Текст книги "Блик"

Валерий Семенихин
Блик

© Валерий Семенихин, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Маяки

 
Листая старые стихи
О вечности, о том, что мимо,
Я вспоминаю маяки
Тех, кто дышал Непостижимым.
 
 
У Аполлона много стрел,
Но лиру его любят дети.
У Фета человек сгорел,
А мир того и не заметил.
 
 
Как небеса теперь пусты,
Как откровенья стали немы,
Наверное, узнаешь ты,
Когда в себе увидишь небо.
 
 
А в нём навечно зажжены
Огни на маяках, и живы
Пылинки, паутинки, сны
Тех, кто дышал Непостижимым.
 

В неразгаданной сини

 
В неразгаданной сини
Вдруг сойдутся в крови
Парус горькой полыни
С ветром сладкой любви.
 
 
И затем прояснятся
Тени сказанных слов
Светом протуберанцев
В этой заводи снов.
 
 
И нам снова приснятся
Замки чистой любви,
Где поверят скитальцы
В откровенья свои.
 
 
Чтоб над блёстками пыли
Озаряемой тьмы
Небеса не забыли,
Что мы были людьми.
 

Светлый ток

 
Поэты были, но умчали
В те допотопные края,
Где эхо золотой печали
Миров остывших слышу я.
 
 
Послушай, дедушка, не ветер
Муз предпоследних унесёт.
Взгляни на этот замок Ретлер,
Что, как не проза, это всё?
 
 
Что дальше? – спрашиваю я.
А дальше – это то, что было:
Спираль, а может, колея
Того, что жило и любило.
 
 
Я жду Поэзии одной,
Что поднимает, окрыляет,
Звучит восторженной струной
И всё на свете понимает.
 
 
Увита лавром голова,
Когда по сердцу светлым током
Звезды далёкой, одинокой
Похищенная синева.
 

Облако в небе тает

 
Посмотри, чему сердце радо:
Лепестку и улыбке Бога, —
Человеку так мало надо.
Зачем же ему так много?
 
 
Видишь, облако в небе тает,
И случается неслучайность.
Только ум для себя решает,
Что иллюзия, что реальность.
 
 
Я хожу здесь, и сплю, и ем,
А вглядишься – весёлый ветер,
Проникающий в сердце к тем,
Кто осмелился быть как дети.
 

Доверие

 
Весенняя осела брага,
Осталась в небе бирюза.
Всё, что случалось, всё во благо,
Слепцу дарованы глаза.
 
 
Тяжёл трагедий шаг, однако
Мудр заглянувший в эпилог.
Всё, что случается, во благо,
Мы близоруки на итог.
 
 
Доверься, даже если плаха —
Исход счастливых теорем.
Всё, что случится, всё во благо
Тебе, и мне, и вам, и всем.
 

Парус

 
Читаю ненужные книги.
Пишу стихи о ненужном.
Но книги – светлые лики.
А здешние всё о скушном.
 
 
Не в этом ли счастье, други, —
плыть поперёк теченья,
когда умывают руки
в мычании и мучении?
 
 
Страшная доля – стадность.
Парус – он одинокий.
Если и есть невнятность,
то да простят мне боги.
 
 
Крыльями станут плечи.
Крыльями руки станут.
Станут стада овечьи
ближе крылатому стану.
 
 
Солнце в высоких книгах.
Ветер в стихах ненужных.
Вера в пресветлых ликах —
нынешних и грядущих.
 

Распахнутое

Анне

 
Пойдём в распахнутое лето,
Нездешняя, иная, та.
Прими признание поэта
На третьей стороне листа.
 
 
Пусть всё раздвоено и мнимо:
Копыта, царства, ложь побед.
Двуликий Янус ехал мимо,
А я махнул ему вослед.
 
 
Вдруг он не знает, как случайна
Связь, единящая сердца,
Что есть мистическая тайна
Обратной стороны лица.
 
 
И я скажу тебе об этом
Сейчас, когда уста в уста,
Чтоб не кончалось наше лето
На третьей стороне листа.
 
