Текст книги "Рублевка: Player’s handbook"

Но меняются времена. Маршал беднел, и дочь его, привычная к светлым подвигам, а не к каждодневному капиталистическому труду, беднела. И все чаще маршал, встретившись с Аузаном на дорожке или подсев к Аузану на скамейку, заводил разговор о том, что хотел бы продать дачу. Возможно, ждал, не предложит ли сам Аузан выкупить маршальский участок. Возможно, просто так ворчал по-стариковски. Возможно, видел, что пишет Аузан экономические статьи в центральных газетах, и полагал Аузана близким к новой власти, а стало быть, состоятельным. Но не близок оказался Аузан и не состоятелен – не так прямолинейно работают правила Игры «Рублевка», – и участка Аузан не купил.

И вот однажды маршал Савицкий рассказал Аузану, что нашел, дескать, покупателя на свою дачу, солидного человека. А через несколько дней заселился в бывший генеральский дом Отари Квантришвили – по официальной версии предприниматель, меценат и любитель вольной и классической борьбы, а по слухам – криминальный авторитет. Поселился и первым делом, конечно же, рядом с генеральским дачным домом принялся строить новый, в десять раз больше.

Слухи о том, что Отари – высокопоставленный бандит, косвенно подтверждались. С самого утра каждый день у его ворот маячили неприятные личности, ожидающие разрешения воровских споров «по понятиям». Аузан нервничал: бандиты ведь как акулы, задыхаются без движения, не могут угомониться на достигнутом, и если Отари получил участок, то захочет ведь прирезать и соседний.

Именно так и случилось. Однажды Квантришвили пришел к Аузану и начал «гнать телегу», то есть рассказывать малоправдоподобную историю, в которую не поверить нельзя, потому что, если не поверишь, рассказывающий очень обидится, а ему только того и надо – обидеться, найти повод для ссоры. Квантришвили рассказал, что строители у него идиоты, неправильно как-то спроектировали новый дом, что дом сам собой выстраивается как-то так, что залезает к Аузану на участок, и – резюме! – не будет ли Аузан так добр продать Квантришвили пару соток своего участка по рыночной цене?

Аузан понимает: это только начало разводки, только первый ход многоходовой комбинации, цель которой – захватить его участок. Как шпана на темной улице останавливает интеллигентного прохожего просьбой закурить: откажет – можно обидеться, избить и ограбить; согласится – значит слабак, и после второго вопроса можно найти повод обидеться, после чего избить и ограбить.

И тогда Аузан сказал: «Тут у нас, в Раздорах, земельные споры между соседями принято решать по-добрососедски». Квантришвили кивнул: да, по-добрососедски – это правильно, это и по воровским понятиям правильно, и по древним, отложившимся в памяти Квантришвили грузинским обычаям. «И денег, – продолжил Аузан, – с соседа не брать». Квантришвили удивленно вскинул брови. Сотка на Рублевке даже в начале 90-х стоила уже целое состояние.

«Поэтому, Отари, – резюмировал Аузан, – возьми себе две сотки даром, готовь документы, я подпишу».

И грозный Квантришвили повержен. Древние, глубже воровских понятия пробуждены в его душе: грузинское добрососедство, жертвенность в отношении друзей, уважение к старинным укладам. Дальнейший захват Аузанова участка оказался для Квантришвили невозможен. Ибо можно отобрать все что угодно у фраера, но нельзя крысятничать, то есть грабить своих. Можно захватывать собственность, но нельзя забывать благодеяние. Можно хитрить, но нельзя нарушать старинные традиции. И сказал тогда Отари с уважением: «Ты меня, грузина, учишь добрососедству! Да я… Да я… – и, приняв решение, – я тебе белую спальню подарю!»

С этого момента профессор и вор стали друзьями. Криминальный авторитет подвозил профессора в Москву на своей машине, помогал достать дефицитные доски, заходил в гости, уважительно смотрел, как ученые-экономисты на террасе играют в «Монополию» по усложненным правилам, и спрашивал уважительно: «Скажи, Саша, вот ты много работаешь, а я никак не могу понять, где в твоей работе деньги?»

