Текст книги "В лабиринте версий"

Выйдя из зала суда, Трубопроводов потребовал объяснений.

– А что тут объяснять? – начал Ты, – Когда-то, давным-давно, еще на заре советской власти, Первый Здравоохранительный Мудила Николай Александрович Семашко заявил, что хороший врач всегда прокормит себя сам, поэтому врачам можно и не платить, или платить сущую ерунду, чтобы они могли сдавать с этой суммы взносы и платить налоги. Эта мысль оказалась настолько популярной среди правящего сословия, что её приняли как аксиому. Врачам не платили ни при советском строе, ни после него, заставив их действовать, подобно войску Золотой орды, которое, правда, так себя вело только на оккупированных территориях. Позже по этому принципу стали существовать милиция и учителя, ну, да не о них сейчас речь.

В общем, система, худо-бедно, работала. Врачи совмещали свои обязанности с обязанностями рекетиров, обеспечивая себя, кто как мог. А в медицинских институтах, что совершенно парадоксально, до последних лет был даже конкурс.

Все изменилось, когда подстегиваемая кликой брызжущих злобой журналюг, прокуратура решила взяться за врачей и навести, раз и навсегда, порядок в здравоохранении. Конечно, кампании против врачей были и раньше, но, если тогда они носили больше показушный характер, то теперь война с взятками и врачебными ошибками велась не на жизнь, а насмерть. При этом, платить врачам так и не стали, резонно решив, что минимальная зарплата за такой труд после в общей сложности 10 лет учебы как раз то, что надо.

Вскоре в больницах остались одни клинические идиоты. Врачи – кто сел, кто уволился. Медицинские институты закрылись за ненадобностью – абитуриенты стали их обходить десятой дорогой.

Тогда-то и был принят закон, согласно которому за незначительные, а потом и за более серьезные преступления, начали приговаривать к работе в больницах в качестве медперсонала.

– Так, что, следующие шесть месяцев ты будешь лечить людей, – закончил свой рассказ Ты.

– Но ведь я ничего в этом не понимаю!

– А никто теперь в этом не понимает. Тех, кто хоть что-то способен понять, в медицину хрен затянешь. Так, что, единственная альтернатива преступникам – это лица, которых даже в дворники не возьмут. Да и те сто раз подумают, прежде чем обречь себя на белый халат.

– А как же люди?

– Люди? Нормальные люди тоже стараются держаться подальше от больниц. Те, у кого есть деньги, едут туда, где врачи имеют достойную зарплату, а у кого денег нет, мирно отдают богу душу дома. Так, что, в больницу сейчас ходят только отмороженные кретины и экстремалы.

Больница № 17 была типичной городской больницей. Тому, кто хочет узнать, как она выглядит, я предлагаю сходить в любую городскую больницу.

В отделе кадров бесцветная дамочка лет двадцати пяти, проштамповав постановление суда, сказала:

– Вы направляетесь в терапевтическое отделение. Это на третьем этаже. Заведующая – Больхер Анна Яковлевна. Её кабинет – номер 5. Она вам все объяснит.

Сказав «спасибо» сотруднице отдела кадров, Трубопроводов отправился на третий этаж. Постучав, он заглянул в кабинет. Анна Яковлевна Больхер, женщина «старой закалки», читала историю болезни, держа во рту неприкуренную папиросу. Как позже сказали Трубопроводову, она получила эту должность за махинации с жильем.

– Слушаю вас, – произнесла Анна Яковлевна, не вынимая изо рта папиросу.

– Я направлен к вам на работу.

– Давайте бумагу.

Расписавшись в постановлении суда, она внимательно посмотрела на Трубопроводова из-под лобья. Не исподлобья, не из подлобья, а именно из-под лобья.

– Значит так, – заговорила она, после минутной паузы, – работая в моем отделении, ты должен всегда помнить следующее: Будучи врачом, ты имеешь только одно право – быть изнасилованным во все отверстия за малейший промах. Поэтому, если ты не хочешь оказаться в тюрьме или в шкуре учителя начальных классов, всегда вовремя и грамотно заполняй историю, и отправляй всех пациентов дальше по этапу, даже, если решишь, что действительно сможешь кого-нибудь вылечить. Помни, вероятность неприятности прямо пропорциональна произведению количества поставленных диагнозов, данных рекомендаций и выписанных рецептов. Поэтому все, что ты должен выписывать – это направления, либо к другим специалистам, либо в другую больницу. Это понятно?

