Текст книги "Запахи приносятся неожиданно"

Но Катюха не двинулась с места – взыграло самолюбие. Неужто она соломой набитая, не способна добиться положительного результата.

– Вы ведь здешний? В каком мы городе? Тут поблизости есть кафе?

– Философ говорит, – горожанин вытаращил крохотные глазки, истово вытянул вверх палец и отчеканил. – Не бейтесь лбом в стену, потому что можете прошибить ее.

Некоторое время Катюха оторопело моргала, медленно стараясь ухватить сознанием смысл услышанной фразы, чтобы разговор не получился, как у глухого с немым, а затем усмешливо заметила:

– Мозги крутит ваш философ, скорее лоб расшибете! – потерла лоб, будто ударилась им о стену. – Но, вообще-то, биться головой о стену – это занятие для психов. Не стоит уподобляться им.

Рядом Карюха прыснула громким коротким смехом.

– Философ сказал, – назидательно лилось изо рта горожанина, – кто бьется головой о стену – за стеной натыкается на кошмары.

– Кажется, мы уже находимся за этой стеной, – вздохнула Карюха, сердито посмотрела на горожанина, потом – на Катюху и снова потянула за локоть. – У меня, похоже, начинаются кошмары, – нетерпеливо переступила ногами. – От этого типа мы вряд ли чего добьемся. Он явно с придурью. Метет языком как метлой. Они тут все одним миром мазаные. Не могу сообразить, как между собой разбираются, – взгляд в сторону горожанина неприязненный. – Топайте, дядечка, дальше пятками вперед, морочьте головы другим.

Горожанин безразлично качнул затылком и, опираясь на трость, задом зашагал прочь. Раппопет лениво опустил стекло:

– Ну, что, съели? И где же все-таки обещанное кафе? То-то же. Не говори «ам», пока не заглотнул крючок.

И все-таки перевернутое кафе они нашли. Было крупно выписано сбоку двери: «сажУ ефак». Припарковались возле, некоторое время приглядывались, раздумывая, стоит ли испытывать судьбу в кафе с таким названием. Но выбора не было, кроме того, от голода подводило животы.

Деревянная дверь, выкрашенная в индиговый цвет, находилась посреди перевернутой коньковой крыши, покрытой шиферным металлом. Друзья подошли, дверь перед ними вдруг превратилась в огромный рот, губы раскрылись, вытянулись вперед, и рот вдохнул в себя воздух. Мощная струя подхватила людей и мгновенно втянула внутрь. Друзья кубарем влетели в узкую глотку, и губы закрылись. Глотка оказалась коридорчиком, из которого к проему в потолке вел лестничный марш с хромированными металлическими перилами и ступенями в красной плитке. Над лестничным маршем крепился яркий небольшой светильник, который неплохо освещал все пространство.

Люди вскочили на ноги, осмотрелись, приводя себя в порядок, и с опаской стали всходить по лестнице. Помещение кафе наверху было солнечным, с мраморного оттенка плиткой на полу. Яркая раскраска стен поднимала настроение, что совсем не вязалось с названием кафе. Справа винный бар, за стойкой которого, лениво покачиваясь, разливал вино долговязый бармен с золотой цепочкой на тонкой шее, в кремовой рубахе и какой-то нелепой кремовой шапочке. Открытые по острые локти худые руки не создавали лишних движений. Возле стойки переминались два невысоких, стройных официанта, цепко наблюдая за столиками, чтобы вовремя крутнуться и подать новое блюдо, либо убрать освободившуюся посуду. Столики, расставленные в шахматном порядке, располагались в центре. Стоял шум от голосов посетителей. Музыкальные колонки издавали квакающие звуки, которые назывались музыкой. Все было обыкновенно, как в любом нормальном кафе. Однако появление Катюхи и ее друзей вызвало ненормальное оживление, после которого наступила полная тишина, даже музыкальное кваканье перешло на монотонное завывание. Головы, как по команде, повернулись в их сторону. Взгляды пытливые и вместе с тем настороженные.

