Текст книги "Кира"

День едва начался, и я всё так же не имел понятия, на что его тратить. Бессонница и кошмары выматывали меня и иссушали, высасывая всякое желание жить. Для чтения книг я слишком отупел, от телеэкрана болели глаза, музыка вызывала отвращение. Единственным моим желанием был сон, но я никак не мог себе позволить забыться хотя бы ненадолго. Если поначалу чудовище, преследовавшее меня, появлялось лишь по ночам, когда я засыпал по-настоящему, то теперь всё изменилось. Она находила меня, даже когда я ухитрялся на несколько минут задремать в метро или автобусе. Уже не один раз я пугал окружающих дикими воплями, которые испускал, не просыпаясь, и корчами. Люди будили меня, я извинялся. Но догадывался, что рано или поздно мой сон при посторонних закончится либо приводом в полицию, либо беседой с психиатром.

В первое время, когда всё только стало ухудшаться, я ещё с опаской подумывал, что, возможно, схожу с ума. Стресс, причина и следствие всех заболеваний современного городского человека, настиг и меня, как я думал. Позже сил на подобные размышления не осталось. И я незаметно стал называть происходившее со мной «травлей». Оно преследовало меня, загоняло в угол, глумилось и издевалось… даже если было при этом лишь порождением моего больного мозга.

Мысль о завтраке появилась и пропала, вытесненная липкой пустотой усталости. Я снова щёлкал каналы, не понимая толком, что смотрю. Глаза болели всё сильнее, но я упорно цеплялся за это занятие, позволявшее хоть чем-то занять себя, не засыпая. От слёз жгло воспалённые веки, и я сам не заметил, как стал держать глаза закрытыми всё дольше и дольше, постепенно проваливаясь в тревожную дрёму.

*

Вода. Меня держала в мягких объятиях вода.

Мелкая рябь бежала по тёмной поверхности, превращая её гладь в покрытое паутиной трещин зеркало. Ветер тихо играл в сухом камыше. Я грёб, размашистыми движениями толкая своё тело вперёд. Слева и справа медленно катились назад берега ленивой узкой речушки, украшенные вековыми соснами. Мой настрой полностью соответствовал пейзажу. Лёгкая расслабленная меланхолия…

Которая моментально испарилась, когда меня хлестнула по ногам струя ледяной воды. Я вздрогнул всем телом. Бестолково забил ногами, стараясь отплыть в сторону как можно скорее. Короткий рывок вперёд – и я выгреб из ледяного протока.

– Ничего себе… – пробормотал я.

Должно быть, где-то под водой бил ключ, один из многих, питавших реку, и мне не повезло влезть прямо под ледяную струю. Передёрнув плечами, я плеснул в лицо пригоршню воды и поплыл вперёд. Настроение было испорчено. Хотелось побыстрее добраться до берега.

Но…

Каждый взмах рукой давался мне всё тяжелее и тяжелее. Как будто вода медленно густела, не желая меня отпускать. Сперва это было почти не заметно. Слегка изменился звук, с которым падали в воду летящие с моих рук капли. Усилилось ощущение, с которым ноги рассекали толщу воды. Но спустя всего несколько гребков я понял, что увяз.

Река перестала быть жидкой. Пропала рябь с её поверхности, ведь ветер больше не способен был волновать похожую на кисель тяжёлую массу. И вернулся холод. На этот раз он не хлестнул по ногам ледяной плетью, сбивая дыхание и настораживая. Холод подкрался огромным зверем, чудовищем, таящимся у самого дна.

Меня проняло до самых костей. Ощущение недоброго присутствия пришло вскоре следом за мурашками на коже. Это не холод казался мне чудовище. Это скрытое под тёмной водой чудовище принесло его с собой. Я запаниковал. Кровь застучала в ушах.

Я попытался рвануться к берегу, дёрнул рукой, выбрасывая её вперёд для гребка… и едва не выдернул плечо из сустава. Я увяз в холодной патоке речной воды. Попался в ловушку невидимого преследователя, как насекомое в золотистую каплю смолы.

Свободной оставалась лишь моя голова. Я вертел ей во все стороны, до боли вглядываясь во взявшие меня в плен тёмные воды, изо всех сил пытаясь выглядеть того, в чью ловушку я попал.

