Текст книги "Осенний карнавал смерти – 2"

– Ну что вы так нервничаете, – сказал контролёр. – Давайте я вам помогу. – И он, подхватив тёткины вещи, пошёл по проходу.

Тётка потерянно поплелась следом.

– Брала я… брала… – обращала она зарёванное лицо к пассажирам. Все молча отворачивались.

«Что за хрень?» – не понимает Сладкосолев. Отдать что ли бабе её билет? Ишь как убивается… Кроме Егоровой соседки контролёры выявили ещё трёх безбилетников: двух девочек-близняшек и глубокого старика. Вывели они их из вагона в чисто поле, поставили в ряд и… расстреляли.

Электричка, дав короткий гудок, снова тронулась. Напряжение в вагоне схлынуло. Все разом заговорили… Один только Егор сидит, как будто язык проглотил. Весь ошарашенный и огорошенный.

Не́чего и говорить, что в Сонково Сладкосолев первым делом напобирался Христа ради на автобусный билет и только после этого поехал в Хлевное. За грязными окнами автобуса потянулись родные места. Егор как-то враз и успокоился. А к родному дому подходил, предвкушая, как он уткнётся носом в мягкие Нюрины груди… Открыл Сладкосолев дверь, вошёл – глядь! – а на лавке сидит безобразная старуха с чёрным котом на коленях… С тем самым…

Подняла старуха морщинистое лицо на Егора да как заорёт проваленным ртом:

– Сатана! Сатана! Сатана! Сгинь! Сгинь! Сгинь!..

Егора как живым кипятком ошпарило. Это была его Нюра!

Тут какие-то люди набежали, скрутили Сладкосолеву руки, посадили в погреб… Потом приехал милицейский фургон с зарешеченным окошком, и два милиционера-карлика повезли Егора в Сонково, в тюрьму.

Обвинили Сладкосолева сразу по трём статьям. Первая: каннибализм. Будто бы Егор сорок лет назад гражданина Шульца убил и съел. Вторая статья: измена Родине. Будто бы, когда подсудимый Сладкосолев на целине в Казахстане работал, его завербовала казахская разведка. И третья статья: воровство. Будто бы бычок Степан, которого Егор на базаре продал, – краденый.

Суд состоялся накануне праздника Тихвинской иконы Божией Матери. Сладкосолева усадили на скамью подсудимых, в клетку, как особо опасного преступника.

– Прошу встать! – визгливо выкрикнула тётка-секретарь. – Суд идёт!

Председательствовал на суде опять же карлик, а по сторонам от него сидели две бабы-прихлебательницы, ну то есть заседательницы.

Не успел суд прийти, как тут же удалился на совещание. После чего карлик-судья зачитал приговор.

Приговорили гражданина Сладкосолева, ранее не судимого, к разрыву.

Что это такое, Егору после суда объяснил словоохотливый адвокат:

– Разрыв, Егор Тимофеевич, самый распространённый вид казни на Руси, получивший второе рождение в наши дни. Разрыв не требует больших материальных затрат, как, например, электрический стул. Преступника привязывают к двум согнутым деревьям и отпускают. Деревья разгибаются – разрывая казнимого… – Видя, что Сладкосолев побледнел, адвокат поспешно добавил: – Не волнуйтесь, Егор Тимофеевич, я уже подал прошение в Верховный суд; так что, возможно, разрыв вам заменят четвертованием. Надейтесь.

– Спасибо, – пролепетал бедный Егор. – Буду надеяться.

А в конце осени, сразу после Михайлова дня, открылась дверь камеры смертников и вывели Сладкосолева в тюремный двор, где две белоствольные берёзки-красавицы были специально одна подле другой посажены. А далее – всё, как адвокат описывал: приклонили берёзки к земле, привязали Егора за ноги: одну ногу к верхушке одной берёзоньке, вторую – к верхушке другой. Да и отпустили под аплодисменты зрителей.

И душа Сладкосолева улетела на небо.

Сказывали после, что в тюрьме Егор усердно Богу молился. Просил послать ему Ангелов Небесных для спасения. Но… Не каждая молитва доходит до Господа.

И ещё сказывали, что, когда Егоровы останки в яму закапывали, невесть откуда взялся чёрный кот с подпалинами. И в эту яму спрыгнул. И как его оттуда ни выманивали, не вылез. Так мёртвого Сладкосолева с живым котом и схоронили.

