Текст книги "Побег из Лабиринта"

А что, если Петербург, это и есть Белый город. Или все-таки Москва, или Париж, или Стокгольм? Или сибирский город в широтах вечной мерзлоты.

История делает не нужные зигзаги, и становится ясно, что только братство и равенство может править миром, а именно мирная дипломатия без ракет и танков. Мир без империй, без рабов и господ, и без лимита, как в песне: «Я люблю тебя жизнь, я люблю тебя снова и снова. Проходит детство, юность, где вокзалы, причалы, и первый поцелуй на рассвете, когда до седин юности, так еще далеко». Это поется в песне, а в жизни все иначе.

Прощальный разговор с Миланой. Когда она присутствовала рядом, то Виктор ее не чувствовал. И вот когда она ушла. Исчезла ее тень. Ее дыхание. Ее молчание. И тут ему стало не по себе, даже грустно. Леденящее ощущение тоски.

Виктор только в тот момент осознал: она не говорила ему «прости», не сказала ему «прощай». Чего она ждала от него, он так и не понял.

– Каждый играет за себя, – произнесла она. Она заговорила громче, ощущая полноту свободу. Милана сказала, что у нее появился новый друг.

– Я всех шокировала.

– Меня нет. Я знаю тебя…

– Как прекрасный идеал, но это неправда, я еще та штучка, прости меня. Ты должен был измениться по отношению ко мне. Ты подавлял меня.

– Ты все перечеркнула. Но я все-равно говорю тебе спасибо. Я стал другой. Я думал, что буду меняться с тобой. Буду нежнее. А стал грубее. Хотя ты такого и любила, такого и разлюбила.

– Оставь свой психоанализ.

И тут Виктор увидел то, чего не замечал раньше. Что она ему не принадлежит. Она принадлежала сама себе. Границы его власти заканчивались, там, где начиналась ее свобода.

– Ты не любишь меня?

– Я не могу сказать «да», потому что я с другим. Но и «нет», потому что я в мыслях с тобой.

– В общем ни да ни нет. Это значит ноль. Пустота. Вакуум. Обнуление чувств.

Виктор зашел на главный почтамт и там получил письмо «До востребования». Весточка была из дома от матери. Перевод денег на карманные расходы. Виктор был богат и смог позволить плотный обед в столовой или легкий ужин в ресторане. Он купил билет на вокзале на следующий день.

Поезд медленно отъезжал от перрона, и Виктор видел, как незаметно вечерний город растворился в белом тумане.

7

Пассажирский поезд едет с запада на восток через Уральские горы, через Западносибирскую равнину. Виктор в пути три дня и три ночи на верхней полке, под стук колес, а мимо мелькают станции городов и полустанки рабочих поселков.

Большая страна! Везде накопаны строительные котлованы для будущих заводов и космодромов. Как тут не петь, когда видишь богатства, которые создает трудовой человек.

Наша мечта – корабли, и ракеты, и новые пути к звездам. Свет поселков живой, тут живут сплоченные и влюбленные в дело жизни своей. Слова из песни советских лет не выкинешь, где люди делами славились, и днем, и ночью кипит руда кузбасская, где плавится металл. Нет песни – нет разговора.

Примерно, в таком жанре рассуждал худой мужчина, в тамбуре вагона. С наружностью инженера и четырехугольного значка на лацкане пиджака геологического института. Он ездил в столицу на согласование своего проекта, все ученые разводили руками, приговаривая, что такой проект под силу только научно-исследовательскому институту. Поставили вопрос ребром, и тот инженер, чертыхаясь, уступил свой проект другим, чтобы спасти дело всей его жизни. На банкете дружно поздравляли себя ученые и министры, забыв инженера, который утомленный проспал до следующего дня, вплоть до отъезда обратно на родной завод. Он выглядел изможденным, но счастливым гладиатором. Как в таких случаях бывает, его прорвало на разговор со случайными попутчиками, в числе которых оказался Виктор.

Поезд медленно катил по железной дороге, останавливаясь через каждый час на станциях коптящих и дымящих городков сталинских пятилеток.