И она скоро появилась в поле зрения. Нечёткий овал лица, бледный до невозможной для живого человека фарфоровой белизны. Корона тёмных волос, медленно колышущихся над головой. Глаза, покрытые белесыми бельмами разложения, но резко очерченные тёмными кругами теней. И синюшные губы, резко выделяющиеся на фоне бескровного лица.

Она… Оно, это существо, приближалось медленно, хотя и было похоже, что загустевшая вдруг вода стала препятствием только для меня. Постепенно вырисовывались контуры тела, такого же бледного и неживого. И не поднималось из глубин ни одного пузырька воздуха – его не было в заполненных водой лёгких похожей на девочку твари.

Она приближалась ко мне, медленно поднимаясь всё выше и выше, и кошмарный облик дополнялся новыми и новыми деталями. Стали видны длинные пушистые ресницы, чётко очерченные брови. Дрогнули, чуть раскрываясь в улыбке, губы. Она что-то говорила, беззвучно, но едва ли заботясь об этом. А я и не пытался прочитать по губам. Вместо этого я, задыхаясь от ужаса, смотрел, как изо рта чудовища выползает огромный чёрный жук.

Массивное насекомое и толстыми лапками и длинными усами пробралось между посиневших губ. Взмахнув лапками, похожими на вёсла, он описал круг вокруг головы пленившего меня чудовища, запутался в волосах, как жуткая заколка… Девчонка, или то, что прикрывалось внешностью девчонки, не обращало на него внимания. Цепляясь за волосы, жук прополз обратно к её лицу, перелез на лоб. Я смотрел за его перемещениями, как зачарованный, спасаясь от истерики за этим наблюдением…

И всё же мне пришлось отвести взгляд. Холодные твёрдые пальцы сомкнулись на моей щиколотке. Я вскрикнул, но тут же закрыл рот, чтобы не нахлебаться воды. Чудовище потянуло себя вверх, одновременно опуская меня под воду. Напрягаясь изо всех сил, надсаживая мышцы, я попытался вернуться на поверхность, но не сумел этого сделать. Густая патока речной воды лишь слегка расступилась, когда вторая рука утопленницы ухватила меня за бедро. Новый рывок – и я очутился под водой с головой.

Воздуха в лёгких почти не оставалось. Перепуганный, я не догадался вдохнуть заранее. Тем временем, пока я отчаянно рвался к медленно меркнущему солнечному свету, мой корпус оплели тонкие, но твёрдые, как молодые ветви орешника, руки. Диафрагму сдавило с неожиданной силой. Огромный пузырь воздуха вылетел из моего рта и, медленно покачиваясь и играя лучами солнца, едва до него добивавшими, издевательски медленно поплыл вверх… а в мои лёгкие хлынула мутная речная вода, вдруг вновь ставшая жидкой.

Я отчаянно забился в руках утопленницы, извиваясь всем телом и размахивая руками и ногами, но хватка не ослабевала. Она медленно опускалась на дно, утаскивая меня за собой. Пытаясь спастись, я опустил взгляд на чудовище и обнаружил вдруг, что её лицо находится прямо перед моим. В глаза снова бросился жук-плавунец, на этот раз сидящий над верхней губой девчонки, как украшение-мушка на лице аристократки.

Она беззвучно произнесла ещё одно слово, которое я не смог разобрать. Улыбнулась. И рванулась вперёд, как метящий укусить в лицо пёс…

*

Звонок телефона вырвал меня из сна. Простенькая мелодия ударила по барабанным перепонкам, рванула нервные окончания, и я, задыхаясь, раскрыл глаза. Комната. Моя знакомая с детства комната. Экран телевизора вспыхивал разноцветными бликами. Реальный мир, плавно покачиваясь, вернулся на место, но мышцы продолжало саднить, а лёгкие горели огнём. Я скатился с промокшего насквозь дивана и стошнил на пол. Вода лилась из моей глотки, вытекая через рот и нос одновременно. Тёмная речная вода… Отросшие за последние несколько месяцев волосы свисали сосульками, колыхаясь перед глазами. Меня колотило от холода, хотя в квартире было жарко натоплено.

