Текст книги "Аура"

Валерий Семенихин
Аура

© В. Семенихин, текст, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

* * *

Вешний сад

 
Для избранных, кто может насладиться
Обычным словом, буквою одной,
Что убивает, оживляет, снится,
Что озаряет и сердца, и лица, —
Для них пиши. Нездешнею волной
Весь мусор превращается в нездешний
Знак или символ, если только Свет —
Изнанка наших будней, бед, побед:
Передо мною садик вешний.
Нить паутины – мой последний дом,
Моя отчизна, изо всех убежищ
Прочнейшее, прочнее нет кругом, —
Осознавая это, вдруг опешишь.
И шоры с глаз, как бабочки, слетят,
И ты возлюбишь каждое мгновенье,
Поскольку не воротится назад
Никто, ничто из пойманного зреньем.
Лишь в складках памяти уловишь блик
Любви ли, детства ль, жизненного склада —
Ещё до Пушкина, Вергилия, до книг,
Папируса атлантов, войн Тевтата.
И вот ты здесь, за сменой черепов —
Хранилищ вопрошаний без ответа —
Откуда-то из глубины веков
Протягиваешь волоконца света
До нынешней судьбы, камней,
Осиновой прозрачной прели,
До грубых меркантильных дней,
Что презирают менестрели.
Ты им расскажешь, поднимая взгляд,
Что он всегда с тобою, вешний сад.
 

Приметы

 
Я не смог не родиться,
В пыль обронил хитон.
Время расписано в птицах,
Смыто в глазах икон.
 
 
А если искать приметы,
Чисел и знаков рой,
То это – тёплое лето
Да камешек под ногой.
 
 
А если искать причины,
Не найдёшь ничего,
Только одни личины
Единого, Одного.
 
 
Великая Беспричинность —
Тайна всего и вся,
И в темноте лучина
Для тех, кому знать нельзя.
 
 
А если искать примера,
Как низок стал пьедестал,
Смотри: исчезает Вера —
Витийствует Ритуал.
 
 
А если искать ответа
На бисер вокруг, так вот:
Речь не способна эта
Небесных достичь высот.
 
 
А если искать совета,
Послушай, что скажет Ной:
«Какое тёплое лето,
И все вы ещё со мной —
 
 
Нездешние величины,
Забывшие тождество, —
Бессмертные суть личины
Единого, Одного».
 

Золотая пыльца

 
 Блажен, у кого нет дела
 В пригрезившихся мирах,
 Где всё страдало и пело,
 А приглядишься – прах;
 
 
 Где жизни вечное чудо
 С изнанки как смертный лёд.
 И ты не знаешь, откуда,
 Куда этих душ полёт.
 
 
 А после течение Леты
 Условное смоет «я» —
 Рождаешься то поэтом,
 То камешком у ручья.
 
 
 Блажен, кому некуда деться
 В бескрайних просторах сна,
 Где на ресницах детства
 Пыльца золотого руна.
 

Улыбка

 
Как ни привычно суетиться здесь,
Для тонкого ума неоспоримо:
Всё видимое, плотное вокруг —
Иллюзия оптическая линий.
 
 
Зачем же таинством анахорета
Венчаешь ты мечтания свои
И голубой рукой кому Архангел
Выводит золотые письмена?
 
 
Я утверждаю светлую возможность,
И всё недосягаемо для смерти,
И мы блаженны, как блаженна вечность,
Пока Твоя улыбка в этом сне.
 

Книги

 
Я помню мир: в нём жили книги,
Их почитали, запах их
Сродни был запаху ковриги,
И я был голоден до них.
 
 
Когда была литература
Властительницей дум людских,
Труба любого трубадура
Была стен выше городских:
 
 
Слова! Как много в этом слове,
Достать чернил, поднять на щит,
Мы дети страшных лет (и крови),
Пустыня внемлет, Бог молчит.
 
