Текст книги "Опасная седина монет"

Перевернув врача на спину, вдавили ствол в висок, коленом налегли на грудь, вытянули руку. Он скрежетал зубами, осознавая, что умолять бесполезно, что избегнуть этого невозможно. Его обуял страх. Александра присела, жгутом перетянула ему руку, взяла со стола шприц и поднесла, холодно выговорила:

– Не дергайся, а то промахнусь! Где тут искать твои вены? Я ведь не медик со стажем, как ты. Лечением не занимаюсь! Могу по ошибке уколоть не туда! Тогда не обессудь! Лежи смирно и не волнуйся, я немного введу тебе, немного. Чтобы ты не смог устроить погоню за нами. Очнешься скоро после того, как мы уберемся. – Она ввела иглу в вену.

Когда выдернула иглу и отбросила в кухню шприц, Кагоскин, содрогнувшись, ругнулся немеющим заплетающимся языком и стал постепенно затихать. Александра усмехнулась, встала с корточек и с сарказмом произнесла:

– Врачу полезно на себе познавать все, что он прописывает другим!

После этого она шагнула в комнату, открыв двери. Ольга по-прежнему сидела на стуле, сжимая ладонями виски. Разговор за дверью она слышала плохо и толком не поняла его смысла. Отняв ладони от лица, подняла голову, посмотрела на Александру, задала все тот же вопрос:

– Кто ты?

– Я просто проходила мимо. И решила помочь тебе, – усмехнулась та. – Порыв души. Впрочем, как знать. Сегодня я вытаскиваю тебя из этой грязи, чтобы вернуть Корозову. Сегодня я твоя подруга, если тебе от этого станет легче, но это не значит, что и завтра я останусь ею. Что будет завтра – покажет время.

Не понимая в принципе, что такое дружба, Александра не умела дружить. Но умела использовать людей в своих целях, и когда цель достигалась, она расставалась с людьми без всякого сожаления. Эти расставания бывали разными: иногда они заканчивались смертью бывших друзей или любовников, как, например, произошло с Виктором, иногда все было тихо, мирно.

Протянув Ольге руку, чтобы та оперлась на нее, Александра помогла встать со стула. Ольга стала поправлять одежду.

– Оставь это! – сказала Александра. – Сейчас это не главное.

В прихожей Ольга вся сжалась, переступая через трупы и тело Кагоскина, следуя за Александрой. Они вышли из квартиры. Здесь был другой воздух. Прохладный и не такой терпкий, как внутри. Ольга втянула его в себя и как будто почувствовала свежую живинку. Даже с какой-то радостью уловила скрип деревянных ступеней под ногами. Парни, сняв балаклавы, закрыли двери квартиры и первыми выглянули на улицу, подали знак, что можно выходить.

Все для Ольги происходило словно во сне. Все было как будто нереальным, словно до сих пор она находилась под действием наркотика, в забытьи. С момента похищения она не догадывалась, кто ее похитил, привез в эту квартиру, делал ей уколы, охранял. Теперь ее прозорливый ум не давал ответа, кто вытаскивал из этой квартиры, оставив после себя трупы, с кем сейчас она двигалась к машине.

Больше Ольга ни о чем не спрашивала Александру, ибо не сомневалась, что не получит от нее ответов. Но это и неважно было сейчас. Важнее было то, что ее везли к Глебу. В голове множились разные противоречивые мысли, раздирали на части мозг, раскалывали череп, спотыкались, как слепые котята, заплетались, как пьяный язык, путались, как ворох ниток. Она была как в полусне, перед глазами все мельтешило. Все смешалось: и радость, и недоверие, и страх, и уверенность. Она попросила телефон, чтобы позвонить Глебу, но Александра отказала, сказав:

– Потерпи. Скоро увидишь его. Зачем звонить?

Отказ породил в ее голове целый рой новых сомнений. Сидя на заднем сиденье рядом с Александрой, Ольга поджалась, отвернула лицо.

На улице уже смеркалось. Транспорт двигался с ближним светом. Ольга смотрела сквозь стекло, начиная узнавать знакомую дорогу. И душа оттаивала, успокаивалась. Скоро подъехали к дому, к самому подъезду. Она увидала знакомый двор, знакомый свет фонарей.