Экспресс «Забвение»

 
                                           1
 

Фанни Боровская, крашеная блондинка лет тридцати, была, что называется – на любителя. Бледное лицо, выразительные глаза и яркие, словно кровью вымазанные губы.

Её муж до своей преждевременной кончины работал коммерческим директором в какой-то сомнительной фирме, которая занималась перекраской автомобилей. Собственно говоря, он не умер в прямом значении этого слова; Фанни его пристрелила.

В последнее время он действовал ей на нервы. Так, например, придя с работы, муж сразу становился на четвереньки и вёл себя, как собака. Бегал с весёлым лаем по комнатам, ел из миски (причём требовал, чтобы миска обязательно стояла рядом с мусорным ведром), приносил Фанни тапочки в зубах, обожал, когда она его чесала за ушком… И всё это, в принципе, было бы вполне терпимо; мало ли у кого какие причуды?.. Но всему же есть предел.

В один прекрасный день муж наотрез отказался разговаривать, а только тявкал и скулил. А когда Фанни попыталась заставить его сказать хотя бы одно человеческое слово, он злобно укусил её.

Фанни, недолго думая, достала из ящика пятизарядный револьвер старого образца и всадила в взбесившегося мужа все пять пуль… Ей без труда удалось убедить молоденького следователя, что это была месть мужниных конкурентов.

…Фанни сидела в темноте. Фанни любила темноту. В темноте она чувствовала себя более защищённо, чем при искусственном и уж тем более – естественном освещении.

Схватив фляжку с коньяком, Фанни надолго присосалась к горлышку. На неё напал безудержный смех, когда она вспомнила покойного мужа-пса. «Ш-ш-ш… – сказала она себе. – Они могут услышать. Они уже близко».

Ещё чуть понежившись на диванчике, Фанни вскочила и понеслась на кухню. Здесь она опустилась на четвереньки перед чистой эмалированной миской с молоком (грязную миску мужа Фанни давно выкинула на помойку) и, высунув розовый язычок, начала жадно лакать. Молоко скисло, и Фанни испытывала от этого странную смесь наслаждения и отвращения.

Напившись молока, она запрыгнула на широкий подоконник, а после выпрыгнула в заблаговременно открытое окно… И так – прыг-прыг-прыг – допрыгала до крыши.

Оказавшись на крыше, Фанни сладко потянулась. Вот этот момент перехода она любила больше всего. Острое ощущение полноты жизни охватило её от кончиков ушей до кончика хвоста… Да! Фанни была кошкой!.. Она ещё и потому пристрелила мужа (и это было главное!), что он не просто прикидывался собакой, но по сути своей был собака. Фанни же, как всякая нормальная кошка, люто ненавидела собак.

…Под утро Фанни вернулась домой. Усталая, голодная и счастливая. Вполне удовлетворившая свою похоть. Она залезла в ванну и долго лежала в тёплой воде, не шевелясь и закрыв глаза. Наслаждаясь…

Когда Фанни вошла в спальню, ей вдруг показалось, что наступила новогодняя ночь. Непонятное сияние озаряло комнату. Словно бы от разноцветных лампочек, горящих на ёлке. Фанни охватил дикий восторг. Раскинув руки, она закружилась. Но тут же остановилась. «Ш-ш-ш… – сказала она себе. – Они уже здесь».

 
                                           2
 

Жизнь – временное явление, потому что даётся нам на время. Её надо просто переждать, как пережидают дождь или снег…

Вот Макаров и пережидал.

В общем, когда в соседней квартире Фанни уснула, Макаров – наоборот – проснулся. И сразу же задел локтем будильник, стоящий на прикроватной тумбочке. Часы упали на пол. Тиканье прекратилось. На улице завыла собака. «Сегодня непременно кто-нибудь умрёт, – подумал Макаров. – Может быть, даже я». Он встал с кровати и пошёл в ванную ополоснуть лицо. «Время остановилось, – сказал он своему отражению в зеркале. – Время дало трещину».