 
Что нам останется от века?
Исчезнет он, себя изжив.
Я помню мир, где человека
Испепеляло, коли лжив.
 
 
И были книги – чистый кладезь
Высоких дум, и слов, и уст.
Напомни, может, знаешь адрес
Небес, родителя искусств.
 

Лист

 
Одно безгрешное занятье —
Смотреть на падающий лист
Без отторженья, без принятия
Под птиц синиц сквозистый свист.
 
 
Ведь это музыка такая
Неумирающих икон —
Всё объяснить, не объясняя,
Доступным сердцу языком.
 
 
Нежнейшая лазурь над охрой
В твои глаза перетечёт,
И сколько дней ещё у Бога —
Их знаю я наперечёт:
 
 
Они, как эти листья клёнов,
Летят, а после упадут,
Перечеркнув людских законов
Наивный лепет, жалкий суд.
 
 
В чреде падений и парений —
Ничтожен или знаменит, —
О человек, как лист осенний,
Ещё живой пока летит.
 

Оз

 
Какой красивый сон
Над маревом полей,
С асфальтом облаков,
Где сердце под уклон,
Где мудрость дураков
Чем дальше, тем видней.
 
 
Возможно, я приду
Вас навестить не раз
В рубашке белых грёз —
Напомнить, что в саду
Есть неприметный лаз
В страну смешную Оз.
 
 
Там вовсе не больней,
Чем в детстве золотом,
Там несказанный Свет.
В толкучке этих дней
Я расскажу о том,
Что смерти больше нет.
 

Возвращение

 
В городе, где убыстряет бег
Время, вуалируя неволю,
Должен появиться человек —
Человек, бредущий краем поля.
 
 
В тех полях смертельных благ и нег,
Бледной ругани и укоризны
Должен появиться человек —
Человек, идущий краем жизни.
 
 
В этой жизни, выпавшей как снег,
Где слова любви важнее хлеба,
Должен появиться человек —
Человек, бредущий краем неба.
 
 
Вычеркнув из разума побег,
С небом в сердце, человек вернётся
В города, где продолжает бег
Время, запечатанное в солнце.
 

Милосердие

 
Беспамятны дни Падения.
Крылья – в конце Исхода.
Мириады форм как звенья
Сновидческого похода.
 
 
Пророки, живя над ложью,
Дивились – с плахи, с небес ли:
«Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли».
 
 
Неизвестность – закон, и всё же
Здесь тайна, вдуматься если:
Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли.
 
 
Человек – игрушка святая,
Инструмент, себя сознающий,
Живёт как дикая стая,
А мог – как тростник поющий.
 
 
Это разум расчислит позже —
Ангел пребудет, бес ли…
Велико милосердье Божье,
Что мы совсем не исчезли.
 

Кто смотрит сны

 
Вот выжат виноград, и сердца стук
Напоминает вдруг: ещё немного…
Из сложенных в молитве тонких рук
Растут деревья, птицы кличут Бога.
 
 
Зачем ты здесь, кто смотрит эти сны,
В туннелях сердца пробираясь длинных,
И просит жизни в душный век войны
Среди забот и тропок муравьиных?
 
 
Пока не переполнилось Число,
Моей землёй на это время стала
Земля людей, и значит, повезло
Среди ночей толкать её кружало.
 
 
Ещё мне нравится смотреть туда,
Откуда нет возврата, где не тесно.
Там только ветер, светлая вода,
Там я один, бродяга бестелесный.
 

Красота

 
 Есть красота в том, что не знаешь,
 откуда родом эта Красота,
 и сам ты, вопрошающий, и та
 граница, за которой таешь
 в безмолвии об этой Красоте.
 Учитель говорит о Пустоте.
 За сетью образов и фраз
 та Красота присутствует сейчас,
 предвечная, в любом из вас.
 Загадочно устройство глаз:
 сквозь ложь телесного креста
 блистает эта Красота.
 

Сирота

 
 Бывают дни ненужности моей,
 И, отстранясь, гляжу холодным оком
 На череду отцов и матерей,
 Назначенных душе незримым роком.
 
