Текст книги "Гвардеец Бонапарта. Гордись, Европа: у тебя есть Россия!"

Гвардеец Бонапарта
Гордись, Европа: у тебя есть Россия!
Валерий Пикулев

© Валерий Пикулев, 2016

ISBN 978-5-4483-1778-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Прототип главного персонажа книги – французский актёр театра и кино ОЛИВЬЕ СИУ, выпускник Версальской Академии Театра (Conservatoire d’art dramatique de Versailles) и Академии Киноискусства в Париже (Сonservatoire Libre du Cinema Francais).

Оливье – потомок выдающегося русского поэта Афанасия Фета. Родился близ Парижа в 1973 году, значительную часть жизни провёл на юге Франции, в Монпелье. Ныне же актёр живёт – и уже полтора десятка лет! – в Санкт-Петербурге, работая над сценариями новых фильмов.

На вставке: фото Оливье Сиу.

Материалы биографии и фото актёра предоставлены с его разрешения.

В книге также использован материал мемуаров и воспоминаний

1. Филипп-Поль де Сегюр. Пожар Москвы. 1812 г. «Мемуары графа де-Сегюра (1912)»;

2. Алексей Петрович Ермолов. Записки. «Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года». (Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru);

3. Денис Васильевич Давыдов. Военные записки. (Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru).

4. Александр Сергеевич Пушкин. «Полководец», 1835 год.

Николя, актёр из Монпелье, недавний фаворит, замечает охлаждение внимания к себе, – видимо, юношеский запал и броская внешность со временем поугасли… Но он не сдаётся! – Снять фильм о своём предке, гвардейце Бонапарта, осевшем в России… – и вот тогда!.. Но тогда надо отправиться в эту «страну бандитов»!

Струхнувший, Никó всё же свыкается с такой мыслью, чему способствует и семейная реликвия, – рукопись предка о Русском походе Великой Армии, – будоражащая, кстати, не только его воображение…

Вступление

Оливье Сиу, – французу, выбравшему Россию…

Солнечный июльский день 2011 года… Александровка… – небольшой дачный посёлок близ Санкт-Петербурга. Направляюсь к лесу, пытаясь отыскать (или скорее – угадать) мою, одну-единственную тропку, по которой так любил когда-то в этот лес хаживать. Любил… а было это давненько, ещё до 1984 года, после чего в этих местах более и не появлялся. За пролетевшие годы поле, по которому петляла моя тропка, уже застроили: появилось садоводство, два коттеджных посёлка и даже целый малоэтажный комплекс городского типа – и всё это в каких-нибудь тридцати километрах к северо-западу от Питера, близ озера Разлив. Именно, в этих местах, в июле – августе 1917 года, на сенокосе в шалаше скрывался «от ищеек Временного Правительства» вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин (там сейчас мемориальный комплекс под названием «Музей-шалаш В.И.Ленина»).

Своей заветной тропинки я, конечно же, в тот день не отыскал и, удручённый, решил осведомиться об удобной дорожке, по которой ходят в лес теперь. Молодой человек, лет около сорока, как раз стоял на перекрёстке улиц жилого комплекса и присматривал за девчушкой, катавшейся на трёхколёсном велосипедике. Поздоровались… и на мой вопрос он ответил, несколько путаясь в падежах и слегка коверкая слова, – что он не знает, что иностранец, и что приехал в Россию из Франции…

Оливье (а именно, так звали моего собеседника) познакомил меня со своей дочуркой, Матильдой, которой шёл уже третий годик, в чём она, приветливо улыбнувшись, заверила меня без какого-либо акцента.