Друзья разместились за двумя столиками: девушки сели отдельно от парней. Тут же возле столиков выросли официанты, как оловянные солдатики. Оба одинакового роста, в черных отутюженных брюках, белых рубахах с коротким рукавом. Как братья-близнецы. Предупредительно поправили столовые приборы, улыбаясь и подобострастно заглядывая в глаза новым посетителям. Особенно лез из кожи официант около девушек, шнырял задом от одной к другой, буквально сдувал с них пылинки. При этом не казался навязчивым, скорее такая молчаливая обходительность удивляла и нравилась. Улыбка на лице официанта излучала радость, словно для него не было большего счастья, чем увидеть этих красавиц. Непривычно было лишь то, что, находясь рядом с Катюхой, он улыбался Карюхе, а возле Карюхи он поедал глазами Катюху.

Раздосадованные предыдущими неудачами и ожидавшие здесь встретить такое же непонимание, девушки быстро сбросили напряжение и заглянули в меню. Но вычитывать текст наоборот было утомительно, и Катюха, отложив меню, попросила наугад, не очень мудрствуя:

– Салат из любых овощей, бифштекс или котлетку с картофельным гарниром, кофе и хлеб.

Официант выдернул из кармана рубашки узкий блокнотик с авторучкой, стремительно записал, развернулся и задом шагнул к Карюхе. Та заказала то же самое, глядя ему в спину. Официант опять крутнулся и, пока пятился к стойке бара, неотрывно смотрел на девушек, улыбаясь во все лицо обеим.

Около второго столика было примерно то же самое, с той лишь разницей, что улыбка официанта была более официальная.

Остальные посетители с любопытством хранили молчание: то на короткое время отводили взгляды, обращая глаза к блюдам, то опять пристально рассматривали ребят.

Ванька усмехался про себя, ну, что за дикость такая, что в нем может быть интересного, таращатся во все глаза, как на новые ворота, настроить бы им козу, чтобы уткнули в блюда свои носы. Это ему следовало таращиться на них, удивляться их перевернутости.

Официанты обслужили быстро. Поставили тарелки с блюдами и вернулись к стойке бара.

У парней глаза полезли на лоб, когда глянули на кушанья. Катюха подавилась собственной слюной, Карюха поперхнулась и закашлялась. Мгновенно рядом очутился официант и заботливо стукнул по спине. Девушка закипела, оттолкнула:

– Ты чего притащил, чокнулся совсем, что ли? Издеваешься надо мной? Разве я такое заказывала?

На одном блюде – кость без мяса, на другом – ботва картофеля с листьями одуванчика, затем – стакан воды и горстка овса.

– Жуй сам все это, черт улыбчивый! – вскинулась Карюха, и внешний лоск слетел одним махом. – Подавиться бы тебе собачатиной, ненормальный! Это не мой заказ. Посмотри, что ты записывал в своем блокноте? – кинула взгляд на приятелей. – За кого они нас принимают, за собак или жвачных животных? За это я могу глаза выцарапать! – и официанту. – Ты чего шары на меня выкатил? Кто тебя тут официантом держит? Ты сам-то пробовал жевать такую дрянь?

Вскочив с мест, Андрюха и Володька угрожающе надвинулись на официанта. Катюха схватила Карюху за руку, стараясь охладить пыл. Катюхе самой было чертовски не по себе, но не доводить же дело до драки – легко остаться голодными, так и не постигнув происходящее до конца. Впрочем, обстоятельства, кажется, складывались однозначно: они не понимали, что происходит вокруг них, а окружающие аналогично не понимали их, хоть и разговаривали все одними словами. Но окружающие были жителями этого города, а они свалились им на головы и пытались соваться со своим уставом в чужой монастырь. Вряд ли из этого могло получиться что-то хорошее. У Раппопета и Лугатика уже был незавидный опыт, повторять его не было смысла. Надо всем успокоиться и взять себя в руки. Малкин тоже сообразил, что следует быть умнее, горячностью делу не поможешь. Резким рывком посадил Раппопета на стул, чего тот никак не ждал и от этого опешил больше, чем от голой кости на тарелке. Глянул на Малкина и по глазам того уловил, что выглядит сейчас таким же придурком, каким представлял официанта. Поерзал на стуле и выпил до дна воду из стакана. Лугатик, оказавшись в одиночестве, потоптался на месте, покрутил головой, одному было глупо петушиться, даже для Карюхи хорохориться не стоило, потому что предусмотреть и предсказать явно ничего невозможно. Вокруг образовался какой-то вакуум, вырваться из которого не удавалось. Но голодным оставаться тоже не хотелось. И Лугатик следом за Раппопетом ткнулся задом в сидение стула. Малкин прикинул, что так будет лучше, чем оказаться выброшенными из кафе. Хорошо, если только выброшенными, а то ведь все посетители разом привстали, отложили столовые приборы, вперив в Раппопета и Лугатика взгляды, и в глазах горожан Малкин не заметил радушия.

