Текст книги "Армия шутит. Антология военного юмора"

«Шпион» Сашка

На испытания одного самолета к нашей части прикомандировали группу офицеров из ПВО. Мы с ними подружились, на аэродроме заходили к ним «козла забить». Одного из этих парней, старшего лейтенанта Сашу Юшкевича, любившего и умевшего остроумно пошутить, прозвали «весельчак Ю» – по мультфильму «Тайна третьей планеты».

Саша был холостяком, снял в Москве однокомнатную квартирку, а в свободное время гулял по своим холостяцким надобностям. Словом, в свободном поиске. И однажды в этом самом поиске он познакомился с девушкой-тезкой по имени Саша, которая оказалась американской туристкой русского происхождения, причем из очень богатой семьи. А в результате у двух Саш закрутилась бурная и пламенная любовь. Они несколько раз встречались, Юшкевич рассказал, что он офицер. Но девушка-то оказалась непростой. На очередном свидании, когда они гуляли по ВДНХ, их «пасли» какие-то другие американцы. Фотографировали их тайком. Скорее всего, для последующей вербовки. Но эти американцы уже были на примете у советских «органов», и их тоже «пасли». Определили, за кем они следят, и заинтересовались сладкой парочкой.

Однако Юшкевич с подругой, судя по всему, обнаружили за собой «хвост». Или те американцы обнаружили и девушке Саше подсказали. Она после этого улетела домой, а старлей пошел к своему начальству. Чистосердечно покаялся в связях с иностранкой и пообещал, что больше не будет. Шею ему намылили, но простили, даже от секретных работ не отстранили. Но теперь уже присматривали за ним, держали под контролем.

А через некоторое время американка Саша позвонила ему, что снова приезжает. «Органы» разговор, конечно, прослушали, поджидали гостью в аэропорту. Но тут-то и выяснилось, что влюбленные провели их за нос! Оказывается, они заранее сговорились, что она сообщит о приезде, но прибудет на сутки раньше того числа, которое назовет. Они получили целые сутки в свое распоряжение. Однако через сутки поджидавшие девицу оперативники не нашли ее среди пассажиров, быстро разобрались, что американка Саша прилетела еще вчера, а их обставили, как детей! Вот тут уж компетентное ведомство крепко рассердилось. Юшкевича взяли в тот же день в его гнездышке – подруга уже ушла, а он отсыпался после бурных суток. Особист, присутствовавший при этом, рассказывал, что их визиту Сашка не удивился и был совершенно спокоен. Только подошел к столу, где стояла литровая бутылка импортной водки, привезенная девушкой, и одним махом заглотил из горла чуть ли не половину. Видать, решил, что такое удовольствие он теперь получит не скоро.

Но и кагэбэшники оказались в затруднительном положении. Не знали, что же им с делать с Юшкевичем. Сажать не за что, не сталинские времена. Обычная связь с иностранкой – не преступление. Да он эту связь и не скрывал, сам доложил. Другой вины за ним не значилось. Отпустить на все четыре стороны – но он знал слишком много, имел доступ к секретам государственной важности. Выход нашел главнокомандующий ПВО. Ему доложили, и он решил проблему одним махом. Сашку мгновенно перевели куда-то в Забайкалье, в «нережимную» часть. А в те годы даже стройбаты часть документации секретили, поэтому «нережимной» могла быть только совсем тухлая дыра, наподобие лесоскладов или складов солдатского белья. Юшкевича было приказано отправить туда в 24 часа. Сразу же, с сопровождающими, не позволяя чихнуть без присмотра, завезли домой быстренько собрать вещи, доставили на вокзал, впихнули в вагон – и катись! Пускай безвылазно сидит в таежной глухомани, пока секретам, известным ему, не выйдут все сроки давности.

Как ни удивительно, но эта история закончилась прямо-таки классическим голливудским хэппи-эндом. Она случилась в мае 1985 г. А еще через год началась «перестройка». В 1992 г. сослуживцы случайно увидели Юшкевича в Москве. Он уже успел демобилизоваться, был женат на богатой американке Саше и занимался оформлением документов на постоянное жительство в США. В 1997 г. его встретили в Москве еще раз. Но теперь он был такой персоной, что на приветствия прежних товарищей отвечал лишь небрежным кивком. Стал президентом российского филиала американской фирмы по производству медицинского оборудования. А принадлежала фирма его тестю.