«А что же Вас заставило, – несказáнно удивился я, – из Франции… да и к нам?! Ведь, у вас там всё в полном порядке, до мелочей! А у нас…»

«Да, во Франции всё отработано, везде порядок, – согласился Оливье, – жить там удобно. А здесь грязновато как-то, неряшливо, не везде всё продумано: скажем, инвалидам в транспорте – ну никак! А если к врачу пойти, так за полмесяца записываться надо. А вначале, как приехал, так вообще, с утра очередь занимал на запись! За электричество заплатить… – ну, такая толкотня, что с утра лишь и возможно! Нет, во Франции везде блеск, всё предусмотрено! Однако в лес, например, там просто так не войдёшь, – сразу спросят, есть ли разрешение, а здесь… – пойди, заблудись даже, и никто слова не скажет! Нет, в России, всё ещё устанавливается, бурлит, клокочет, – живая энергетика! – а там… ни туда, ни сюда… – болото! А о России толком никто ничего не знает; идёт сильнейшая против вас пропаганда – меня, вот, тоже очень долго отговаривали…»

Далее Оливье поведал, что он – актёр, что во Франции творческой личности очень тяжело: со своими идеями и замыслами не пробиться, – так… по мелочи только. Объехал почти всю Европу – та же картина. Был и в Америке, – там уж больно много о равных возможностях, о свободе говорят, а её… – один обман, короче! Здесь же – сразу проявили интерес, пригласили на съёмки… и уже в нескольких фильмах!

Первое время, пока не приобрёл машину, ездил автостопом, – и все останавливались и подвозили! Да! Люди здесь нормальные: помогут, подскажут! Во Франции, в Европе… – не так.

Потом я узнал, что Оливье родился близ Парижа, а затем перебрался в Монпелье, на юг Франции.

Монпелье… – это же один из немногих центров протестантизма в католической Франции, как помнится. «А Вы – католик или протестант?» – осведомился я тут же. «Я, – православный… Моя бабушка из России» – последовал ответ.

И тут мне вспомнился друг студенческих лет, который в «лихие девяностые», отчаявшись «терпеть запахи общественного туалета в своём подъезде», ну и вообще… мечтал перебраться в Швецию (у него были шведские корни). Для этого он, – православный! – даже перекрестился в лютеранство. Но случилось так, что пришлось уехать ему не в лютеранскую Швецию, а в католическую Францию, женившись для этого на старшей себя по возрасту парижанке из семьи русских эмигрантов первой волны. С нею его, имевшего дворянское происхождение (и соответствующую родословную), заочно познакомили в Дворянском Собрании Санкт-Петербурга. Так вот, они, продав свою парижскую студию-живопырку у Булонского леса, откупили целый этаж дома, близ Перпиньяна… – одним словом, в тех же местах, на юге Франции, откуда и Оливье. Вот каковы они, судьбы людские!

А летом 2014 года я вновь увидался с Оливье… – теперь уже моим соседом по Александровке. Он только что снялся в телефильме об Отечественной войне 1812 года. Заговорили о Наполеоне… Тут мой собеседник сел, что называется, на своего конька:

«…Они прут лавиной, а мы отступаем, – говорил он с жаром, – отступаем, и сделать ничего нельзя!»

«Кто это – они?» – спрашиваю не без ехидцы.

«Ну как это кто – французы!» – уточнил Оливье совершенно серьёзно. Тут я, не выдержав, расхохотался. – Да, совсем обрусел мой французский приятель! – Ну, молодец!

Ещё Оливье поведал, что уже начал раскручивать свою идею и подумывает о собственном сценарии, ну а Питер для этого… – короче, вряд ли ещё есть где-нибудь такое место, и что он здесь навсегда… и что у Матильды уже появилась сестрица, Камила… и что это не предел!

«Так ты будешь теперь старшая в доме?» – спросил я Матильду, помнится.

«Да, старшая… Правда, мои родители ещё старшéе… но они у меня совсем ещё глупые: папа много курит и много пьёт кофе, а мама зачем-то пьёт пиво, а ей нельзя, – у неё животик уже большой!»

«Ну что ж, – подумалось, – ты, действительно, старшая в семье, Матильда! Мир же тебе и твоему дому! Удачи вам, русские французы!» – И тут же возникла мысль: а что если…

Вот так и появилась идея создания этой книги.