 
 И эта очередь, как бусин ряд,
 Нанизанная на мои желанья,
 Дарила жизни мне стократ —
 Бесплатный пепел обладанья.
 
 
 Ты ешь, быть может, миллионы лет —
 Всё время голоден; убьёшь, не убивая;
 Спасаешь, но освобождённых нет;
 Умрёшь, о смерти ничего не зная.
 
 
 Живёшь, ни разу не родившись тут.
 В провалах памяти и сновидений
 Отцы и матери тебя зовут
 Искать загадку светотени.
 
 
 И не откроют истины уста,
 От ужаса оберегая детство,
 Что человек – извечный сирота,
 Лишённый на земле наследства.
 

Притяжение

 
До свидания, до касания
Бледно-розовых губ твоих.
Нет изысканней наказания —
Только помнить, не видя их.
 
 
Ты, сплетающий паутину
Золотых грядущих утрат,
Разве не разгадал причину,
Для чего был посажен сад?
 
 
Для чего был кумир поставлен
На семи холмах и ветрах,
Для чего этот мир проявлен
С отражением в двух сердцах?
 
 
Ради тонкого притяжения,
Что любовью ещё зовут,
Звёзд, поверивших в отражения,
Что на этой земле живут.
 

Кто бы мы ни были

 
Кто бы мы ни были, для чего
этот как будто бы дом, эта птица,
знанье того, как бежит эта кровь
в тайных пределах своих берегов,
строя дворцы, разрушая темницы,
высвобождая движеньем любовь?
 
 
Кто бы мы ни были, только слова
делают эту вселенную зрячей:
каменщик, камень, внутренний сон.
И мало любви потому, что трава
вытоптана сапогами удачи.
А я – это ты, а ты – это он.
 
 
Кто бы мы ни были, нас никогда
не было, да и не будет в помине.
Но трепетно знаю, кто – вновь и вновь —
играет в игрушечные поезда
и ловит губами полночный иней,
высвобождая любовью Любовь.
 

Камни и боги

 
Камни, люди и боги —
Их связует одна
Красота аналогии
И подобие сна.
 
 
Но драконам и девам
Буриданов устав:
Всякий хочет быть первым,
Прочих смерти предав.
 
 
И хотя сновидение —
Мироздания суть,
Бьются смертные тени,
Ходят грудью на грудь.
 
 
Но и в царстве дремучем
Есть надежда: найдём
Ясный Свет и обучим
Тех, кто будет потом
 
 
Выкорчёвывать дыбы
Из сознаний своих,
Дабы светлые нимбы
Осияли у них.
 

Золотой орех

 
Если все вещи просты,
Что искажает их вид?
Ненависть? Мы или ты?
Пусть пустота говорит.
 
 
Эти «законы» земли —
Зрение выпитых чаш,
Воображение тли,
Коллективный мираж.
 
 
Лишь остановишь бег,
Слышишь ребёнка смех.
Пуст золотой орех.
Яблоко падает вверх.
 

Дни осени

 
Дни осени – как с позолотой
Сухие амфоры в ряду.
Потрескались века, и кто-то
Сметает черепки в саду.
 
 
Средневековье с Возрожденьем
Переплелись, как виноград,
И те же блики, те же тени —
Как сто веков тому назад.
 
 
Так сто веков потом вперёд
Наполнят амфоры полынью,
Нездешним мёдом чей-то рот
И сердце силою и синью.
 
 
Мелькают спицы колеса.
Тускнеют люди, как монисто.
Есть в увядании краса,
Сказал поэт, но то – о листьях.
 
 
А в созревании людей
Должно быть тонкое свеченье,
Как в истончении свечей,
Прозрачность ликов и очей
И венценосное успенье…
 
 
Но сто веков тому назад
Или вперёд – ничто для взора,
Вас будет ждать привычный сад
И повторение повтора.
 