 
Мы время наречём виною,
Лишь распадётся связь времён,
Но ты останешься со мною
Там, где не ведают сторон.
 

Закрытая тетрадь

 
О Постум, Постум, дни бегут,
А мы всё что-то пишем, пишем,
И каждый говорящий тут
Надеется, что будет слышим.
Здесь всё не так, мой старый друг,
И в том, что всё не так, – загадка.
И всякий раз скользит из рук
Пародия миропорядка.
Ведь в том, что всё не так, и смысл.
И сердце в воле неслучайной
Вне биржевых бумаг и числ
Живёт неизъяснимой тайной.
Железный Век глядит в окно —
Где ж благородные усилья?
Мы закопали наши крылья
И верим, как отцы давно,
В простые низменные вещи —
Спорт, деньги, карты и вино,
Не зная сказки высшей, вещей.
Но приглядишься – пуст орех:
Всё это двигалось и ело,
Мычало, плакало, хотело —
Во чреве, чревом, тело к телу,
А после убивали всех.
И говорил Платон достойным,
Что так бывало много раз:
Потоп или огонь и войны,
Беспечных, пожирают нас,
Оставив в продолженье рода
Живыми горсточку невежд,
Чтобы начать могла природа
Всё заново, пройдя рубеж
Гордыни дьявольской в крови
И оскудения любви.
 
 
Ты не узнал, зачем по венам
Струит волшебный кровоток.
И не узнаешь. В жизни энной
Вдруг изумишься: лепесток
Иль снег в предновогоднем свете,
В луче танцующая моль,
Тех кукол ненавидят эти,
А в светлых окнах си-бемоль.
Поэтому сей дивный сон
Напоминает колесо.
В конце времён или в начале
Нас ждёт закрытая тетрадь,
Чтоб мы случайно не узнали,
Что значит жить и умирать.
 

Пёрышко

 
После тайных слов
Истины просты.
После неких снов
Все слова пусты.
 
 
Этот мир – пустой,
Мал ли он, велик.
Тёмной жить водой
Сердце не велит.
 
 
Пёрышко, лети —
Смерти не успеть.
Некуда идти,
Некому хотеть.
 
 
Кончились пути:
Всё вокруг – Один.
Пёрышко, лети —
Мать, Отец и Сын.
 

Полёт случайности

Осия 6:6

 
У Филострата это всё —
Полёт случайности за лето:
Из тени в Свет, из Света в сон —
Так называемая Жизнь, и этот,
Кто в Ней живёт, у Филострата
Читает комментарий к Ней…
А Жизнь жива, она пасёт
Служителей Эдема, Ада.
Есть ум, и есть его утрата,
Непознаваемое – смысл людей.
Но как убоги эти ульи
Дворцов из мелкого песка,
Когда судьбу решают пули
И страх струится у виска.
Здесь ваши древности прокисли
Без Света, что светил всегда.
И ваша избранность – лишь мысли
Об избранности, господа.
Не эта ли гордыня падших
Творенье к гибели ведёт,
Сама желая выжить?‥ Дальше —
Полёт случайности за год.
Мир – нечто Целое, и в Боге
Вся тварь на равных в тварном сне.
Единство значилось в прологе,
И в эпилоге «Всё во Мне».
«Не жертв, но милости», – достойней
Сегодня не услышать нам.
Бессмысленно лелеять бойни
И верить в счастье городам.
 

Связующий

 
Вот, кажется, совсем немного,
и зачеркнутся эти дни
дождями с облака любого —
любовно сгинут ли они
в пещерной памяти столетий,
в продолговатом ли мозгу —
никто не знает, не ответит —
зачем они, зачем в пургу
об одуванчиковом лете
ты вспоминаешь на бегу,
ведь то, что есть, – одно мгновенье,
неуловимое «сейчас» —
меж тем, что предано забвенью,
и тем, что распахнётся в нас —
как будто взмах прозрачнокрылый…
Но где связующий живёт
того, что мигом раньше было,
с тем, что сейчас произойдёт?
 

Время скитаний

 
Безвременье героев.
Время денег, афиш.
Гул пчелиного роя,
Шелест буковок, тишь.
 
