Текст книги "Гибель советской империи"

Брежнев и его команда

После отставки Хрущева перемены в верхах, как обычно, сопровождались кадровыми перестановками. Аджубея выгнали из ЦК, из «Известий» и с других высоких постов. Отныне мужу Рады Хрущевой пришлось зарабатывать на жизнь простым журналистом, и даже не под своей фамилией, а под красноречивым псевдонимом Радин. Заодно с ним слетел со своего поста начальник Отдела агитации и пропаганды ЦК Ильичев, слишком близко спевшийся с Аджубеем и чересчур славословивший Хрущева. Но они стали исключением. Брежнев старался обходиться без «резких движений». Микояну позволили досидеть в креслах председателя Президиума Верховного Совета и члена Президиума ЦК до 70-летнего юбилея, дали шестой орден Ленина и с почетом проводили в отставку. Оставили при этом членом ЦК и членом Президиума Верховного Совета. Точно так же, «по возрасту», проводили на пенсию хрущевца Шверника.

А Брежнев стал исподволь формировать в руководстве собственную «команду». На место Микояна во главе Верховного Совета СССР провел Подгорного. Своих друзей, Дмитрия Устинова и Андрея Кириленко, работавшего под его началом в Запорожском и Днепропетровском обкомах партии, продвинул секретарями ЦК, Черненко поставил заведующим Общим отделом ЦК – это было ключевое место, подбор и назначение кадров. В правительство заместителем Косыгина устроил Тихонова. Руководить собственным секретариатом поставил Цуканова, управляющим делами ЦК – Павлова. Их Брежнев тоже знал по Днепропетровску, по Молдавии.

При перестановках были вознаграждены активные участники заговора. Шелепин, Шелест, Мазуров вошли в Президиум ЦК. Не забыли и первого секретаря Ставропольского крайкома Кулакова, обеспечившего закулисные совещания в горах. За сельское хозяйство в партийном руководстве отвечал ставленник Хрущева, Леонид Ефремов. Теперь их поменяли местами. Ефремова послали первым секретарем в Ставрополь, а Кулакова перевели секретарем ЦК в Москву, курировать сельское хозяйство. Кстати, там же, на Ставрополье, уже обозначилась и фигура будущего главы партии. Михаила Горбачева.

Новое руководство принялось искать выходы из тупика, в который загнал страну Хрущев. Первым делом было отменено разделение партийных, советских и комсомольских органов на промышленные и сельскохозяйственные, они снова сливались воедино. Дальше взялись за сельское хозяйство. За основу Косыгин взял примерно такие же меры, которые в свое время использовал Маленков. В марте 1965 г. прошел пленум ЦК по этим вопросам. Было принято решение повысить закупочные цены на сельхозпродукцию. Устанавливался твердый план государственных закупок на 6 лет. А если колхоз сдавал продукцию сверх плана, она закупалась по повышенной цене, в 1,5 раза дороже.

Увеличивались капиталовложения в деревню, в первую очередь на производство сельскохозяйственной техники. Все долги колхозов списывались. Хрущевская практика их преобразования в совхозы была признана ошибочной. Некоторые совхозы стали реорганизовывать обратно в колхозы. Соответственно, остановилась ликвидация «неперспективных» деревень. Прекратилась и борьба с приусадебными участками. Был принят новый Примерный устав колхозов, узаконивший право на ограниченные подсобные хозяйства. А вместо оплаты по выработке продукции, по «трудодням» колхозников переводили на гарантируемую зарплату. Впервые в СССР для них вводились пенсии.

Эти меры очень быстро дали результаты. Деревенское население окрылилось. Почувствовало внимание к себе. Вместо дерганий и экспериментов можно было спокойно развивать хозяйство, сдавать продукцию по новым ценам. Можно было снова разводить огороды, выращивать кур, коз, овец, свиней без опаски, что завтра всего лишишься. Положение с продовольствием стало выправляться, продукты наполняли прилавки магазинов, рынки.

К следующему, сентябрьскому пленуму ЦК под руководством Косыгина разрабатывались реформы промышленности, и завязалась борьба двух проектов. Один продвигал академик Глушков, он развивал программу централизации экономики, создания вычислительных центров, которые объединятся в Общегосударственную автоматизированную систему учета и обработки информации, ОГАС. Таким образом в СССР возникнет уникальное автоматизированное управление всей экономикой. Другой вариант предлагал харьковский экономист Либерман. Переводить управление экономикой не на административные, а на рыночные рычаги. Главным показателем сделать не объем выпускаемой продукции, а прибыль. Чтобы часть ее предприятия могли оставлять в своих фондах, направлять и на развитие производства, на поощрение рабочих, на жилищное строительство. Появится заинтересованность. А роль централизованного планирования нужно ослаблять, министерства превратятся не в командные штабы, а в партнеров и советчиков предприятий, вместе будут находить оптимальные решения. Ну а в перспективе можно будет перевести заводы и фабрики на самоуправление, самофинансирование.