– Я называю наш город – моей юностью, верю, что построим город – сад, хотя на самом деле разрушили другой рай сибирской земли. Память детская, цепкая. Собственно тут и города не было. Старая крепость – острог, пивоварня, да таможня, с населением в пять тысяч человек. Достоевский про этот захолустный городок написал, а это дорогого стоит. Теперь посчитай там людей, их полмиллиона, как гвоздей, которых крепче нет на планете.

– А это Маяковский так присочинил, когда к нему комсомолец в гости приехал. Известный факт.

– Историю знаешь! Молодец. Там, где была деревня Красная горка, есть металлургический гигант – завод.

– Была Красной горкой, а стала черным терриконом от копоти, – Виктор попробовал подшутить над ветераном пятилеток.

– Одноэтажные деревни канули в века, а жители из кустарей стали рабочими и строителями. За кинотеатром «Коммунар» было моховое болото с клюквой, теперь все под асфальтом.

Потом пошла история про реку Абу, которая ныне стала фиолетовой речушкой, без водорослей, а когда – то в ней купались, и рыбу удили. Краеведческие сказочки родного края.

– Расскажу, как строили. Сразу одновременно на улице Энтузиастов десять каменных домов. Подъемных кранов не было, так строительные кирпичи рабочие доставляли на верхние этажи на своих плечах с помощью особых приспособлений.

– И что все на одном энтузиазме?

– А как же! У каждого начальника строительного объекта в кармане был железный аргумент, пистолет, с одной пулей для себя. Не сдал вовремя объект, пускай себе пулю в лоб.

– Времена кипучей жизни.

– Вот и думай! За что награду дают. У нас ветеран тыла приравнивается к ветерану войны. Это не шутки. Нам песня жить помогала. Цель была – жить ради счастья простых людей.

– Вам жить от этого стало веселей?

– Без вопросов. Это была железная линия партии, где труд – дело чести. Такие мы русские, что нам нет преград, ни в море, ни на суше.

– Страна мечтателей!

– Напрасных слов не говори. Как не верти словами, а в целом страна героев, поверь мне.

– Поверю, чтобы вам не было горько за прожитые годы.

– Где тебе понять, молодой человек, – нахмурился инженер, и лицо стало дряблым, и морщинистым. – Я верю в прогресс.

Инженер докурил сигарету, и ушел в купе пить чай. Через полчаса вернулся в коридор и продолжил спор, переходя с монотонного нравоучения с раздражительным кашлем и черной мокротой.

Их было уже трое пассажиров из разных купе, потом пятеро, и все стояли у вагонных окон, рассматривая огни поселков и городов.

– Эх, нам бы еще время пожить, и все привести в гармонию: технику и природу, науку и искусство, и только лучшее останется для будущего человека.

– Только в вашем человечестве – нет человека.

Разговор пошел в виде плакатных тезисов. Что тут было правдой, что нет, было трудно разобрать из их спора. Так, например, что наука чудесами не живет, а титаническим трудом ума. Кто спорит?

Цивилизации улучшают развитие человечества. Человек в космосе прогресс. Замечательно! Мы земляне Вселенной. Еще лучше сказано!

– Дайте, нам еще идею.

– Нет, парень, сами ищите свою руду. Пиши свой учебник жизни. Вот такая арифметика жизни. Тогда выйдет толк из тебя. У каждого человека свое место в жизни.

Разговор на этом закончился, так как поезд прибывал на конечную станцию. Проводник собирал постельное белье, обходя купе вагона.

8

Маленькая девочка лет восьми из соседнего купе предложила Виктору погадать по линиям ладони на судьбу. Чем всех вокруг рассмешила, и все стали называть ее шутливо цыганочкой.