– Приехали! – проговорила Александра. – Иди! Передай от меня большой привет мужу.

– Скажи хотя бы свое имя, – взволнованно попросила Ольга.

– Имя? – переспросила та, безразлично пожимая плечами. – Разве это так значимо сейчас?

– Для меня – да.

– Для тебя важно, что все закончилось.

Приоткрыв дверь, Ольга замерла на минуту. Неужели вот так просто она может сейчас выйти из машины и пойти домой? Неужто во всем этом нет никакого подвоха? Александра, видя эту нерешительность и понимая ее сомнения, подтолкнула в плечо, выталкивая наружу. Ольга выскочила из салона авто и услыхала, как парни загоготали вслед.

Их гогот, как ни странно, окончательно успокоил женщину, развеивая сомнения. Под сердцем защемило от радости. Вдохнув полной грудью воздух, она обернулась, чтобы поблагодарить Александру, но дверь захлопнулась и машина сорвалась с места.

Подумав о том, как Дусев будет рвать и метать завтра, когда узнает от Кагоскина обо всем, что произошло в квартире, а затем, когда получит известие, что жена Корозова возвращена домой, Александра сомкнула веки и улыбнулась. Да, он будет испепелен гневом, но это будет не тот гнев, который был страшен ей. Она надеялась, что сумела перевести стрелки по поводу коллекции монет на Корозова. Он должен поверить, что она сегодня действовала под давлением Корозова, что, освобождая его жену, страховала Папу или, по крайней мере, верила, что страхует его. А теперь ей надо найти спутницу Миши и разобраться с нею.

Ноги Ольги дрожали, она стояла на месте и никак не могла унять эту дрожь. Из нее выходили остатки пережитого ужаса или полной мерой овладевала радость. Наконец она оторвала от асфальта ногу и сделала первый шаг, затем пошла и неожиданно побежала к двери подъезда, словно за нею погналась свора диких собак. Кто-то выходил из подъезда – она скользнула в открытую дверь, пулей проскочила мимо консьержки, поднялась в лифте на свой этаж и стала звонить в дверь. Звонила долго, хорошо осознавая, что отвечать ей некому, поскольку квартира была пуста. Глеб наверняка был еще на работе.

С тоской подумалось, что вот сейчас он работает и не знает, что она стоит под дверью и не может попасть в квартиру, потому что у нее нет с собой ключей и сотового телефона. И он не знает, что она уже свободна. Крупные слезы выступили на глазах. Ольга знала, что можно спуститься к консьержке и от нее позвонить Глебу, но почему-то не решалась оторвать палец от кнопки звонка. Боялась отойти от двери, боялась спуститься вниз, боялась постучать к соседям, попросить телефон.

Непонятно откуда и почему жуткий страх навалился на женщину. Ей казалось, что, если она отойдет от своей двери, прежний ужас вновь может повториться. У нее началась истерика. Ольга билась головой о дверь, скреблась и захлебывалась слезами.

На площадке появились соседи, оторвали женщину от двери, подхватили под руки, увели к себе, успокаивая. Позвонили Корозову. Тот, остолбенев от вести, бросил все дела и помчался домой.

Увидав жену, подхватил ее на руки и отнес в квартиру. Ни о чем не расспрашивал, раздел и уложил в постель. Ее бил озноб, лицо горело, как будто она была в горячке. Глеб укутывал ее одеялом и шептал, шептал ласковые слова.

Постепенно она отошла. Сходила в душ и забилась в уголок дивана, но ложиться не хотела – одно упоминание о кровати приводило ее в нервное состояние. Так просидела полночи на диване, а Глеб примостился на полу возле ее ног.

Потом, словно очнувшись, стала рассказывать обо всем, что произошло. Услыхав о наркотиках, он побагровел, наливаясь внутренним взрывом. Но неожиданное и непонятное освобождение Ольги его привело в замешательство. Кого благодарить? Кто помог ей?

Выговорившись полностью, она согласилась лечь. Глеб принес подушку и подложил ей под голову. Она прикрыла глаза и понемногу заснула. А он сидел рядом и смотрел на нее с придыханием.

Утром позвонил Акламину.