– Понятно, – ответил Трубопроводов.

– Тогда получи белый халат и можешь быть свободен. Завтра в 8 утра приступишь к работе.

К сожалению, из дневника Трубопроводова исчезла большая часть страниц, посвященных описанию его работы в больницеи мне ничего другого не остается, как привести те несколько зарисовок, которые я смог отыскать:

Борис Валентинович Довольный. Это настоящий гений от медицины. Глядя на то, как он управляется с больными, невольно начинаешь представлять себе почтовую сортировочную машину или тысячерукого Шиву, работающего на вокзале с наперстками.

Едва взглянув на больного, он сразу же определяет, к какому врачу его нужно переслать. Довольный – это единственный человек, у которого под дверью никогда не бывает очереди.

Во время перерыва он обычно медитирует на бренность, представляя себе нескончаемый путь пациента: его рождение; потом жизнь в виде бесконечного и бесконечно безрезультатного движения от одного врача к другому… и так до самой смерти. Он называет это Большим забегом имени Дарвина, в котором выживает только сильнейший.

– Тебе никогда не бывает их жалко? – однажды спросил я.

– Бывает, – ответил он, – но, что поделаешь… К тому же, эти люди опасны. Никто не знает, что может прийти в голову человеку, додумавшемуся явиться в районную поликлинику. Я уж не говорю о том, что мы – врачи. И наша задача не впадать в демагогию, а совершать свой поистине Великий Моисеев труд.

Я так и не узнал, за что он стал врачом.

Иван Арсеньевич Дубль. Патологоанатом. На воле был директором кладбища. Попался на том, что вместе с приятелем на продажу разводил на бесхозных трупах опарышей.

Его философия проста и вполне логична.

Труп – это просто труп, – частенько говорил он, вскрывая очередного подопечного, – и сейчас уже совершенно непростительно потакать человеческому идиотизму в виде ОСОБОГО отношения к мертвым телам своих собратьев. Подобное отношение вредно и опасно, потому что под кладбища отдаются огромные территории; уничтожается лес для производства гробов; кремация загрязняет окружающую среду… К тому же, уничтожаются миллионы тонн превосходного сырья, которое можно перерабатывать на удобрения, на альтернативное топливо, на мыло, в конце концов. А почему нет? Используя в хозяйстве трупы, можно облегчить жизнь живым.

Не думаю, что, оказавшись в больнице, да, еще и в такой должности, он оставил свое великое дело. Кстати, каждый раз, когда к нему приходят за анализами друзья, он пытается угостить их своей фирменной настойкой, но никто не соглашается её пить. Заканчивается эта часть дневника двумя странными вопросами, обведенными в рамку:

«При чём тут Сириус, и какого хрена им надо? И кто такой Ересиарх?» И всё же, кое-что о жизни Трубопроводова в больнице мне удалось выяснить.

Узнав, что жить ему, в общем-то, негде, заведующая отделением поселила Трубопроводова в одной из больничных палат с отдельным входом. Теоретически, палата была со всеми удобствами, но горячей водой там давно уже и не пахло, поэтому мыться приходилось в душевой котельной.

В котельной жил и работал Валентин Истомин, похожий на котельщика, как негр на руководителя ку-клукс-клана. Причем, если во врачи мог залететь кто угодно, то котельщик был человеком вольным по определению. Было Истомину чуть больше тридцати. На улице на него никто бы не обратил внимания, но, если бы Трубопроводова попросили охарактеризовать его в двух словах, он бы наверняка назвал Истомина человеком-загадкой. Умный, образованный, эрудированный, Истомин умудрялся, практически, всегда оставаться в тени. Он был со всеми приветлив, но всегда сохранял в отношениях с людьми некую дистанцию, которую никто не смог преодолеть.