Пьянству – бой!

В 1985 г. по стране шарахнула горбачевская антиалкогольная кампания. Вырубались виноградники, рушились винные и пивные заводы, закрывались кафе и винные отделы магазинов. А в воинские части свалился приказ Министра обороны «сто пятьдесят», разъяснявший, что не только злоупотребление, но и просто употребление спиртных напитков должно считаться грубейшим нарушением воинской дисциплины. С военторговских прилавков спиртное исчезло начисто. Где-то на складах оно имелось. Но продавалось лишь в экстренных случаях – для похорон, свадеб и т. д. Для этого требовалось написать рапорт, завизировать у своего начальства, подписать у начальника тыла, после чего можно было приобрести – из расчета 100 граммов на каждого участника торжества.

А военную форму приравняли вдруг к «спецодежде». В то время в магазинах, ресторанах, забегаловках, висели плакатики: «Лица в спецодежде и нетрезвом виде не обслуживаются». Теперь и военную форму стали рассматривать наподобие комбинезона маляра или спецовки слесаря, отлучившегося от станка за бутылкой. Хотя продавщицы-то, конечно, обслуживали. Точно так, как во все времена обслуживали и в спецодежде, и в нетрезвом виде, и несовершеннолетних. Но во всех местах, где появлялось спиртное, сразу выстраивались длиннющие очереди, и стоять в них в форме было совсем не уютно. А уж зайти в мундире в ресторан или кафе стало слишком опасно.

Но что делать, если вам с друзьями просто захотелось после работы пивка попить? Отметить какой-нибудь маленький праздник? Например, праздник, если в магазине возле станции пиво выбросили, и вы успели его купить? Летом можно в лесок отлучиться, где никто вас не увидит. А зимой? Но умельцы нашли выход. Берешь длинную пластиковую трубочку для изоляции проводов. Носишь с собой кусок около метра – места он почти не занимает. А если возникла необходимость, пропускаешь трубочку через рукав шинели, чтобы кончик был под воротником. Сели в электричку, пиво в портфелях. Открыли его незаметно, и руку тоже в портфеле держишь. Кончик трубки опускаешь в бутылку, сидишь, беседуешь. А лицом в воротник уткнешься, пососал, сколько надо, и дальше разговариваешь. Со стороны совершенно незаметно.

Перестройка

Перестройка – времечко знаменитое. Как только Горбачев ее объявил, из вышестоящих политорганов пришла директива – перестроиться в кратчайшие сроки и к такому-то числу доложить, сколько процентов личного состава уже перестроились, а сколько еще нет? Соответственно, требовалось принять меры по отношению к тем, кто еще не перестроился. Все отцы-командиры оказались в полном шоке, гадая и недоумевая – как и в какую сторону перестраиваться?

Но через некоторое время из тех же самых политорганов пришла следующая директива, гневно осудившая установки и методы, которые требовались в прошлой директиве. Разъяснялось, что перестройка – длительный и сложный процесс. Что формальными рапорты о «перестройке» личного состава – это вредная и опасная бюрократия, и ее необходимо отбросить раз и навсегда. А перестраиваться придется всем, реально и всерьез. Однако каким образом перестраиваться, опять не уточнялось, потому что авторы директивы этого и сами не знали. Практическое указание было только одно: никого впредь не объявлять отличниками боевой и политической подготовки и не определять отличных частей и подразделений, иначе это будет свидетельствовать о нетребовательности и отсутствии самокритичности. Что ж, на всех занятиях, зачетах, проверках, подведениях итогов начали «четверки» ставить.

Ну а дальше понеслось. «Ускорения», «демократизации», реформы, сокращения армии, талоны на продукты питания. Мой сослуживец Саша Антоновский характеризовал покатившиеся события философски: «Господа, ну я, конечно, понимаю, что со временем жизнь должна становиться все хреновее и хреновее. Но не с такой же скоростью, господа!» Полковник Ибатуллин, увольняясь в запас в 1988 году, на прощание изрек: «А все же нашему поколению повезло! Попили до антиалкогольной кампании, порезвились с бабами до СПИДа и послужили до перестройки!» Третье высказывание принадлежит моему знакомому Сереже Хлесткову: «Лучше умереть строя, чем жить перестраиваясь».