8

Придя в себя ночью, Кагоскин, качаясь, с тупой головой, поднялся с пола. Споткнулся о труп, упал, опять поднялся, вспоминая, что произошло. Память раскачивалась медленно и нехотя. Одолевала тошнота.

Стянув с себя пиджак, он бросил его на тумбочку в прихожей и пошел в ванную. Включил свет, сбросил с себя рубаху, сунул голову под холодный душ. Лил воду долго, пока не почувствовал некоторое облегчение. Отключил воду, вытер голову полотенцем, натянул рубаху, вышел из ванной, выключил свет.

Некоторое время стоял на месте, присматриваясь к темноте. Потом ощупью нашел на тумбочке пиджак, надел на незастегнутую рубаху и, переступая через трупы на полу, проковылял в кухню к окну.

За окном – тьма. От фонаря во дворе сквозь стекла в квартиру проникал блеклый свет. Слабо, но все же различались предметы в кухне. Увидал на столе свой портфель, разбросанные инструменты, шприцы и ампулы с наркотиком. Медленно убрал все в портфель, застегнул его. Осмотрелся в полутьме – не оставил ли чего? И после этого позвонил Дусеву.

От Папы последовала ожидаемая реакция. Он властно, с хрипом вскипел. Но в приступе гнева мгновенно принял решение, потребовав, чтобы Кагоскин тотчас убирался оттуда, а сам вызвал Ваню Кота и распорядился взять подручных и к рассвету очистить квартиру от трупов и от других следов пребывания там людей.

Не понимая толком, что произошло в квартире, Кот сразу смекнул, что без Александры там не обошлось. Определенно, это она приложила свою руку. Впрочем, особенной убежденности в этом у него тоже не было. Возникло двойственное чувство. Но очевидным было то, что если это дело рук Александры, тогда она затеяла серьезную игру с самим Папой. Ваню от этого бросало в дрожь – он осознавал, что в этой игре ему также отведена какая-то роль. События затягивали его, как в болото, засасывали, а он даже не барахтался.

Прихватив двух подручных, напялив куртку, Кот прибыл по адресу.

К этому времени врача там уже не было. Он успел выскользнуть из квартиры. Добравшись до своей машины, сел, но сразу не мог дрожащими пальцами воткнуть ключ в замок зажигания. В конце концов это получилось. Завел мотор, включил фары и тронулся с места. Поехал к Дусеву.

Войдя в квартиру, Кот включил свет и осмотрелся. «Два трупа, – мелькнула мысль, – и снова из-за бабы, пришили, как и колченогого крепыша. Измельчал мужской народишек, раз из-за баб друг друга стал крошить». Хотя надо признать, что есть бабы, из-за которых можно положить сколько угодно народишка. Вот он, например, за Александру не пощадил бы никого. Даже Папу.

Неожиданная мысль обожгла с ног до головы – он почувствовал, как жаркий пот пронзил его насквозь, на минуту сделалось невыносимо жутко. Неужели, действительно, за Александру он мог бы положить Папу? Самого Папу!

Между тем, встряхнув себя, он не стал углубляться в эти мысли, отбросил их и прикрикнул на подельников, глядя исподлобья:

– Чего рты разули? Заворачивай! Времени в обрез! – Метнулся в комнату, сорвал с кровати покрывало и простыню, кинул под ноги парням.

Те мрачно смотрели на трупы. Казалось, в их глазах висел один и тот же вопрос: «Кто следующий на очереди?».

– Советую не шевелить мозгами, а то положу рядом с ними! – пригрозил Ваня и похлопал рукой по стволу под курткой.

Схватив покрывало и простыню, подельники торопливо стали заматывать в них трупы. Управившись, так же торопливо потащили на улицу, поспешно затолкнули в машину. Ваня Кот быстро прошелся мокрой тряпкой по мебели и полу, стирая следы крови и возможные отпечатки пальцев. Потом выключил в квартире свет и закрыл дверь на ключ. Нужно было быстрее управиться с мертвыми телами.

Трупы увезли за город в лесок и там на рассвете закопали. После чего Ваня позвонил Папе.