Закончив тошнить, я с трудом приподнялся на четвереньки. Перед глазами плыло, колотилось, болезненно сокращаясь, сердце. Измученный организм среагировал на движение моментально: к воде на полу добавилась порция желчи. Я с отвращением разглядел, что в вонючей вязкой массе что-то копошится. Приподнял шевелящийся предмет и понял, что держу в руках водяного жука. Того самого, которого видел во сне. Передёрнув плечами, я с возгласом отвращения отбросил его обратно в лужу и отполз к стене, прижался спиной к батарее. Тепло растеклось по лопаткам, приятно щекоча кожу. Боль медленно успокаивалась. Я смотрел на диван, из обивки которого сочилась речная вода, на огромную лужу рвоты, комкал в кулаках волосы, чувствуя, как влага проступает между пальцами. И шептал, без конца повторяя одну и ту же фразу:

– Мне не нравится, не нравится, не нравится, не нравится…

Не знаю, долго ли я пробыл в близком к кататонии состоянии, нашёптывая незамысловатую мантру. Час, два часа? Десять часов? Дневной свет заметно померк, погружая комнату в загадочный полумрак, а волосы успели высохнуть. Тогда, справившись с собой, я смог подняться на ноги и отправиться в душ – кожа неприятно зудела от вызванного страхом липкого густого пота и речной грязи. На диван, лужу на полу и, тем более, на медленно подыхающее в этой луже насекомое, я старался не смотреть.

Горячие струи, скользящие по коже, приятно расслабили, смывая пережитый ужас. Всему произошедшему наверняка должно было найтись какое-то вполне логичное объяснение… Я присел прямо в ванне, направив на себя лейку душа, и глубоко задумался.

Допустим, начать можно с насекомого. Откуда оно взялось у меня в желудке? Хотя, почему я так уверен, что вытошнил его? Возможно, это просто что-то вроде паука или таракана, идущего по своим делам, на которого мне вырвало. Перед глазами мелькнули мощные и широкие, похожие на вёсла, лапки этого существа, потом оно же, сидящее на лбу преследовавшего меня чудовища, но я поспешно вытряхнул эти картины из головы. То, о чём я думал, хотя и с треском, но умещалось в мои представления о действительности. В отличие от предположения, что насекомое переместилось ко мне в квартиру, в самый разгар зимы, прямиком из сна о лете. Нет, в такое верить нельзя. Не невозможно, ведь поверить можно во что угодно. Именно нельзя, иначе я сойду с ума по-настоящему.

Итак, я наблевал на таракана. Но откуда взялась вода, которой я это сделал? С самого утра я не пил ничего, кроме кофе, да и его не в таких количествах, чтобы залить половину комнаты. Но текла из меня именно речная вода. Мутная, с очень характерным вкусом и запахом. Можно было бы предположить, что я каким-то образом глотал её в полусне, но, во-первых, где я её брал, и во-вторых, почему так болит носоглотка? В детстве мне случалось тонуть. До серьёзных последствий не дошло, но ощущение воды, вдыхаемой и неконтролируемо текущей в лёгкие, мне знакомо. Именно после него остаётся такая же боль, тупая и саднящая.

Я вышел из душа и вытерся полотенцем, ещё немного влажным после предыдущего купания. По спине пробежал холодок, шевельнулись волоски на загривке.

Оставался ещё один вопрос, последний, но, пожалуй, самый важный. Откуда вода на диване? С потолка не текло, даже в своём состоянии я бы запомнил льющиеся сверху потоки. И тем не менее, её было столько, что она насквозь пропитала матрац, капала с обивки на пол. Возможно, конечно, я обмочился во сне, от страха, но чтобы столько… Да и запах, оставался ещё запах. Даже стоя в ванной комнате, я чувствовал, как из комнаты несёт цветущей рекой. Странный запах, отдалённо похожий на вонь травы, медленно преющей в компостной яме.