Иными словами, Квантришвили не понял усложненных правил, по которым играет в рублевскую Игру Аузан. Следовательно, проиграл. В терминах великой рублевской Игры это значит, что профессор сумел навязать вору свои правила, а вор профессору – нет.

Прошло несколько лет, и Квантришвили убили. В Москве, возле Краснопресненских бань, в какой-то криминальной войне, смысл которой нам неведом. Из уважения к жертве стрелок бросил оземь и разбил винтовку, из которой стрелял, чтобы никто после Отари не был бы убит этим оружием. Впрочем, уважение не помешало партнерам Отари растащить всю его собственность, ибо таковы их правила. Вдове Элисо достался только маленький салон красоты на Рублевке и дачный участок с двумя домами, старым и новым. Новый дом она начала сдавать и на эту арендную плату (немалую) жить. В некоторый период дом у нее снимал заместитель министра финансов Олег Вьюгин. Он завел себе охрану. Охранники Вьюгина перекрывали раздорские аллейки, когда хозяин выезжал на службу. И однажды Элисо сказала Вьюгину: «У нас в Раздорах не принято, чтобы охрана мешала гуляющим. Даже у Отари не было столько охраны». Вдова криминального авторитета сделала с замминистра финансов то же, что сосед-профессор прежде сделал с ее мужем – навязала свои правила. И Вьюгин подчинился. Снял охрану. Охранники Вьюгина с этих пор прятались за воротами поселка.

6. Само по себе установление правил – уже ведь стратегия и залог победы в Игре. Кто устанавливает правила, тот и победил. Кто принимает правила, тот проигравший. Ибо как же вы победите в соревнованиях, если правил не знаете, а ваш соперник знает? Поэтому серьезные Игроки правил по возможности не принимают, даже бытовых, даже мелких, вроде женских капризов. Вот подруга банкира Тарико обставляет дом. Тщательно листает каталоги. Выбирает красивые виллероевские тарелки. Предлагает купить. Но банкир Тарико наотрез отказывается и специально выбирает вместо красивой посуды черт знает что почти из чистого золота, избыток которого – чересчур даже для восточного набоба. Он так делает не потому, что чужд хорошего вкуса или современных представлений о хорошем дизайне, а именно ради того, чтобы не подчиниться правилу «жена обустраивает дом». Если заведется такое правило, то бог знает, как им воспользуется женщина, каких ловушек порасставит, как свяжет жизнь.

А нефтяной трейдер Магомедов заходит вечером в детскую проведать жену и младенца. Опасный поступок. Может стать правилом – каждый вечер заходить в детскую, тетешкать младенца и ласкать жену. Опрометчиво! Поэтому миллиардер берет с полки пачку детских подгузников, рассеянно вертит в руках, углядывает цену и спрашивает удивленно: «Сколько-сколько стоят памперсы?»

И бежит вон из комнаты, звонит управляющему, требует, чтобы с завтрашнего же дня управляющий повысил зарплату всем служащим магомедовской компании. Потому что, дескать, не могут же люди нормально жить и работать, когда детские подгузники стоят такую прорву денег. А проделано все это, чтобы не подчиниться навязанному женой правилу каждый вечер хотя бы ненадолго становиться отцом и мужем, заходить в детскую, сидеть, умиляясь. Бог знает до чего может довести такое расслабленное умиление. Лучше не подчиниться и показать, что в детскую зашел не как отец и муж, а все же как нефтяной трейдер, владелец компании и миллиардер.

Так вернее, потому что…

7. …не играть в рублевскую Игру нельзя. Если не играешь – это не значит, что стоишь в стороне или живешь частной жизнью. Это значит проигрываешь. Как юный компьютерный геймер спит по четыре часа в сутки, а остальное время играет в сети, боясь отстать от соперников, так и рублевский житель всякое свое действие – деловые ли переговоры, любовное ли свидание, прогулку ли по лесу – сообразует с ходом Игры. Тут даже не в деньгах дело. Тут лишь бы за Игрой поспеть.