Трубопроводов, который, по причине своей чистоплотности, каждый день заходил в котельную, тоже всеми силами старался пробиться к Истомину, но ему это тоже не удавалось. Котельщик всегда был приветлив, никогда не отказывался сыграть в шахматишки после душа, но на большее он не велся.

И однажды Трубопроводов понял причину такого его поведения. Как обычно, после душа они играли в шахматы, когда в котельную вошел дворник с рынка, расположенного по соседству с больницей. Это тоже был мужчина чуть старше тридцати лет. Похож он был на Джеймса Бонда, играющего роль дворника.

– Долой долоев, – сказал он, входя в котельную.

– Привет, заходи, – ответил Валентин.

Добрый день, – сказал он Трубопроводову, но руки не подал и не представился. Без всяких намеков Трубопроводов понял, что он здесь лишний. Поэтому, проиграв, по-быстрому, партию, он отправился к себе, размышляя над значением весьма странной фразы: «долой долоев».

Ночью Трубопроводову приснился Ересиарх.

– Закон синхронистичности верен потому, что они используют клоны чисел, – сказал Ересиарх.

– Ну и что? – спросил ни хрена не понявший Трубопроводов.

– Подумай сам, – ответил Ересиарх.

– Чего такой хмурый? – спросил котельщик, когда Трубопроводов забежал побриться перед работой.

– Сон не выходит из головы.

– И что тебе приснилось?

– Какой-то Ересиарх.

– Что-о?!!

– Я сам толком не понял.

– Тогда приходи сегодня вечером, ближе к десяти часам.

– Хорошо, – ответил Трубопроводов.

Весь день это приглашение не давало ему покоя и, едва дождавшись девяти часов, он отправился в котельную.

– Я не сильно рано? – спросил он.

– Как раз, есть время для шахмат, – ответил Валентин.

В 9-30 пришел Бонд «в костюме дворника».

– Долой долоев, – сказал он.

– Долоев долой, – ответил Валентин.

Войдя, Бонд несколько удивленно посмотрел на Трубопроводова.

– Его отметил Ересиарх, – пояснил Истомин.

– Рад знакомству, – сказал дворник, приветливо улыбаясь Трубопроводову, – Алексей, – представился он.

– Максим.

Минут через пять пришла прекрасная принцесса в костюме Золушки. Она, почему-то, работала уборщицей в хлебном магазине, несмотря на прекрасное образование и воспитание, которые ей так и не удалось полностью скрыть.

– Долой долоев, – сказала она.

– Долоев долой, – ответили мужчины.

Еще через пять минут в котельную ввалились диспетчер платного туалета, сторож с овощной базы, курьер, и вахтерша общежития палеонтологов. Все, как на подбор, молодые, красивые, породистые.

– Можно начинать, – сказал Валентин, когда часы пробили 10.

Все разом посмотрели на Трубопроводова.

– Сегодня ты здесь среди нас потому, что за тебя поручился сам Ересиарх. Сейчас у тебя есть выбор: либо ты говоришь «да» и становишься одним из нас, либо – «нет», и тогда мы больше никогда не увидимся. Пока ты не принял решения, ты остаешься чужим, а чужим мы ничего не объясняем. Другого шанса мы тоже не даем. И, прежде, чем дать ответ, прислушайся к тому, кто сидит у тебя внутри. Подожди, пока он не скажет свое слово.

– Я говорю «да», – произнес кто-то ртом Трубопроводова.

– Тогда исполни ритуал.

Валентин наложил Трубопроводову повязку на рот, затем трижды хлопнул в ладоши. Все сразу же повскакивали с мест. Каждый бросился выполнять свою часть работы.

Буквально, через минуту мужчины притащили в комнату огромный чан на трех ногах. Пока они наполняли его водой, женщины сорвали с Трубопроводова всю одежду. Они пришли к финишу одновременно.

После этого Трубопроводова посадили в котел. Валентин снял повязку со рта и поднес к губам Трубопроводова бокал с жидкостью цвета чистейшего рубина. После того, как Трубопроводов выпил все до последней капли, остальные участники ритуала быстро разделись и, взявшись за руки, принялись водить хоровод вокруг чана, читая, с торжественной интонацией, хором стихи Корнея Чуковского.