 
Безвременье поэтов.
Время: порох и прах.
Ветер дунет – и нету,
Только небо в глазах.
 
 
Своевольны снаружи
И безвольны внутри —
Так игрушечны души,
Слепы поводыри.
 
 
Мимолётных свиданий
Не закончился счёт.
Просто время скитаний
Не свернулось ещё.
 

Мальчик

 
И мальчику я поклонился тоже.
 

В. Ходасевич

 
И показалось, что в незрячей
и человеческой игре
иной итог всему назначен
и оправданье мишуре
надежд, и вздохов, и убийства
себе подобных и других,
условных правд или витийства
гордыни гордых и слепых;
пустых и ниочёмных жизней,
зловещих обществ, их забав,
детей чужбины и отчизны —
смешного в зеркале раба.
В невидимой астральной пряже
узор привиделся один
в падении могучих кряжей
и вознесении долин,
где всё перетекает равно
одно в другое, где опять
все формы истончатся плавно
в незримое, как волны в гладь.
А в линиях руки, как в ранах,
указ о состраданье к тем,
кто холит розы в ураганах
и верит в объективность стен.
Один узор в многообразье
вещей, и слов, и тел, и дел,
и в мириаде солнц – согласье,
как в беспредельности предел,
как в бесконечности конечность,
и макрокосм как микрокосм,
и грандиозность как беспечность —
безмолвия апофеоз.
Так показалось, что в незрячей
и человеческой судьбе
по-настоящему не значит
ничто, что значимо тебе, —
вся эта видимость несчастна,
бессчётна в кружеве своём
в кружале призрачно-прекрасном
и объяснима только сном.
Как будто спит нездешний Мальчик
и видятся Ему во сне
всё наши жизни, но иначе —
они Его по праву все.
Те сны отпущены на волю —
до пробуждения с зарёй —
играть святые, злые роли,
чтоб насладиться каждой долей,
быть богом, человеком, молью —
и после лопнуть пузырём.
И тот, во мне державший лиру,
незримо поклонился сном
незримому Единству мира —
вот этим видимым стихом.
 

Любовь тебя храни

 
Вновь на пути восстанут эти дни,
И бренное коснётся глаз твоих.
Любовь тебя храни
На век, на миг.
 
 
И некуда идти, кроме Тебя,
Когда мы так безангельны, везде
Бесславны, не любя,
В раю как на кресте.
 

Переводчик

 
Как переводчик синих сфер
На робкое дыханье моли —
Таким мне видится пример
Поэзии в земной юдоли.
 
 
В садах Эола шелест лип.
А здесь последние трамваи,
И сделанный искусно грипп
На ужин подан с караваем.
 
 
Но окрыляется вода,
Когда жестокосердны выи,
И ум сгорает от стыда
За вас, ундины голубые.
 
 
В природе белого листа
Есть красота, что просто длится,
Что распахнёт твои ресницы
И запечатает уста.
 

Знаки

 
Как расписание некой игры,
То, что я вышел сегодня из дома,
Было отмечено в складке коры,
В отголоске далёкого грома.
 
 
Голубь над башней, призраки лет,
Блок, и фонарь, и его аптека —
Старая пропись новых побед
В знаках руки, звезды, человека.
 
 
Татуировано тело судьбой.
И в отражениях глаз прохожих,
Небо и ад несущих с собой,
Ты прочитаешь себя, быть может.
 

Сходя с ковчега

 
На выходе из Ноева ковчега
Я не успел спросить, я знать хотел,
Зачем приснилась ссылка в человека,
В век маленьких нечистых тел.
 
 
Зачем отдельность, названная «мною»,
Ведь я оттуда, где всегда весна,
Где битва Света с древней Темнотою
Единством превозможена;
 
 
Где, поднимаясь в небо за пределы
И слов, и снов, избавлен чистый дух
От иллюзорной заповеди тела
И в одиночестве не знает двух?
 