Виктор согласился. Алена, проведя своим пальцем по кривым линиям ладони Виктора, заучено затараторила: «Вот линия любви. Первая любовь тебя заставит страдать. Вторая тебя разочарует. Третья – будет короткая, и непонятно – ты полюбишь, или тебя полюбят. Но ты ни кому не верь. Вроде так говорят. Я ничего не забыла? Вот, еще, будешь счастлив!» – Тут вмешалась в их разговор мать ворожеи. – «Шалунья, Алена, девочка моя, это у тебя не ворожба, а сказки, но я про твою судьбу говорить не буду, по глазам вижу, какую сам сделаешь такой и будет. Положись на удачу. Кто тебя выведет с дурной дороги, не спрашивай. Будет и на твоей улице праздник! Вот эта линия, ломанная на твоей ладони, страдать будешь, но не мучиться, и счастлив этим будешь».

Виктор спросил для того, чтобы спросить. Тогда Виктор ждал, что должно было ему открыться наследство.

«Богатым буду?» Она в ответ: «Зачем счастливому человеку богатство!» Тогда его осенило, и вправду, зачем счастливому человеку деньги. Любовь купить можно, а счастья – нет.

Виктор подарил девочке конфету. Она улыбнулась и удивленно спросила: «Откуда ты узнал, что я хочу конфету. Ты что волшебник? Только в столице мало волшебников, там я была детском магазине, игрушек, столько много, но только мне никто не подарил».

На прощанье он протянул еще конфету и сказал, что в ее жизни много еще будет сладкого, что жизнь ее только начинается. Она весело заговорила о себе.

«Ты, Принц, а я твоя Золушка. Ты никогда не грусти, меня мальчишки за косички дергают, я не плачу, и даю им сдачи подзатыльниками. Жаль, что ты мне не брат, мы могли чаще с тобой видеться, как родственники. Я спою тебе песенку: «Жил в городе Таборе, веселый счетовод. Он целый день считает и песенку поет. Живи, пока живется, покуда сердце бьется – нам не о чем тужить!» Последние слова пропели они вместе и рассмеялись. Она тонкими руками обняла его шею и поцеловала его в щеку. Ее детские чувства на миг стали взрослыми, которые рассеялись, без страсти и влечения.

Виктор удивился этому порыву чувств, как в мгновение эта невинная девочка, пробудила у него желание к новой веселой жизни.

Она убежала в свое купе вагона, и через минуту весело напевала другие детские песни, что весело шагать по просторам, и петь лучше хором.

Девочка потом выросла и спела другую песню: «Бухгалтер милый мой бухгалтер. Зато родной, зато весь мой. А счастье будет, если есть в душе покой». Но это произойдет потом в девяностые годы. В те годы открылось Виктору наследство перед самым дефолтом, и тогда в одночасье он остался ни с чем, и без денег. Так и случилось, что не в деньгах – счастье, а в свободе без денег.

Поезд прибыл на городской вокзал, пассажиры покинули вагон. Виктор стоял на привокзальной площади, от которого лежали три проспекта в город.

Он молод! Он любит этот мир, и мир любит его. Он свободен.

9

По городу были развешены старые выцветавшие плакаты: «По уставу жить, легче родине служить», или «Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест». На что говорят, что без труда, и рыбку не вынешь из пруда.

В каждом городе есть, где собираются самые несознательные элементы общества, в поисках легкого заработка, так называемые «шабашники», без трудовой книжки. Для не имеющих людей рабочей профессии, милое дело. Тут в товарищи непременно найдёте спившегося интеллигента.

Виктор пустился в авантюру, представился строителем-каменщиком. Он накануне проштудировал учебник каменщика, а там всё просто, кирпич на кирпич, только клади то тычковым, или ложковым рядом, вот тебе и многоэтажный дом.

К нему пристроили двух биндюжников, так сложилась его бригада. В то время строили двухэтажный универмаг в совхозе. Виктор старательно выкладывал стену, которая выгибалась стиле арт-нуво, как у испанского архитектора Гауди, о котором помощники выслушали большую лекцию. Но когда стена наклонилась, как Пизанская башня, они, конечно, приуныли, и без голосования перевели из мастера в подсобного рабочего. Теперь он до обеда месил раствор и подавал кирпичи.