У Трубопроводова все поплыло перед глазами. Комната исчезла. Вместо неё появилось бесконечное пространство, залитое серебристым светом. Трубопроводов лежал на спине на операционном столе. Руки, ноги и голова были неподвижно зафиксированы. Остальные стояли вокруг стола. Они медленно читали странный текст:

 
О, Максим!
Пришло время ощутить новую Явь.
Твое эго и твои игры скоро увянут,
И ты предстанешь перед Чистым светом,
И вещи будут, как пустота, как пустота и чистое небо.
И обнаженный интеллект, как вакуум, прозрачен,
Назови этот свет собой, и станешь им.
Максим!
Смерть идет к тебе, смерть, но не гибель.
Помни, сознание умрет и вновь родится.
Воспользуйся моментом смерти и
Приобретешь совершенство, Просветление.
Помни, все живущее – едино.
Держи курс на Чистый Свет, и ты постигнешь
Значение слов Понимание и Любовь.
Если ты не можешь удержаться и выпадаешь
в контакт с миром, Помни:
Галлюцинации – это урок.
Они научат понимать себя и мир.
Твои глаза теперь без покрывала,
И с нервов спадает мох.
Смотри и помни, что все живущее – едино!
Держись за чувство Чистого Света.
Он проведет тебя через видения и научит, как
Войти в новую жизнь.
О, Максим!
Держись за Чистый Свет и помни,
Свет – энергия
Бесконечного пламени жизни.
Если ты видишь море, море суматошного цвета,
Не бойся: в этих морях еще никто не тонул,
Это море – ты.
Слейся с ним и раствори его в себе.
Помни также, за ширмой Майя,
Скрывается Финальная Реальность – Пустота, Ничто.
Ты сам, лишенный формы и цвета – Пустота.
Финальная Реальность, Свет, – Ничто.
За пламенем жизни, священное молчание –
Ничто, Улыбка Будды. Нет мыслей, нет видений,
цвета, – есть пустота.
Интеллект сияет блажен и молчалив – это Просветление.
Стань Буддой, осознай пустоту и сохрани осознание[6]6
  Цитата из книги Тимоти Лири, Ральфа Мецнера, Ричарда Альперта «Практика приема психоделиков. Руководство, основанное на Тибетской Книге Мертвых»


[Закрыть].
 

Закончив петь, мужчины надели сварочные маски, а женщины притащили из светящейся пустоты странное устройство, похожее на сюрреалистический пылесос. Надев темные очки, они принялись тщательно пылесосить Трубопроводова до тех пор, пока мысли, чувства, а, потом, и плоть не переместились во чрево пылесоса. Теперь Трубопроводов был на столе в своем освобожденном состоянии.

Операционную сменила шикарно обставленная приемная. Трубопроводов ждал, сидя на стуле для посетителей. На нем был фрак, а роль бабочки играла висельная петля. Напротив, за столом секретаря сидела прекраснейшая из женщин, воистину – сама Красота.

Зазвонил телефон.

– Поняла, – сказала красавица в трубку, а, затем, уже Трубопроводову, – она ждет.

В кабинете, в шикарном кресле сидела Сивая Кобыла и листала журнал, посвященный квантовой литературе. Чуть в стороне работал телевизор.

Ожидавший увидеть все, что угодно, но только не это, Трубопроводов застыл на пороге.

Диктор сказал: – По прогнозам хронологов, завтра, на большей части России, ожидается вторник.

– Что таращишься, как дед-Таращ? – спросила Кобыла, глянув на Трубопроводова в двойной лорнет, – Проходи, садись.

Прежде, чем сесть, Трубопроводов произнес:

 
Три цвета познают покой
В той песни без нот
Что поют на заре Молчаливые Девы
Не открывая рта.
 

– Как трогательно, – немного язвительно заметила Кобыла, когда Трубопроводов устроился в удобном кресле. Отложив журнал, она взяла со стола небольшую шкатулку, в которой лежали уже забитые косяки, и закурила.

– Тебе не предлагаю, – сказала она, – ты и так уже докатился до того, что болтаешь с курящими дурь Кобылами. Ладно, прежде чем мы с тобой перейдем к более высоким материям, ответь мне на такой, казалось бы, известный любому идиоту вопрос: какова форма Земли? Можешь не вдаваться в детали.