Часть 1. Франция… – в поисках удачи

1. Тайна аббатства Люнье

Раскрыть сущность реального человека средствами художественной литературы, отобразив хотя бы главные черты его характера, основные моменты биографии и приметы эпохи на примере захватывающей истории вымышленного персонажа, и при этом не впасть в искушение уйти в сторону, лихо закрутив сюжет, – довольно серьёзная задача. Решить её, на мой взгляд, возможно лишь, удерживая на коротком поводу творческое воображение и контролируя его время от времени с помощью авторских вставок и замечаний. Итак… —

Со стороны Монпелье ползли низкие тучи. Сквозь их драные лохмотья временами тускло мерцали звёзды, и верная спутница ночных бродяг нет-нет да и выставляла свой ущербленный фонарь. Верхушки деревьев под порывами ветра, шум листвы… – ну, разве ж это могло создать ощущение уюта?! Мысли путались, настроение… – да что там!

«Итак, завтра всё и решится… – здесь! Благо, не в полнолуние, а то совсем тоска, – тогда уж точно, от нечисти не отмазаться! Ну, доплёлся, похоже, вот и калитка в стене…» – молодой человек, лет этак тридцати, в тёмном широком плаще, в широкополой шляпе с павлиньим пером, в ботфортах со шпорами и, конечно же, со шпагой на перевязи, пробирался, крадучись, вдоль задней стены аббатства Люнье, огибая мощные контрфорсы, и почти уже добрался до цели – чугунной калитки в высокой каменной ограде. Осторожно дёрнул. Калитка не поддалась, закрытая, видимо, с внутренней стороны. «Странно! Вчера же она была открыта…»

В лицо ударил горячий прилив! «Выходит, напрасно пёрся… в такую-то ночь!» Огляделся… – ни железного прута, ни камня! Да что он смог бы сделать камнем?! – Сторожей разбудить! Пришелец опять подошёл к калитке и теперь внимательно стал её изучать. «А что если просунуть руку меж прутьев, у самой ручки…» Изогнувшись, он выполнил своё намерение и нажал на фигурную ручку с внутренней стороны, – бесполезно! Калитка и в самом деле закрыта на замок. – «Всё! Теперь всё пропало!»

Бедняга тяжело опустился на землю. «Кто-то запер калитку… – он осмотрел внешнюю замочную скважину, – вот только снаружи или с внутренней стороны?» Некое подобие догадки заставило его снова просунуть руку… Он вновь подёргал неподдающуюся ручку. Пальцы бессильно соскользнули с неё и…

«Ключ! – сердце учащённо забилось… – Теперь бы только осторожно его повернуть, не выронив из замочной скважины!»

Это удалось. Тяжёлая калитка, скрипнув ржавыми петлями, поддалась, открывая проход в небольшой сад, за которым виднелось пространство двора. «Уф-ф!» И вдруг, в эту самую минуту… —

– Помогите! – резкий, но негромкий крик раздался откуда-то, справа.

Ночной визитёр мигом отскочил от калитки, оставив её распахнутой, и скрылся в густой листве лесочка, подступившего к стенам аббатства. Отдышавшись, он оглянулся, – никого! Лишь неверный свет луны освещал отпертый проход в сад.

«Кто же это мог быть? Сторожа так не кричат. А может, показалось?» – Обстановка и в самом деле располагала к подобным вывертам возбуждённого сознания. Подождав ещё несколько минут, чтобы унять сердцебиение, он снова, крадучись, приблизился к калитке…

Но пришелец не торопился войти в сад, он немного постоял у отпертого входа, позволив себе прийти в себя, – «интересно, кто же её закрыл, оставив ключ в замке? А вчера, ведь, она была открыта! Сторожа так не поступают… А орал кто?».

Он оглядел монастырский сад и открытый двор. «Теперь бы незаметно прошмыгнуть через дворик! А хотя, кто в такую ночь будет следить?! Разве что собственная тень на древних камнях или… этот. Нет, – лучше, всё же, побыстрее преодолеть двор вдоль стены, а там…»

Увы! – голос рассудка, так отчётливо слышимый в бытовых мелочах, остаётся «гласом вопиющего» в серьёзных жизненных ситуациях. Кабы услыхать его ещё вчера… и остаться дома!