«Гореловщина»

Когда перестроечные катаклизмы взбаламутили всю страну, в верхах решили, что демократизация зашла слишком далеко, и пора подтянуть гайки. Подтягивание начали с армии. Для этого был назначен новый Министр обороны, маршал Язов. Первым делом, он взялся наводить образцовый порядок в центральных учреждениях. Явившись в свое министерство, обнаружил там офицеров, ходивших в рубашках. В летнее время такая форма одежды допускалась, но Язов счел, что она расслабляет военнослужащих и подрывает устои дисциплины. Устроил всем разнос и приказал в служебное время одеваться по полной форме – в тужурках и галстуках. Стояла тридцатиградусная жара, кондиционеры в то время были редкостью, а в аппарате министерства хватало старичков. Для многих из них тужурки в жару обернулись сердечными приступами, двое-трое вообще преставились. Но Язов объявил: те, кто не способен выносить тяготы и лишения воинской службы, могут подавать рапорта на увольнение. Поэтому старые генералы с полковниками продолжали терпеть, обливаясь потом – авось, мол, как-нибудь выдержу.

Новые веяния из министерства мгновенно разлетелись повсюду. В начале и в конце рабочего дня возле проходных стали возникать патрули или помощник коменданта прятался в кустах, ловил и записывал «рубашечников». Хотя форму одежды в рубашках с погонами никто не отменял. Однако были изданы разъяснения, что в рубашках разрешается ходить «вне службы». Допустим, если ты у себя дома перед родными в форме разгуливаешь или в воскресенье на пляж в погонах отправился. А когда идешь на службу – категорически ни-ни!

Правда, внутри части наши командиры на такие требования смотрели сквозь пальцы. Зачем же и самим страдать, и подчиненных мучить? А тем, кто далеко живет и пересекает зоны действия свирепых московских патрулей, не только разрешили, а неофициально рекомендовали ездить по гражданке. Вешаешь форму на рабочем месте, и перед утренним построением переодеваешься. Но Язов при этом обогатил армейский фольклор. Его самого народ переименовал в «Язву». А офицерские тужурки, хотя ввел их в форму одежды не он, а лет за 20 до него, окрестили «язовками». Потом и производные появились. Так, в холодную погоду, когда отопление плохо работает, офицеры пододевали под тужурку какой-нибудь джемпер, чтобы под формой не видно было. В обиходе такие утепления назывались «вшивниками». А теперь, поскольку их под «язовкой» носили, переиначили в «подъязники».

Однако подтягивание дисциплины тужурочной страдой только началось. Язов создал Комиссию по наведению уставного порядка под руководством генерал-лейтенанта Горелова. Ему, этому Горелову, было уже за 70 – и его перспективы держаться на службе целиком зависели от мановения пальца министра. Поэтому Язов мог использовать его в качестве вернейшего пса, который ни на йоту не отступит от его указаний. А Горелов набрал в комиссию сотрудников «молодых да ранних» и ни на что больше не годных по причине крайней тупости. Так что их служба полностью зависела от мановения пальца генерала Горелова, и они стали его вернейшими подручными. Этой комиссии министр предоставил «организационно-кадровые полномочия» – она получила право отстранять от должности лиц, до командира полка включительно. Ее начали насылать то на одно соединение, то на другое.

Наш Научно-испытательный институт ВВС им. Чкалова тоже попал в список жертв. Разумеется, отцы-командиры переполошились. Связались с коллегами, которых Горелов уже прошерстил, все разузнали. Когда до нас довели требования, предъявляемые комиссией, они поначалу вызвали буйную ржачку. Уж больно они смахивали на розыгрыш или на типичные армейские анекдоты. Предписывалось привести всю обстановку к единообразному виду, чтоб никакого разнобоя, разной раскраски. А для пущего единообразия – вообще никакой раскраски. «Дерево должно быть деревянным, железо – железным, кирпич – кирпичным». Смешно? Нам тоже было смешно. Но когда выяснилось, что требования придется безоговорочно выполнять, стало совсем не до смеха. Всю мебель надо было привести к единому «деревянному» цвету. Если чей-то стол был покрыт бесцветным лаком, это разрешалось оставить. А если нет, то краску или темную полировку предстояло содрать до дерева.