Необходимо было продолжать что-то делать, чтобы происходящие вокруг события, бредовые и нелогичные, не поддающиеся никакому разумному объяснению, не захватили меня в свой водоворот. Механически, как робот, переставляя ноги, я вышел в коридор и с силой захлопнул дверь в комнату. Это должно было ослабить текущую из неё вонь. Затем прошёл на кухню, вскипятил на плите воду, бросил в кастрюлю пельмени. Придумывать каждое новое действие становилось всё сложнее, и я ощущал, как постепенно отрываюсь от окружающего мира, уплывая куда-то в неизведанные дали сумасшествия.

Мне необходимо было чем-то занять руки и голову… Внезапно вспомнив кое-что, я хлопнул себя ладонью по лбу. Телефон! Ведь меня разбудил звонок на мобильный! Я мысленно обругал себя, не особенно стесняясь в выражениях. Ведь могли звонить из больницы, чтобы сообщить, что с матерью произошла беда. И как я сразу не вспомнил об этом звонке?

Однако, даже понимая, как важно узнать, кто пытался со мной связаться, я несколько мгновений помедлил перед запертой дверью. Телефон остался на столе в той комнате, где совсем недавно я извергал на пол потоки воды, и мне потребовалось несколько раз напомнить себе, что у всего произошедшего есть простое и понятное объяснение. Другое дело, что я этого объяснения не знал… Резко и глубоко вздохнув, я толкнул дверь.

Смрад цветущей речной воды, смешанный с вонью желчи, обрушился на меня. В глаза сразу же бросился трупик жука, съёжившийся в подсыхающей луже. Меня снова замутило, но я смог преодолеть приступ головокружения. Нужно было лишь сосредоточиться на цели…

Стиснув челюсти, с колотящимся сердцем, я рванулся вперёд, схватил трубку и немедленно выскочил в коридор. Сердце несколько раз глухо болезненно бухнуло, но вскоре ритм его сокращений пришёл в норму. Ничего страшного не произошло. Никто не бросился мне наперерез, не вскочил на спину в момент позорного бегства. Только лужа рвоты и труп жука. А это вполне можно пережить.

Восстановив дыхание, я просмотрел журнал вызовов и с облегчением обнаружил, что звонили не из больницы. Номера в моей телефонной книге не было, и я подумал, что кто-то набрал мне по ошибке, но через мгновение сообразил, что он уже есть в истории, но записан как исходящий вызов. Мне перезванивал Ефим Маркович, специалист по кошмарным сновидениям. Сглотнув вязкий комок, вдруг появившийся в горле, я уселся на стул и перезвонил сомнологу.

– Я поговорил с Сашей, молодой человек, – проигнорировав приветствие, начал старик с ходу, едва сняв трубку. – И судя по тому, что он описал, вам-таки нужна помощь специалиста, не так ли?

Я помолчал, не зная, что ответить. Помощь мне требовалась, но последнее событие…

– Или вы передумали и намеренно игнорировали мой вызов?

Я поёрзал, изо всех сил пытаясь удержать расползающиеся и путающиеся друг с другом мысли.

– Нет, простите, просто я… Я спал, когда вы звонили.

– Снова были кошмары?

Тон старика моментально превратился в профессиональный. Мне даже почудилось, что он в этот момент взял блокнот, чтобы отметить в нём что-то. И словно в подтверждение моих мыслей, Ефим Маркович спросил:

– И простите, что не спросил раньше, как вас зовут?

– Виктор.

– Так, хорошо. Приношу свои извинения, продолжайте, пожалуйста.

– Да, я спал, и мне снова снился кошмар, – я сглотнул ставшую тягучей слюну. – Наверное. Я… Не знаю, не уверен.

– Вы не запомнили сон?

– Запомнил. Ещё как… Просто… Потом произошло нечто, что… Это так странно, Ефим Маркович. Честно говоря, я не уверен, что мне нужно обратиться именно к вам, простите уж. Всё становится очень, м… Не знаю, даже, как сказать.

Старик помолчал некоторое время, а потом осторожно предположил:

– Вы чувствуете, что теряете контроль над ситуацией?