Разбуженный Кагоскиным, Дусев больше не ложился. Накинув на себя длинный махровый домашний халат густого синего цвета, отправил на квартиру Кота и стал ждать врача, усевшись на стул. Кагоскин скоро прибыл. С расстроенным удлинившимся лицом, виноватыми близко посаженными глазами. Вошел, не вскидывая, как обычно, высоко голову, словно петух в курятнике, не задирая острого подбородка. Напротив, пригнувшись и повесив плечи.

Показав ему на диван, Папа встал со стула и, скрестив на груди руки, начал прохаживаться, выпячивая тонкие губы и сверля властным взглядом. Кагоскин, сев на диван, помалкивал. Он опасался, что каждое сказанное им слово может не совпасть с ходом мыслей Папы, и тогда пиши пропало – на его голову обрушится поток яростного негодования. А зачем ему эти неприятности? Хотя более тех неприятностей, которые он уже имел, быть, наверное, не могло.

Наконец Дусев остановился, повелительно приковал глаза врача к себе и хрипловато напористо произнес:

– Говори!

Намереваясь подняться с дивана, Кагоскин вздрогнул, но Папин взгляд придавил его к месту, и врач, робко смотря снизу вверх, осторожно ответил:

– По телефону я объяснил.

По властному лицу Папы пробежало недовольство, он раздраженно дернул бровями:

– Ты мне не по телефону, ты мне сейчас объясни! Смотри мне в глаза! Откуда появилась Александра? Откуда она узнала, где находится жена Корозова? Почему она все это сделала? Почему с тобой так обошлась?

Кагоскин сглотнул слюну. Что он должен сейчас сказать? То, что услыхал от девушки, или то, что обо всем этом думал сам? Кто ведает, чем закончится история с Александрой? Зная Папино отношение к ней, не хотел бы попасть под горячую руку Дусева. Потому решил проплыть между рифами так, чтобы нигде не зацепиться, чтобы было не нашим и не вашим. Папа – он хитрый жук, он может нарочно вызывать на откровенность, а потом прихлопнет, как клопа, без всякого сожаления, если ему не понравится откровение.

Подобострастно изогнув тело, врач проговорил:

– Могу сказать тебе, Папа, только то, что услышал от Александры. Ее привели под пистолетами люди Корозова. Она подчинилась ему, чтобы предупредить тебя об опасности. Корозов угрожает тебе. Предупреждает, чтобы ты впредь не дергался в его сторону, и тогда он тебя не тронет. Иначе свернет тебе шею.

На мгновение Дусев застыл на месте, обескураженный такой угрозой. За секунду его всего перевернуло. Ему угрожал какой-то мужик! Ему, Папе! Тяжелое, как монолит, лицо стало серым от злости:

– Она так сказала?

– Слово в слово, – похолодев, пролепетал врач. – И еще сказала, на даче разговорила фармазонщика, тот выложился перед нею, признался, что коллекцию монет у тебя увели Корозов и Виктор.

Собрав морщины вокруг глаз, Папа тяжело дышал. О чем он в эти моменты думал, Кагоскин не догадывался. Гадай не гадай – Папа редко бывает предсказуемым. В любую секунду от него можно ждать неожиданных поворотов и непредвиденных действий. Как, впрочем, и непредсказуемых вопросов. Врач напрягся в почтительной позе. Но Дусев спросил спокойно:

– Ты веришь всему этому?

Не решаясь ответить утвердительно, Кагоскин отозвался уклончиво:

– Ты же знаешь Александру лучше меня, Папа! Ее порой сам черт не разберет! Я даже не знаю, что тебе сказать сейчас. Видишь, как теперь все поворачивается? Не от себя же Александра это говорила. Я ее за язык не тянул. Поглядим: если жена Корозова вернется домой, тогда все сходится.

– Я не про Александру тебя спрашиваю – с нею без тебя разберусь. Я про Корозова пытаю тебя, – сказал Дусев. – Видел я этого мужика, как тебя сейчас. В беспредельщики он не годится. Не та харизма.

– В тихом омуте, Папа, сам знаешь, черти водятся, – как бы между прочим заметил врач.

Проведя по неровной коже лица ладонью, Папа словно вытер пот, хотя лицо его совершенно не было потным. Никак не комментируя замечание Кагоскина, Дусев вдруг выдохнул:

– Получается, что с фармазонщиком она игру затевала, чтобы узнать все это? И теперь меня извещает, кто заварил кашу?

