. Воровато оглядевшись по сторонам, блюститель буквы закона заглянул в него, и радостные огоньки вспыхнули в его глазах: судя по количеству банкнот, в конверте лежала его месячная зарплата.

Там же была и записка, начав читать которую, прокурор улыбнулся и с удовольствием прищелкнул языком – его день сегодня явно удался. Не зря он купил на рынке вуду засушенную тушку летучей мыши. По словам продавца, этот амулет притягивал деньги, но только пользоваться им нужно было правильно и обращаться бережно: колдун поймал и засушил, видимо, самых мелких представителей рукокрылых, но все равно мышка с расправленными крыльями, размером не более ладони, была очень хрупкой, и при любой поломке магия перестала бы действовать, о чем торговец амулетами честно предупредил одного из многих своих покупателей – дела у продавца шли хорошо, ведь такие фетиши пользуются в Того большим спросом; но все равно стоило подстраховаться, чтобы в случае неудачи не потерять клиента. Вся хитрость состояла в правильной последовательности проведения подготовительных работ. По инструкции колдуна этот амулет должен был пролежать шесть дней в стеклянной банке, наполненной бумажными деньгами, чтобы вобрать в себя дух всех тех людей, руки которых когда-нибудь держали эти банкноты. После этого волшебный предмет следовало настоять на содаби4646
  Пальмовый ликер


[Закрыть] в течение двух недель и с наступлением рассвета, сидя спиной к солнцу на вершине высокой горы, смазать свой кошелек этим амулетом, держа его на вытянутой в западном направлении руке. При этом следовало произнести заклинание вуду, привлекающее деньги. Затем нужно было выкопать ямку и поставить в нее банку, в которой настаивался амулет, положить в нее банкноту и накрыть камнем. А амулет следовало сразу же повесить на шею, и носить его не снимая даже тогда, когда вдруг неожиданно станут появляться деньги. Продавец магических предметов оказался так добр, что даже разрешил через полгода вернуться на гору и достать ту банкноту, которая должна была послужить магнитом для притягивания денег.

Наивный чиновник никогда не читал книги «Пиноккио» и, так же, как и этот деревянный мальчик, закопал деньги, как его и научил продавец на рынке. И вот не успело пройти и двух дней, как деньги стали появляться! Да как! Та сумма, которую он получал за месяц, вдруг оказалась в кармане без всяких его усилий! Это означало, что продавец не обманул и его ждет много, много денег!

Прокурор в экстазе погладил проступающий на груди под рубашкой амулет, и, несмотря на некоторое неудобство от того, что острые коготки в очередной раз укололи кожу; ничего, можно и потерпеть! рот его растянулся в широкой от уха до уха улыбке – дальше в письме сообщалась, что он получит еще столько же, если выполнит маленькую просьбу: «Exiger la prison à vie pour le criminel des carrières4747
  Требовать преступнику пожизненного заключения в каменоломнях (фр.)


[Закрыть]». Письмо было написано от имени добропорядочных граждан, очень обиженных на такое неуважительное отношение наглого иностранца к их культуре. Добившемуся сурового приговора для не одного десятка обвиняемых заматеревшему вершителю человеческих судеб, конечно же, было наплевать на обиду этих граждан, но просьба вполне соответствовала его задаче, ведь работа государственного обвинителя и состоит в том, чтобы обвинить и добиться наказания, а уж за такие деньги он готов был выполнить свою работу так, чтобы клиенты остались довольными. Поэтому с легким сердцем он, воодушевленный своей исключительностью, гордо вошел в зал заседаний суда.

Во время выступления, конверт, лежащий теперь уже во внутреннем кармане пиджака, так приятно согревал ему сердце, преисполненное неистовой и часто подогреваемой мелкими подношениями чистой любви к своей Родине, что он мобилизовал все свое искусство и произнес такую речь, что репортеры местных издательств потом взахлеб расхваливали его патриотизм на первых полосах газет. А после вынесения приговора прокурор, так же незаметно для себя, получил второй конверт, уже без всяких записок, но содержащий такую же сумму франков, что и первый.

Эти конверты оказалось в кармане пиджака прокурора при помощи ловких рук одного агента, аккуратно передавшего просьбу Дугласа и потом отблагодарившего прокурора за сделанную работу. Советник для выполнения своих задач создал сеть осведомителей в разных структурах коррумпированной власти и теперь воспользовался услугами верных ему людей.