Это был его не лучший день из университета жизни. Тем не менее туда привозят туристов, и рассказывают о каком-то сибирском архитекторе, который тут жил и творил архитектурные чудеса, имя безвестного мастера пока не известно.

Вечерний город тысячами лампочек домов расцвечивается в ночной мгле, а в песне все поется: «В рабочем поселке все тихо давно. Стоят задремавшие елки. И светится только одно лишь окно в уснувшем рабочем поселке. Но дело тут в том, что приехала к нам хорошая девушка».

В каждой романтической истории появляется девушка мечты. Ничего не понимается дурманящей молодости, когда охватывает юношеское волнение до дрожи в теле с ночной истомой пробуждения плоти.

Расступается таежная тишина. Виктор поднимается в гору и перед ним на вершине, как на ладони, открывается заводской ландшафт города. Только он не видел тут своего предназначения. Виктор был молод, и ему просто хотелось влюбиться.

Есть при расставании даже со случайным спутником ощущение грусти. Утрата еще неосознанного чувства любви со щемящим ощущением упущенности и неповторимости произошедшего. В жизни есть встречи, есть и расставания. Он задал этот когда-то вопрос Милане.

– Что ты хочешь в жизни?

– Выйти замуж, да, создать семью, да, родить ребенка, да, но важнее быть любимой.

– Что такое в жизнь в двадцать лет?

– Это жизнь вроде плавания по океану. Можно стать Робинзоном на забытом острове. Или оказаться на песчаном берегу в пятизвездочном отеле. Потом непременно возвратится из плавания, и построить дом, посадить сад, рассказывая свои истории как приключение.

Диалог закончился прощальным воздушным поцелуем.

10

Родительский дом, в котором он жил, из детства был огромный, уютный только потому, что в нем присутствовала забота его матери. Он был свет в ее окошке, как всякий сын для матери.

Так случилось через много лет, когда она ослабела от болезни и не могла идти, тогда Виктор взял ее на руки и понес: «Вот, мама, когда-то ты на руках меня носила, теперь я тебя несу». Она тогда ему улыбнулась беззащитной улыбкой ребенка.

Это будет потом, а пока в доме, как всегда уютно и тепло. Самовар электрический на кухонном столе, с выпеченными пирогами.

В его комнате на столе лежат нераспечатанные письма от друзей. Много бесполезных книг. Настольная лампа. Железная кровать с пуховым одеялом.

В десять вечера семейный ужин с отцом. К полуночи все успокаивается, только дворовая собака на цепи при каждом постороннем шорохе начинает лаять на вороватых прохожих.

Полночь. Все в доме засыпает, под слова молитвы матери на ночь.

В рабочем поселке зимой с утра от печных труб поднимается дым, мелкой черной копотью рассеиваясь на снегу. Поселковая живность в дворовых загонах: корова, утки, куры, под охраной сторожевых собак. Вот такая веселая картинка поселка городского типа. Тут почти жизнь без страданий, так живем, потому что так жили и до них, размеренно и скучно.

Соседи осуждают бесхозяйственность, в тоже время спокойно относятся к пьянству в дни поминок. В гости ходят за солью и последними сплетнями.

Через месяц, а тем более через полгода воображению Виктору стало тесно в этом таежном углу человеческой жизни. Куда поехать, если такое сонное состояние и в другом городе. И так, он стал антигероем нового общества. В таких условиях он, как прекрасный человек, превращался в смешного и наивного простака. Виктор спасался от скуки чтением приключенческих книг.

Другое дело объяснение в чувствах к Милане. Надо только быть смелее. И ответить девушке его мечты, на главный вопрос юности.

– Скажи, что любишь?

– Самая лучшая девушка на свете.

– Скажи – люблю!

Виктор действительно влюблен. Только зачем говорить об этом. Слова о любви, отрывали его от действительности, растворяя в бесконечном пространстве и времени. С этого начался новый отсчет времени его жизни, когда приходили новые силы, которые растворялись в любви. Он пел от любви, и тут же каменея от нее.