– Тебе виднее, Папа, – растерянно произнес Кагоскин.

– Виднее, виднее! – отрезал Дусев. – Теперь Корозову подыгрывает, чтобы самой выжить и меня предупредить об опасности? Узнаю ее. Узнаю. И понимаю, какой реакции от меня она ждет. Однако я должен все сам услышать от фармазонщика, чтобы придавить этим фармазоном Корозова! Вот найду его и только тогда окончательно решу!

– И правильно, – поддакнул врач, нескладно засуетился на диване и то ли посоветовал, то ли попросил: – Но с Корозовым, Папа, никак нельзя тянуть, упустишь время – и плакали твои монеты!

Усмешливо, с появившейся загадочностью на лице, Папа выпятил тонкие губы, дернул бровями и проговорил:

– Не упущу! Возьму его за жабры! И посмотрю, сколько весят его угрозы! Всё расставлю по своим местам! – Лицо Папы переменилось, словно он уже предвидел, как все будет.

Не понимая, как до́лжно отнестись к этой перемене в настроении Дусева, Кагоскин опасливо облизнулся, заискивающе промямлил:

– Тебе виднее, Папа, – затем помялся, сделал кислую мину и вкрадчиво вставил – Я вот о чем сейчас подумал, Папа… – И затих, выжидая реакции Дусева.

– Ну говори, коль начал! – потребовал тот.

– А может, с Корозовым связан не только фармазонщик? – тихо, неназойливо продолжил врач. – Может, машину Корозова не угоняли вовсе? – Снова притих, словно не решаясь продолжать дальше, будто боясь произнести вслух другие мысли.

Расширив ноздри длинноватого носа, Папа хмуро хмыкнул, погрузился в раздумья, после чего недовольно сказал:

– Знаю, на кого ты намекаешь! Александру забудь! Не суй нос не в свои дела! С нею я без тебя разберусь! А ты прикуси язык! Не неси чушь и бред. Выброси из головы, если не хочешь, чтобы я отвернул тебе ее! – Затем резко оборвал разговор. – Закончим на этом! Иди!

Поспешно вскочив с дивана, врач немедля убрался за двери.

На улице уже рассветало.

К тому времени люди Дусева вышли на адрес квартиры деда Виктора. Удалось это не благодаря стараниям подельников Папы, а потому, что Александра слила им информацию через Ваню Кота. Сами они вряд ли бы нашли, поскольку информации о Викторе было мало.

Известно, что он был крепким накачанным парнем, занимался чем попало и ничем конкретно. Как фармазона его никто не знал, да и вообще Виктор никогда не приметен был ни в каких делах.

Однако простой губошлеп на Папины монеты никогда не позарился бы – в один миг губы оторвали б! Получалось, что Виктор был профи. Такие пацаны ради спортивного интереса, чтобы доказать свою исключительность, не только Папу готовы обчистить, но даже с блохи подковы сорвать.

Получив сведения о квартире, Папа тут же решил, что Виктор ушел на дно, затаился там. И немедля отправил туда своих подручных.

Рано утром Акламин, собравшись на работу, выпил чашку кофе и, прежде чем надеть пиджак и обувь, позвонил Корозову. Договорился о встрече и поехал к нему домой. Решил не откладывать – встретиться с Ольгой и выяснить все до последних мелочей.

Дверь открыл Глеб. Лицо было расстроенным, невыспавшимся. Радость от возвращения жены смыта беспокойством за нее. Желание найти того, кто издевался над Ольгой, делало его напряженно-раздраженным. Его обычная сдержанность на этот раз не очень помогала ему. Он весь был взвинчен, рубаха в брюки заправлена небрежно, по щеке нервно металась морщина, голос упруго дрожал.

Войдя в прихожую, серьезно глянув ему в глаза, Аристарх проговорил:

– Я понимаю твое состояние. Но возьми себя в руки. Главное, что Ольга уже дома.

– Наверно, из меня выходит та нервозность, какая накопилось за эти дни, – ответил Глеб. – Ты не обращай внимания. Делай свою работу.