Наверное, даже ЦРУ такая диверсия не снилась в самых фантастических проектах. Одним махом и на длительный срок было выведено из строя множество частей Советской Армии. Какая уж тут служба! Напрочь забросив служебные обязанности, весь личный состав, вооружившись осколками стекла, скоблил столы, стулья, шкафы. Соответственно обдирались или перекрашивались в «металлические» цвета все металлические детали интерьера. А фасады старых зданий приводились к «кирпичному» цвету.

Но предполагалась проверка не только «внешнего», а еще и «внутреннего» порядка. В столах разрешалось держать только канцелярские принадлежности. В шкафах – только рабочие тетради. Книги, учебники, справочники хранить уже запрещалось – им надлежало пребывать в библиотеке, браться оттуда по мере необходимости и сразу же сдаваться назад. Категорически возбранялись любые излишества. Стекла на столах, календари на стенах. Все предметы, выходящие за рамки дозволенного минимума, народ уносил по домам, выбрасывал, прятал по дальним каптеркам и техническим домикам. А машинистки, работницы фотолаборатории, секретного и строевого отделений, в охапках эвакуировали домой горшки с цветами, украшавшими подоконники. Они тоже попадали под категорию «не положено».

Наконец – нагрянули. Сам Горелов обретался где-то в вышестоящем штабе, а в нашей части появились его подручные. Мы, кстати, до последнего момента считали слухи о комиссии преувеличенными. Ну разве могут люди быть такими идиотами, как о них рассказывали? Но слухи оказались преуменьшенными. Гореловцы шныряли по подразделениям, как крысы. Драли беспощадно за каждое замеченное «несоответствие». А целью как раз и было – высмотреть повод, чтобы придраться и выдрать. Самый эффектный погром они учинили в химической лаборатории. Туда явился один из проверяющих и обнаружил, что пробирки и колбы на стеллажах стоят «не по ранжиру». То есть не по росту выстроены. Выдал разнос по полной программе и потребовал устранить недостаток.

Прибежал пожилой полковник, начальник отдела. Умолял и доказывал – если эти пробирки с тысячами образцов авиационных топлив и масел построить «по ранжиру», химики потом вообще разобраться не смогут, где что. Но на это проверяющий авторитетно заявил:

– Наоборот. Когда будут стоять по ранжиру, сразу разберетесь! Полный порядок и никакой путаницы!

Настоял, чтобы «уставной порядок» навели немедленно, у него на глазах. Потом специалистам пришлось месяца три копаться, разбирать и сортировать образцы.

К счастью, в нашей части работа комиссии обошлась без «организационно-кадровых выводов». Но память о себе оставила незабвенную. Когда потом к нам приходили из училищ молодые офицеры, начинали жаловаться на какие-нибудь трудности, старшие товарищи снисходительно похлопывали их по плечу:

– Э-э, браток! Это разве трудности? Вот не застал ты «гореловщины»!

На заработки

На последнем этапе «перестройки» начались «хозрасчеты», «самоокупаемости», и вся армия сверху донизу стала бредить коммерцией. А как бы и что придумать, чтоб прибыль приносило? Ведь и цены тогда стали задираться куда быстрее военных окладов. Кто-то увольнялся, уходил работать в появившиеся частные фирмы. Другие рождали в курилках самые сногсшибательные проекты о создании подобных фирм и кооперативов на базе самих воинских частей.