Итак, Дефендера везли в «Хануман». Узкая двухполосная дорога вела на север. Поток машин двигался в обе стороны, и каждый тихоход вызывал раздражение, потому что часто попадающиеся встречные машины редко давали возможность обогнать его. С грехом пополам добравшись до Цевье, «Ленд Ровер», преодолев последний населенный пункт на своем пути, приближался к цели своего путешествия.

Не доезжая пары миль до Гати машину обогнал большой джип. Сидящие в нем парни пили пиво из жестяных банок и горланили во всю глотку, подпевая ревущему включенному на всю громкость магнитофону. Громкая музыка и речитатив солиста, читающего рэп, заглушали басовитый звук форсированного двигателя джипа, который обошел старый «Ровер», как будто тот стоял на месте. Парни, сидевшие в машине, были, как на подбор рослые, крепкие, одетые в легкие брюки и рубашки с оборванными рукавами. На руках отчетливо проступали рельефные мускулы, коротко остриженные волосы, темная кожа и музыка выдавали в них местных бандитов, которым до полиции, как и до которых полиции, не было никакого дела. Композиция закончилась в тот момент, когда машины поравнялись друг с другом, и с последними словами солиста один из пассажиров показал жандармам поднятый кверху средний палец и, широко раскрыв рот, отчего его белые зубы засверкали на солнце так, как должны были сверкать алмазы, которые так и не нашли в «Ханумане», громко засмеялся. Джип, резко вильнув перед встречным грузовиком, «подрезал нос» «Роверу» и умчался дальше.

Сидевший за рулем пожилой уже водитель, чертыхнувшись, изо всех сил нажал ногой на тормоз и резко свернул с дороги на обочину. Остановив машину, он в раздражении стукнул руками по баранке и замысловато выругался, вспомнив до седьмого колена всех родственников бандитов, подрезавших его машину. Потом вышел на дорогу и, отойдя в сторону и немного успокоившись, все еще трясущимися руками, достал из пачки сигарету и закурил. Старший продолжал сидеть на своем месте, вцепившись в ручку, и молчал, а двое других конвойных выскочили из будки и, бурно жестикулируя, набросились на водителя, обвиняя его в неаккуратном вождении, тот снова завелся и начал препираться с ними. В конце концов, он указал им дорогу, по которой могут идти они сами и их родственники, и узнал в ответ свое новое имя, удивительным образом похожее на смесь буйвола с полосатой гиеной. Дело едва не дошло до драки, и неизвестно чем бы еще закончилась перепалка горячих африканских парней, если бы, наконец-то пришедший в себя, старший не утихомирил своих возбужденных коллег.

Наконец, успокоившись, водитель снова забрался на свое сиденье, и машина, проехав еще четыре с половиной мили, свернула в лес и, громко урча изношенным двигателем, со скоростью черепахи поползла по дороге, больше похожей на сточную канаву. После дождя машины наездили колею, теперь она высохла, и лишь на дне ее находилась влага, в которой с удовольствием копошились лесные лягушки, червяки и пиявки. Колеса попадали в ямки, скрытые водой, и тогда брызги летели в разные стороны вместе с обитателями колеи. Один раз машину тряхнуло так, что, казалось, застонал весь кузов, а на лобовое стекло шлепнулась раздавленная лесная жаба. Пришлось водителю вылезти и протереть стекло тряпочкой – дворники этой развалюхи только размазывали по стеклу жирную грязь вперемешку с пиявками и червяками. И так, прыгая на кочках, машина, в кузове которой находился сержант Дефендер, двигалась к каменоломням, в которых ему предстояло провести бог знает сколько времени: недель, месяцев, лет?

Лесная дорога шла параллельно шоссе. Пропетляв почти милю по лесу она, огибая заболоченное озеро, делала поворот на северо-запад под прямым углом, приближаясь тем самым к дороге на Аепе на расстояние менее, чем в полмили. Это место было наиболее удачным для засады. Достаточно далеко от дороги, чтобы не было слышно выстрелов и, в то же время достаточно близко, чтобы быстро эвакуироваться с поля боя, добравшись до замаскированного в лесу автомобиля, и вернуться в расположение прежде, чем конвой успеет поднять тревогу. После этого места дорога уходила от трассы все дальше, чтобы пропетляв еще почти милю по лесу, добраться, наконец, до каменоломен. Это место и было обозначено на карте точкой X.