– Тогда я скажу, что она округлая, – ответил Трубопроводов, предчувствуя, что в этом вопросе спрятан подвох.

– С чего ты взял? – удивленно спросила Кобыла.

Трубопроводов непонимающе уставился на неё.

– Тебе так сказали? – участливо поинтересовалась она.

– Нет, но существует масса способов это проверить. Достаточно сделать ряд измерений. К тому же, люди, ведь, летают в космос, смотрят в телескопы, и потом…

– Но ведь ты не делал никаких измерений, не был в космосе, боюсь, что не видел ни одного космонавта, ни разу не заглядывал в телескоп. Я права?

– Да, – признался Трубопроводов.

– То есть, о форме Земли, как и о многом другом, тебе просто сказали, причем, со ссылкой на авторитеты, с приведением внушающих доверие аргументов и голословных, для тебя, результатов экспериментов. И ты поверил. ТЫ ПРОСТО ПОВЕРИЛ. И, сейчас если тебе сказать, что миром правит масштабный сатанинский заговор, и ученые, вместе с политиками, выдумали все это для того, чтобы дискредитировать в глазах людей абсолютно истинный текст Священного Писания, ты назовешь это бредом. Причем, опять же, только потому, что уже веришь в округлость Земли и авторитет науки.

Но, если бы авторитетные люди, в свое время, сообщили тебе, что Земля плоская, а мир в руках сатаны и потому все говорят, что она круглая, и по телевизору показывают сварганенные в кинопавильонах фильмы, ты бы ни за что не поверил в то, что она Круглая. Причем, ты бы даже не стал бы и пытаться что-либо измерять. Ведь, так?

– Так, – согласился с ней Трубопроводов.

– Вот на этих, поистине общечеловеческих качествах, и играют долои.

– Долои? – переспросил Трубопроводов.

– Долои, – повторила Кобыла, – это такие человекообразные люди, которые поклоняются Догме, независимо от её содержания, и готовы убить любого, кто с ней не согласен. Любое мыслящее существо они считают врагом и набрасываются на него с криком: «Долой!». Это они распяли Христа, а уже их дети кричали «Долой!» с его именем на устах. Это они превратили науку в новую инквизицию. Это они придумали политкорректность и цензуру. Это они борются за нравственность. Везде, где есть нетерпимость и навязывание своего видения мира, там правят долои. Хуже всего то, что это даже не заговор – заговору можно противостоять. Это поведение свойственно природе самих долоев, и здесь уже ничего поделать нельзя. Или можно? – она хитро посмотрела на Трубопроводова.

Трубопроводов благоразумно промолчал.

– По-своему, долои – проклятый богом вид, – продолжила Кобыла, – они и шагу не могут ступить за пределы своей трехмерности. Даже того же таракана эти человекоподобные существа будут воспринимать исключительно в виде трехмерной проекции, которая бесконечно далека от поистине великолепной природы этого существа. Я, например, для них – говорящая лошадь в полном расцвете сил, тогда, как, на самом деле я, как минимум – это процесс от моего зачатия до моей смерти.

И, если бы не одно «но», долоям можно было бы даже посочувствовать. Это «но» заключается в том, что, вместо того, чтобы принять свою ущербность, они объявили, что весь Мир тоже трехмерный, а тех, кто с этим не согласны, надо сжигать на кострах, сажать в тюрьмы или лечить в психиатрических больницах. А с этим мы уже не можем согласиться ни под каким видом. Ну, да, бог с ними. В Африке живет племя догонов. И знаешь, что это означает?

Трубопроводов, конечно, читал о догонах, но что имеет в виду Кобыла, он не знал.

– А означает это только то, что раз они – догоны, то все остальные – недогоны.

Было субботнее утро и Трубопроводов наслаждался отдыхом после тяжелой рабочей недели. Он давно уже проснулся, но тело, буквально, требовало покоя, а душа была с ним полностью согласна. Но судьбе не было угодно даровать ему отдых.

Не удосужившись постучать, в палату-квартиру вошел Ты.