Вот трое молодых людей – Емельян Захаров, Егор Шуппе и Демьян Кудрявцев – решают открыть в Жуковке ресторанчик. Старшему из них, Емельяну Захарову, принадлежит небольшая антикварная лавка и прилегающее к лавке помещение. Егору и Демьяну тоже, кажется, принадлежат в лавке и будущем ресторанчике какие-то доли, но про это молодые люди, по рублевскому обыкновению, темнят. Известно одно: втроем ресторан они содержать не смогут, просто потому что не умеют управлять ресторанами. Тогда они зовут к себе в команду известного ресторатора Аркадия Новикова и открывают вместе с ним заведение «Веранда у дачи», потому что антикварная лавка Емельяна Захарова называется «Дача», а веранда, отданная под ресторан, – рядом.

Аркадий Новиков соглашается руководить «Верандой» на том условии, что будет получать половину прибыли. И надо сказать, рестораном руководит блестяще. По всей Рублевке в мгновение ока распространяется слух, что на «Веранде» не только вкусно, но еще и весело. Устраиваются какие-то праздники, сам директор расхаживает по залу, приветствует посетителей, подсаживается за столики, знакомит людей друг с другом. Одним словом, «Веранда» всегда полна и прибыль приносит значительную. Долго ли коротко ли, но контракт, заключенный между Захаровым и Новиковым, истекает. Захаров, Кудрявцев и Шуппе решают, что ресторан «Веранда у дачи» достаточно уже известен, персонал достаточно уже обучен, что клиенты к ресторану уже привыкли, а потому продлевать контракт с Новиковым, забирающим половину прибыли, нет никакого смысла. Новиков уходит, и в тот же день клиентов в ресторане «Веранда у дачи» становится меньше примерно вполовину. Оказывается, многим было важно, что директор расхаживает по залу. Оказывается, многим важно было, что директор звонит лично и приглашает на ресторанные мероприятия. И еще, что директора зовут Новиков.

В смысле денег Захаров, Кудрявцев и Шуппе не потеряли ничего: посетителей стало вдвое меньше, но ведь зато и не надо отдавать Новикову половину прибыли. Деньги те же, забот даже меньше по причине малолюдья, но Захарова, Кудрявцева и Шуппе гложет главный рублевский страх – что они вне Игры, не развиваются, не растут и не являют собою рублевский тренд. Потерпев пару недель, молодые люди контракт с Новиковым возобновили и восстановили команду из четырех Игроков – классическую, кстати говоря.

8. Да-да, рублевская Игра – командная. Ни один человек на Рублевке, рассказывая об успехах своих и неудачах, не говорит «я». Только «мы». Путин – не сам по себе, но с Ковальчуками, Ротенбергом, Тимченко, Сечиным… Ходорковский – не один: с ним Лебедев, Невзлин, Шахновский, Брудно… И Березовский был немыслим без Бадри Патаркацишвили. И даже самая индивидуалистская «Альфа-Групп» состоит из нескольких человек (Фридман, Авен, Хан, Сысуев, Гафин): их роли не ясны широкой публике, но очевидно, что они некоторым образом команда.

Любой геймер вам скажет, что в онлайн-играх команда может включать в себя сколько угодно игроков, однако же в хрестоматийном варианте ролей четыре: Воин, Колдун, Доктор и Вор. В рублевской Игре так же: Воин бросается напролом к цели, Колдун помогает ему издали заклинаниями, как артиллерия – пехоте, Доктор старается свести к минимуму ущерб, полученный Воином, а Вор – тот под шумок использует для достижения все тех же целей незаконные, хитрые, лукавые методы.