 
Кто кому снится – может, Богу
Сонм этих тел, в себе сокрывших «я»,
Иль души снят невидимого Бога,
Являясь копиями бытия?‥
 
 
Так, безответный, с замыслом побега,
Вдруг изумлённый остановишь взгляд
На выходе из Ноева ковчега,
Увидев землю как весенний сад.
 

Лики

 
Нет продолжения у красоты,
Живущей на земле мгновенье,
Тут блекнут краски и цветы,
Напоминая сновиденье.
 
 
В низинах, где бескрылый дик,
Где искажение повсюду,
Вдруг замираешь, видя лик
Ребёнка ль, женщины – как чудо.
 
 
Как отголосок в тишине
Мелодии забытой, дальней,
Так лики те напоминают мне
Иконы глуби Зазеркальной.
 
 
Они, как тайный оберег,
Алмазы средь пустой породы,
Роняют отсветы на тех,
Кто не забыл своей природы.
 

Усманский погост

 
Я шёл и увидел могилу свою,
Убрал сорняки, поправил цветы
И имя чужое прочёл на краю
Побитой дождями и ветром плиты.
 
 
Кто умер, кто умирает, ответь,
Если тебя можно встретить потом
В иных одеяниях времени, ведь
Это всё ты, нездешнее То?
 

Небо

 
Мой слух ещё застал лиричность
Поэтов старых, их посев —
Теперь ненужную психичность
Бездомности и чистых дев.
Сегодня лирик ни о чём
Размерные слагает строки —
Без тяги вверх они убоги,
Как транс скотов пред палачом.
Есть погруженье в древний сон,
Есть восхожденье из Незнанья…
А здесь всё тот же небосклон
И всех со всеми расставанье.
Ты знаешь, что умрёшь, – довольно.
В чём смысл отпущенных ста лет,
А то и меньше? Счастье больно,
Когда бессмертья телу нет.
Но тот, смеющийся внутри,
Играющий со смертью Вечный,
В колье собравший сентябри,
Мне отворяет выход Млечный.
И уверяет, что трава
Воображаема как будто,
Что Свет переводил в слова
Величественный древний будда,
Прозревший сквозь огонь мечты,
Сквозь то, что видится как чудо,
Что небо начинается отсюда —
Где ты.
 

Чем ближе к цели

 
Чем ближе к Цели,
Необъяснимей
Седые ели,
Причинность, имя;
 
 
Молчанье камня,
Беспечность птицы,
Скрип старой ставни,
Прозрачность в лицах.
 
 
И есть чудесность
В необъяснимом,
Что эта местность
Видна, но мнима.
 
 
В глазах, лице ли
Вдруг беспредельность,
А в центре Цели —
Её бесцельность.
 
 
И избегаешь
Речей и жестов,
И только знаешь:
Всё суть блаженство.
 
 
Раздёрни шторы —
Сознанье светит,
И будто горы —
Застывший ветер.
 
 
Чем ближе к Цели,
Ещё священней
Слова, капели
И всепрощенье.
 
 
Блаженны дети.
Не вечны сети.
Благоговейте.
Благоговейте.
 

Кометы

Анне

 
Зачем ты здесь, бесплотный, во плоти,
Из радуг скроенный, бредёшь по свету?
Любовь – своё подобие найти
Стремились павшие с небес кометы.
 
 
Придумывая время, имена,
Искали собственное отраженье,
Чтоб к небу поднялась одна волна
Из двух, венчающая притяженье.
 
 
Так памятью истёртые следы,
Обрывки слов и снов неисследимых
Вдруг восстают, как запах лебеды,
Свечение имён, глаза любимых.
 
 
И ты построить заново готов
Свой мир прикосновением пьянящим,
Скользя над чередою черепов
И над скитанием неуходящим.
 