У одного все есть, он богач, у другого всегда нет, он бедняк. Оба живут в заботах. Один – чтобы осталось то, что есть, другой – чтобы не было еще хуже.

Слепой и зрячий идут по одной дороге. Один надеется на глаза, другой – на слух. Оба идут по дороге навстречу друг другу.

Никогда не потеряешь то, что не имел.

За зимой пришла весна, обещая много полезных дней впереди. Забрезжили весенние рассветы с бездонным синим небом.

Глава вторая
Я это Он

1

Утро в пригороде, почти деревенское, где воздух прогрет парным коровьим молоком.

Виктор страдал от размышлений, как и от скуки. Вслух ничего не говорил, и внешне был беззаботен. Он перестал быть самим собой. И надо заметить, что он меньше стал фантазировать, из-за того, что его правду, чаще считали вымыслом. Это случается с теми, кто говорит книжными цитатами, когда правда становится ложью, а ложь превращается в истину. Так устроен замороченный мир. Некоторые живут и так, ни дня без вранья, начиная от соседских сплетен до сообщений в газетах о погоде.

Виктор влюбился сразу в двух красавиц. И дело было, прежде всего, в том, что он был ими скорее увлечен по не зрелости чувств. Это потом понимаешь, что даже легкие увлечения в годы молодости не проходят бесследно, и тем более безнаказанно. Любовь молодых всегда наполнена одновременно и страстью, и ревностью чувств.

Он не страдал комплексами мужской неполноценности, и в один вечер назначал несколько свиданий, не чувствуя угрызений совести. Его обман открывался через короткое время встреч. Девичьи обиды он безразлично выслушивал, без раскаяния, считая все игрой любовной забавы. Тут он вновь начинал фантазировать на тему любви. Он не мог отказаться от игры в любовные приключения.

Соперницы в любви тоже быстро мирились между собой, в свою очередь они стали плести интригу против него, продолжая с ним встречаться, готовя ему отмщение.

В последнюю встречу, он пришел к Вере. Виктору в ее комнате, которая все еще была детской комнатной, с детскими игрушками, которые она хранила на книжной полке в качестве талисманов от злых чар, находились с редкими книгами поэтов позабытого века Александра Блока и Анны Ахматовой.

Для Виктора это был очередной скучный вечер. Он за стеной комнаты слышал скрипучий разговор родителей и хриплое покашливание.

Вера прочитала ему стихи Александра Блока. Расплакалась. Потом ее холодные пальцы коснулись его руки. Сергей попробовал их согреть в своих ладонях. Она попросила согреть его дыханием ее пальцы. Он беспрекословно исполнил ее желание. Так они просидели полчаса. Романтическое свидание, по его мнению, закончилось, и он торопливо покинул, выйдя через калитку двора. Дворовая собака за ним последовала до ворот. Он оглянулся. Вера стояла у окна в ночной сорочке и посылала ему воздушные поцелуи.

В тот же вечер Виктор встретился с Юлией, веселой блондинкой, около ее дома, которая не любила стихи, и особенно поэтов. Она чаще рассказывала разные истории про своих подружек. У нее пальцы тоже были холодные, которые, он почти со страстью согревал губами. И он этим был счастлив.

Тогда Виктор еще не знал другой истории из ее жизни. Это было зимой, когда ее отец попросил соседа, молодого человека двадцати двух лет протопить печь. Дом зимой требует постоянного прогрева. Сосед добросовестно начал подбрасывать березовые поленья на полыхающий огнем уголь, так что дым с огнем повалил из трубы. Дом наполнился жаром от печи, в комнате стало, как в бане. Юлия сбросила с себя одеяло на пол, раскинув руки, обнажив грудь, невинно улыбаясь уголками губ во сне. Максим закончил кочегарить печку, прошел в комнату попрощаться, чтобы сказать все в порядке, и пойти по своим делам. Тут он увидел сквозь дверную занавеску спящую красавицу. Замер на минуту перед шедевром природы. Будто с иллюстрации предстала известная картина Даная под золотым дождем. Оцепенение прошло, как мгновение. Красота белого тела, ее мягкие изгибы, светлые волосы, разметавшиеся на подушках, притягивали к ней страстным влечением. Он не устоял перед искушением поцеловать ее в губы. Он наклонился над ней и услышал сладостный ее стон. Ему представилось, что она притворяется спящей. Его руки ощутили ее шелковистость кожи тела. Одурманенный он продолжал ее целовать, обезумев от страсти.