Когда команда на подъеме, в ней доминируют Воины. Когда наступают тяжелые времена, все больше появляется Докторов. Это очень наглядно видно, например, в истории компании ЮКОС. Там поначалу Михаил Ходорковский играл роль Воина – напролом захватывал одну нефтяную компанию за другой, строя холдинг. А в роли Колдуна подвизался Платон Лебедев, тонкий финансист, помогавший Ходорковскому: обеспечивал деньги, собирал деньги, распылял деньги, уводил деньги, приводил деньги – чем не магия? А в качестве Доктора – Леонид Невзлин: дружил с кагэбэшниками, заручался их поддержкой, объяснял, добивался расположения. А Вор? Не станем никого обижать, но имелся в команде и Вор…

Важно, что ко времени развала ЮКОСа Докторов в команде Ходорковского оказалось сразу много. Тайные переговоры со спецслужбами и властью вели и Невзлин (как всегда), и бывший генерал КГБ Кондауров, и Василий Шахновский, пользовавшийся в Федеральной службе безопасности давним и заслуженным авторитетом. И совсем уже на излете борьбы, совсем уже перед крахом попытался позвать Ходорковский себе в команду в качестве супер-Доктора заместителя главы администрации президента Владислава Суркова. И все уж договорено было. И в Жуковке рядом с юкосовским поселком Яблоневый сад строился для Суркова дом, и уж выстроили. Но в последний момент разладилось. Видимо, Сурков решил, что даже и его сил не хватит, чтобы оживить стремительно гибнувшую команду Ходорковского. Так дом и стоит без хозяина.

А нам важно, что вся история Рублевки, все пространство ее и время могут быть представлены как борьба команд примерно по четыре человека в каждой. Все рублевские тайны можно раскрыть, если подслушать, о чем разговаривали на разных террасках в разное время четыре разных человека – команда Ельцина, команда Путина, команда Ходорковского, команда Фридмана, команда Березовского… И даже…

…даже антисоветский писатель Солженицын, живший и писавший в Жуковке на даче у великого виолончелиста Ростроповича, тоже состоял в одной из команд в рублевской Игре. Солженицын был в этой команде Воином, напролом идущим против советской власти. Ростропович был Колдуном, поддерживавшим Воина издали своим авторитетом. А живший напротив великий композитор Шостакович был Доктором. И только Вора им не хватало.

Глава вторая. Обыватель

9. Каково это – быть в Игре? Вообразите, что вы уже в ней. На нулевом уровне у вас нет ничего, что давало бы хоть каплю могущества и позволяло бы хоть как-то действовать. Вы даже не знаете толком, что именно надо иметь. Вы даже не слишком представляете, зачем действовать и чего добиваться. Однако что-то же да есть? Не голые же вы стоите тут, посреди Рублево-Успенского шоссе?

А если даже и голые? Летом на «Причале» почти голышом дефилируют девушки, предоставляя себя взглядам состоятельных мужчин. Только купальник на девушке, но…

Во-первых, смотря какой купальник. Модный? Значит, следит за трендами и понимает, что не следует позорить мужчину, присевшего рядом поболтать. Дорогой? Значит, ей купальник купил кто-нибудь, и, стало быть, есть за что.

Во-вторых, маникюр. Если у девушки наращённые ногти со звездочками, то ей операционисткой в Сбербанке надо работать, а не по «Причалу» дефилировать. А если маникюр сдержанный и дорогой, стало быть, понимает… Ну, хотя бы что-нибудь понимает.

В-третьих, прическа. Опытный глаз безошибочно различит фирменную встрепанность, приобретаемую в салоне «Жак Дессанж», равно как и фирменный перфекционизм салона «Альдо Коппола».

В-четвертых, кулончик. На шее у девушки может поблескивать небольшой кулончик, например из тех, которые, как говорят, миллиардер Михаил Прохоров клал прошедшей зимой в Куршевеле в бокалы с шампанским, чтобы все пили до дна и заодно получали новогодние подарки. Стало быть, была в Куршевеле. Стало быть, с кем-то же была, не одна же. А если сейчас одна, то, стало быть, не вцепилась клещом в мужчину, которого сопровождала, не устроила скандала, не потребовала замуж. Понимает, стало быть, правила, чему кулончик на шее является свидетельством.