Лес

 
С наезженных дорог свернуть
В прохладный лес, зелёный ельник,
В мир, выдуманный кем-нибудь,
А может быть, тобой, бездельник.
Тут блики света на коре,
И здесь, в хитросплетеньях тропок,
Жизнь предстаёт в святой игре
Святых чудес, лучей, иконок,
Сосновых высохших иголок,
Неосквернённой чистоты,
Которой не коснулся Молох,
Которой сопричастен ты,
Входя в неё, как в сон ребёнок.
И Время – музыка, когда
Жизнь бесконечна, беспечальна,
И улыбаешься тогда —
Глазами, сердцем и молчаньем.
И странно думать, что уснёшь,
Мир зачеркнув, забыв всё это.
И странно верить, что умрёшь,
Когда вокруг так много света,
Что это – нереальность, ложь
И что внутри есть бог ответа,
Что знает и тебя, и лес
В святой игре святых чудес.
 

Печать

 
Я хотел излечить от зла
Подсознательные колодцы.
Незаметная жизнь прошла.
Лошадь бледная за оконцем.
 
 
Сопространственники мои,
Современники, что ж нам надо?
Мир изнизан светом Любви.
Почему он как жерло ада?
 
 
Неземная лежит печать
На сердцах, и она, похоже,
Возвращает все судьбы вспять
Наказанием за безбожие.
 
 
Не затем ли нас лечит смерть,
Выправляя дефекты зрения,
Чтоб увидели до и впредь,
И вокруг, и внутри – парение.
 
 
Веришь, всё купалось в Любви.
Боль была золотою рыбкой.
И, как учат, губы твои
Тронуты будут улыбкой.
 

Увидеть

 
Увидеть вновь великолепье
Миров прекрасных и пустых,
И Иоанна, и Асклепия,
Всегда лепечущих о них.
 
 
Увидеть вновь метаморфозы,
Перетекание в одно
Другого, видимость угрозы,
Где всё ко благу сведено.
 
 
Где наши бледные наречья
Любви, несчастий и стыда
Плывут ладьями Междуречья,
Не приплывая никуда.
 
 
Увидеть, что судьба над склепом
И над дворцом одна, проста,
А Иоанну и Асклепию
Лучит счастливая звезда.
 

Кайма

 
В невысокой прозе сновидений
Что ни тронь – ажурная кайма,
Брызги сердца, радуги хотений,
Плотности бесплотного ума.
 
 
Снимешь крылья, постучишься в двери —
Может, боги проживают тут?
А вглядишься: маленькие звери,
И таких на пастбищах пасут.
 
 
Ах, зачем ты… Ах, зачем ты, право,
Захотел распятий этой тьмы?
Смерти страх – последняя управа,
Отрезвляющая их умы.
 
 
А проснёшься – велика потеря! —
Нет ни злых, ни добрых, никаких.
Разделяя, властвуют. И верят,
Что возмездье – это не про них.
 

Ойкумена

 
Как будто на краю земли
Я оглянулся на мгновенье:
Эпохи, что давно прошли,
Вернулись к точке отправленья.
 
 
Оглохший не услышит век
Надрыв архангельского горла:
Земля, единый Человек,
Свой ад и небеса исторгла.
 
 
Как яд с зубов гремучих змей
Оставит жизни лишь мгновенье,
Так власть повапленных Семей —
Предвестие уничтоженья.
 
 
Изнеженная духов рать
Изнемогает в прежней коже —
Она умеет только брать,
Но сострадать она не может.
 
 
Так оскудения волна
Накрыла инструменты духа,
И возвращаются сполна
Трагедии былого Круга.
 
 
Кивну блаженным, что ушли
Туда, где их нельзя обидеть,
Мечтая на краю земли
Ещё достойное увидеть.
 

Вот это, свыше

 
Умчались, словно навсегда,
В Страну везений
Игрушечные поезда
Стихотворений.
 
 
И не догнать, и не понять
Вот это, свыше,
Которое нельзя обнять,
Но в каждом дышит.
 
 
Та Истина, что вне краёв,
Живёт, венчаясь,
В проникновении в Неё
И не нуждаясь.
 
 
А ты, предчувствием согрет,
Стоишь: вот-вот и
Затопят твой киношный свет
Святые воды.
 
 
Что значат век и полчаса
У жизни мнимой? —
У вечности невыносимой
Твои глаза.
 

Хлеб

 
Эти ломтики хлеба —
Как печная зола —
Для взыскующих Неба,
Не желающих зла.
 