Отдышались. Угомонились. После этого Катюха поскребла ножом по кости и заговорила с официантом мирным голосом:

– Такое только собаки любят глодать. Я не умею этого делать.

Официант опять стал улыбаться, сейчас эта улыбка показалась Катюхе противной, но в ответ тоже сгримасничала. Кивком указала на другие столики с вкусно пахнувшей едой перед горожанами:

– Принеси нормальной еды, как у них. Как она у вас называется? Ответь, когда к тебе девушка обращается.

Официант выгнул спину, наклонился к ее уху, и поплыл голос, похожий на негромкое мурлыканье:

– Некоторые думают, что солнце светит всем, – было нечто заговорщическое в его позе, и Катюха оторопела, затем у нее с языка чуть не сорвалось, что и она так думает, но вовремя спохватилась и промолчала, а он продолжил. – Это неправда, это неправда. Ночью оно никому не светит, – посмотрел торжествующе, как будто выиграл в рулетку.

Его утверждение было нелепым, как и все, происходящее с ними, но Катюха не собиралась спорить, за рубаху притянула официанта к себе и задышала в лицо:

– По поводу ночи я с тобой не спорю, но ведь сейчас не ночь. Поэтому как насчет еды? Мы изрядно проголодались. Ты ведь не можешь девушек оставить голодными. С твоей стороны это было бы неуважительно и не по-джентльменски.

Официант засуетился, подхватил под локоть Катюху. Она, не понимая, чего он хочет, подалась за ним. Он, пятясь, потащил ее к другому столику, за которым сидели двое мужчин в просторных тонких рубашках с коротким рукавом. Один, с вислыми усами, в бежевой рубахе. Другой, безусый, – в розовой. Смачно уплетали пищу, причмокивая и прихлебывая. Ладони крупные, пальцы толстые, на пальцах кольца. Тот, что был с вислыми усами, отправляя пищу в рот, то и дело салфеткой вытирал усы и губы. Безусый тоже часто хватался за салфетку, но в основном промокал ею испарину на лбу и подбородке. У обоих были тщательно прилизаны волосы, у безусого – широкий пробор слева, усатый без пробора, но с эллипсовидной проплешиной на затылке. Официант усадил девушку на свободное место и, ничего не говоря, отдалился. Мужчины тут же прекратили жевать, не церемонясь, внимательно окинули взглядами Катюху, живо поднялись, задом приблизились к ней, осматривая со спины:

– Перевернуто? – спросил у безусого усатый. – Работа ветеринарам.

– Перевернуто, – подтвердил безусый. – Из рук вон.

– А солнце не светит тем, кто смотрит на него, – заключил усач.

Молчком Катюха ждала, что будет дальше. Вступать в разговор не спешила, хотела понять, почему попала за этот столик, и что означал весь этот диалог? И вдруг в сознании смутно прорезалось: солнце слепит тех, кто смотрит на него. Тем не менее не понимала, как это могло относиться к ней. А диалог продолжался:

– Любопытно, – сказал усатый горожанин. – Но попробовать можно.

– Безнадежно, – ответил безусый. – Риск. Сильный запах. Опасно.