Заметьте при этом, что красота девушки в Игре не имеет никакого принципиального значения, как в квесте красота компьютерной графики не имеет отношения к вашему успеху. Значение имеют артефакты (как называют их разработчики компьютерных игр) или реликвии (как предпочитаем называть мы). Так, в сумочке у блондинки может лежать аккредитация от центральной газеты, что блондинка эта является светским обозревателем. Аккредитация позволяет проходить на закрытые мероприятия. Автомобиль рыжей девчонки и охрана на джипе следом могут свидетельствовать о том, что девчонка непростая, что есть у нее папа, выделивший автомобиль и нанявший охрану. И даже когда рыжая девчонка откажется от папиного автомобиля и папиной охраны и примется ездить на простой подержанной «Ладе», все равно за ней сохранится в качестве волшебной реликвии папина фамилия – Шахновская. Фамилия будет волшебным образом открывать закрытые двери, умножать зарплату, заставлять встречных улыбаться или кивать уважительно. Особенно это работает, если носитель непростой фамилии не кичится ею, не выставляет напоказ, а наоборот, скрывает, делая вид, будто фамилия ни за чем ему не нужна.

На первом уровне это не важно, но на дальнейших рублевские реликвии следует носить со скромным достоинством. Ибо только рэпер Тимати выставляет свои реликвии напоказ – татуировки, бранзулетки, автомобили. Ну так и останется навсегда просто рублевским обывателем, так и будет всегда следовать за модами, которые придумывают другие, так и будет коллекционировать реликвии, множить их количество без всякой надежды перейти на новый, качественный уровень, в отличие от рыженькой девушки, с которой знакомишься, а она протягивает руку и говорит: «Юля». Просто Юля. Не знаете, какая Юля? Вам же хуже. Займитесь пока коллекционированием.

Потому что первый уровень рублевской Игры – уровень, который мы называем обывательским, – есть не что иное, как коллекционирование реликвий. И реликвии, надо понимать, – это не дорогие вещи, и не модные вещи, и не те вещи, про которые написано в журнале Vogue. Реликвией может стать что угодно: деньги, украшения, автомобили, женщины, мужчины, музыкальные инструменты, оружие, дома, спортивный инвентарь, имена, фамилии, письма, ноты, банковские карты… Реликвии – это вещи, которых любым способом коснулась, на которые снизошла каким-то боком переменчивая и зыбкая рублевская благодать.

10. Наипростейшая вещь может оказаться в рублевской Игре реликвией. При определенном стечении обстоятельств имеет смысл беречь и хранить даже и мелочь какую-нибудь – тряпочку, щепочку, случайную фотографию, шишку, найденную в лесу, или… ломтик ветчины.

Вот семья упомянутого уже экономиста Александра Аузана обедает. Теплый летний день. Стол посреди дачного участка в поселке Раздоры. Для бабушки Александра Аузана это важно: ее муж комкор Аузан получил здесь участок еще в 30-х годах. В 1937-м был арестован и расстрелян. И участок, разумеется, конфисковали у вдовы врага народа. А когда в 1957-м комкора Аузана реабилитировали, то семье предложили денежную компенсацию. Почти никто в Советском Союзе компенсаций не брал: к деньгам относились с презрением и на реабилитации родных настаивали лишь для восстановления справедливости. Но бабушка Аузана деньги взяла и выкупила участок в Раздорах – реликвию.

И вот они сидят за большим столом в саду, обедают. Конец 80-х годов. Саша Аузан никакой еще не профессор Московского университета, а всего лишь студент. Времена голодные. Из соседних областей едут и едут в Москву так называемые колбасные электрички, потому что в Москве, отстояв очередь, можно еще купить какие-никакие продукты, а в Рязани, например, совсем уже ничего нельзя.

Но семья Аузана по тогдашним временам не бедствует. Кое-какие деньги водятся, кое-какие продукты удается покупать. Кое-как удается приготавливать из этих продуктов затейливые блюда советской кухни, главный секрет которой заключается в том, что любая дрянь становится съедобной, если добавить к дряни покупной майонез.