Приведя перед зеркалом себя в порядок после сна, Ольга в сиреневом домашнем халате вышла к Аристарху. Расположились в другой комнате. Он несколько раз извинился перед нею, что так рано разбудил, и, как обычно, достал из кармана пиджака записную книжку. Раскрыл на столешнице перед собой и стал задавать вопросы. Ольга сидела напротив, отвечала на них как можно полнее и переживала, что на главные вопросы точных ответов не знала.

Наркотики просто вышибли из головы все. С трудом припоминала моменты просветления между уколами, когда отходила от наркотиков. Но в эти моменты также толком не улавливала разговоры похитителей, не схватывала имен, не знала, кто делал уколы, кто ее освободил, смутно представляла, где расположен дом. Пыталась описать наружность Александры, но получилось плохо.

Договорились, что она с Глебом приедет в полицию, и там постараются сделать фоторобот.

Захлопнув записную книжку, Аристарх сосредоточенно помолчал. Не покидало чувство, что события развивались по вертикали, при этом как будто все расплывалось. Вроде бы обнаруживались фигуранты, но концы были или оборваны, или никак не находились.

Вот и сейчас было похищение, были уколы, была квартира, были трупы в квартире, но память Ольги совершенно не сохранила примет и доказательств. Вдобавок появились новые персонажи: двое парней и девушка с ними. Опять девушка, как в ДТП с Корозовым. Не везет на этот раз с девушками – появляются и исчезают неожиданно. Одна после автомобильной аварии непонятно почему скрывается, вторая освобождает Ольгу и тоже неизвестно куда пропадает. В деле все больше темных пятен.

Тем не менее он не сомневался, что двигался в правильном направлении. Оперативники продолжали заниматься окружением Папы, и Акламин утверждался в мысли, что все ближе подбирался к объектам поиска.

Прощаясь с Корозовыми в прихожей, Аристарх уверенно произнес, пожимая им руки:

– Ничего, решим эту задачу с неизвестными! Жду вас в полиции.

– Да какие, к черту, неизвестные! – проворчал недовольно Глеб. – Я уверен: все это дело рук Дусева! Нужно заставить его нервничать, метаться и в конце концов совершать ошибки. Никто не застрахован от того, чтобы не начать делать ошибки под прессом обстоятельств, в спешке, в растерянности. Загони его в такие рамки – и тогда посмотрим, кто кого!

Проводив Акламина, Глеб решил, что независимо от Аристарха сам начнет делать именно так, чтобы ускорить весь процесс. Стратегия была выбрана, тактику следовало обдумать с Исаем и начинать действовать.

После этого он с Ольгой поехал в больницу. Там ее обследовали и оставили в палате. Глеб выставил охрану, поручив Исаю, чтобы тот по смутным воспоминаниям Ольги попытался найти дом и квартиру, где ее держали.

Спустя два дня Исай заехал к Ольге в больницу и показал несколько снимков домов. Она нетвердо показала на один из них и неуверенно произнесла:

– Вот этот, кажется, похож.

– Ты могла бы узнать на месте?

– Наверно. Я бы постаралась.

Время не ждало, к тому же оно безжалостно постепенно вытравляло из памяти все детали. Понимание, что еще немного – и Ольгина память начнет стирать то, что пока стояло у нее перед глазами, заставило Исая предложить ей выехать на место немедля.

Быстро собравшись, глянула в небольшое зеркало на стене. Отражение показало ей лицо с несколькими полосками пластыря на нем. Желтую безрукавную блузку в черный горошек с фасонным вырезом на груди. И черную летнюю юбку. Пробежав расческой по волосам, она выглянула в коридор, где дожидался Исай:

– Я готова. Предупреди медсестру, – сказала, выйдя из дверей.

– Уже, – ответил тот.

Стоявшие у дверей охранники бровью не повели. Только один спросил:

– Надолго?

– Сколько потребуется, – проговорил Исай, двинувшись по белому коридору впереди Ольги.

За рулем машины сидел молчаливый сосредоточенный парень в очках с слегка затемненными линзами. Начальник охраны располагался рядом, время от времени подсказывая водителю, куда повернуть. Исай вез Ольгу в старый городской район, где был сделан снимок, на котором она акцентировала свое внимание, рассматривая фото. По дороге к объекту она поедала глазами улицы и дома, пытаясь ухватить какую-нибудь заметину, которая взбодрила бы память. И на одном из поворотов оживилась:

– Здесь мы проезжали. Помню вот этот горбатый дом. – Горбатым она назвала его из-за ломаной крыши.