Напрягшись и пытаясь уловить смысл в диалоге, девушка терпеливо молчала не двигаясь. Наконец, мужчины вернулись на прежние места, заскрипели деревянными стульями и дружно придвинули ей свои объедки. Стали смотреть, как мартовские коты, девушке в глаза. Катюху покоробило. Значит, официант именно для этого пересадил за другой столик, накормить объедками. Но ведь не за спасибо же, наверно, собираются накормить, не просто так осматривали спереди и сзади, обсуждали что-то. Однако предлагать объедки, это уже слишком, жевать их, значило бы, потерять уважение к себе, нет, уж лучше убраться отсюда голодной, чем есть все это. Наверно, пришла пора уматывать хоть к черту на кулички из непонятного города от таких кретинов. А мужчины придвинули тарелки еще ближе и смотрели с прежним жадным любопытством. Она отрицательно покрутила головой. Но в ответ тут же тарелки придвинули к самому краю столика. Тогда Катюха решительно отодвинулась от столика и брезгливо сморщилась. Усатый глянул на безусого, отметил утвердительно:

– Перевернуто. Скоро рак на горе перестанет свистеть.

– Перестанет, перестанет, – поддержал безусый. – Но не боятся те, кому страшно.

Катюха усмехнулась:

– Вы сначала найдите ту гору и того рака, и заставьте его свистнуть, умники. А я со стороны посмотрю.

– Философ сказал: не думай, что ты выбрал место, это место выбрало тебя. Лишь собачье место там, где никому нет места! — отрезал усатый и скривил лицо. – Ветеринарная служба лечит собак от жизни, лечит от жизни, лечит от жизни.

Можно было попытаться опровергнуть услышанное, как некий бред сивой кобылы, вместе с тем мозг сверлила мысль, что все далеко не так, ведь эти двое хорошо понимали друг друга, стало быть, их логика просто не доходила до ее сознания. Черт бы их всех побрал! И зачем она тут находится? Принесла же неладная поутру Раппопета. Взбаламутил. Какого рожна после непроглядной тьмы она повернула машину в другую сторону от дома, словно какая-то сила потащила не в том направлении. Объяснить невозможно.

В то же самое время с Карюхой официант проделал аналогичное действо. Препроводил за другой столик и усадил рядом с двумя мужчинами в черных футболках, седым и чубастым. У седого горожанина слегка вились волосы, и речь была картавая. Чубастому явно надоедал длинный чуб, то и дело сползал на глаза, и горожанин рукой резко откидывал волосы набок. Карюха не сопротивлялась, следуя примеру Катюхи. За столиком стало происходить подобное, разница была в том, что диалог между седым и чубастым отличался другим набором слов и фраз, но смысл точно так же был непостижимым. Седой был старше возрастом, вел себя уравновешено и смотрел на Карюху с усталой жалостью, указательный палец на правой руке был травмирован, искривлен, и седой привычно зажимал его другими пальцами, пряча от посторонних глаз. Чубастый вел себя нервозно, размахивал руками, голос изредка срывался на фальцет. В его руках вилка с ножом мелькали перед глазами так быстро, как в цирке летали предметы в руках жонглера. Карюхе казалось, что он спорил с седым, и что они двое с трудом находили общий язык. Она, как и Катюха, не приняла объедков пищи. Но когда перед нею положили красное яблоко из вазы, стоявшей на столе, взяла его, повертела в руках, словно сомневаясь, что оно настоящее. Надкусила, чем сразу вызвала радостное оживление среди мужчин. Между седым и чубастым вдруг наступило единение. Они заулыбались с удовольствием и заговорили в унисон, показывая на яблоко. Карюхе, правда, есть его не очень хотелось, с радостью пожевала бы что-нибудь посущественнее, к тому же у других ее спутников маковой росинки во рту не было. Потому девушка вздохнула и отложила фрукт в сторону. А седой привстал и напористо заговорил:

– Философ сказал: если бы не было Евы, не было бы яблока. Но не всякое яблоко найдет Еву.

– Яблоко без Евы, как Ева без яблока, – дополнил чубастый.