Сердце вновь учащённо забилось в предвкушении решающего момента. – «А может, вернуться?» – но этот, уже последний, шепоток разума тоже остался без должного внимания. – «Нет, надо идти до конца, уж коли взялся.» Согнувшись, искатель приключений пересёк сад, пробрался вдоль стены через двор и втиснулся в мрачный проём здания под окнами высокого бельэтажа. Затем он осторожно спустился по склизким, замшелым ступеням в подземелье, – ну как же предательски звякают шпоры, выдавая каждый шаг! – и очутился в кромешной темноте.

Неприятный холодок пробежал вдоль спины: предстоящая ночь в таком месте… мерзкий сквознячок, отдающий плесенью… сырые камни стен, покрытые лишайником… – бр-р! Попытался, было, получше запахнуться плащом, так он зацепился за ножны этой дурацкой шпаги и чуть совсем не сорвался! А тут ещё мерный, настораживающий звук падающих где-то капель! «Да, – обстановочка! Лежал бы себе в тёплой уютной постели под пуховым одеялом, если б… – если бы не завтрашняя дуэль!»

Любитель ночных прогулок в подземельях, достав из сумки трут, кресало и заранее приготовленный факел из просмолённой пеньковой верёвки, ловко высек огонь… И в тот же миг обрисовался низкий сводчатый потолок, стены с нишами, узкий переполненный водосток слева и боковой проход впереди, оживлённые игрой теней от неровно горящего огня.

«Дуэль… Вот завтра всё и решится! Может, лучше было выспаться перед нею, а не шастать по этим мрачным подвалам?» Однако, он не из тех, кого посещает сон в подобные моменты жизни! – Ночной визитёр вдруг поймал себя на мысли о множественном числе «жизненных моментов»… когда, быть может, и остался-то всего лишь один, – последний в жизни! – и криво усмехнулся. «Ну вот, уже и начал входить в образ, пропитываясь плесенью этих стен. Значит, не зря, всё-таки, сюда припёрся!» А если судьба и на этот раз улыбнётся ему, – о, какой пир закатит он для своих друзей в Монпелье, в харчевне мадам Фойе! – «Вот только этот дуралей решил, что непременно на шпагах… Ну да ладно, экая премудрость, – на шпагах, так на шпагах! – Не привыкать!»

Ночной бродяга двинулся по направлению к проходу, намереваясь, оставив его, идти дальше по основному коридору, вдоль водостока. Он знал: этот путь выведет на открытую террасу, что у главных ворот аббатства, близ сада святого Франциска. Вот на ней-то, на террасе холма, южный склон которого сплошь покрыт виноградниками, она завтра и решится… – его судьба! Надо бы хорошенько осмотреться на месте, выбрать узловые точки поединка и постараться их использовать.

Он сделал ещё несколько шагов… – и вдруг! Нет, ни единого шороха не донеслось до его слуха! Но в ещё не освещённом факелом проходе бедолага заметил неровный слабый отблеск! – Некто приближался к проходу с другой стороны, вероятно, по такому же коридору. Холодок пробежал вдоль спины… инстинктивно рука судорожно сжала факел… Первая возникшая мысль – «затушить!» – тут же сменилась другой, уже более разумной: «сперва найти укрытие, а потом уже…» – и, осветив ближайшую нишу, бедняга втиснулся в неё, закрывшись до глаз плащом и спущенной на нос шляпой, и, затушив факел в водостоке, слился со стеной!

Вскоре послышались и глухие шаги, – кто-то, крадучись, шёл по проходу, освещая путь неярким дрожащим светом. Пройдя утаившегося в нише, – тот, едва не вскрикнув от удивления, остался, похоже, незамеченным, – он остановился и шумно втянул воздух. – Вероятно, его смутил запах недавно горевшего факела. Затем он двинулся дальше. По всей видимости, незнакомец хорошо знал маршрут и шёл в обратном направлении, – к потайному выходу из аббатства, к той калитке. «Ах, вот зачем ключ торчал в замке! – …Чтобы закрыть её с внешней стороны и задержать возможную погоню!». Этих мгновений зоркому глазу, привыкшему следить за противником в ходе многочисленных поединков, оказалось достаточно: лицо незнакомца, – такое знакомое! – запечатлелось в памяти, как на фотографии… которая, к сожалению, будет изобретена лишь столетием позже.