В городе было ещё пять зеркал, в которые Макаров более-менее регулярно смотрелся. Два из них он любил; два других нет. А одно – пятое – просто-таки ненавидел. Это зеркало находилось в туалете пивнухи, в которую Макаров частенько захаживал. Из-за своей неумеренной любви к пиву ему никак не удавалось избежать неприятного зрелища. Каждый раз, заскакивая в туалет, он обязательно натыкался на своё отражение…

Макаров вернулся в комнату. Будильник валялся на полу. А с иконы, висевшей в углу и изображавшей святого Серафима, нагло ухмылялась голая девица. «Плохо день начинается, – с тоской подумал Макаров. – Ох, плохо…» Его вновь охватило предчувствие близкой смерти. Он взял трубку и набрал номер автоответчика времени. В трубке стояла кладбищенская тишина.

Включив компьютер, Макаров забарабанил по клавиатуре. «Время дало трещину, – печатал Макаров. – И в эту трещину полезли всякие гады и твари. Извиваясь, раздирая до крови жирные бока, хватаясь за острые края…» Перестав печатать, Макаров резко отодвинул клавиатуру. Так резко, что та полетела на пол.

Затем Макаров оделся и вышел из дома.

«Вот это – моё, – думал он, бредя по грязным улицам. – Мерзкий дождь, разворошенные помойки, хмурые лица прохожих…» Впрочем, возможно, всё это лишь аберрация зрения. И на самом деле светит солнце, помоек нет и в помине, а все прохожие радостно улыбаются… «Не дай Бог, – подумал Макаров. – Мне этого не надо. Мне хорошо, когда – вот так».

Пивнуха была ещё закрыта, и Макаров решил сходить в кино. Свет в зале погас. На экране замелькали кадры погонь и перестрелок. А в душе у Макарова нарастала тревога. «Что ж такое получается? – думал он. – Время остановилось, и они полезли…» Но, похоже, кроме Макарова никто этого не заметил… Заба-а-вно. Время треснуло, как старая чашка, а все продолжают жить, словно ничего не произошло.

Макаров глянул на светящийся циферблат. Да, время стои́т. А эти упорно продолжают лезть. Режут в кровь скрюченные пальцы… Интересно, какого цвета у них кровь?.. Жёлтая?.. Или, может, зелёная?.. Макаров, не досмотрев фильм, вышел на улицу.

Вышел и – остолбенел!

Вместо милой сердцу пивнухи его глазам явилось шикарное заведение с витринами. На одной витрине красовалась смазливая девица; с другой – скалились породистые псы…

Дверь сама собой открылась, как бы приглашая Макарова войти. И он вошёл.

 
                                             3
 

Внутри всё мигало, сверкало и переливалось.

Зеркальные плитки пола. Зеркальная стойка бара. Блестящие шары под потолком… Там и сям стояли столики с розовыми ночничками… Словом, всё было как положено.

Вот только… дверь в посудомойку приоткрыта, и лысый карлик с придурошной ухмылкой орудует у раковины с грязной посудой; вот только барменша… как бы это сказать… гермафродитка; вот только грустная девушка в бледно-голубом платье, сидящая на краю эстрады, уж больно смахивает на утопленницу… А так… так всё нормально.

Макаров огляделся. Десятки зеркал враждебно смотрели на него пустыми глазницами. Ни в одном из них он не отражался.

«Начинается», – подумал Макаров.

К нему через весь зал суетливо подбежал распорядитель.

– Добро пожаловать, гость дорогой, – оскалился он в неприятной улыбке.

Макаров взглянул на его руки. Обе ладони распорядителя были в свежих порезах.

На эстраде появился здоровенный саксофонист с удивительно уродливой физиономией. Одни рыбьи глаза чего стоили. Он стал выдавать на своём саксе хриплые прерывистые звуки. Девушка-утопленница тотчас забралась на сцену и начала извиваться в медленном танце.

Распорядитель повёл Макарова в самый отдалённый угол зала.

– Вы знаете, как называется наше заведение? – полуобернувшись, спросил он.

«Знаю, – мысленно ответил Макаров. – „Ловушка“».

– Что будем пить? – деловито осведомился распорядитель, усадив Макарова за столик.

– Кровь, – сказал Макаров.

– Простите? – не понял распорядитель.

– У вас кровь на подбородке, – показал Макаров пальцем на свой подбородок.

– Порезался, – пробормотал распорядитель и молниеносно слизнул зелёную капельку длинным языком. – Так что вам принести?..

– Пиво, – сказал Макаров.

Из посудомойки выглянул лысый карлик. Он зорко оглядел зал. Увидев Макарова, карлик направился к нему.