– Что вы несете? – нетерпеливо вклинилась Карюха. – Будьте джентльменами, не жмотничайте. Угостите девушку приличным обедом. Или слабо́, жалко лишнюю копейку потратить? Не бойтесь, не объем. Ну, чего пялитесь, закажите, говорю, еду, какую сами только что лопали. Филе куриное уплетали, а мне яблоко суете. Ева жировала в раю, у нее все там было, от скуки яблоко на зуб попробовала. Так жить можно, я бы тоже иначе на него смотрела, если б оно было на десерт. Но вот чтобы яблоко было на первое, на второе, на третье и на десерт, это меня не устраивает. Понятно, скопидомы?

– Перевернуто! – воскликнул седой и радостно потер ладони.

– Ветеринары не упустят, – произнес чубастый и снова настойчиво придвинул к Карюхе фрукт.

Она упрямо отодвинула:

– Не навязывай мне это яблоко, я могу разозлиться. От твоего фрукта только сильнее аппетит нагуляешь. Если бы к нему ты прибавил жаркое, картошечку и хлебушек, тогда другое дело, тогда можно было бы и с яблока начать. Я бы даже слова тебе не сказала. А пока что меня воротит от слащавых лиц официантов и твоей жадности. Нормально накормить людей не способны. А, может, эти чудаки думают, что нам нечем заплатить? Успокой, пусть не опасаются, деньги у нас водятся, расплатимся.

– Не бухти, Карюха, – раздался голос Лугатика, – жуй яблоко, пока дает, не выступай, а то сам смолотит. Как знать, вдруг после яблока жаркое предложит? Ты как будто понравилась ему.

Седой расплылся в улыбке. Оглянулся вокруг, вскочил, схватил фрукт, наклонился через стол, близко поднес к лицу Карюхи. Та минуту раздумывала, было что-то ненормальное в этой обстановке, унизительное и противное. Все же взяла яблоко, повертела в руке, оно заиграло на солнце, точно само просилось в рот, и решительно начала грызть. А в душе появилась соленая злость на себя и на все вокруг. Съела быстро, чем вызвала явное удовлетворение седого и чубастого.

– В карманах дыры, – выпалил чубастый и провел взглядом по горожанам.

Те в ответ закивали, притихли, напряглись. В кафе сидели разновозрастные местные жители, мужчины и женщины, в разных одеждах, с разными лицами и прическами, но выражение лиц, когда они смотрели на Карюху, было идентичным, как будто размножено под копирку. Карюха, да и все ее спутники насторожились, пытаясь разгадать суть происходящего. Но суть не постигалась, было лишь ясно, что приняли их в этом кафе – хуже не придумаешь, и ждать лучшего вряд ли приходится. У Малкина почему-то возникла мысль, что не стоило Карюхе грызть яблоко, мысль мимолетная, но досадная. Вслух Ванька ее не произнес, что толку после драки кулаками махать. Однако Раппопет насупил брови:

– О чем они? – спросил. – В чьих карманах дыры, при чем здесь карманы с дырами? Не нравится мне это представление, чего они добиваются? – пожал плечами и умолк, ответов пока не было, и не было смысла задавать вопросы.

Заметили, как бармен поднял трубку телефона, выполненного в стиле старых моделей, и крякнул:

– Ветеринарная служба? Слышите, громко лают собаки? В карманах дыры!

После этого у Малкина появилось паршивое предчувствие. Он негромко пробормотал, что кормежку они явно не получат, надо сматывать удочки. Друзья раздраженно согласились. Лучше убраться отсюда, пока не угодили в новую неприятность. Хотя животы подтянуло. В воздухе парили аппетитные запахи, оторваться тяжело. Но придется уматывать несолоно хлебавши. Разгромить бы это дьявольское кафе вместе с его посетителями, да неизвестно, куда кривая выведет. Странный город, странные нравы. Появилось ощущение, что их путь проложен по геликону, карабкаются куда-то, но того и гляди могут сорваться вниз и войти в штопор. За стойкой сусликом вытянулся бармен, моргая мутными глазами и прижимая острые худые локти к бокам. Его тонкие, как папиросная бумага, щеки втянулись и стали еще тоньше. За соседним столом пискнул и затих женский голос, но никто не повернул голову на этот звук. Катюха поднялась со стула первой. Карюха глянула с неприязнью на горожан в черных футболках:

– Ждете, что буду благодарить за яблоко? – усмехнулась и с шумом отодвинула стул. – Не дождетесь!