Услыхав, Исай больше не сомневался, что едет в правильном направлении. Подъехал к нескольким двухэтажным домам довоенной постройки. Заворачивая во дворы, медленно двигался мимо подъездов.

У одного из домов Ольга напряглась, застопорив взгляд на бесцветной двери в подъезд и кривом крыльце. Вспомнила, как, выходя на улицу вслед за девушкой, споткнулась, и та предупредила: «Смотри под ноги. Крыльцо тут убитое, впрочем, как и дверь».

И тогда Ольга глянула на крыльцо и на дверь.

А сейчас у нее забилось сердце. Ну конечно, это были та дверь и то крыльцо.

Хлопнув рукой по спинке переднего сиденья, она вскрикнула:

– Останови!

– Сиди на месте! – останавливая машину, сказал Исай, заметив, что Ольга схватилась за ручку двери. – Сначала я сам проверю! Какие приметы в подъезде помнишь?

«Приметы, приметы…» – заработал ее мозг. Да когда же ей было запоминать? Хотя нет. На стене у двери грязная черная клякса. Она бросилась в глаза, когда выходили на площадку.

– Сиди! – опять повторил Исай, выпрыгивая из машины.

В подъезде возле крайней двери увидал на серой стене густо-коричневую полоску, покрытую толстым слоем пыли. В полутьме подъезда она походила на черную. Рассеянный взгляд Ольги вполне мог принять ее за кляксу.

Прислонившись к двери, Исай прислушался. Тихо. Вернулся к машине за водителем, у которого неплохо получалось управляться с замками. Тот прихватил с собой какой-то инструмент и потопал за начальником охраны. Немного попотев возле двери, щелкнул замком, открывая дверь.

Осторожно они вошли внутрь. Прошлись по квартире. Та была пуста. Без трупов, о которых говорила Ольга. Стало ясно, что тут уже оперативно поработали, что следы вряд ли какие-то найдутся. Позвали Ольгу. Та тотчас узнала место своего заточения. Дрожь пробежала по ее телу, когда она посмотрела на кровать, на которой ей кололи наркотики. После этого, закрыв квартиру, возвратились в авто. Исай позвонил Корозову, произнеся два слова:

– Хату нашли!

Известие обрадовало Глеба. Он тут же перезвонил Акламину. Тот не заставил себя долго ждать. Сам связался с Исаем, попросил, чтобы дождались его. Начальнику охраны, собравшемуся было отвезти Ольгу в больницу, пришлось задержаться.

Оперативники, с которыми прибыл Аристарх, обследовали всю квартиру. Отметили, что трупы убирали в спешке, потому что плохо затерли следы крови на полу и кое-где оставили отпечатки пальцев.

Хозяйкой квартиры оказалась маленькая седенькая бабулька в легкой косынке на голове, из-под которой выбивались редкие волосы. Она их взволнованно убирала, испуганно поглядывая то на одного опера, то на другого. Квартиросъёмщика называла Сергеем. Когда ее спрашивали приметы Сергея, она отвечала торопливо:

– Да как все, такой же, как все. Ничего особенного. Платит, как сговорились, в срок. Я живу здесь неподалеку с сестрой в ее квартире. Денег, знаете, не хватает – вот мы и сговорились одну квартиру сдавать, а в другой жить. Сестра-то, она тоже немолодая, хотя на два года помлаже меня будет. Сергею-то сдали не так давно, до этого был Федя, а до Феди квартировала Лиза, такая приятная девушка. Я, как сдала Сергею, так в квартире и не бывала. А зачем надоедать хорошим людям? Пусть живут. Им ведь тоже не мед по чужим квартирам мотаться.

На следующий день бабульку привезли в отделение, показали несколько фотографий обретающихся в городе людей, вышедших из тюрем. Но никого из них хозяйка квартиры не опознала. Тогда Акламин выложил перед нею снимки тех, кто последнее время слежкой зафиксирован был в окружении Дусева. И бабулька узнала Ваню Кота:

– Это Сергей, – сказала уверенно.