Я едва не расхохотался. Ещё как теряю! Во сне меня топит монстр, явившийся непонятно откуда, а потом я просыпаюсь и выблёвываю водяного жука на пол в квартире моей умирающей матери. Какой уж тут контроль…

– Это не совсем то, что я имею в виду. Да, наверное, можно и так сказать. Всё это очень сложно, почти невероятно…

– Погодите, Виктор, – так же мягко прервал меня доктор. – Знаете, как говорят? Лиха беда начало. Думаю, вам стоит встретиться со мной. Мы обо всём поговорим, а там и решим, могу я помочь или нет. Идёт?

Я подумал, что в любом случае ничего не теряю. В конце концов, старику можно не рассказывать всю историю целиком.

– Да, думаю… Почему бы и нет. Спасибо. Спасибо вам большое.

– Пока благодарить рано. Вы свободны завтра утром?

Я зачем-то взглянул на настенный календарь с огромным рисунком котёнка с бантом на шее. Отвратительная вещь, но моей матери нравятся такие. Взгляд скользнул по чёткой сетке недель, отыскивая воскресенье.

– Вечером я еду к матери в больницу, а утром – да, свободен.

– Вот и чудно! Тогда давайте условимся, скажем, на десять часов утра. Вам подходит?

Мне вполне подходило.

– Чудесно. Тогда в десять утра у меня дома. Адрес я вам оставлю. А пока, если вы не торопитесь, посвятите меня, пожалуйста, коротко в суть ваших снов.

Я не торопился. Мне предстояли тяжёлый вечер и долгая бессонная ночь в зомбирующем свете телеэкрана. Так что, устроившись за кухонным столом и ковыряясь в сахарнице ложкой, я как мог сжато пересказал сомнологу свои сны. Не смог только упомянуть о являвшейся в них девочке. Не нашёл в себе сил, чтобы воскресить образ монстра в воображении.

Глава 2.

Сомнолог жил в старом районе недалеко от метро Тульская, так что мне предстояла поездка на автобусе с пересадкой на метро и пешая прогулка минут на пятнадцать. Несмотря на то, что в воскресное утро весь транспорт был полупустым, а после очередной бессонной ночи я чувствовал, что выключаюсь на ходу, я упорно не садился. Слишком уж велик был соблазн… Но и расплата была бы соответствующей. Орошать полы автобуса или вагона метро речной водой пополам с желчью я не собирался.

Ефим Маркович открыл дверь сразу же после звонка, словно ждал, положив тонкие пальцы на собачку замка, но впускать в квартиру сразу не стал. Сперва он, загородив проход своим тощим телом, тщательно осмотрел меня, стоящего в пропахшем кошачьей мочой подъезде, дрожащего от холода и усталости. Должно быть, я являл собой довольно жалкое зрелище, потому что, снова подняв взгляд на моё лицо, доктор снял с носа узкие очки для чтения, и пробормотал, протирая их полой рубашки:

– Да уж… Теперь я понял Сашку. Проходите, раздевайтесь.

Я послушно прошёл в прихожую и стянул шапку, перчатки и шарф. Их Ефим Маркович тут же у меня отнял и, не глядя, бросил на полку над вешалками. Крутанув защёлкой на двери, он пробормотал:

– По коридору налево, – после чего скрылся в глубине квартиры.

Район, где жил специалист по расстройствам сна, словно застыл где-то в середине семидесятых годов. Просторные улицы, обрамлённые кривыми деревьями, почерневшими от влаги и холода, и сталинки, бывшие коммуналки, выкрашенные в вызывавший ассоциации с больницей грязно-жёлтый цвет. Некоторые из них были расселены, и таращились на заваленные пивными бутылками скверы пустыми глазницами выбитых окон. На детской площадке уныло ковырялись в сером снегу грустные дети.

Я почему-то ожидал, что окажусь в старой квартире с бумажными обоями на стенах, а хозяин откроет мне, кутаясь в засаленный халат. Но я заблуждался. Ефим Маркович жил в просторно и мог похвастать недорогим, но аккуратным и со вкусом сделанным ремонтом. Мебель, кое-где носившая на себе следы бережного ремонта, бликовала чистым лаком без единой пылинки – хозяин жилища наверняка регулярно проводил влажную уборку. Разувшись, я прошёл по длинному коридору мимо кладовки и остановился. Слева от меня был ещё один, упиравшийся в кухню, коридор, в котором находились двери в туалет и ванную, а справа обнаружилась распахнутая дверь в кабинет. Припомнить, в какую сторону идти мне было сказано, я не смог, но рассудил, что беседовать он скорее всего захочет в кабинете, и повернул направо.