Седой и чубастый не противились, молчали, равнодушно смотрели сквозь нее, как будто Карюхи за столом уже не было.

Первым направившись к выходу, Раппопет не успел приблизиться к лестничному проему, как из него, спиной вперед, пулей вылетел полицейский, и таким же порядком, как черти из табакерки, выпрыгнули шесть крупных парней в белых халатах. В голове у Андрюхи промелькнуло, что, видимо, их здесь называли ветеринарами. Полицейский с погонами лейтенанта подступил к Раппопету, повернулся грудью и осмотрел. Андрюха увидал серьезное неулыбчивое лицо, неприветливое и даже враждебное, с глазами, похожими на мыльные пузыри. Брови сошлись у переносицы, и раздался трескучий голос:

– Зашухарила Мурка.

Вся эта картина с полицейским и ветеринарами вызвала у Раппопета неприятные чувства. Кажется, припрыгали верзилы по их души. И хотя, по мнению Андрюхи, ничего противозаконного никто из приятелей не совершил, но что-то стало нудно разъедать изнутри.

– Слушай, лейтенант, у меня вот уже где все эти загадки, – Андрюха ребром руки отчаянно стукнул себя по шее. – Ты хоть растолкуй по-человечески, куда мы попали?

Полицейский в ответ как-то странно замычал, пробежал руками по карманам формы и жестко ткнул Раппопета коротким тупым пальцем в грудь:

– Ножички по ребрышкам.

– Что? – не понял Андрюха. – Ты чего, лейтенант, какие ножички? – подмышками вдруг жарко запотело, показалось, что в воздухе потянуло паленым, уж не хочет ли этот полицейский навесить на них мокрое дело. Раппопет обратил внимание, как горожане навострили уши, будто получали удовлетворение от того, что происходило. Обрадовались, ненормальные. Андрюха напрягся. – Не выйдет, лейтенант, у нас с полицией никогда никаких проблем не было. Мы ножичками не балуемся, мозги еще не атрофировались. В вашем городе мы люди новые, недавно тут очутились, ни с кем не знакомы и никому вреда не сделали. Поэтому ищи среди своих! – Андрюха показал на горожан за столиками.

Но полицейский даже ухом не повел в сторону завсегдатаев кафе, однако пронизал приятелей внимательным взглядом.

– Геморрой – скверная штука, – недобро заметил он после некоторой мрачноватой паузы.

Это утверждение, хоть и высказано было в мрачной форме, Раппопета несколько расслабило и чуть рассмешило:

– У тебя, что ли? – усмехнулся прищурившись. – Или у всех сразу? – кажется, с этим полицейским тоже не соскучишься. Андрюха на шаг отступил. – Ты, случайно, не такой же психопат, как все в этом городе? – парень, впрочем, уже не очень сомневался в обратном.

– Чтобы защититься от собаки – убей ее! – крикнул полицейский, вскипая раздражением. – Собачий лай не заглушит пения петуха.

Ну, пошла писать губерния, поморщился Андрюха. По большому счету ему было наплевать, верил ли полицейский в то, что говорил, или просто пургу гнал, напускал туману, так сказать, огорошивал, чтобы оказать психологическое давление. В том и в другом случае Раппопет приготовился дать отпор. Одного не понимал, с какой целью устраивался цирк. В этом городе как бы все ломали комедию, и полицейский, по всему видно, не был исключением.

– Послушай, лейтенант, что тебе от нас надо? – спросил, сжимая кулаки. – Мы никого не трогаем. Зачем привел бугаев в белых халатах? Чего вы все хотите?