Почувствовав некоторое облегчение, Аристарх вместе с тем озадачился. На Ваню Кота ничего в картотеке не было. Похоже, он просто прибился к Дусеву и служил ему верой и правдой. Однако с другой стороны, такие люди, как Папа, не подпускали к себе кого попало. Что-то не очень все это связывалось. Тем не менее, подумалось Аристарху, зацепить Ваню Кота значило подойти вплотную к Дусеву. Кот наверняка знал, что произошло в квартире.

Опросили соседей по квартире – и выяснилось, что один из них ночью вставал в туалет и случайно в окно видел, как из подъезда что-то выносили и грузили в машину. В темноте спросонья, да еще с перепоя не очень понял, что это могло быть. Правда, какая-то шальная мысль закружилась в голове, но он тут же забыл о ней, снова уткнувшись носом в подушку и захрапев.

Еще пришло в голову Акламину, что Дусев может убрать Ваню Кота, чтобы оборвать все нити, которые ведут к нему, и выскользнуть из сжимающегося кольца. Следовало опередить Папу, потому Аристарх решил задержать Ваню.

Ночью к дому, где была квартира деда Виктора, подкатило авто. Вышли двое и скользнули в подъезд. Подъезд был безмолвен, люди в доме еще спали. Двое поднялись по лестничному маршу, подошли к двери квартиры, и один занялся замком, а второй стал на вассере.

Замок быстро сдался, и дверь подалась внутрь. Первый вошел, второй еще осмотрелся, прислушался и тоже прошмыгнул следом, прикрыв за собой.

В нос ударил трупный запах. Двое переглянулись, включили в прихожей свет и шагнули в комнату. Увидав на кровати труп, попятились. Первое желание было повернуть поскорее назад. Но, преодолев себя, задернув в комнате шторы, включили свет, осмотрели тело, а потом всю квартиру. Проверили все ящики, все карманы, все двери, искали со знанием дел коллекцию монет. Спешили, ибо трупный запах давил. Ничего не найдя, выключили свет и осторожно вышли на площадку, оставив дверь чуть приоткрытой. Спустились вниз.

Получив известие об убийстве Виктора, Папа заскрипел зубами от негодования. Опоздал. Убрали фармазонщика за ненадобностью. Отыграл свою партию, стал лишним. Все правильно – он поступил бы так же. Значит, фармазонщик не был ведущей скрипкой. И не был одиночкой, по крайней мере в этой игре. Такие дела в одиночку не проворачивают. Получается, что Александра права. Стало быть, всю кашу варит Корозов. А теперь убирает соучастников. Не хочет делиться либо не оставляет свидетелей. Дело приобретает другой оборот. Вполне резонно, что Александра, попав к нему в руки, боится за себя. Не круто ли берет этот мужик? Пора его остановить! Но сначала надо вытряхнуть из него коллекцию. Настало время вплотную заняться Корозовым.

На следующий день Дусеву доложили, что Ольга вернулась к мужу и тот положил ее в больницу. Папа еще больше уверился в мысли, что Александра ни в чем не обманула. Отсюда вывод, что тянуть с Корозовым нельзя, пока монеты не уплыли окончательно в неизвестном направлении.

Вскоре принесли Папе другую информацию: полиция посетила квартиру, в которой держали Ольгу. Тряханула хозяев.

Неприятный осадок лег на душу Дусеву. Вспомнилось, как чувство беспокойства шевельнулось у него внутри, когда ему позвонил Акламин, а потом появился у него в доме. Тогда подумалось, что ждать ничего хорошего не приходится, этот мент всегда глубоко копает. От братвы знал: если этот мент замаячил на горизонте, то скоро вопьется, как клещ, оторвать невозможно, разве только пришить насовсем. Но пришить Акламина тоже было бы неправильно – продажных дел за ним не было. Он был из белых ворон. А это редкая птица. Белых ворон по неписаным законам братва заносила в Красную книгу и не трогала, ибо от них не бывало подвоха или подлости. Братва по-своему ценила их. Попасть на зону от белой вороны пацану было не позорно, тут, как говорится, не мент тебя подлянкой законопатил, а сам чисто пришел.