 
Что не слышимо ухом,
Ни увидеть, ни сжать —
Всё наполнено духом
И нельзя удержать.
 
 
Бесконечно теченье,
Неподвижна река.
Вдох продлится мгновенье,
Выдох длится века.
 
 
Только знание, Имя
Среди серых забот —
Это то, что поднимет,
Это то, что спасёт
 
 
Их, похожих на воздух,
Их, похожих на сон,
Собирающих звёзды
В холстяной небосклон.
 

Сандалии Басё

 
Среди сандаловых азалий
Глазами в небо, как пиит,
Басё без стоптанных сандалий,
В одежде странника стоит.
 
 
Давно известное преданье
Кого сегодня удивит,
Что всех со всеми расставанье
Узнать любому предстоит;
 
 
Что прелью груш земных пропах
Настой цикад и повилики,
И с ним забудешь, что есть прах,
И кто был малым, кто великим;
 
 
И про сандалии Басё,
И где он сам, в каких пенатах,
Оставивший стихи и всё —
Как будто ничего не надо.
 
 
В тела, как в кожуру, войдём —
В обман обманутых однажды,
И снова о любви споём
И о сандалиях бумажных.
 
 
И если в небе бирюза,
Что все предназначенья наши,
Коль упиваются глаза
Вновь пустотою этой чаши?
 

То неизвестное

 
Четвёртый Ангел ли с трубой,
Иль сон – падение отвесное,
Захватит дух: перед тобой —
То Неизвестное.
 
 
Не спит пиит – благодарит
За это странствие телесное,
За игры, где в глаза глядит
То Неизвестное.
 
 
Однажды смолкнет сердца стук
И приоткроется небесное,
И будешь пить из первых рук
То Неизвестное.
 
 
Душа узнает без прикрас,
Зачем была такая тесная
Тюрьма, скрывавшая от глаз
То Неизвестное.
 

Соответствия

 
Желания, исход мечтаний,
В ладонях отвердеют вмиг,
И вещи – вроде очертаний
Надуманных имён своих.
 
 
Как верят обещаньям в детстве,
Поверишь в радости слепой,
Что красотою соответствий
Сияет небо над тобой.
 
 
Что слов благих произнесенье
Изменит судьбы эти, те,
Страдание на воскресенье
На догорающей звезде.
 

Скрепа

 
Ты знаешь, это быстро всё,
Мгновенны сна водовороты:
Мельканье городов и сёл,
Пространства, свёрнутые в годы;
 
 
Мгновенный мир, и путь, и цель,
И всё связующая скрепа —
Ты странник, вешняя капель —
Струна между Землёй и Небом.
 
 
Ты снишь себя: такой большой,
Превыше звёздного разбега,
Микроскопической душой
Низводишь Небо в человека.
 
 
Целуешь пальцы пустоты
И знаешь пыль стопою голой,
А в зеркале галактик ты
Бесформенный, безличный, полый.
 
 
Сметаешь бывшее досель
И то, что завтра будет сниться, —
Мгновенный мир, и путь, и цель —
Вселенским помелом ресницы.
 

Бирюза

 
Не с ладоней отца
И не единоверца —
Пил я воду с лица,
А теперь только с сердца.
 
 
А теперь бирюза
Букв, нездешних порою,
Да глазами в глаза,
Дабы помнить иное,
 
 
Где ни эти, ни те, —
Белый Свет без другого,
И в святой чистоте
Изначальное Слово.
 

Позднее никому

 
Напиши никому ни о чём,
Назови этот мир травою.
Просто свет за твоим плечом,
Просто небо над головою.
 
 
Дунет ветер, качнёт ковыль.
За минуту пройдут столетья.
Кто поверит, что это быль,
А не русское междометье?
 
 
Чуден холм за древним Ельцом,
А вершина – горбинка носа.
Это зайца рога кольцом,
Посох в царствие без вопросов.
 
 
Это позднее тру-ля-ля
И отсутствие смысла «если».
Посмотри, широка земля.
Только мы, не живя, исчезли.
 