Глава 9. Попытка – не пытка

Облекать властью безответственного – значит сеять несчастья, а заставить человека отвечать за то, что он не способен контролировать, – глупость!

Роберт Э. Хайнлайн,

«Звездный десант»

6°30’29.7″N 1°20’44.3″E

Дефендер, сидя в кузове, через заляпанное грязью окошко смотрел на проплывающие мимо мощные стволы деревьев, кроны которых переплетались где-то высоко вверху, и только отдельные лучи солнечного света пробивались сквозь их густую листву. От этих лучей просека играла всеми цветами радуги, лаская взгляд художника, который, окажись он тут, не преминул бы воспользоваться возможностью нарисовать, возможно, самый лучший свой шедевр. Где они находятся, сержант понятия не имел – кругом деревья, кусты и поразительная сочная густая зелень. В одном месте дорога миновала груду камней, на которой нежилась большая изумрудная ящерица, повернувшая голову в сторону ползущей по колее машины и безразлично проводившая ее взглядом. Больше из-за густой растительности невозможно было что-то рассмотреть. Непонятно было, куда бежать в случае удачной попытки побега. Да и для того, чтобы удрать, Дефендеру пришлось бы изрядно потрудиться. Но порвать стальную цепочку наручников, сломать замок двери, отделяющей его от конвойных, а потом еще и справиться с ними голыми руками, это было под силу, наверное, только Юрию Власову, но никак не простому морскому пехотинцу.

Чувство безнадежности обычно охватывает человека неожиданно. Бывает так, что человек полон надежд, готов бороться, чувствует свою силу, которая может помочь ему совершить невозможное, и вдруг он словно теряет связь с окружающим миром и начинает ощущать себя уже не властелином вселенной, а мелким карликом, слабым и беспомощным, не способным к сопротивлению. Вместо распирающей его энергии приходит слабость в ногах, безвольно опускаются руки и кажется, что все, это конец. И Дефендер тоже почувствовал, как его спокойствие сменилось тревогой, грозящей перейти в полное отчаяние. Ощущение времени изменило сержанту. Ему стало казаться, что едут они слишком долго, что ничего не смогут сделать уже ни Дуглас, ни Абрамс. Конечно, бессмысленно пытаться освободиться от наручников самостоятельно, а значит, все кончено. Но как же тогда наставление Абрамса: «Сидеть и ждать. Ничего не предпринимать»? Неужели это были просто никому не нужные слова для того, чтобы он думал, что его не забыли? Что не отказались? Неужели его просто бросили на произвол судьбы? Значит, отказались, забыли? И теперь ему предстоит до конца жизни тесать камни в каменоломнях и даже не мечтать о том, что когда-нибудь он покинет Африку, оказавшуюся такой негостеприимной к нему?

Какая ирония судьбы – сколько веков отсюда, с Невольничьего берега увозили негритянское население в Новый Свет, чтобы продать в рабство и владеть им, как имуществом: захотел – продал, захотел – выпорол; а теперь он сам станет таким же рабом, который за тарелку бобов будет целыми днями размахивать киркой, отбивая куски от горной породы, подгоняемый черным надсмотрщиком, весело скалящим зубы, глядя на сизифов труд своих подопечных. Дефендер обреченно закрыл глаза, но никакие мысли уже не приходили ему в голову, кроме одной, сверлящей мозг: «Все, конец».

Но, как это всегда и бывает в самых безнадежных ситуациях, помог случай. На одной из кочек машину тряхнуло так, что сержант, не удержавшись на сидении, слетел с него и ударился о противоположную скамейку. От удара у него лопнула кожа над бровью и потекла кровь. После этого падения Дефендер распластался на полу, и тут слабый проблеск в сознании, словно озарение свыше, сообщил ему о приближении какого-то события, которое должно было стать поворотным в этой с ним игре обстоятельств. И где-то в глубине души он почувствовал, что нет, не все еще потеряно.

Двигатель «Ровера» отчаянно ревел, колеса выплевывали потоки грязи из колеи, постепенно выталкивая машину на ровное место. Водитель проклинал дорогу и ругался со старшим конвоя. Их голоса были едва слышны из-за стальной перегородки, отделяющей кабину от остального пространства. Конвойные тоже громко ругались, упоминая, правда, в основном, водителя и начальство, пославшее именно их сопровождать Дефендера.