«Идти за ним и остановить? – Но тогда… на каком же основании он сам оказался здесь? – Сообщник?» – и тут другая, ещё более шкурная мысль пронзила сознание: «…он же закроет за собой калитку… – на ключ! И вот тогда… эх, зачем оставил его в замкé!» – и цель путешествия была мигом забыта!

Незадачливый визитёр осторожно пустился следом за расчётливым злоумышленником. Это было нетрудно – следовать за блеклым светом и стараясь попадать в такт шагов…

Выйдя во двор, таинственный незнакомец направился, однако, не через сад, к калитке, а, свернув и пройдя вдоль стены здания, скрылся в пристройке церкви аббатства. Следовавший за ним не заставил себя ждать, – он опрометью бросился через двор, юркнул в сад, к калитке, и был таков! Ему даже и в голову не пришло закрыть за собой калитку на ключ…

Заняв «ангард», противники стали медленно сближаться, пытаясь «встать в меру» (достать кончиками шпаг клинки друг друга) и начать «ассо». Сорочка Николя, – плащ и шляпа с павлиньим пером были сброшены ловким и хорошо отработанным движением руки, – его сорочка дразнила партнёра своей белоснежностью, с розоватым отливом утренней зари. Визави же предпочёл остаться в своём неизменном голубом сюртуке.

Кварт левый… кварт правый… терс… – каскад молниеносных ударов обрушился на каждого из участников дуэли!

Фланконад… ангаже… аппель… – да, партнёры в совершенстве знали своё ремесло! – Клинки шпаг, сверкая серебром, оглашали окрестности хрустальным звоном упругой стали.

Аттаке… вольт… купе… – и на белоснежной сорочке Нико расплылась алая полоска! Однако, не растерявшись, Николя Орли вложил все силы в стремительный батман, – звон удара отразился гулким эхом от стен террасы! – и, парировав ответный рипост, изящным кроазе выбил шпагу из рук противника! Тот, потеряв равновесие и оступившись на подвернувшемся каблуке, упал.

– Ну вот и всё, мой милый Поль! – Орли приставил к горлу противника свой клинок. – Один лишь вопрос, – Нико перешёл почти на шёпот, – что занесло Вас, мон сир, этой ночью в подземелья аббатства?

– К-какие подземелья? – Поль, ухватившись за клинок левой рукой в лайковой перчатке, отвёл шпагу противника от своей шеи и, тяжело дыша, поднялся с земли.

– Стоп! Стоп! Экая бездарщина! – прервал сцену дуэли раздосадованный режиссёр. – Вам бы на капустниках играть, а не в кино сниматься! Кто же так фехтует, Поль! – Николя, а с Вами что? Зачем Вы раньше времени даванули на тюбик с вишнёвым соком? А этот Ваш неуклюжий «кроазе»! – Ну что за выдумка, этого вообще нет в сценарии! Так! – Эпизод с дуэлью провален; будем снимать дубль, но только не сегодня, – солнце высокó!

Затем, дав отмашку осветителям, чтобы те сворачивались, он, уже в полголоса, обратился к помощнику:

– Тебе не кажется, мой друг, что Орли… э-э… немного постарел? А ведь, когда-то, ещё так недавно… – юный, дерзкий галл из Монпелье! А теперь, вот… Да и мнит о себе невесть что, вольности несусветные какие-то!

– Похоже… – буркнул помреж, – запал юности, броская внешность… х-м, – молодой, рыжий! – не могут долго конкурировать с настоящим талантом, с жёсткой актёрской дисциплиной. Вряд ли стоит делать на него ставку.

– Да! Я тоже пришёл к такому же мнению. Пожалуй, не будем его более привлекать на главные роли. Разве что в массовках, в эпизодах…

В это время на дороге, что вела к главным воротам аббатства, показалась легковая машина камуфляжной окраски… А часа через полтора, когда уже сворачивали аппаратуру, на съёмочной площадке появился гость, о принадлежности которого легко было догадаться. Цилиндрическое кепи (трудно было бы назвать это фуражкой) – с козырьком и белой окантовкой сверху; чёрный китель с красными треугольными отворотами снизу, белым ремнём, портупеей и погонами того же цвета; синие узкие брюки, заправленные в чёрные лакированные сапоги… – всё это говорило, что киношников посетил офицер национальной жандармерии. Он был высоченного роста, худощав, сутул… и, к тому же, выглядел весьма удручённым. Видимо, случилось нечто из ряда вон!