Вот в это время, в 1991 году, сверхтяжелый транспортный самолет «Руслан», принадлежавший нашему институту, полетел для участия в авиасалоне в Сидней. А там к советской делегации подкатилась предприимчивая австралийская фирма. Предложила, не согласится ли «Руслан» на обратной дороге взять попутный груз? Обещала хорошо заплатить. Руководство делегации связалось с Москвой, с Главным штабом ВВС. Там бурно поддержали. Конечно же, соглашайтесь! Кто же сейчас от денег отказывается! Груз доставили то ли до Бирмы, то ли до Таиланда, и фирма заплатила действительно щедро. Да еще и в валюте – в те времена это считалось чрезвычайной удачей! Валюта поступила и на счета ВВС, и экипажу перепало с сопровождающими лицами…

А австралийцы решили дальше пойти. Предложили советским ВВС заключить контракт на 10 миллионов долларов. Чтобы их фирма зафрахтовала наш «Руслан» для грузовых перевозок. Главный штаб ВВС воспринял идею с неописуемым энтузиазмом. Сделку заключили мгновенно, получили 2 миллиона аванса.

Вот тут-то развернулась жестокая борьба за право ехать на заработки! Понятное дело, в экипаж кого угодно не включишь. Все-таки управлять «Русланом» может далеко не каждый. На инженерно-техническое обслуживание тоже не всякий способен – надо самолет знать. Поэтому места бортинженера и борттехника заняли не слишком высокие начальники – те, кому приходилось работать с «Русланом» в ходе испытаний. Но за места в бригаде грузчиков закипели кулуарные баталии. Тут уж пускались в ход и связи, и знакомства, и служебное положение, и интриги. Кончилось тем, что вмешался сам главнокомандующий ВВС. Потребовал полюбовного и более-менее справедливого распределения мест, чтобы всем заинтересованным организациям поровну досталось, и взялся лично утверждать список грузчиков.

Но все равно, попасть в этот список ухитрились лишь высокопоставленные работники главного штаба ВВС, командиры частей и их заместители. Самым низшим званием грузчика было подполковничье, да и подполковник смог туда затесаться только один (для внешней «справедливости»). Остальные были полковники и генералы. Готовились к поездке на заработки очень тщательно. Раньше-то за границей почти никто не бывал – разве что на тех же выставках и авиасалонах. Сейчас «ветераны» учили новичков – чтобы драгоценную валюту не тратить, надо жратву брать с собой. Дескать, на международных авиасалонах всегда так делали. Техники на борту самолета варили какой-нибудь борщ, которым и питалась вся делегация вплоть до генеральных конструкторов. А валютные командировочные – на покупки… Учтя этот опыт, перед вылетом за рубеж скинулись, закупили картошки, лука, сала…

Прибыли в Австралию. Но самолет-то был уже не экспонатом выставки, а обычным коммерческим бортом. На период фрахта он принадлежал местной компании. Поэтому первым по трапу поднялся санитарный контроль. Здоровенный негр-полицейский увидел запасы: шматки сала, подопревшие мешки с прорастающей картошкой. Брезгливо скривился и жестами показал, что всю эту антисанитарию надлежит немедленно уничтожить. Одному из грузчиков, генерал-майору из главного штаба, подобное отношение к своей персоне и своему имуществу показалось оскорбительным. Он полез было качать права. Но сразу почувствовал на своей шкуре бесправное положение угнетенного пролетариата. Негр просто посмотрел на раскипятившегося грузчика и показал ему наручники. Поднял за цепочку и выразительно покачал ими в воздухе. Высокопоставленный чернорабочий все понял и счел за лучшее заткнуться. К самолету тем временем подрулил большой чан с разными отбросами, и все запасы, провожаемые грустными взглядами владельцев, скопом ухнули туда…

Портрет

Может быть, помните, у Михаила Задорнова был рассказик, как художнику приходилось раз за разом перерисовывать свое полотно в зависимости от политической конъюнктуры? То закрасить «врагов народа», то убрать Сталина, то Хрущева… Точно такая же история произошла в реальности.

Все воинские части были примерно одинаково увешаны наглядной агитацией. На любом видном месте – какой-нибудь плакат или транспарант. Но нашему замполиту долгое время не давала покоя глухая стена конференц-зала. Высотой в три этажа, она выходила прямо на въездные ворота. И прямо-таки резала глаз своей пустотой, на ней не было никакой пропаганды. Однако обычные транспаранты, вроде «слава КПСС» на таком обширном пространстве совершенно не смотрелись, терялись. Наоборот, подчеркивали количество остающейся пустоты.