Огромная комната, явно рассчитанная на то, что в ней будет жить не один человек, тонула в полумраке. У наглухо зашторенного окна нашёл своё место большой стол, на котором тихонько гудел вентиляторами потёртый ноутбук, и валялись в кажущемся беспорядке бумаги и справочники. Перед столом стоял единственный на первый взгляд современный предмет в квартире: офисное кресло с высокой спинкой и блестящими пластиковыми подлокотниками. Стену слева от двери занимал стенной шкаф, полки которого заполняли, хвастающиеся корешками всех возможных видов и цветов: потёртыми бумажными, заботливо укреплёнными скотчем, зелёно-коричневыми от старости со следами вытесненных на картоне золотистых букв… впрочем, виднелись среди них и совершенно новые, глянцево блестящие. Там, где находилось свободное место между томиками, стояли разномастные безделушки. Некоторые из них смотрелись обычными дешёвыми пылесборниками, которыми в праздники откупаются друг от друга дальние родственники, другие производили впечатление дорогих и древних предметов. Хотя для старика они, похоже, имели примерно равную ценность.

Я хотел было шагнуть в вперёд, к двум креслам, стоящим как раз напротив шкафа, как мне на плечо легла похожая на птичью лапку ладонь хозяина квартиры.

– Сюда мы ещё успеем, проходите на кухню, пожалуйста.

Смутившись, я коротко кивнул и направился следом за ним в противоположную сторону. И если кабинет врача был мрачен и тёмен, то кухня разительно от него отличалась и казалась больше подходящей для румяной бабушки-хозяюшки, а не для сухощавого бодрого старичка. Маленькие аккуратные стульчики и небольшой стол, укрытый ажурными салфетками, смотрелись чужеродными и карикатурно смешными на фоне непомерно высоких потолков.

– Присаживайтесь.

Ефим Маркович кивнул на один из крохотных стульев и, подхватив со столика возле газовой плиты тарелку бутербродов, поставил её на стол.

– Ешьте.

Я присел на стульчик, оказавшийся неожиданно удобным, но к бутербродам притрагиваться не стал.

– Спасибо, но… Ефим Маркович, я же к вам по поводу кошмаров, мне нужна помощь от вас…

Старик перебил меня, одарив ещё одним взглядом поверх очков:

– А я что по-вашему делаю, молодой человек? Я вам говорю, как врач: ешьте. Считайте это началом терапии. Если бы не помогал вам бесплатно, я бы в счёт эти бутерброды включил!

Хихикнув над последней фразой, старик повернулся к плите и принялся колдовать над чайником. А я повернулся к бутербродам и с подозрением на них уставился. Запах сырокопчёной колбасы напомнил мне, что я не ел ничего с прошлого вечера. Да и потом, не отравит же меня этот респектабельный пожилой мужчина? Решившись, я подхватил с тарелки бутерброд и откусил. Хлеб был чуть лежалый, но в целом оказалось вкусно. Колбаса, приправленная незнакомыми мне специями, приятно кислила, чуть обжигая язык. Так что, когда хозяин квартиры поставил передо мной чашку крепкого чёрного чая, я доедал уже второй.

– Замечательно! – похвалил меня старик, усаживаясь напротив и прихлёбывая свою порцию напитка. – И впредь давайте условимся: какие бы кошмары вас ни мучали по ночам, вы должны есть. Страшные сны выматывают почище, чем профессиональный спорт, и эту энергию нужно восполнять! Так?

Я с готовностью кивнул. После еды мне и правда стало легче, и мир обрёл чёткость очертаний, перестав быть похожим на сплошное размытое пятно.

– Тогда пройдёмте в кабинет. Расскажете всё подробно и по порядку.

Ефим Маркович заботливо, как тяжело больного, придержал меня за локоть, провожая в кабинет. Там он раздвинул плотные шторы, впуская в мрачноватую комнату серый свет зимнего дня, и мы устроились в глубокие кресла.