– Долой долоев, – сказал он, снимая пальто.

– Ты?! – от удивления Трубопроводов подскочил в кровати.

– Мне кажется, иногда ты очень эмоционально произносишь мое имя.

– Но как ты?..

– Узнал про Орден Сивой Кобылы? Если бы ты был Ватсоном, я бы сказал: «Элементарно». А так, я просто замечу, чисто вскользь, что имею к этому ордену некоторое отношение. Кстати, раз мы заговорили об ордене. Тебе уже сообщили, что твоя дальнейшая инициация возможна только после того, как ты разгадаешь загадку приветствия?

– Ты о «долой долоев»?

– Именно. В самой этой фразе зарыта целая стая собак и, пока ты не обнаружишь хотя бы одну, Сивая Кобыла не раскроет для тебя рта.

– Прямо звук хлопка одной ладони.

– Не совсем. Кстати, ты можешь думать и одеваться одновременно. Это не запрещено.

– Я не хочу никуда идти.

– А придется. Сегодня тебя ждет сюрприз. Причем, несмотря на твое пакостное настроение, весьма приятный.

– Куда ты хочешь меня втянуть на этот раз? – спросил Трубопроводов, ожидая от друга очередного подвоха.

– Сегодняшний сюрприз для тебя готовит «Молодежный клуб «Экстремал».

– Но я терпеть не могу прыжков без парашюта и прочие идиотские увеселения в этом духе.

– Ты говоришь о сборищах адреналиновых наркоманов, тогда, как, «Молодежный клуб «Экстремал» – это, действительно, экстремальный клуб. Там тебе не предложат шляться, хрен знает зачем, по бездорожью, жрать пауков и спать на снегу. У них есть кое-что покруче. Например, соревнование – кто быстрее сможет открыть свое дело совершенно честно, без взяток, и продержаться, хотя бы, месяц. Одно время эта игра была их визитной карточкой, пока клиенты не поняли, что в неё невозможно выиграть.

– Терпеть не могу чиновников ни в каком виде.

– А тебе и не придется их терпеть. Я рассказал в клубе о тебе, и они пообещали сделать настоящий сюрприз, который надолго запомнится тебе с положительной стороны. Если бы я знал, что они задумали, я бы проговорился… Так, что, для меня это тоже сюрприз.

Помещение клуба уже само по себе выглядело экстремально. Приобретая для своих целей бывший «Дом пионеров», экстремалы решили сохранить колорит пионерской действительности. Разве, что, на входной двери они написали золотыми буквами: «Целенаправленность – добродетель посещения сортира». Повсюду на стенах висели пионерские транспаранты и лозунги, которые выглядели постсюрреалистическим маразмом. Трубопроводов поймал себя на том, что раньше он просто не обращал внимания на всю эту идеологическую пошлятину.

Сверившись с информацией на пригласительном билете, Ты, постучав, открыл дверь пятого кабинета. Внутри, под обезглавленной скульптурой Ленина, сидела авангардного вида женщина с папиросой в зубах. Её голова была тщательно выбрита и покрашена в сиреневый цвет.

– У нас заказ на имя Трубопроводова, – сказал Ты, входя после друга в кабинет.

– Очень хорошо, господа, – отреагировала дамочка, – присаживайтесь.

– Витюша, зайди ко мне, – сказала она в телефонную трубку, затем обратилась к гостям, – Кто из вас Трубопроводов?

– Он, – показал пальцем на друга Ты.

– Очень приятно. Можете называть меня Елизаветой. Сегодня для вас мы приготовили весьма захватывающее, на мой взгляд, приключение. Как вы относитесь к охоте?

– Разве, что, к охоте на скинхедов. Я не люблю убивать животных, – ответил Трубопроводов.

– А никого убивать не придется. Даже, к моему сожалению, скинхедов.

– Фотоохоту я тоже не люблю.

– Не волнуйтесь, мы учли все ваши психологические особенности, о которых рассказал нам ваш друг. Можете быть уверены, наша охота вам понравится.

В кабинет вошел юноша визажистской наружности.

– А это наш стилист Витюша, – представила его Елизавета, – передаю вас ему.