Дефендер же лежал на полу, закрыв глаза и не собираясь вставать. Наконец, один из конвойных заметил, что тот лежит что-то уж слишком долго и толкнул второго:

– Regardez: qu’est-ce qui ne va pas chez lui?4848
  – Смотри: что это с ним? (фр.)


[Закрыть]

– Qui sait? C’est peut-être plus pratique pour lui?4949
  – А кто его знает? Может, ему так удобнее? (фр.)


[Закрыть] – но присмотревшись к нему внимательнее, сказал. – Regarde, il saigne. Tu t’es cassé la tête?5050
  – Смотри-ка, у него кровь. Башку что ли разбил? (фр.)


[Закрыть]

– Et il ne va pas se relever. C’est peut-être lui?…5151
  – Да и вставать не собирается. Может, он того?.. (фр.)


[Закрыть]

Его напарник, достав ключ, отпер решетку и вошел внутрь. Второй встал в проходе и с любопытством смотрел на американца:

– C’est de la merde; au lieu de l’escorter, on va amener un mort à Hanuman5252
  – Вот дерьмо-то; вместо того, чтобы конвоировать его, мы привезем в «Хануман» мертвеца (фр.)


[Закрыть].

– De quoi parles-tu? Il est tenace, comme un chat. N’avez-vous pas entendu comment il a été détenu?5353
  – Да что ты несешь? Он живучий, как кошка. Ты что, разве не слышал, как его задержали? (фр.)


[Закрыть] – возразил напарник.

Молодой жандарм промычал что-то невразумительное, не желая показать, что он вообще не в курсе происходящего. Его мысли были далеко отсюда – где-то в городе возле знойной красотки, вокруг которой вчера в баре он исполнял брачный танец павлина, и, как ему показалось, благосклонно отнесшейся к нему.

– Il a cassé la moitié du bar et trois policiers. De plus, il a jeté un Français par la fenêtre et a blessé un Arabe.5454
  – Он же половину бара разнес и троих полицейских знаешь, как отделал? Да еще какого-то француза из окна выкинул и араба порезал (фр.)


[Закрыть]

Вчерашний павлин вполуха слушал, что ему говорит напарник, вспоминая приятные моменты, когда во время танца ему доводилось крепко прижиматься к своей партнерше.

– Et lui-même a été frappé à la tête avec une bouteille, et alors? Je viens de perdre connaissance. Ils l’ont emmené inconscient au commissariat et lorsqu’ils l’ont chargé dans la voiture, ils lui ont donné de violents coups de pied. Et maintenant c’est probablement pareil5555
  – А его самого трахнули бутылкой по голове, и что? Только сознание потерял. Его так без сознания в участок и привезли, а когда в машину грузили, напинали, как следует. Да и сейчас, наверное, то же самое (фр.)


[Закрыть], – продолжал рассказывать старый любитель сплетен, – va voir ce qu’il a?5656
  – иди, посмотри, что с ним? (фр.)


[Закрыть] Лежавший на полу арестант казался таким безопасным, что конвойные забыли о всякой осторожности. Даже когда на очередной кочке на стоящего сзади жандарма упал его напарник, тот даже не понял, что же произошло?

А случилось то, чего они меньше всего могли ожидать. Когда Дефендер, сквозь неплотно закрытые веки увидел, что его конвоиры отперли клетку, он понял: пришла пора действовать. И вот в тот момент, когда один конвойный наклонился к нему, перекрыв обзор второму жандарму, сержант, вдруг распрямившись, как заранее сжатая пружина, ударил его ногами в грудь. Замешкавшиеся неудачники повалились на лавку и с недоумением глядели теперь на своего собиравшегося получить свободу пленника, поднявшегося тем временем на ноги и, держась за стену, подошедшего к ним и протянувшего в их сторону руки, скованные наручниками, со словами:

– Ну-ка, ребята, будьте хорошими мальчиками и снимите с меня эти браслеты.