– Ну-с… – старик поёрзал, усаживаясь. – Рассказывайте, как вы довели себя до нынешнего состояния.

– В общем… Несколько месяцев назад моя мама попала в больницу. Рак. Вот…

Сперва мне приходилось совершать над собой усилие, чтобы подыскивать слова, но в какой-то момент дело пошло проще, и я поведал доктору свою историю более или менее связно.

– Не так давно… Ну, то есть как. Относительно, конечно. В общем, состояние моей матери стало быстро ухудшаться. Болезнь, знаете, как будто дремала некоторое время, копила силы… А потом нанесла удар. И, понятное дело, возросли расходы. Лекарства, сиделка…

– Простите, Виктор, – перебил меня сомнолог. – Глупый вопрос, но скажите, насколько поменялся уклад вашей жизни после этого… эм… события?

– Кардинальным образом, – усмехнулся я. – Пришлось переехать обратно к ней домой, сократить расходы по максимуму. У нас не было накоплений особенных, она бухгалтером работает… работала. Я – в небольшой фирме менеджер. Ничего выдающегося, в общем.

– Угу, угу… – старик покивал седой головой и пригладил мягкие волосы. – Нагрузка на вас возросла наверняка?

– Ну, конечно.

Некоторое время мы посидели молча, после чего Ефим Маркович деликатно кашлянул и уточнил:

– Вы сами как считаете, это как-то связано с кошмарами, которые вас мучают?

Я отвёл взгляд и потёр шею вспотевшей ладонью, подбирая слова. Старик терпеливо ждал, когда я начну говорить.

– Я сам не знаю. Возможно. Но почему именно в такой форме? То есть, я могу вот что понять: летние пейзажи, которые выворачиваются наизнанку – это, очевидно, моя жизнь до маминой болезни и после неё. Работа подсознания и всё такое. Но вот…

– Виктор? – моментально насторожился Ефим Маркович. – Что «но», Виктор?

Уткнувшись лицом в ладони, я глянул на своего собеседника через разведённые пальцы и проговорил глухо, но отчётливо:

– Я не всё вам рассказал. Есть в этих снах ещё одна… Одно… Одно чудовище.

– Так-так… – Ефим Маркович всем корпусом подался вперёд. В глазах его появился азартный блеск.

– Это… Я даже не знаю, как описать. Сны различаются, но всегда в них есть… – я сглотнул, чтобы избавиться от сжавшей горло судороги и продолжил: – В каждом сне я встречаю её. Каждый раз. Так или иначе всё заканчивается… ей.

Сбиваясь и запинаясь, я постарался описать учёному преследовавшее меня создание. Образ девочки никак не желал складываться. Из подсознания постоянно всплывали картины ужасно изуродованного тела, мешая сосредоточиться. Сомнологу, впрочем, хватило и этого, чтобы сделать какие-то выводы. Он слушал, скользя взглядом по книжным полкам и постукивая себя по подбородку сложенными вместе указательными пальцами.

– Повторяющиеся кошмары, – проговорил старик, когда я закончил. – Это не такая уж редкость. Чаще они, конечно, встречаются у детей, но бывает, что и взрослые страдают них. Обычное, в общем-то, дело. А вот то, что связывают их не события и не декорации, а некий персонаж – это уже более любопытно. Тут есть о чём поразмыслить.

Я кивнул головой:

– Я очень устал от этого всего. От неё устал. Как будто преследует меня…

– Ну, ну… – Ефим Маркович, не удержавшись, улыбнулся. – Давайте не будем мистифицировать происходящее. Скажите лучше, эта фигура, ваша преследовательница, она в каждом сновидении появляется? Неизменно, из раза в раз?

Я снова кивнул.

– На самом деле, сперва никакой девочки не было. В первые дни я видел расплывчатые разноцветные пятна: зелёное, жёлтое, белое… Больше всего обычно было зелёного. Слышались какие-то звуки, которые никак не получалось определить. А потом в одном из ярких пятен появлялась червоточина. Иссиня-чёрное пятно, из которого вырастала огромная клякса. Она вбирала в себя яркие цвета, как будто отравляла их или пачкала. Потом появлялись звуки: невнятное бормотание, стоны, хриплое дыхание. И я просыпался.