Аузан уж не помнит, что им удалось приготовить в тот день: холодный ли свекольник (с майонезом), окрошку ли на сладком квасе (с майонезом), салат ли оливье (с майонезом), мясо ли «по-французски», запеченное с луком, дурным сыром и, разумеется, майонезом. Семья обедает, и скудость стола не слишком ее беспокоит, поскольку люди интеллигентные и главным в семейных обедах всерьез полагают не гастрономию, а общение. Едят, разговаривают: про Сашин университет, про начинающуюся перестройку, про фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние» – да мало ли про что…

Как вдруг из-за забора над цветущими кустами сирени, или что там у них цвело, со стороны участка маршала авиации Савицкого летит ворона. Летит низко, и обедающей семье хорошо видно: у птицы в клюве – некая добыча, что-то съестное, украденное, вероятно, у маршала. А пролетая над самым аузановским столом, ворона вдруг чего-то пугается, громко каркает, совершает воздушный кульбит, и из клюва выпадает прямо на стол к Аузанам ломтик венгерской формованной ветчины.

Повисает пауза. Ломтик ветчины из вороньего клюва сиротливо лежит на скатерти, и вся семья смотрит на него, не зная, что предпринять. Выбросить, скажете вы? Скормить собаке? Теперь Александр Аузан так и сделал бы, посмеявшись над незадачливой птицей. Но в конце 80-х ломтик венгерской формованной ветчины – это не просто еда, это реликвия.

В конце 80-х эта ветчина в красных жестяных банках выдавалась только в специальных продуктовых распределителях (например, на улице Грановского в Москве) в специальных заказах и только высокопоставленным военным, высокопоставленным партийным и советским работникам. И если у вас на столе лежала формованная венгерская ветчина из красной жестяной банки, это не просто означало, что скоро вы поедите ветчины. Это означало, что вы элита, что вы выиграли важный этап соревнований. Ветчина – она приз, как желтая майка лидера. Выкинуть венгерскую формованную ветчину в конце 80-х – все равно что нынче выбросить колечко Chopard. Разве вы выбросите колечко Chopard, даже если его принесет ворона?

Но, с другой стороны, ритуальное поедание венгерской формованной ветчины, побывавшей в вороньем клюве, – это уж слишком, это негигиенично, в конце концов. Вороны клюют падаль. Вороны – переносчики орнитоза. Не голодаем же мы! Да. Но у кого поднимется рука выбросить кусок венгерской формованной ветчины?!

После нескольких секунд паузы мама Александра Аузана решительно встала из-за стола, взяла пресловутую ветчину, подозвала собаку, и та, виляя хвостом, благодарно приняла подачку, совершено не подозревая, скотина, что жрет реликвию, ради которой многие, очень многие в то время люди пошли бы на ложь, унижение, подлог, воровство и даже на государственную измену. Жрет, собачий сын, облизывается и бежит метить известным собачьим способом священную рублевскую территорию. Помеченная им тогда рублевская земля стоит теперь, надо полагать, сто миллионов долларов – никак не меньше.

11. А обитатели этой земли продолжают собирать реликвии. Вот в ресторане «Твербуль» благотворительный аукцион. За столиками – как бы богатые, но не вполне богатые, а так, что им еще имеет смысл коллекционировать реликвии. И знаменитые, включая писателя Виктора Шендеровича, который выглядит не по-рублевски, но на Рублевке частый гость с тех пор, как ездил к Гусинскому обсуждать сатирическую программу «Куклы», украшавшую телеканал НТВ. Мнется, чувствует себя неловко, смысла в мероприятии не видит иного, чем собрать деньги для доктора Лизы Глинки[3]3
  Елизавета Петровна Глинка, известная также как доктор Лиза, – российский филантроп, врач-реаниматолог, специалист в области паллиативной медицины, исполнительный директор фонда «Справедливая помощь». Прим. ред.