Потом опомнившись, она плакала в подушку, а он ее успокаивал, что как порядочный человек, непременно, возьмет ее замуж. Она успокоилась и снова безмятежно по-глупому заснула. Потом он перед свадьбой беспричинно ее избил, и они расстались. Об этом она особо и не печалилась, продолжая веселую жизнь. Но это была другая история.

2

Около вокзала Виктор встретился с другом, с которым он отправился в центр города, попутешествовать по городскому парку, и пообщаться с друзьями поэтами. Друг, Родион, весело фантазировал: «Если я был режиссером, то создал фильм красок. Сначала пятнадцать минут у меня было все в розовом цвете, потом пятнадцать минут в голубом, в третьем эпизоде – в зеленых красках. Я думаю, мой друг, что ты на этот мир смотришь моими глазами, и мы видим одинаково. Мир прекрасен, посмотри. Я люблю эту жизнь. Я люблю этих милых женщин, которые проходят мимо нас. Они берут от жизни все, потому что молоды, так и мы возьмем, то, что они взяли для нас. Эта философия существования настоящего. Я люблю сладкое! Мы не должны ни в чем себе отказывать, иначе мир красок поблекнет, и как всегда для нас останется черно-белое кино».

В другой раз Виктор встретился с Родионом в центре города. Он был такой же, как и неделю назад, веселый, улыбчивый молодой человек, русоволосый и голубоглазый. Характер и широта его манер ни как не сопоставлялось с тем, что он родом из шахтерской семьи. Он насмешливо отзывался о трудовых буднях своей семьи, и никогда не приглашал к себе в гости, стыдился своей рабочей династии. Он выходил из дома, хлопая дверью, с выговором: «Людишки! Не умеют жить широко. И меня в свое болото тащат, человечки каменоломные». И теперь он продолжал убеждать Виктора: «Вот твой отец – он купец жизни. А не фиговый интеллигент с газеткой свернутой в трубочку, где бутылка водки, а в другой руке три гвоздики для любимой.» Виктор не стал с ним спорить, потому что в его сарказме была маленькая правда о серой жизни маленького городка.

Ему тогда в ответ Родион высказывал свой аргумент: «Смысл жизни, Виктор, в том, чтобы любить, не сожалея завтра. Сейчас некоторые философы придумали новые мифы о справедливости социальной жизни. Труд поставили во главу всего. И во имя чего наш рабский труд? Общества?! Общества людей, которое нас с тобой тут презирает, потому что мы с тобой для них интеллектуалы, а это не что иное, как мы для них инкогнито. Теперь, что им не понятно, все для них является инкогнито. Я, как и ты лишний тут человек, в этом захолустном городишке. Нам заполучить хороший капиталец, в виде наследства. И мы станем владельцами заводов и пароходов, где любая красивая женщина будет украшением на морском курорте нашей жизни».

Его теория была для избранных, и одним из избранных он считал Виктора, потому что у него были карманные деньги на мелкие расходы в кино или в кафе. Ему было удобно водить с ним дружбу. Он отрицал настоящую мораль общества. Ничего нового он не сказал, такое можно услышать во все времена от любого бездельника, которому восемнадцать лет. И тем не менее интеллектуальный коэффициент Родиона по тестам зашкаливал, где моральные особенности личности не в счет.