– Пойдемте за мной, – пригласил он.

Пройдя немного по коридору, они вошли в комнату, соединявшую в себе салон красоты, ателье и театральную костюмерную.

– Надеюсь, господа, вы знакомы с рассказами или фильмом про Дживса и Вустера? – поинтересовался Витюша.

– Я смотрел пару фильмов, – ответил Трубопроводов.

– Очень хорошо. Дело в том, что вы отправляетесь на охоту примерно в ту эпоху (начало ХХ века), и я дожен придать вам соответствующую внешность.

Примерно часа через полтора Ты и Трубопроводов выглядели точно, как британские состоятельные балбесы 20-х годов. Закончив работу, Витюша снял телефонную трубку и несколько раз нажал на рычаг.

– Сейчас за вами придут, – пояснил он.

Буквально, в следующее мгновение появился человек в костюме водителя.

– Здравствуйте, я – Григорий, сценарист и режиссер вашей охоты, – представился он, – пойдемте, машины уже ждут.

И точно. У главного входа стоял легковой автомобиль и два фургона всё той же эпохи.

– А зачем грузовики? – спросил Ты.

– Там инвентарь и аксессуары.

– А куда мы едем? – поинтересовался Трубопроводов, когда между домами начал мелькать Кремль.

– На Красную площадь.

– Зачем?

– Как зачем? Охотиться, – ответ Григория прозвучал настолько обыденно, словно охота на Красной площади была чем-то само собой разумеющимся.

– Охотиться?!! – в один голос воскликнули Ты с Трубопроводовым.

– А разве вам не объяснили? – теперь уже удивился Григорий.

– Представьте себе, – съязвил Трубопроводов.

– Мы взяли разрешение, якобы, на съемки фильма. Так, что, все, можно сказать, вполне легально и официально. Для этого мы и выдумали, кстати, весь маскарад с эпохой начала века.

– Никогда не думал, что это возможно! – восторженно произнес Трубопроводов, до которого, наконец, дошло, какая незабываемая охота ждет его впереди.

– Приехали, – сказал Григорий, останавливая машину в двух шагах от Мавзолея.

Из грузовиков, словно солдаты на показательных учениях, посыпались люди. Буквально, через несколько минут, на площади появились палатка и настоящий костер, на котором грелся котелок с чаем.

– Сразу же после чая начнем, – предупредил Григорий, посмотрев на часы, – а пока можете немного размять ноги или что-нибудь почитать. Мы, конечно, не библиотека, но пара газет найдется.

– Давайте газеты, – согласился Ты.

– Ты читаешь газеты? – удивился Трубопроводов.

– Только, когда охочусь на Красной площади, – ответил Ты, безучастно перелистывая страницы, – а, вообще, иногда я люблю почитать между строк.

– А это как?

– Необходимо «читать», то есть, внимательно и вдумчиво пробегать глазами каждый пробел между строчками, причем так, чтобы глаза умудрялись не читать слова выше или ниже пробела.

– И на хрена тебе это?

– Это помогает очистить мозги от всякого дерьма. Попробуй.

Тем, кто никогда не занимался подобными вещами, надо сказать, что чтение между строк – дело не из легких. Как Трубопроводов ни пытался, больше двух строк зараз ему одолеть не удавалось. От напряжения начала болеть голова.

От окончательного фиаско Трубопроводова спас чай. Он был крепким, душистым, попахивал дымком. Наверно, такой чай получался в настоящем медном самоваре…

– Получите оружие, – сказал Григорий, вручая Трубопроводову «маузер», а Ты – «трехлинейку», – как только услышите лай собак, прячьтесь за грузовиками и ждите, – объяснил он, – надеюсь, вы знаете, как этим пользоваться?

– Все нормально, – успокоил его Ты.

– Я никогда не стрелял из такого, – признался Трубопроводов, когда Григорий умчался по своим делам.

– Снимаешь с предохранителя и жмешь на курок. Остальное он сделает сам.