Чаша

 
Тот, кто строил дворец,
Не узнал до потопа,
Кто здесь грёза: Творец,
Или тварь, или оба?
 
 
Жизнь и смерть не вини
Ни в виссоне, ни в робе —
Может статься, они
Иллюзорные обе.
 
 
Отчего же слеза
Достояние наше?
Не упьются глаза
Пустотой этой чаши.
 

Забывчивость

 
Моя забывчивость из тех
Неторопливых забываний
Причинно-следственных бываний,
Которые на ощупь – смех.
 
 
Оставлены сады мои,
В которых не светили звёзды,
Травою заросли раи
И будущие погосты.
 
 
Про таракании бега
Бегущих за мирским успехом
Я забываю и слегка
Дивлюсь переживаньям еху.
 
 
И наслаждаюсь красотой
Сансары в солнечной нирване,
Что обнимает пустотой
Осмысленность любых метаний,
 
 
Желаний, песен ни о чём,
Жестокости адов, оленью
Забывчивость, над палачом
Склонившуюся с умиленьем.
 

Музыка музы

Анне

 
Как в зеркале, двоясь,
Две буквы неустанно
В уме сплетают вязь:
Простое имя Анна.
 
 
И что в нём – ничего.
А в сердце тайный отзыв,
И нежностью его
Оттенок розы розов.
 
 
Милее всех утех
Живой и настоящий
Тот золотистый смех,
Вне времени летящий.
 
 
И нежная с утра,
С замедленностью кадра,
Та линия бедра
Рисунка Леонардо.
 
 
Дороже дорогих
Сандалий Пенелопы,
Не знающие их,
Твои босые стопы.
 
 
Доверюсь чистым снам —
Останься, словно лето,
Бегущей по волнам
В сознании поэта.
 

Мерцающий

 
Одно мерцание, мгновенье,
Дрожанье робкое ресниц.
Что здесь реально? Буквы, тени,
Просветы на краю ресниц?
 
 
Кто ходит, говорит, чихает,
Меняя колпаки надежд,
А ночью странно исчезает
За ширмою закрытых вежд?
 
 
Смотри, как прорастают слепо
Твои следы, слова, дела
В иных мирах – их чёткий слепок
В событиях добра и зла.
 
 
На Млечном ли Пути услышу
Земные шорохи листа —
Мерцающий, здесь, в этой нише
Для славословия твои уста.
 
 
Одно моргание, мерцанье,
Просветы меж твоих ресниц,
Где ждут короткие свиданья
С беспамятством любимых лиц.
 

Зола

 
Земная светотень холста
Порой не задевает чувства.
Жизнь безыскусственно проста —
И это высшее искусство.
 
 
И это дорого – найти
Противоядие печалям,
Увидев, что конец пути
Наивно предрешён началом.
 
 
И, протерев глаза золой,
Узреть за чернотою крепа
Ту землю, что была землёй,
Вдруг обернувшуюся небом.
 

Эфир

 
Эфир, звучащий именами,
Стихиями отяжелясь,
Становится, в осадке, нами —
Мы позабыли эту связь.
 
 
И в мире, где красна трава,
Высокое – на месте лобном.
Вещей природа такова:
Подобные едят подобных.
 
 
Жнут атлантическую рожь
Сыны Аврамовой эпохи,
Но по цветам в душе поймёшь,
Как благосклонны к тебе боги:
 
 
Дают увидеть без прикрас,
Дают подслушать временами
Сокрытый от ушей и глаз
Эфир, звучащий именами.
 

Лунный пешеход

 
Все притяжения смертельны.
Все отторжения страшны.
И внешние кресты – нательны,
А внутренний – из Тишины.
 
 
В аду все сказки – о высоком.
В раю все книги – о Земле.
Всё движется противотоком,
Всё остывает в полумгле.
 
 
Нет вечности обдумать вечер.
И лунный пешеход спешит,
Неся в себе, сутуля плечи,
Семи вселенных монолит.
 
 
А в лунном небе привокзальном
Земли далёкой виден след.
И снег, идущий вертикально,
Идущий миллионы лет.