«Вот, кто у власти, тот и пусть творит историю, и проявляет политическую волю. Лидер, пастух, а мы послушное стадо. Ты не согласен со мной. Знаю, что скажешь, что от каждого от нас зависит общественная благодать. Но равенства нет, и не будет, потому что люди давно перестали строить социализм, от каждого по труду, теперь строится жизнь – по потребностям. Это тоже есть кодекс счастья. Просто есть люди разного сорта: первого, второго, третьего. Условно, но они есть! И все они ищут счастье такого же сорта, из какого состоят они сами. Людишки!»

Этот поток его слов, убаюкивал настоящие желания, насыщая образами мутных фантазий.

Он смолк, потом подмигнул, толкнул в бок Виктора, и продолжил: «Посмотри на небо. Сколько звезд. И вспомни, кто тебя любит, и пойди к ней. И возьми ее. Кто? Вера или Юлия? Знай, ты, Катанаев, тебе всё можно!»

Проспект опустел от ночных прохожих. Все меньше прогуливалось пар. Родион ухватился за ствол дерева, подтянулся три раза, тяжело задышал тяжелой одышкой: «Теперь мои мускулы в тонусе. Вперед за приключениями, мой друг!»

– Я – поэт! Слушай. Ночь, перекресток, светофор. Поэтично?

– Что-то знакомо, типа ночь, улица, фонарь, аптека.

– А у нас будет звучать так, ночь, перекресток улиц, светофор, ресторан, аптека.

– Современно сказано.

– А то, скажи, что я не поэт среди этих людей.

Они расстались на перекрестке дорог у вокзала. Виктор сел в трамвай и поехал к себе в пригород. Он возвращался с другой надеждой, что у него все по-другому.

Родион отправился к одинокой разведенной женщине. Она принимала его, как принимала бы другого при его отсутствии. Но в тот вечер случился с Родионом конфуз, на условный звонок она не ответила, и не открыла дверь, хотя он отчетливо слышал голоса за дверью. Он покорно ушел, оставил записку, пообещав придти завтра. Он шел, пиная ногами камешки, вспоминая обстановку квартиры Ляли диван, телевизор, коврик под ногами, журнальный столик без журналов, и постельных клопов.

Через несколько лет Родион уехал в Подмосковье, потом пропал, снова вознесся над толпой, на лаврах шоу-бизнеса, набрав деньги, кредиты, опять наделал долги, и опять исчез в никуда. Потом стал продюсером трех голосистых певиц, с которым он исколесил все города, с хитами девяностых годов, когда у любви не было берегов, и невозможно было уйти, убежать от сутенеров и негодяев. Но он и тут сумел бесследно исчезнуть на время из страны.

3

Старший Катанаев всегда навещал раз в месяц свою родную старшую сестру, и выказывал ей свой кураж. Напевая ей песню: «Не грусти, что листья осыпаются, не гляди печально ты, не жалей былой красоты. Дни за днями пролетят, и опять любимый сад расцветет, как наше счастье!» И она подхватывала на шестидесятом году жизни: «Жди! Сердце поет в груди, наша весна впереди, наш сад расцветет, как наше счастье». Такой лирический дуэт всегда случался при встрече.

Для Виктора она была, какая никакая, но родня. Родословную не перепишешь, она есть, какая есть, как смешная и грустная история. Жила она по старой вере, молилась по старозаветным правилам, и крестила лоб на все стороны света. Зачем-то читала на ночь гадальный сонник. Всегда ругала какого – то писаря, который записал в церковной книге ее на имя Аграфена, что хотел он этим сказать, поди, теперь спроси, больше полувека прошло. Возможно, хотел назвать графиней Анной. Только исправлять метрику не стали, как записал дьячок, так Аграфеной и осталась, без всякого титула. Писарскую ошибку она всегда выправляла на словах, требуя ее величать Анной. Еще хуже, что сделал этот служка, и за что не хотела прощать его и вовсе она, так то, что он по наущению ее бабки, царствие небесное, скинул ей два месяца лишних к ее рождению. Потом это аукнулось, когда она пошла, выправлять пенсию по возрасту, и те два месяца по старости, как по молодости, отработала на спиртоводочном заводе. За рюмкой настойки вспоминала каждый раз этого несчастного писаря. Икалось не ему, царствие небесное, а ей соответственно. Это случай всех, всегда, забавлял. И на старуху – проруха. Как в пословице сказано: «Когда барыню разбудят, самовара уже не будет».