Прапамять

 
 Сны не меняются в мире подлунном:
 Деньги, голод, любовь и война.
 Дети атлантов наследуют гуннам,
 Пятки варваров мнут времена.
 
 
 Слышится тайный смычок повторенья.
 Помнится: видел я это уже —
 Гибель титанов, царств изнуренье,
 Ветер умов и душа на меже.
 
 
 Знай, невозможно из этого выйти,
 Не трогая подсознательных бездн,
 Не лобызая смертных наитий
 И указаний коричневых месс.
 
 
 Ум твой прямо перед тобою:
 То, что в окне, за спиной, за горой, —
 Сказка могла быть совсем другою —
 Мы не придумали сказки другой.
 
 
 В старой школе в мире подлунном
 Те же уроки и той же душе.
 Слышишь, камни грохочут по струнам?
 Помнится, видел я это уже.
 

Ковшик снов

 
Ты видишь сны о белых днях,
Цветущей радуге в ладони,
Где гибельный животный страх
Украли солнечные кони.
 
 
Всю суть невысказанных слов,
Желаний спрятанные слёзы
Переливает ковшик снов
В причуды и метаморфозы.
 
 
Однажды вычерпает он,
Любовно осушая вены,
Последней жизни небосклон
Со дна придуманной вселенной.
 

Как будто видишь

 
 Как будто видишь будущие жизни,
 Как будто помнишь будущие смерти
 У всех, живущих здесь, сейчас,
 Места их будущих рождений,
 Свеченье их умов – у миллиардов,
 Цель каждого – из миллиардов,
 Во всех галактиках – из миллиардов,
 Изнанку снов у миллиардов
 Во всей тотальности великолепья,
 Всю бесконечность Проявленья,
 Которого в помине нет.
 

Готовность

 
В старости стань прозорливей,
Орливей, слезливей чуть от печали
И жалости к человеку и иве,
Готовься принять в себя дали,
Бесконечные шири из светлых
Беспредметных пространств открытых —
Вне законов огня и пепла,
Лжи рождённых или убитых,
Прозорливых, орливых, печали,
Неопознанной позже и ранее,
Не вмещающей ясные дали
Из-за милости непонимания.
 

Печальник луны

 
 «Чудится мне, в дальнем царстве У
 С неба сыплется снег…»
 Что в печали той – не пойму,
 Но словно бы натянули струну
 Меж двух человек.
 Примерь эти шлёпанцы, велики?
 Особенно если зимой у реки
 Пронзительный холод, ступени, ступни
 Озябшие, одинокие дни.
 Великое одиночество лет,
 Где только стихами сыт и согрет.
 А запад или восток, говорит,
 жизнь одинаково холодит.
 Печальник луны, ты жил как хотел,
 Покой нищеты – царский удел,
 Если только стихами набить суму…
 Словесная нить от ума к уму —
 Звук цитры, звучащей из века в век,
 И видится мне, в дальнем царстве У
 С неба сыплется снег…
 

И смерть и жизнь небытия

 
Мой Свет, когда я сброшу страх
животный – дело будет так,
как чудо, как непостижимость,
как после раны неранимость,
бесстрашие в кольце атак.
Как языки трещат подчас
о медитациях, а после
перетекают зёрна глаз
в помойки чувства, зрелищ возле,
но смерти чёрные глаза
следят всегда, как образа.
И так впечатаны следы
в ума людей, что выбор сделан
давным-давно, но я и ты
не помним, для чего нам тело.
Боязнь однажды потерять
его – за смертью ежедневной
других – как бич, и не понять:
другие – это ты. Неверно,
что есть у воздуха края,
и ложны за телесной гранью
и смерть и жизнь небытия
в игре Самоосознаванья.
 

Сквозь

 
Как будто сквозь твоё лицо
Ковыль качается волнистый,
И две луны сквозь прорези для глаз
Трезвящей бледностью исходят.
Так разрушается любовь, когда рукой
Я сквозь тебя касаюсь трав нездешних,
А остролистый стебель вдруг
Мою ладонь насквозь пронзает.
 