Ефим Маркович, внимательно слушавший рассказ о том, как развивались мои кошмары, мелко покивал головой и поправил очки, сползшие на кончик носа.

– Любопытно, очень даже, да. Скажите, Виктор, с чем у вас ассоциируется зелёный цвет?

Я пожал плечами:

– С летом? Травой? Деревьями?

– Хм, хм… – он опять пригладил редкие мягкие волосы и вернулся к первоначальной теме: – А потом из так называемой «кляксы» появилась она?

– Да… – я содрогнулся. – Поначалу просто мелькала на периферии. Среди деревьев, далеко впереди на дорожке появлялась. Я даже разглядеть не успевал её толком, сразу просыпался. А однажды она…

Я едва не сказал старику, что она приблизилась ко мне, но это было бы неверно. Она скорее позволила мне приблизиться. Вновь появившись на краю видимой части тропы, она застыла там, глядя прямо перед собой, словно не замечая меня. Такая же, как и всегда до и после: тёмные шорты, белая майка, нелепый красный платок на шее – не иначе, дань подростковому кокетству. Постриженные под каре волосы обрамляли лицо, вот только черты его разглядеть никак не удавалось, они всё время расплывались, будто были не в фокусе.

Я подошёл к ней медленно, чувствуя чудовищную неправильность в том, что она стоит посреди леса. Даже приняв человеческий облик, она была червоточиной в ярких пезажах: слишком чужая, лишняя. От неё воняло чем-то неприятным, вроде болотной тины. Или мокрым трухлявым деревом, внезапно всплывшим со дна водоёма. Не совсем так, как может пахнуть долго лежавшая на солнцепёке дохлятина, но довольно похоже. С каждым шагом мне становилось всё сложнее идти. Как будто я пробирался через густой кисель. Воздух дрожал, как бывает над раскалённым асфальтом летними днями. Деревья искривлялись, переплетаясь друг с другом и завязываясь в невообразимые узлы…

Видимо, я вновь надолго замолчал, потому что Ефим Маркович, несмотря на свою тактичность, поинтересовался:

– И когда вы подошли? В тот самый первый раз.

Я ответил, крепко растерев лицо ладонями:

– Когда я подошёл, она улыбнулась, и… – меня передёрнуло. – И у неё изо рта выползло какое-то насекомое. И я проснулся. Опять.

Ефим Маркович помолчал некоторое время, покачивая ногой, закинутой на ногу. Его пальцы нервно пробежались по карманам, словно пытаясь отыскать припрятанную в одном из них пачку сигарет, а потом легли на колено, сцепившись в замок. При этом он, не отрываясь, следил, как медленно кружатся пылинки в полосе света, падавшей из окна. Пока я рассказывал, небо, на выходе из метро встретившее меня хмурыми свинцовыми тучами, очистилось, и стало заметно светлее. Я отметил, что этой зимой, злой и снежной, удивительно быстро менялась погода. У меня на душе тоже полегчало, словно я сбросил какой-то груз с плеч. Дышать стало проще.

– Очень любопытная эволюция, – пробормотал, наконец, доктор. – Саша, выходит, не ошибся, что у вас происходит что-то особенное.

Я грустно усмехнулся, глядя на него, и он продолжил, в ответ постаравшись улыбнуться ободряюще:

– Вы говорили, что в последнее время всё стало хуже, да?

Я поёрзал в кресле.

– Вы меня разбудили… Насколько я понимаю, ваш звонок прервал сон. И он был… Хуже, чем предыдущие… Хотя они все мерзкие и страшные.

Ефим Маркович снова кивнул, изображая внимание, а у меня мурашки побежали по спине, едва я припомнил всё, что пережил накануне. Снова накатила тошнота, онемели пальцы, а на лбу выступил липкий холодный пот.

– Виктор? – старик протянул ко мне руку, но замер в неловкой позе. – Что с вами? Вы в порядке? Может, воды?

Последнее слово ещё раз всколыхнуло воспоминания, и меня замутило сильнее. Во рту появился привкус влаги, вонючей, липкой, цветущей… Я замахал руками, показывая, что сейчас приду в норму.

– Простите… – прохрипел я. – Простите…