Ветеринары окружили плотным кольцом Карюху и, стоило ей оказать сопротивление, скрутили и потащили вниз. Раппопет рывком отодвинул полицейского и вместе с остальными кинулся на выручку, но трое в белых халатах у проема преградили дорогу. Полицейский неожиданно выхватил пистолет и заорал во всю мощь легких:

– Сюрприз, сюрприз! – и грохнул предупредительный выстрел в потолок.

Размахивая стволом, помог ветеринарам оттеснить спутников Карюхи к стене, отступил, когда приятели угомонились. Но стоило ему скрыться в проеме, как Раппопет кинулся вниз. Выбежал на улицу, увидал, как отбивавшуюся девушку втолкнули в санитарную машину, и та задом покатила от кафе. Друзья стали преследовать ее, нарушая все здешние дорожные правила. Карюха в санитарной машине вовсю бушевала, пока здоровяки-ветеринары мощными волосатыми руками не придавили к стенке и не сделали укол в бедро. Она сникла и потеряла сознание. Санитарная машина подъехала со двора к перевернутому разукрашенному зданию с решетками на окнах. Вплотную к высокому, выложенному рифленой плиткой крыльцу. Распахнулась выступающая из кровли крыши металлическая дверь, выкрашенная в белый с глянцевым блеском цвет. Одним махом обездвиженное тело Карюхи внесли внутрь. И машина отъехала. Спутники девушки из «Жигулей» метнулись к двери, но та захлопнулась перед носом. Стали кулаками настойчиво по ней колотить, сотрясая и грохотом наполняя двор. Гулкий звук металла стоял в ушах. Глухой щелчок засова прервал стук, петли заскрипели железным хрипом, точно выражали недовольство, что их вырвали из состояния неподвижности. В образовавшуюся узкую щель высунулась знакомая физиономия полицейского. Свирепо глянула на Катюху и прожевала:

– Собачья кровь пахнет псиной.

– Отпустите Карюху! – крикнула, будто плюнула в физиономию. – По какому праву схватили ее? – оглянулась на ребят и вцепилась полицейскому в рубаху. – Думаешь, напялил форму, и все тебе позволено?

– Вот, вот, был бы ты без нее, козел, мы б тебе вмиг мозги прочистили! – пробурчал Лугатик, но с места не двинулся. После недавнего нокаута на улице он не испытывал желания еще раз ударить лицом в грязь. Но хорохориться из-за спин приятелей – дело беспроигрышное.

Полицейский набычился, хмыкнул, оттолкнул Катюху и упер ствол ей в живот. Но в нее словно дьявол вселился: лицо загорелось, глаза блеснули, как у дикой кошки. Завизжала и дергала, дергала, дергала рубаху полицейского, не обращая внимания на пистолет. Лицо полицейского налилось звериной яростью, Малкин почувствовал реальную опасность, подумал, у этого не заржавеет, этот, не раздумывая, пальнет в девушку из ствола, ему, похоже, все равно куда и в кого стрелять. Двумя руками обхватил Катюху сзади и с усилием оттащил от двери, бегло бросил остальным:

– Осторожно, парни, у него хватит в башке киселя нажать на курок.

– Ну, погоди, недоумок, – сплюнул Раппопет, хмуро отодвинулся в сторону, наступил на ноги Лугатику. – Это не конец! Мы вырвем у тебя Карюху.

Отступили. Надо было все обдумать, найти решение, как действовать дальше. Напором не получилось, следовало включить мозги. Все сложно уже потому, что непонятно. Схватили Карюху, не тронули их, и они оказались беспомощными в этой истории. Вопрос «почему?» повис без ответа. Выходит, настоящими тупицами в этом городе оказались не горожане, а они. Полезли в воду, не зная броду. Осторожно убрались в машину. Полицейский спрятал пистолет, сердито осклабился, удовлетворенный, что сломил сопротивление, и, пятясь, прикрыл дверь. Разнеслось железное уханье, скрежет, снова изнутри шумно брякнул засов, и – тишина. Раппопет выругался, выплескивая злость и бессилие, и затих, не находя других слов. В машине наступило гнетущее молчание. Никто не хотел обнаруживать свою растерянность и слабость.