[Закрыть], у которой благотворительный фонд, которая кормит и лечит бездомных, а теперь помогает детям пострадавшего от наводнения Крымска. А доктор Лиза, хоть и обеспеченная женщина, тоже чувствует себя неловко и тоже думает, что смысл аукциона – собрать деньги.

Тогда как смысл аукциона также и в другом – освятить реликвии. Ведущая Ксения Собчак, может быть, не понимает этого, но чувствует. Она все чувствует. У нее к Игре – талант. И говорит Ксения в микрофон: «Самые модные девушки на Рублевке продают свои самые модные украшения в пользу доктора Лизы».

Торги начинаются. Серьги дизайнера Яны Расковаловой уходят за пятьсот тысяч рублей. Побрякушки дизайнера Маши Цигаль, украшения Полины Киценко, совладелицы бутика… женщины на Рублевке известные, но не настолько, чтобы за их украшениями гонялись собиратели реликвий, не настолько, чтобы серьги, побывавшие в их ушах, вырастали в цене.

Но именно на этом настаивает ведущий вечера Игорь Верник: «Это их украшения. Они их носили. Они передали этим побрякушкам свое тепло. Уже только поэтому украшения должны стоить вдвое больше».

Итак, заметим: украшения растут в цене от того, что их носили модные дамы. А дамы приобретают в цене оттого, что способны поднимать цену побрякушек «своим теплом».

Так устроены реликвии и владельцы реликвий – повышают стоимость друг друга. Делают друг друга ценностью, которую имеет смысл беречь и охранять.

12. И как охранять! По самым скромным подсчетам армия охранников на Рублевке измеряется тысячами. И функций у охранников две: с одной стороны, они и впрямь охраняют, а с другой – являются реликвией, атрибутом власти и могущества охраняемого лица. Одних только сотрудников Федеральной службы охраны, то есть людей, обеспечивающих безопасность высших государственных чиновников, тысяча человек на Рублевке, никак не меньше.

И не следует думать, будто всех охранников мы видим, когда премьер-министр или президент несутся по шоссе мимо нас, прижавшихся к обочине. На самом деле охрана разнообразна и эшелонирована.

Есть ближний круг – непосредственные телохранители, так называемые прикрепленные. К каждому высокому чиновнику прикреплено их человек по шесть-восемь. Работают сутки через трое. Знают про подопечного своего все на свете, потому что и в спальню к нему заходят (не только к жене, но и к любовнице), и туалет случается проверить, прежде чем воссядет там охраняемый. И видят, когда пьян, как проспал, как кричит, кого приласкал, с кем поссорился.

Многие безобидные предметы в руках прикрепленного могут оказаться оружием: чемоданчик, например, одним нажатием кнопки превращается в автомат. Шариковая ручка во внутреннем кармане пиджака нет-нет да и оказывается трехзарядным пистолетом, мелкокалиберным, но вполне убойным с небольшого расстояния (в существование таких пистолетов трудно поверить, пока не подержишь в руках). Охраняемые лица, как правило, круглосуточным присутствием прикрепленных бывают раздражены (так, Михаил Ходорковский настаивал, что к родителям будет ездить один. Ну и что? Только проблемы это создавало прикрепленным: все равно надо было следовать за Ходорковским, однако ж еще и скрытно). Их выгоняют, выставляют из комнаты, требуют отойти подальше во время конфиденциальной прогулки. Но потом привыкают, начинают использовать как слуг, просят захватить подарки после какого-нибудь банкета, цветы после юбилея, женину шубу понести, если вдруг стало жарко.

Парни обычно не ропщут. Не приучены роптать, да и не имеют возможности. Их набирают из Кремлевского полка или из спецподразделений по принципу отменного здоровья, хорошей реакции, подобающей боевой подготовки, небогатой фантазии и полного отсутствия интереса к чтению книг. Книги ведь сеют сомнения, а сомнений не должно возникать у прикрепленного в голове ни на минуту.