– Привет, Вилли, – сказал он писклявым голосом. – Как поживаешь, приятель?

– Я не Вилли, – ответил Макаров, морщась. От писка карлика у него фонило в ушах.

Зал быстро заполнился. Свободных столиков уже не осталось. Справа от карлика села молодая женщина с бледным лицом и яркими, словно кровью вымазанными губами.

«Типично вампирическая внешность», – подумал Макаров.

– Здравствуйте, – сказала она, мельком взглянув на Макарова.

– Вы меня узнали? – оживился Макаров.

– Конечно, – кивнула женщина. – Мы же с вами соседи по лестничной площадке.

(Да, это была Фанни… Как она здесь оказалась? Непонятно. Возможно, ей всё это только снится.)

«Вот тебе и писательская слава», – уныло подумал Макаров.

На эстраде появились музыканты. Они разом ударили по инструментам. Девушка-утопленница хрипловатым голосом запела песенку на английском языке.

Входная дверь с шумом распахнулась. В зал ворвался холодный ветер.

– Эй, кто-нибудь! – крикнула девушка, прекратив петь.– Закройте, к чёртовой матери, дверь, а то меня ветром унесёт. Буду тогда – унесённая ветром!

В разных концах зала одобрительно зааплодировали. Но дверь, похоже, никто закрывать не собирался.

Макаров встал и подошёл к выходу. На улице лил дождь. Так хлестал, что не было видно ни зги. Макаров закрыл дверь.

Вновь зазвучали резкие звуки рояля, хрип саксофона, плач гитары… Девушка скорее говорила под музыку, чем пела.

Макаров вернулся на своё место.

– Она мёртвая, – сказал официант, ставя перед ним кружку с пивом.

– Мёртвая? – переспросил Макаров.

– Да. А что вы удивляетесь? Знаете, как написано в одной книжке? «Мёртвых всегда больше, чем живых».

– Это моя книжка, – сказал Макаров.

Фанни посмотрела на Макарова.

– А вам никогда не хотелось умереть? – поинтересовалась она.

– А вам?

– Почему вы отвечаете вопросом на вопрос?

Макаров пригубил пиво.

– Скажем так – я уже умираю. Писатель, который перестаёт писать, начинает умирать.

– Почему же вы не пишете?

– Почему? – Макаров хмыкнул. – Вот вы чувствуете, как ды́шите?

– Иногда.

– То-то и оно, что иногда. А откачать сейчас отсюда воздух да сунуть вам баллон литров на пять – небось, каждый глоток считать бы стали.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– В мире слишком много вопросов, на которые нет ответов, – сказал Макаров. – Не существует.

Отыграв пару композиций, музыканты направились к стойке бара. А девушка-утопленница подсела к Макарову. В сущности, она была уже далеко не девушка. Ну да Бог с этим.

– Спасибо, что прикрыли дверь, – сказала она. – А то у меня хроническая простуда. – Девушка вставила сигарету в белый мундштучок и закурила. – Вам понравилось, как я пою?

– Да, – искренне признался Макаров. – Очень.

– В принципе, голос у меня так себе, но для этой дыры сойдёт. – Она прищурилась сквозь сигаретный дым. – Не угостите девочку коктейльчиком?

Макаров заказал несколько коктейлей.

Когда официант принёс высокие стаканы с насаженными на них ломтиками лимона, девушка первым делом выкинула эти ломтики на стол. А затем опрокинула в себя один за другим сразу два стакана. Видно, у неё в жизни что-то не ладилось. Хоть она и была мёртвая.

– Вы в самом деле мёртвая? – спросил Макаров.

– Мя-а-у, – вместо ответа мяукнула девушка.

– А вот мы счас проверим, какая ты мёртвая, – захохотал карлик и, щёлкнув зажигалкой, поднёс язычок пламени прямо к подбородку девушки.

Запахло палёной кожей.

– Ц-ц-ц, – игриво поцокала девушка языком.

– Ну, это ещё ничего не значит, – пробормотал Макаров.

 
                                           4
 

Музыканты вернулись на сцену и в несколько расслабленной манере заиграли: «Там, где кончается розовый мир».

Девушка-мертвец дотронулась кончиками пальцев до небритой щеки Макарова.

– Пойдёшь со мной? – спросила она.

– Потом, – ответил Макаров.