К ней часто наведывались ночью гости, потому что у нее всегда водился в запасниках самогон и спирт, как она объясняла на утро участковому милиционеру, все что есть, она хранит для лечебных целей, не для себя, а сугубо для больных людей. Мол, где теперь найдешь хорошую аптеку с лечебными зельями, только у нее травницы-знахарки.

Ее именины или дни рождения год на год не совпадали, но как только гости оказывались на пороге маленького дома, на косогоре, она хлопала в ладоши, объясняя, что они, очень кстати, пришли к празднику как по календарю. Что – что, а пироги или блины знатные всегда на стол подавала, и ни скупо, и ни щедро, приговаривая, что скупой богач беднее нищего, и на весь мир пирога не спечешь.

Была, как была, с ужимками старой девы, где улыбнется, где подмигнет, да пословицей невпопад пригладит дальнего родственника. Чем еще больше вокруг озадачит своей двусмыслицей. У нее и пословиц на каждый случай припасено не мало, которое прет, как тесто из ведра на дрожжах у печи. Успела за жизнь и пирогов напечь, и слов немало сказать по поводу и без повода, за это и осуждали ее соседи, что она как лиса во сне кур считает, и к ней за мукой, что к бедному за золой.

Праздник, пир, а ведет ровно беседу про свое горе в огороде, потом про базарный день, мол, крупа-то моя, да горшок чужой, что теперь не выгодно покупать, как на старые, так и на новые деньги. Еще одна денежная реформа, и пойдет она побираться по миру, так как богатый бедного не кормит. В этом она была права, когда преждевременные денежные реформы разорили одинаково всех, и богатых, и бедных. Она печалилась, что шерсть с овечек продала в рублях, и теперь ни как не вспомнит старыми или новыми деньгами был расчет. Путалась только в этом, а в остальном у нее был отменный порядок.

Брат ее всегда подначивал словами, что молодец Граня, который был условным сигналом, что пора подавать на стол горячительное блюдо, то есть самогон.

Легенды о своей родословной она рассказывала на разный лад, то она из купеческой родни, то из пролетарского рода, все говорилось к месту в зависимости от перемен власти в городе. Кто у власти, тот и ест сласти. По ее рябому лицу, было не понять, говорит она правду или нет.

Однажды брат рябую сестру сосватал поздно вечером за Григория, фронтовика, который остался у нее навсегда на постое. С лица воду не пить, приговаривал ее брат молодожену Григорию, объясняя ему, что все остальное у Анны при ней, это все равно, что у огня да не согреться. Так они прожили вместе много лет без радости и печали.

За столом не умолкает разговор, который является важной частью застолья, для такого случая и стол сервирован хрустальной посудой. Пришло время, когда пора и людям показать свое достойное застолье из хрустальных рюмок, мельхиоровых ложек, вилок и ножей, да фарфоровых чашек. Известно, к бедным в гости не ходят. Телевизор не включали, так как все новости с утра были известны.

В конце вечера распевали песни, перевирая слова, чем смешили друг друга. Танцевали сидя за столом, раскачиваясь на стульях, похлопывая в ладоши. Непременно, подливая в рюмку на посошок, выйдя за порог дома.

Вот и праздничный вечер заканчивается, с порога дома такси увозит неугомонных гостей.

Завтра будет молва, живут же люди, как говорится за глаза, из грязи в князьки.

4

В затерявшихся отрогах гор был дом, за которым была дурная слава притона.

Федот, молодой мужчина сорока лет, ходил по двору в майке. Маруха, воровка на доверии, которую кличали Пятеркой, за то, что правдами и неправдами брала в долг пять рублей до получки, и никогда не возвращала долг. Это была худая морщинистая женщина семидесяти лет, всегда наготове с сумкой бежать в магазин за бутылкой водки для добрых людей.