Биография прикрепленного должна быть прямой, как стрела, и прозрачной, как стекло: мама-папа, желательно из военного городка, средняя успеваемость в школе с пятеркой только по физкультуре, срочная служба в армии, сверхсрочная во внутренних войсках, жена (не имеющая никаких карьерных амбиций, а желающая сидеть дома и растить детей), дети (желательно двое, мальчик и девочка, здоровые, чтобы не понадобился вдруг миллион евро на лечение в Германии). Каждый день, каждый час жизни прикрепленного должен быть понятен: где был, чем занимался. И если есть хоть пара месяцев, о которых не ясно, где был человек, то в личную охрану уже нельзя, потому что – а вдруг проходил как раз в это время подготовку в террористическом лагере или уверовал в Аллаха в подпольном медресе. Ни во что не должен верить прикрепленный: ни в Бога, ни в демократию, ни в братство всех людей на земле – только в величие государства и в необходимость охраняемого лица для этого самого величия. И с другой стороны, страх, совершенная уверенность, что начальство знает наперечет всех его любимых – жену, детей, маму – и что часа они не проживут в том случае, если прикрепленный предаст. Только при таких условиях можно всерьез надеяться, что целым и невредимым доведет прикрепленный охраняемого от особняка до кортежа.

Да в какую еще машину посадит? В ту ли, на которой президентский флажок? Вовсе не обязательно. Тут уже начинается зона ответственности группы сопровождения. Для того и едет кортеж в несколько машин, чтобы неизвестно было, в какой сидит охраняемый. Иногда, когда имеется угроза, даже монетку кидают, чтобы выбрать машину. Сами до последнего мига готовы не знать, какой выбор. Для того и опустошают шоссе, чтобы гнать на большой скорости, ибо в быстро движущуюся мишень труднее попасть. Для того и не сбрасывают скорости на поворотах, и перекрывают Московскую кольцевую автодорогу в районе Рублевки на время проезда кортежа, ибо мост, под который ныряет Рублевка на въезде в Москву, – самое опасное место.

Проверено. Просчитано. Из автомобилей в устроенной на МКАД пробке могут ведь заблаговременно (с точным расчетом времени) по сигналу наблюдателя, сидящего где-нибудь в Жуковке, побежать к мосту сразу несколько гранатометчиков. Остановить их будет трудно.

Это уж дело снайперов. Задолго до проезда кортежа движется по Рублевке машина специальная или автобус и высаживает людей. В особо опасных местах, заранее обследованных, куда сами засели бы, если бы были не охранниками, а диверсантами. И главное – у моста. Работа этих людей – осмотреть окрестности, увидеть, не спрятался ли кто, притвориться кустом и держать под прицелом проклятый мост.

Что же касается заборов, которые во многих местах подступают к шоссе вплотную, и домов, которые во многих местах на шоссе смотрят, то их не особо обследуют и не особо боятся – это работа агентурная.

Если вы живете на Рублевке, если ваш забор, ваши окна или хотя бы сосна какая-нибудь в саду смотрит на шоссе – приглядитесь к своим гостям. Сосед зашел к вам на день рождения выпить водки – или сотрудник ФСО, проверяющий, не просверлили ли вы в заборе бойницу? Нового бойфренда привела знакомить с вами взрослая дочь – или сотрудника ФСО, желающего проверить вашу лояльность? А инженер из дачного кооператива, пришедший сообщить, что на общем собрании постановлено строить вокруг поселка новый шестиметровый забор, – он правда инженер? Или сотрудник ФСО? И правда ли забор строить в дачном кооперативе постановлено? Не в Кремле ли, дом 9?

Да, и поосторожней с фейерверками. За шумом фейерверков легко ведь спрятать и нешуточные взрывы. ФСО беспокоится. Вот сенатор Изместьев любил на дни рождения сына Марика устраивать фейерверки, больше похожие на артподготовку. Так и посадили сенатора Изместьева. Формально, разумеется, не за шуточные взрывы на Рублевке. Нашли за что. Но вся Рублевка знает: Изместьев сидит за фейерверки. И целый квартал вокруг расселили, чтобы никому не повадно было.