– Потом… – повторила девушка. – Неужели ты не понимаешь, что не бывает никакого «потом»?

– О-о, вы проникли в самую суть вещей, – с вялой полуулыбкой сказала Фанни.

Поощрённая этой полуулыбкой, девушка-мертвец схватила Фанни за запястье.

– А ты? – задыхаясь, прошептала она. – Ты пойдёшь со мной?..

Похоже, у девушки начинался приступ похоти.

Фанни резко дёрнулась, словно её прошило током.

– Отстань от меня, детка, – зло бросила она. – От тебя землёй пахнет.

Девушка-мертвец тут же убрала руку.

– Зря вы так, – сказала она. – Вы ведь тоже когда-нибудь умрёте.

– Я уже два раза умирала, – ответила Фанни. – Так что не надо.

Карлик хлопнул Макарова по плечу.

– Ну ты даёшь, Вилли, – ухмыльнулся он. – Тебе, можно сказать, солнце предлагают, море, нудистский пляж, а ты говоришь: «Не-е-т, спущусь-ка я лучше в подвал».

У Макарова внутри всё так и оборвалось. Он почувствовал тошнотворный запах крови. Чтобы как-то сбить это ощущение, он залпом допил своё пиво.

– Что вы имеете в виду? – Макаров едва шевелил губами.

– Сам знаешь – что, – подмигнул карлик.

Девушка-мертвец снова погладила Макарова по щеке.

– Хотите, я исполню что-нибудь лично для вас? – предложила она.

– Да! Да! – с благодарностью ухватился за это предложение Макаров. – Спойте, пожалуйста, «Экспресс „Забвение“». Знаете такую песенку?..

– Такой песенки я не знаю, – ответила девушка. – Но для вас я её спою.

Она направилась к эстраде.

Саксофонист вскинул саксофон. Пианист плюхнулся на вертящийся табурет… Девушка-мертвец запела хриплым голосом, наполненным до краёв сладкой горечью:

 
             Экспресс «Забвение» пронизывает ночь.
             Забытый попугай в забытой клетке
            «Бр-р-азилия», – кричит.
             Забытая дымится сигаретка,
             Забытый чай на столике стоит.
             А рядом в зеркалах
             Забыты чьи-то лица…
             Забыто всё, что можно позабыть.
             Экспресс «Забвение» несётся по равнине.
             Проносятся забытые века,
             Забытая течёт река —
             В забытые пустыни…
             Звучит мелодия, забытая давно.
             Лежит любовь забытая на полке.
             Забытые несутся за экспрессом волки.
             Забытый я гляжу на них в окно.
             Всё это так похоже на забытое кино.
             В нём тоже шёл экспресс с названием «Забвение»,
             И так же попугай в забытой клетке
             Кричал: «Бр-р-азилия»…
 

Пошло долгое соло саксофона… Напротив Макарова сидела маленькая девочка и ела мороженое. Макаров тряхнул головой. Видение исчезло.

– Что, воображение пошаливает? – понимающе усмехнулась Фанни.

«Откуда она знает?» – поразился Макаров.

– Я чувствую, – сказала Фанни. – Я всё чувствую. Как кошка.

– Ненавижу кошек, – злобно пропищал карлик. – Мерзкие твари.

И тут вдруг в зале неизвестно откуда появился огромный чёрный дог. Страшно зарычав, он бросился на Фанни. Она словно бы ждала этого. Раздался выстрел. Собака упала замертво. Из простреленной головы потекла кровь.

Саксофонист, перестав играть, соскочил с эстрады и подбежал к убитому догу. Присев на корточки, он бережно положил собачью голову себе на колени.

– Ты! – выплюнул саксофонист в сторону Фанни. – Ты!..

– Сожалею, – холодно произнесла Фанни, убирая пистолет в сумочку. – Сколько я вам должна?

– Я не продаю друзей, – с нехорошей усмешкой ответил саксофонист. – Тем более – мёртвых.

Карлик, схватив убитого пса за задние лапы, поволок его в посудомойку. По зеркальному полу тянулся кровавый след. Танцы возобновились, будто ничего и не произошло.

Зал сотрясали звуки музыки. Крутились блестящие шары под потолком.

– Этого они мне никогда не простят, – прошептала Фанни.

Макаров услышал.

– Кто не простит? – спросил он.

Фанни не ответила.