Учуяв неладное, Николя успел-таки шепнуть Полю:

– Ночью в подвалах аббатства я не шастал и тебя, значит, не видал… – понятно? Да и что тебе там было делать, старина?! – Так?

– Ты опять за своё! – округлил глаза Поль, – ну тáк… раз уж тебе хочется… тем более, что был я далеко отсюда, а где, – не твоё собачье дело!

Жандарм же тем временем отдал распоряжение следовать всем членам съёмочной группы за ним, в сопровождении двух его коллег, – «для ознакомления», – как решил он смягчить истинное значение предстоящей процедуры…

Экскурсия медленно двигалась по территории аббатства. Моложавая кареглазая блондиночка средних лет, – девица-гид, стажёр-выпускник истфака Сорбонны, решившая, видимо, подработать в летние месяцы, – приветливо скаля безупречно-белоснежные зубки, чувствовала себя, что называется, в своей тарелке. – Ни одного англосакса в группе, – все «свои»! – так что нечего упражняться в пиджин-инглиш.

Будущий историк окинула быстрым намётанным взглядом собравшихся, – около двадцати экскурсантов; так… ничего особенного, – и поняла, что эта аудитория схавает всё, что ей будет предложено, и не стóит особо заморачиваться. Помнится, прошлым летом, когда сама ещё была здесь экскурсантом, познавая глубину предстоящего ремесла, она далеко не с первого раза научилась врубаться в детали исторической достоверности, находясь под влиянием личности экскурсовода. Ей навсегда запомнилась лекция старого профессора, посвящённая основам психологии слушательской аудитории. – Старикану пришлось бывать ещё в прошлой, доперестроечной, России, где он наслушался разных баек об ораторах социализма. Кто-кто, а они-то болтать умели!

К примеру, Луначарский (народный комиссар просвещения Советской России), – как поведал профессор, – не упускал ни единой возможности выступить перед любой аудиторией. Когда к нему приезжали с просьбой срочно выступить с лекцией, он молча одевался и, спускаясь к машине, задавал один лишь вопрос: перед какой аудиторией? Всю дорогу молчал… а, поднимаясь к трибуне, задавал второй вопрос: на какую, собственно, тему? – … Ну а блеск его выступлений вошёл в историю! Одним словом, главное, – не что, а как говорить, и… кому.

Так вот, – этим! – лепить можно всё! Экскурсовод вновь глянула на собравшихся и предложила проследовать в сад святого Франциска, что приютился с внешней стороны аббатства, в котором испокон веков культивировались лекарственные травы. Экскурсанты принялись тут же фотографировать, – на смартфоны, планшетники, а то и на профессиональные зеркалки-цифровики с телеобъективами.

Один из членов группы, – и это, как показалось экскурсоводу, был уже не первый его визит в аббатство (не будущий ли конкурент по профессии?), – тоже делал снимки… однако, с совсем других ракурсов: с боковой аллеи, выходившей на террасу, на которой шли приготовления к съёмкам телефильма; со стороны капеллы святого… Особенно интенсивно он начал фоткать, когда экскурсия перешла в капитульный зал, а затем в нартекс, пристроенный к церкви аббатства. Да, – интерес к истории, надо сказать, в последние годы возрастает прямо на глазах! Вот и сама… – не даром же, имея за спиной неплохую и непыльную специальность, нырнула в эту «пыль веков», словно ловец жемчуга, в поисках сокровищ канувших в океан забвения исторических эпох.

Теперь, пожалуй, самое время ознакомить читателя, хотя бы кратко, с аббатством Люнье.