Старый жандарм потянулся было к кобуре – он много уже повидал на своем веку, и кое-какой опыт, приобретенный за время службы, позволил сохранить ему хоть какое-то самообладание, в то время как младший замер и зачарованно смотрел на Дефендера. Зря старик это сделал – ударом ноги в солнечное сплетение сержант сбил ему дыхание. Жандарм, не в силах сделать вздох, хватал раскрытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Ребята, не играйте в эти игры – это вредно для здоровья, – он посмотрел на второго конвоира, вытаращившего, как вареный рак, глаза. – Будь хорошим мальчиком, сними эти украшения, – и снова протянул скованные руки полицейским, жестом показывая, чего он от них хочет.

Дефендер выглядел устрашающе. Всклокоченные волосы, небритая физиономия, холодный угрожающий блеск глаз, заливаемых кровью из рассеченной брови, а главное – легкость, с которой он вывел из строя старого служаку, буквально повергли в шок молодого павлина. Он был готов сейчас выполнить любые указания, поэтому, трясущимися руками отцепил от пояса ключик и разомкнул наручники. Сержант с наслаждением потянулся и растер запястья:

– Молодец. Теперь, отопри дверь.

Но молодой жандарм тупо смотрел на него. До Дефендера дошло, что тот совершенно не понимал того, что он говорил ему. Тот просто не знал английского. Сержант не так давно и сам так же не понимал, чего хочет от него дежурный в полицейском участке и речи, которые произносили в суде адвокат и прокурор, их переговоры с судьей и друг с другом – ведь официальный язык в Того французский.

Сделав такой вывод, Вел показал конвойному на дверь, и тот, наконец, понял, что от него требуется. Вопреки ожиданию сержанта, дверь даже не оказалась запертой. Павлин просто приоткрыл ее, показывая, что путь свободен. Дефендер вытащил из кобуры все еще задыхающегося старика револьвер. Было бы непредусмотрительно оставлять за спиной вооруженных людей. Он вынул из барабана патроны и, словно сеятель, широким взмахом бросил их на дорогу. Следом за патронами последовал и револьвер. После этого сержант протянул руку и обратился к молодому павлину:

– Давай свою пушку, малыш. Только медленно…

Этот жест жандарм понял. Согласно кивнув и проглотив застрявший в горле комок, он протянул руку к кобуре. Но прикосновение к пистолету вернуло ему способность действовать. Правда, ненадолго. Он рывком вытащил его из кобуры и направил на Дефендера… Вернее – попытался направить. Потому, что Дефендер, уловив перемену в настроении противника, левой рукой остановил его поднимающуюся с пистолетом руку, а правой нанес удар в плечо. Резкий удар по болевой точке заставил руку жандарма безвольно опуститься, ладонь раскрылась, и пистолет упал на пол. Сержант поднял его и с сожалением посмотрел на полицейского. Тот сидел, схватившись рукой за правое плечо, и мычал от боли. Вынув магазин и опустошив его, Дефендер выбросил пистолет за дверь:

– Зря ты так, приятель… Я же сказал: медленно. Ну прощайте, – и собрался выпрыгнуть из машины. Тропический лес и статус беглеца пугали его меньше, чем перспектива оказаться в каменоломнях на положении раба.

Но Дефендер не успел сбежать, сзади послышался шум, и на шее у него сомкнулись руки старика, уже пришедшего в себя и попытавшего задержать беглеца. Согнутым локтем тот начал сдавливать горло сержанта, помогая себе второй рукой. Ему было неудобно: качающаяся на лесной дороге машина и более низкий, по сравнению с американцем, рост не давали возможности в полной мере воспользоваться преимуществом своего положения. Дефендер, повернув корпус влево, ударил его локтем по ребрам. Старик перегнулся, хватку ослабил, но шею не отпустил. Сержант начал уже поворачиваться вправо, чтобы ударить еще раз. Такой удар если бы и не сломал ребра, то мог причинить противнику немалую боль и оставить на память хороший синяк. И заставил бы полностью разжать объятия.

Тем не менее, второй раз Дефендер ударить не успел. Снаружи раздался взрыв и машина, резко скрипнув тормозами, остановилась. Все произошло так неожиданно, что сержант не удержался на ногах и, отлетев от двери, упал на конвоира. Снаружи послышались новые взрывы, хлопки выстрелов и перепуганные крики водителя и старшего конвоя. Дефендер здорово ударился головой о железную стойку решетчатой перегородки и перед глазами у него поплыли разноцветные круги…