За дверями посудомойки образовался сгусток опасности. Макаров ощущал его как гнойный нарыв, готовый вот-вот прорваться…

– По-моему, нам пора сваливать, – тревожно сказал Макаров.

К столику с решительным видом подошла барменша-гермафродитка.

– Послушай, мужик! – грубо сказала она Макарову. – Ты дал фальшивую купюру!

– Какую ещё фальшивую купюру?! – возмутился Макаров. – Я к бару вообще не подходил!..

– Ещё как подходил! – Барменша, цепко схватив Макарова за руку, потянула его в сторону посудомойки. – Пойдём-ка разберёмся!

В зале, тем временем, появились крепкие ребята.

Нельзя было терять ни секунды.

Макаров вскочил, роняя стул, и резко ударил барменшу ногой в пах. Врезал ей прямо по яйцам!

– Бежим! – крикнул он Фанни.

И они выскочили в дождливую ночь.

 
                                           5
 

Ночь поглотила их без остатка. Они растворились в густой смеси тьмы и тумана.

Фанни и Макаров шли молча, словно были тысячу лет знакомы и обо всём давным-давно переговорено.

– О чём вы думаете? – немного погодя всё же спросил Макаров.

– Ни о чём, – ответила Фанни. – Я вообще редко думаю. Я живу инстинктами.

Они опять замолчали. Вдалеке закричала невидимая птица. А где-то совсем близко ударил колокол, и его незатухающий гул надолго повис в сыром воздухе ночи.

В молчании они прошли мимо магазинчика женского белья. За стеклом витрины лежала голая женщина с оторванной ногой. Она умоляюще смотрела на Макарова. Макаров ускорил шаг, убеждая себя, что это манекен.

Город словно вымер. Хотя, в сущности, было не так уж и поздно. Скорее наоборот – было рано. «Ведь сейчас день, а не ночь, – дошло вдруг до Макаров. – Почему же так темно?»

Не сговариваясь, Макаров и Фанни посмотрели друг на друга.

– Я вам никого не напоминаю? – с улыбкой спросила Фанни.

– Нет, – тоже улыбнулся Макаров.

– Я похожа на кошку.

– На кошку?

– Да. У меня даже маленькие усики есть. Их не видно, но они есть. Хотите потрогать?

Макаров потрогал.

– Чувствуете?

– Чувствую.

Они вышли к озеру и побрели вдоль берега, по усеянному мусором и дохлой рыбой песчаному пляжу.

Прогулка начинала их тяготить. И как только они это поняли, так сразу же оказались возле своего дома. Вошли в подъезд, забрались в узкую, словно гроб, кабинку лифта и захлопнули за собой дверь. Свет не горел. Фанни нажала кнопку. Натужно загудев, кабинка поползла вверх.

– Вы нажали наудачу? – спросил Макаров.

В темноте послышался лёгкий смешок.

– Если б я жала на удачу…

С опозданием засветилась тусклая лампочка на потолке. Кабинка еле двигалась. Фанни в упор смотрела на Макарова.

– У вас светло-голубые глаза, – сказала она.

– Ну и что?

– У большинства маньяков-убийц такие глаза.

– Лично я никого не убивал, – с искусственной весёлостью ответил Макаров. – Честное слово.

Фанни не приняла его тона.

– У каждого есть скелет в шкафу, – произнесла она. И, помедлив, добавила: – Или убитая девочка в подвале.

Сердце Макарова бешено заколотилось. Лифт замер.

Они приехали.

 
                                                6
 

Фанни вкатила в комнату портативный бар. Затем поставила на стол тарелку с жареным мясом.

– Ешьте руками, – сказала она.

– Руками? – переспросил Макаров.– У вас нет вилок?

– Есть. Но меня возбуждает вид мужчины, который хватает мясо руками.

Она включила музыку.

– Это блюз? – спросила Фанни.

– Не знаю, – ответил Макаров.

– Это блюз, – повторила Фанни уже с утвердительной интонацией.

– Вполне возможно. – Макаров опрокинул в себя стопку.

– А вы знаете, что такое блюз?

Макарова уже начинало нервировать повторение одного и того же слова. Он опрокинул в себя ещё стопку.

– Не знаю.

– Блюз – это когда хорошему человеку плохо.

«Слова, слова… – подумал Макаров, закрывая глаза. – Как же они мне надоели…» Фанни продолжала что-то говорить, но теперь Макаров воспринимал не значение её слов, а как бы их внешний вид. Они виделись ему в форме пауков.