Отметим лишь, что юго-западнее Монпелье, километрах в сорока от него, в коммуне Вилльвейрак расположено цистерцианское аббатство Вальмань, основанное в 1138 году виконтом Безье Раймоном де Тренкавелем. Однако, являясь как бы прообразом аббатства Люнье, оно к нашему повествованию другого отношения не имеет. Итак… —

В нескольких десятках километров к северо-западу от Монпелье, на живописных, покрытых виноградниками холмах расположилось основанное ещё в двенадцатом веке францисканское аббатство, – некогда одно из богатейших на юге Франции. Утопая, почти в буквальном смысле, в виноградниках, оно стало местным центром виноделия, – трудно во Франции отыскать вина с таким чудесным букетом аромата и вкуса! – а когда-то было и складом изысканных раритетов этого напитка.

Вихри девяти веков, – Столетняя война, религиозные столкновения, Великая Французская революция… – оставили неизгладимый след на стенах монастыря! Былого могущества аббатству восстановить так и не удалось: покинутое монахами, оно пришло в запустение и было продано частным лицам.

В 1808 году аббатство приобрёл граф де Ла Форт, последний его владелец. Поговаривают, что граф, имевший отношение к великой эпохе наполеоновских войн, хранил и некую тайну того времени, сокрытую им в закутках аббатства… Так это или нет, однако ныне католический монастырь стал весьма привлекателен для всякого рода любителей древности и приключений. А киношники… – те его просто облюбовали!

Вот и нынешние съёмки фильма проходили именно здесь, в стенах аббатства, – в полном соответствии с правилами, согласованными с администрацией музея-памятника…

– А Вы смогли бы опознать этого любителя древностей среди… – тут представитель жандармерии, достав пачку сигарет из нагрудного кармана, закурил от зажигалки, выпустив колечко дыма, – …ну, скажем, среди группы мужчин… в пять – шесть человек?

Стажёр-выпускница истфака, наморщив лоб, – «фи, какой невоспитанный чурбан, закурить даже не предложил!..», – и сделав озабоченный вид, кивнула, издав подтверждающее «у-гу».

– Ну, тогда за дело! – сухопарый жандарм поднялся со стула, не выпуская сигареты изо рта, и предложил экскурсоводу пройти в другое помещение администрации музея.

Там уже стояли, смущённо переминаясь, не скрывая чувства тревоги, шесть участников киносъёмочной группы. До их сведения в общих чертах уже было доведено, что этой ночью неизвестный злоумышленник, отключив сигнализацию и пробравшись в музей, вывернул плиту в полу одного из залов и, вероятно, похитил содержимое обнаруженного под плитой тайника. Кто и когда соорудил тайник и, главное, что скрывалось в нём, – этого, к сожалению, никому не было известно.

Первые, на кого упало подозрение, это, конечно же, члены съёмочной группы, которые шастали по закоулкам аббатства в поисках подходящих сцен для натурных съёмок. Да, положение группы было не из приятных! Вот и стояла она теперь на опознании.

Нико украдкой поглядывал то на Поля, – он как был, так и остался в длинноволосом чёрном парике с прямым пробором, с наклеенными изящными усиками, – то на девицу, медленно переходившую от одного участника опознания к другому. Поль же пялился то в пол, то на друга.

– В-вот… – неуверенно произнесла экскурсовод, указывая на Поля.

У Николя отлегло от сердца. Значит, его никто не видал в эту злосчастную ночь. Ну а Поль… – да кто ж его просил шляться в этих подземельях?! Другое дело он, – ему же так необходимо было войти в образ перед решающим днём съёмок! Режиссёр, помнится, так и сказал, что если… то придётся искать замену.

Жаль приятеля, конечно же, да своя рубашка ближе… или как там у русских, по словам бабуси. Вот только зря он раскрыл Полю, что и сам был там! Эх, зря! Не проболтался бы…

Ну а если его кандидатуру на роль отклонят? – эта мысль не давала Николя покоя ни днём, ни ночью. Вот и сейчас она приглушила тревогу и за себя, и за поведение друга на допросе. И тут же возникла ещё одна мысль, не менее интересная: а что, собственно, там делал его приятель? Вот это было бы любопытно узнать!