Памятка Ною

 
Повеет несказанной скукой
От юбилеев, похорон,
Снадобий свадебных и мукой,
Зашитой в безысходный сон.
 
 
Держава дежавю, твои ли
Глаза святые надо мной?
Ау, литература пыли!
Что делать нам в деревне, Ной?
 
 
Непостоянство – всеобитель.
Но Света Ясного держись:
Мгновенна смерть и вечна жизнь,
Как наши сны в её орбите.
 
 
Гремит, из ночи выплывая,
Твоя надежда на побег,
И всходишь на ступень трамвая,
Как на спасительный ковчег.
 

Муравей

 
Однажды в июле, когда постоянство
Жары, и зелень дубрав как икона,
И воздух стоит, как колонна,
И солнце давит на темя,
Сандалией меря пространство
Легко, беспечально,
На обочине мира фатальной
Я увидел случайно:
Великий, как небо, как вечное время,
Бесстрашный, один,
По дороге асфальтной
Шёл муравей из Унечи в Турин.
 

Смысл

 
Есть, мне казалось, некий
Восторженный высший Смысл,
Рождённые здесь человеки,
Спешащие в и из.
 
 
Если тюрьма это, боги,
И жалкий смертный удел,
Куда несут эти ноги,
Когда есть всему предел?
 
 
Если игра это, Боже,
Шепни мне ночной порой,
Чтобы, влезая в кожу,
Я смех не выплеснул Твой.
 
 
Если же нет ответа
И смысла небес и скал,
То пожелай мне Света,
Которого я искал.
 

Клаустрофобия бестелесного

 
Попробуйте на вкус узнать, что вы
Находитесь в Иллюзии, узнать,
Что невозможно вот сейчас, сию минуту
Беспечно выйти из неё. Конечно,
Если вас не разорвёт.
 

Дождь

 
Дождь поющий услышал Верлен.
Мелкий дождик над городом льётся
У Рембо́ – попадается в плен
Пара слов, – и поётся, поётся
И в Провансе детям прононса,
И в Твери читающей N.
Бьются в мокрые души стен
Те слова о дожде измен
У поэтов, что любят солнце,
А не времена перемен.
И в столетиях остаётся:
Мелкий дождик, что льётся, льётся,
И в окне Рембо́ и Верлен.
 

Ближний круг

 
Пляшет время – сгорающий порох.
Ближний круг, он подводит итог:
Это те, кто особенно дорог
После пройденных в мире дорог.
 
 
Это те, кого я возлюбил.
Это те, что меня возлюбили.
Наши игры прекрасными были,
Золотыми, как звёздная пыль.
 
 
И незримые струны дрожат,
И слова ещё здесь говорятся,
Но нельзя удержать этот сад
Неизменным в изменчивых пальцах.
 
 
В этом круге живут имена,
Осиянные нежностью лица.
Тот, кто вышел из этого сна,
Никогда уже не возвратится.
 
 
Память снова сотрётся до дыр.
Только сердце с любовью и верой
Вместе с вами вместит этот мир,
Став неумирающей сферой.
 

Дождь в Брахмане

 
Златыми лезвиями в лужи
Бросали блики фонари.
Я думал, этот дождь снаружи.
А он внутри.
 
 
Жизнь как привычка умирать,
Ума оптическое ханство.
И с чем ты здесь хотел играть?
Надёжно лишь непостоянство.
 
 
И то, что ты примыслил, даже
Не дождь, не блики стылых луж,
А точка зрения мира́жа
На сны отсутствующих душ.
 

Весна

 
 Я слышал дивных птиц
 И щебетанье «Аве»,
 И стрелы лилий били в щит, любя,
 Когда весна сквозь ульи улиц, лиц
 Несла любовь – алмаз в оправе —
 И ничего поэт, посредник, от себя
 К её воленью не прибавил.
 