Макаров открыл глаза. Пауки исчезли. Напротив него сидела Фанни.

– Мне кажется, – сказала она, – что хорошую книгу может написать только хороший человек.

Макаров поправил:

– Хорошие книги пишут не хорошие люди, а хорошие писатели.

Зазвонил телефон. Макаров хотел было взять трубку.

– Не надо! – поспешно воскликнула Фанни. – Не берите.

Телефон звонил долго-долго. Макаров нервно барабанил пальцами по столу. Фанни заразила его своим беспокойством.

Наконец, после томительной паузы, Фанни тихо произнесла:

– Я не хочу причинять никому зла. – И, немного помолчав, добавила: – Впрочем, делать добро мне тоже не хочется.

– Чего же вы хотите? – спросил Макаров.

– Мои желания просты, – ответила Фанни. – Я хочу, чтобы зимой шёл снег, а не дождь.

– И всё?

– И всё.

– Представляю, как вам грустно. Ведь этой зимой шли сплошные дожди.

Фанни передёрнула плечами.

– Да нет. Мне очень даже весело. Особенно, если учесть, что дог, которого я пристрелила, был вовсе не дог.

– А кто? – спросил Макаров.

– Кто, – с горькой усмешкой повторила Фанни.

 
                                           7
 

Макаров вдруг словно бы унёсся… С ним такое частенько случалось. Возьмёт ни с того ни с сего – и унесётся в бескрайний Космос. А тело оставит. Вот и сейчас – унёсся. Огляделся. А Земли-то и нет! Нет Земли!..

– Эй, очнись, – вернул Макарова назад голос Фанни.

Они уже сидели в спальне, на кровати. Фанни была абсолютно голая. Она легла на спину и положила Макарову ноги на плечи.

– Сейчас сожму ножки-то, – сказала игриво. – И не будет больше великого писателя.

Далее произошло то, что и должно было произойти.

– А-а… – стонала Фанни, и её голос взлетал всё выше и выше.

– Послушай… – Макаров едва сдерживал раздражение. – Перестань имитировать оргазм.

Фанни моментально успокоилась.

– Я думала, тебе будет приятно, – сказала она, закурив.

– Мне было приятно, – сухо ответил Макаров. – Спасибо.

– Не за что, дружок. – Фанни выпустила изо рта колечко дыма. – Вообще-то мужчины внушают мне отвращение.

– Зачем же ты тогда со мной легла?

– Исключительно из уважения к твоим литературным способностям, – пошутила Фанни.

Макаров принял её слова за чистую монету.

– Да уж, когда-то мои романы имели большой успех, – сказал он, приосанившись. И тут же поник. – Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. У меня всё хорошее закончилось в то не очень прекрасное утро, когда я обнаружил рядом с собой в постели свою мёртвую жену…

В спальне было темно. Макаров видел лишь красный огонёк сигареты и зелёные фаннины зрачки.

– Ну а девочка? – вполголоса спросила Фанни.

– Какая… девочка?.. – похолодел Макаров.

– Дочка твоя… она ведь всё ещё там… в подвале.

Сердце Макарова, прорвав грудную клетку, вырвалось наружу и смачно влепилось в стену. Потом ме-е-дленно сползло на пол жалким комочком склизкой плоти… Макаров так явственно это увидел, что его чуть не стошнило.

Фанни больно вонзила в его плечо острые ногти.

– Ты должен успеть до полуночи! – зашептала она. – Тогда трещина закроется. И эти подохнут… Без лазейки.

– Что… успеть? – спросил Макаров осипшим голосом.

– Помолиться. Встать на колени и помолиться, и крестом себя осенить… Тогда и увидишь, как из крови плоть начнёт появляться. И ребёночек руки к тебе потянет… – Фанни перевела дух. – Да только гляди, чтоб она это была… Вспомни, есть ли какие-нибудь приметы?..

– Колечко! – тотчас вспомнил Макаров. – Колечко должно быть на мизинце. Серебряное.

– Тихо! – Фанни зажала ему рот ладонью. – Слышишь?! Они идут…

 
                                          8
 

Под холодным звёздным небом бежала стая собак. Крупные серые твари с оскаленными мордами и налитыми кровью глазами. Впереди всех нёсся вожак. Опустив уродливую голову, он подрагивающими ноздрями жадно втягивал в себя ненавистный запах Фанни-кошки.