– Вы не ошиблись? – жандармский офицер пристально всмотрелся в побледневшее лицо Поля. – Н-нет… кажется, – пролепетала так же побледневшая стажёр-выпускник истфака.

– Где Вы провели сегодняшнюю ночь, месье? – с грубоватой твёрдостью произнёс жандарм, – Вы понимаете, что я вынужден арестовать Вас?

– Нет-нет, он невиновен! – вдруг раздался крик из соседнего помещения, и в комнату, где проходило дознание, влетела миловидная девица, помощница продюсера по звуку, – эту ночь Поль… он у меня… – она тут же назвала адрес в Монпелье, – это может подтвердить консьерж… и соседка. У неё ночью сработал автомат… погас телевизор… и он ходил автомат включать. Ну что же ты молчишь, Поль?!

Оглушённый случившимся, бедняга как-то обмяк и стал оседать на пол. Его тут же подхватили под руки и усадили в кресло. Парик сполз на бок, усы наполовину отклеились…

– Стойте! Я вспомнила! – У моего экскурсанта были глаза… светлые такие… и… и шрам под глазом… – экскурсовод поднесла палец к своему правому глазу, – а у этого… Да и без парика он… он совсем другой. – Нет, это не он! – уже твёрдо и решительно закончила она.

Жандармы составили протокол, внеся всех участников опознания с их показаниями (не забыв и помощницу продюсера по звуку), и, козырнув, удалились. С Поля взяли подписку о невыезде за пределы Монпелье и его окрестностей. Он, после столь бурного дня съёмок, предпочёл отдохнуть денёк-другой и получил на это разрешение у режиссёра.

Делом о музейном происшествии занялась полиция Монпелье. Правда, никакого дела, собственно, и не было: вывороченную плиту в полу нартекса легко установили на место (она почти не пострадала), ничто из экспонатов музея не утрачено и заявлять, собственно, не о чем, а обнаруженный тайник… – да и тайник ли он, в самом-то деле?! Ну короче, проверив показания помощницы продюсера по звуку (и убедившись в невиновности Поля), дело тут же и закрыли из-за отсутствия состава преступления, а его материалы передали в другие инстанции… Состава преступления на сей раз и в самом деле не было, однако скверно другое, – почерк, место акции… – Всё так похоже на измышления, приведённые в тех бульварных романах, о которых предупреждал Париж…

Уже не единожды из столицы во все закутки Франции направлялись вводные директивы: в стране, возможно, ожидается серия музейных краж. Причём, целью грабителей будут скорее не экспонаты, а музейные архивы, хранилища и тайники! Вероятны также кражи и похищения в архивах соборов, старинных особняках… не следует упускать из внимания и обветшалые склепы замков и заброшенных кладбищ. Вначале всё это воспринималось как серия мероприятий в целях подготовки полицейских кадров и профилактики: дескать, в стране орудует группа высокоинтеллектуального уровня (трудно, пожалуй, назвать их преступниками!), не падкая на дорогие безделушки и даже на антиквариат. Однако, настойчивость этих директив заставила по-другому взглянуть на вещи: а что если к работе полиция подключила экстрасенсов, которые сейчас в такой моде… – ведь, поиски Меча Нибелунгов, Чаши Грааля… а может, сокровищ Тамплиеров или клада Наполеона… – эти поиски никто ещё не отменял!

«Граф де Ла Форт… граф де… пожалуй, это последняя зацепка…» – мысли путались, обращаясь в бесформенную студенистую массу. Барабанная дробь, выбиваемая пальцами по журнальному столику выдавала неготовность к принятию окончательного решения. В сознании же зациклилась, словно затёртая патефонная пластинка, фраза: «…и Сила Мудрости лишь тем подвластна, кто в сумраке ночном способен ждать рассвет!», —выдернутая из воспоминаний графа.

Воспоминания графа де Ла Форт… – скольких же трудов и многодневных бдений в архивах стоило откопать их, эти скупые заметки двухсотлетней давности!

Филипп-Поль де Сегюр, квартирмейстер Главного штаба Наполеона, где-то, в своих записках, упомянул о некоем графе из этих мест, будто бы причастном к походу в Россию, – вот с этого всё и началось.