Вскоре послышался возбужденный лай собак, преследующих добычу, а, чуть позже, и испуганный рокот мотора. Вскоре на Красную площадь выскочил убегающий от собак небольшой трактор. Скорее всего, он управлялся дистанционно, так как внутри никого не было. В окружении стаи собак он выглядел странным постиндустриальным животным, испуганно бегущим от опасности. Конечно, никакая собака не могла бы причинить ему вреда, но, влекомый древними инстинктами, этот. совсем еще молодой, агрегат не сумел противостоять своему механическому страху. Завидев мирно стоящие грузовики, трактор бросился к ним, ища защиты там, где его поджидала смерть.

– А вот и дичь, – азартно потирая руки, сказал Григорий.

– Что? – удивился Трубопроводов.

– Сегодня у нас охота на трактор. Вы же сами не хотели никого убивать.

– Но…

– Приготовьтесь, он приближается. Как только протрубит рог, собаки разбегутся, и тогда начинайте стрелять. Иначе он сможет уйти. Главное, не пораньте собак и друг друга.

Рог протрубил, когда трактор приблизился на оптимальное для атаки расстояние. Собаки, как и предупреждал Григорий, бросились врассыпную. Охотники открыли огонь. Стреляло человек десять, так, что, машина оказалась под настоящим свинцовым дождем. Взревев, трактор начал метаться в разные стороны, ища спасительную брешь в диспозиции противника. Каждый выстрел приносил ему боль и увечья в виде разбитых стекол, фар, простреленных протекторов и отметин в стальном корпусе. Несмотря на раны, двигатель продолжал надрывно работать. Пули так и не смогли повредить жизненно важные органы машины.

Собрав в кулак все свои силы, трактор рванул туда, откуда его пригнали в эту западню собаки. Он уже был практически спасен, когда перед ним вырос человек в матросской форме и с гранатой в руке. Выкрикнув что-то матерное, он, через разбитое лобовое стекло, запустил гранату в кабину и, сразу же, бросился в сторону и на землю.

Прогремел взрыв. Взревев в последний раз, трактор затих. Он был повержен. Со всех сторон к нему бросились люди с огнетушителями и приспособлениями для разделки его стальной плоти. Отрезанные куски бережно относили к очагу, возле которого уже начали суетиться повара.

– Что они делают? – удивился Трубопроводов, глядя на то, как один из поваров принялся ловко фаршировать металлической стружкой масляный фильтр.

– Готовят еду, – невозмутимо ответил Григорий.

– Они хотят, чтобы мы это ели?

– Конечно, а иначе охота превратится в банальное убийство ради праздного развлечения, а это несовместимо с философией нашего клуба.

– Но это же несъедобно! – выдавил из себя Трубопроводов.

– Обычно да, но наши повара способны творить чудеса и совершать невозможное. Вот увидите, этот трактор будет самым вкусным блюдом, которое вы когда-либо пробовали.

Трубопроводов со сложным чувством наблюдал, как накрывают на стол. С одной стороны, он чувствовал себя неизлечимым пациентом дурдома «Снегурочка». С другой, ему казалось, что все это сон, и он вот-вот должен проснуться. Ситуация выглядела еще более нелепой оттого, что остальные, и даже Ты, воспринимали происходящее, как нечто само собой разумеющееся.

Но желаемое пробуждение так и не настало, даже когда позвали к столу. Перед Трубопроводовым поставили тарелку с фаршированным форсункой куском протектора с гарниром из проводов, политых моторным маслом. Все принялись за еду. Трубопроводов смотрел и не верил своим глазам. Только когда Григорий проглотил вторую порцию подшипника, он решился попробовать еду. Протектор легко накололся на вилку. Отрезав кусочек ножом, Трубопроводов с видом идиота осторожно положил его в рот, готовясь немедленно выплюнуть. Каково же было его удивление, когда вместо резины он ощутил нечто необычайно нежное и вкусное.

Трактор был просто великолепен, несмотря на то, что этого не могло быть. Конечно, в глубине души Трубопроводов верил («понимал» было бы не слишком верным словом), что повара подменили запчасти на настоящую еду, но он готов был дать голову на отсечение, что готовили именно трактор, так как он внимательно наблюдал за всем процессом приготовления.

Не найдя объяснений, Трубопроводов решил просто есть. Тем более, что было, действительно, чертовски вкусно.