Соль на виске

 
Шуршанье шины на песке,
Всего лишь звук, коснёшься – пусто,
Велосипед, соль на виске,
Из ничего твоё искусство:
 
 
Из тропок, пойманных в лесу,
Из бледных нитей паутины,
Держащих небо на весу
Для завершения картины.
 
 
И удивляется чудак,
Как солнцу на своём предплечье,
Не объяснимому никак,
Дарованному просто так
Блаженству жизни человечьей.
 

В мире видимостей

 
Слова нужны, чтоб обозначить
Несуществующие дни,
И к миру видимостей, значит,
Принадлежат они.
Поэтому, касаясь Глуби,
Слова бессильны описать
Любовь, что в самом деле любит,
И смерть, что верит в благодать.
 

Вот облако

 
Вот облако, не тронутое мной,
Вот Млечный Путь, небесный позвоночник,
Вот строчка, вот её подстрочник,
Подтекст, подзамысел иной
Всего, что именовано и зримо,
Что дразнит зрение и слух, маня,
Но пролетает беспечально мимо
Осеннею пчелою сквозь меня.
 

Белый портал

 
 Вновь юношей гляжу на белый лист —
 Сейчас войду, уже в портале тени:
 К губам подносит трепетно флейтист
 Тростинку из цикуты сновидений.
 
 
 Вселенной заглянув за декольте,
 Вновь изумлюсь живучести преданий:
 Пьют звёздной ночью эти или те
 Любовный сок восторженных признаний.
 
 
 И этот чудный весь иллюзион,
 В меня сворачиваясь точкой зренья,
 Окрашивает синим небосклон,
 По капле просочась в стихотворенье.
 

Сады навек

 
Все мысли, и листья, и охра икон,
Сиреневые небеса на излёте,
И звёзды внизу под ступнями времён,
И души, одетые призрачной плотью;
 
 
И отблески света в зелёной воде,
Что так беспечальны и ласковы, словно
Ничто никогда не случится нигде,
И мир, в равновесии дышащий ровно, —
 
 
Всё это святое, как тайная власть,
Как шёпот любви в преддвериях ада,
Где станешь ничем – не сможешь упасть,
Проявишься Всем – и некуда падать.
 
 
И это отечество метаморфоз,
Где завтра с былым скреплено настоящим,
Как сад самых детских невиданных грёз
С любовью к безумствующим и спящим.
 

Увидеть снова

 
Увидеть снова пустоту вещей
И красоту всего, что проявилось
В блаженстве эха, в солнечном плаще —
Телесное и грубое, что снилось;
 
 
Просторы Света, свёрнутые в мир,
Бессмертье, будто жилку у виска,
Безумство скупердяев и транжир
И Ангелов в ложбинке языка;
 
 
То расширение без берегов,
Где не найти кочующих скитальцев,
Где зрима откровенью чудаков
Неотличимость лотоса от пальцев.
 

Подмостки

 
Погашу свои светила.
Затворю уста.
Всё, что было, – это было.
Ладанка пуста.
 
 
Отыграем без причины
В старое лото —
Прежние свои личины
Мало помнит кто.
 
 
Эти ветхие подмостки
Нам расскажут вновь
Про большую розы к розге
Вечную любовь,
 
 
Что ещё родится каста,
Освещая тут
Истины Екклезиаста
Солнцем древних будд.
 

О Анна

 
 О Анна, ты проспала утро,
 Тебя не сыщешь по утрам,
 Когда в трудах цари и шудры
 И гулкий гам по городам.
 
 
 Спускаясь в сонную долину,
 Ты ела финик, а вчера
 Вкушала голубую глину
 И уголь старого костра.
 
 
 И я не удивился даже,
 Что удивиться не успел
 Тому, что благородной каше
 Давно предпочитают мел.
 
 
 Среди сновидческих наитий
 Твой смех – земной и тёплый кров,
 О Анна, благосклонный критик
 Моих придуманных миров.
 