Но как-то замполиту достали несколько здоровенных листов дюраля, склепанных воедино. Он прикинул, какое огромное «полотнище» может из этого получиться, и обрадовался. Как раз подойдет по размерам для злополучной стены! На дюралевом «холсте» он распорядился изобразить масштабный портретище Брежнева с какой-нибудь подходящей цитатой. Нитрокрасками. Чтобы на века. Наш художник Антоненко писал суперкартину очень долго. По размерам металлический лист ни в какие двери не проходил, поэтому пришлось трудиться над ним не в обычной мастерской, а в здании склада. Да и попробуй такую площадь загрунтовать и размалевать! Антоненко нашел выход. Расчертил на квадратики открытку с Брежневым и на такое же количество квадратов – дюраль. Ходил по нему и переносил рисунок в многократном увеличении.

Когда работа была завершена, возникли новые проблемы – как эдакую громадину транспортировать и на предназначенное для нее место водрузить? Для перевозки взяли с аэродрома самолетную стремянку на колесах. А в качестве рабочей силы замполит приказал выделить по несколько человек от каждого подразделения. И пошел аврал! От склада к стене конференц-зала картину кое-как прикатили. Стали подвешивать. Одни на крышу забрались и оттуда на веревках поднимают, другие снизу придерживают и направляют. По ходу дела пришлось всякие дополнительные приспособления придумывать – тяжесть-то солидная. А выровнять каких трудов стоило! Со стороны глянут – вроде, нормально. А закрепят и узлы завяжут – опять перекос! Значит, развязывай, выравнивай снова! В общем, полдня провозились, но портрет повесили.

И надо же такому случиться – всего через день после этого газеты вышли с траурными шапками, по телевизору зазвучала классическая музыка. Леонид Ильич Брежнев преставился! Снова собрали людей от разных подразделений, прикатили стремянку с аэродрома. Спустили портретище – осторожненько, чтобы никого не прибило, и отвезли обратно на склад.

Андропова вместо Брежнева начали рисовать не сразу. Надо же было сперва узнать, какую он «линию» поведет, дождаться цитаты повыразительнее. Да и красок выписать изрядное количество. Поэтому Андропова даже нарисовать не успели. Начали – и уже надо было бросать работу. Сюжет устарел. Учитывая этот опыт, Черненку, по-моему, даже не начинали. Уж больно он с самого вступления в должность непрочным выглядел – зачем же краску переводить?

Зато потом пришел Горбачев. Относительно молодой – то есть в кресле генсека просидит еще ух как долго. Художник получил от замполита приказ писать на той же картине личину Горбачева. Опять малевать долго пришлось, пыхтеть, стараться. Новое прорисовывать, а старое получше загрунтовывать – чтобы где-нибудь брежневские геройские звездочки или андроповский взор не прорезались. Но работа уже к концу близилась… и вдруг «перестройка»! Сверху пришло указание: «в связи с ленинским стилем работы» культ личности не насаждать и горбачевскими физиономиями стены не оклеивать! Творение опять осталось пылиться на складе.

Дальше вообще покатились передряги с сокращениями и увольнениями. В том числе и замполиту пришлось демобилизоваться. Но пришел новый замполит. Конечно же, пустая стена ему тоже не понравилась. А когда освоился и принялся хозяйство части исследовать, то нашел на складе крашеный-перекрашенный лист дюраля. Рассказали ему долгую историю творения, и он только посмеялся над недогадливостью предшественника. Нового художника он себе уже нашел, умеющего с открыток и плакатов перерисовывать. Вызвал его, показал грандиозную заготовку и велел:

– Рисуй Ленина! Вот это уж точно будет на века!

Снова художник трудился, ползал по гигантскому портрету. Долго возился, подмалевывал и перемалевывал. Закончил. Снова собрали от разных подразделений народ, чтобы вешать продукт творчества. Даже искали специалистов, помнивших, как это девять лет назад осуществлялось, какие приспособления и ухищрения применялись. После нескольких часов мытарств Ильича вздернули, выровняли и закрепили на «парадной» стене. Но вот только произошло это… в августе 1991 года. Через несколько дней грянуло ГКЧП, «Белый дом» – и вся коммунистическая идеология оказалась отмененной.