Затем вожак оттолкнулся лапами от асфальта и, как стрела, взмыл ввысь. Протаранив оконное стекло, он обрушился на пол Фанниной квартиры.

– Стреляй! – истерично завопила Фанни. – Стреляй!..

Макаров выстрелил. Визжащий комок боли закрутился по комнате, сметая всё на своём пути. Макаров выстрелил ещё раз… В дверь беспрестанно звонили. Потом начали колотить ногами.

– Что у вас там происходит?! – доносились из-за двери громкие голоса. – Сейчас же откройте!

Макаров кинулся открывать.

– Не надо! – вцепилась в него Фанни. – Там тоже они!

Ещё одна собака влетела в разбитое окно. Макаров, забыв про пистолет, врезал ей ногой по морде… Теперь собаки лезли отовсюду. Как тараканы… Комната наполнилась рычащими и лающими звуками.

И вдруг… р-раз! – всё исчезло.

Наступила тишина.

– Фанни, – позвал Макаров. – Фанни…

Молчание. За разбитым окном стонет ветер.

Что это?.. Макаров вздрогнул. Звонил телефон. Настойчиво. Агрессивно. Макаров взял трубку.

– Макаров? – спросил писклявый голос.

– Да.

– Живой ещё?

– Да вроде живой.

– Вроде… – захихикал голос. – А может, уже нет?

Пошли короткие гудки. У Макарова не хватило душевных сил положить трубку на место. Он просто разжал пальцы, и трубка упала на пол.

«Надо идти», – подумал Макаров.

Он вышел в прихожую. Потом открыл входную дверь. За дверью никого не было.

– Эй! – крикнул Макаров. – Эй!..

Ему никто не ответил.

Он начал спускаться по лестнице.

В подвал…

Спустившись, Макаров зажёг фонарик. Яркий кружок света заплясал по грязно-серым стенам, выхватывая из тьмы то протекающие трубы, то дохлых крыс… Стало вдруг трудно дышать. Словно бы кто-то принялся откачивать из подвала воздух. (Скорее всего, так оно и было.)

Макаров остановился. Ему почудилось, что вместо крови у него по венам побежала горячая вода. В ту же секунду со всех сторон зазвучала весёлая музыка, послышались бодрые голоса ди-джеев – будто одновременно заработало несколько радиостанций. Макаров двинулся дальше. Тотчас погас фонарик. Макаров пощёлкал кнопкой. Бесполезно.

– А ты крестик-то на себя наложи, – отчётливо услышал Макаров голос Фанни. – Ну…

Макаров перекрестился. Светлее от этого не стало. Но теперь он видел в темноте. «Как кошка, – подумал Макаров. – Как Фанни».

Музыка и голоса смолкли.

– Мои желания просты, – громко сказал Макаров, – я хочу, чтобы зимой шёл снег…

С потолка повалил густой снег.

– Блюз, – ещё громче сказал Макаров, – это когда хорошему человеку плохо!

Хрипло взвыл саксофон. В воздухе повисла уродливая физиономия саксофониста.

– Как насчёт негритяночки с вывернутыми губками? – подмигнув рыбьим глазом, спросила физиономия. – Э?..

– Да что вы мне бабу-то суёте?! – возмутился Макаров. – Мне весь мир нужен, Вселенная… А вы мне – бабу!

Физиономия с рыбьими глазами исчезла.

Наконец Макаров нашёл то, что искал. Тёмную лужицу, разлитую в неровностях пола. Макаров опустился на корточки и пошлёпал по лужице ладонью. Когда он поднёс ладонь к лицу, то увидел, что она в крови.

Макаров встал на колени и лихорадочно зашептал молитвы, перевирая всё на свете. Кровавая лужица начала быстро-быстро съёживаться, загустевать… И вот уже к Макарову потянулись детские ручонки с растопыренными пальчиками.

– Да-ша, – выдохнул потрясённый Макаров.

Колечка на мизинце не было.

 
                                           9
 

Макаров и Даша стояли на железнодорожной платформе. Вокруг шумел лес. Небо было в тучах. Девочка молча смотрела себе под ноги, безучастная ко всему на свете.

– Дашенька, – робко произнёс Макаров, – сейчас подойдёт электричка, и мы поедем домой.