 
 В твоё отсутствие Земля
 Вращается обратным ходом.
 Покинь небесные поля,
 Вернись к земному небосводу,
 
 
 Напомнив светлые слова
 Весны и солнечного света,
 Когда поэта голова
 Тяжеловеснее планеты.
 

Одно

 
Что касаемо тления,
Это как откровение
Мига исчезновения —
Вдруг листает меня
То, былое, и мнится:
Я закладка огня
На забытой странице
Из отечеств и отчеств,
Из каких-то пророчеств,
Из имён и осанны,
Пустоты несказанной.
Что касаемо тления,
То душе всё равно.
Телу важно успение,
Смех, успех, откровение,
А душа – это зрение,
Она смотрит кино
О бескрайней пустыне,
О всегда благостыне,
Где огонь – это иней,
Где не сразу дано
В Иоанне и глине
Обнаружить Одно
Вне успения, тления,
Словно в миг Пробуждения,
Словно Слово Творения
Произнесено.
 

Спрятанные миры

 
Как лик собаки, возлежащей
На летнем празднестве травы
С закрытыми глазами, спящей
В зелёной клумбе, – знаю, вы
Однажды видели такое
Среди шумихи городской,
Среди бегущих за судьбою
Людей, придуманных судьбой, —
 
 
Да, вид собаки возлежащей,
Несуетно парящий над
Борьбой за выживанье вящей,
Мгновенной жизнью невпопад,
Весьма далёкой от наитий,
От зрения, что, становясь
Блаженным, попросту не видит
Причинно-следственную связь, —
 
 
Как лик собаки – маска дней,
Портал, подсказка: тот мудрей,
Кто видит в глупой и пьянящей
Погоне за ничем, увы,
Мир беззаботно-неспешащий,
Сокрытый вспышкой синевы,
Внутри собаки, возлежащей
На летнем празднестве травы.
 

Вечерние тополя

 
В часы ненужности моей
Отчётливее вижу я
Листву вечерних тополей
И серебро небытия.
 
 
Жизнь – проходящий мимо мим —
Дарами дразнит неумело,
Где даже творчество как дым,
А в поле – радуга от тела.
 
 
И только гордость божества
Выдерживает свой экзамен,
Когда опять перед глазами
В паденье люди и листва.
 

Мяо

 
Ночь как тайная месса.
Дом в ночной тишине.
Шерстяная принцесса
В освещённом окне.
 
 
Говорит она «Мяо»,
Напевает луне
О наследье Хирама,
О египетском сне.
 
 
Мистицизмом одета
Песня древних богов,
Темнота силуэта
В жёлтом свете веков.
 
 
Но хозяева глухи
К иностранным речам,
Одиозные звуки
Странны им по ночам.
 
 
И летящие тапки —
Вся награда певцов
За подсказку к разгадке
Лемурических снов.
 

Золотое

 
 Осенний пессимист
 Диктует письма мне.
 А я рифмую лист,
 Увиденный в окне.
 
 
 Та охра навсегда,
 Как синева небес,
 Как жизнь или вода —
 Смертей противовес.
 
 
 Всё золотое вновь,
 Когда войдёт она —
 Последняя любовь,
 Как первая весна.
 

Наблюдатель

 
В минуты, когда в доме тише,
Чем в паузах земных часов,
В луче от ночника увижу
Сокрытый мириад миров.
 
 
Поговорим теперь о главном,
О Той, что явно не в вине, —
Глазами кроликов подавно
Её не отыскать вовне.
 
 
О том, что ты не можешь выйти
Из жизни-сна сейчас, потом;
Что фильмография событий
Находится в тебе самом;
 
 
Что мир свернётся в одночасье
За шторами закрытых век,
В холодной глубине заглазья,
Когда устанет человек.
 
 
И наблюдатель неурочный,
Искатель верха или дна,
Исчезнет в темноте полночной
Светящейся кометой сна.