Проект Либермана поддерживал академик Румянцев весьма либеральных взглядов, но он имел влиятельных сторонников и в идеологическом аппарате ЦК. Еще в 1962 г. статью Либермана с этими предложениями, «План, прибыль, премия», опубликовала «Правда», ее сразу же перепечатали областные газеты. Зато проект Глушкова с автоматизированным управлением всячески заклевывали. Одним из тех, кто занимался этим, не останавливаясь перед политическими обвинениями авторов, был молодой экономист и будущий «перестройщик» Гавриил Попов. Что касается Косыгина, то ему казались привлекательными оба варианта. Но решающим аргументом стало то, что общая автоматизация требовала значительных вложений и времени. А Либерман доказывал: затраты на внедрение его схемы равны стоимости бумаги для публикации указов. Результаты же скажутся через несколько месяцев. Глава правительства поручил проработку реформ ему.

К пленуму, посвященному промышленности, пришлось поломать головы и партийному руководству. О выполнении ее планов «догнать и перегнать Америку» говорить не приходилось. Но и признавать провал не хотелось. Ведь это значило бы, что вся партия ошиблась, «вела» народ не туда. Возникал и закономерный вопрос: а вы сами куда смотрели? Вы же находились рядом с Хрущевым. Выкрутились округло. На пленуме говорилось, что «советский народ под руководством Коммунистической партии добился больших успехов в коммунистическом строительстве», перечислялись показатели достигнутых успехов, сыпались цифры – без оценок, насколько они соответствуют планам. Очень коротко упоминались проблемы, с которыми столкнулась промышленность.

Даже внедрение совнархозов не признавалось вопиющей глупостью. Просто отмечалось, что «дальнейшее развитие промышленности» требует улучшения ее управления [71]. А в рамках «улучшения» как раз и похерили совнархозы, вернулись к прежним отраслевым министерствам. Пленум утвердил и реформы по проектам Косыгина – Либермана. Количество плановых показателей, спускаемых на предприятия, уменьшалось. Их самостоятельность расширялась, главным критерием их работы становился объем не выпущенной, а реализованной продукции, прибыль.

Стоит отметить, что не только в экономических, но и в других вопросах выбор курса новой власти был совсем непростым. Потому что сама власть состояла из нескольких группировок. Самого Брежнева еще никто не воспринимал как «вождя», и вес его «команды» оставался достаточно слабым. Рой Медведев свидетельствовал: в это время «чувствовалось, что дирижерская палочка находится в руках Суслова. Именно к нему обращались в конце 60-х работники аппарата для решения спорных вопросов. Да и сам Брежнев не предпринимал никаких инициатив, не согласовав их прежде всего с Сусловым» [147, с. 125].

Закручивались интриги. Например, Брежнев снял Ильичева, связанного с Аджубеем. Но он был связан и с Сусловым, и с Шелепиным. Поэтому очутился не где-нибудь на задворках, а стал вдруг заместителем министра иностранных дел. А на его место, заведующего отделом ЦК по агитации и пропаганде, Шелепин стал проталкивать Яковлева, сидевшего у него «на крючке» за американский компромат. Но Брежнев постарался несколько осадить его. Назначил не заведующим, а заместителем – под предлогом, что нехорошо повышать человека сразу на несколько ступеней. Хотя место заведующего осталось вакантным, и фактически отдел возглавил Яковлев.

Снова активность проявил Андропов со своими «аристократами духа». Брежневу и Косыгину они тоже подсунули проект своих конституционных реформ с ведением поста президента, развитием товарно-денежных отношений и «демократизации». Но попали впросак. Первый секретарь и глава правительства отвергли подобную программу, выразили возмущение такими взглядами. Хотя Андропов извернулся – «крайним» сделал автора, Бурлацкого, уволил его из аппарата ЦК. Но без покровительства не оставил, «провинившегося» устроили политобозревателем в «Правду».

Между разными группировками в советской верхушке сохранялись разногласия по вопросу о Сталине. Одни считали, что надо полностью реабилитировать его. Другие – что надо подтвердить хрущевские осуждения. Не было единой позиции и во внешней политике. Часть была сторонниками «конвергенции», сглаживания противоречий с Западом, сотрудничества. А Шелепин призывал резко сменить курс, не бояться ухудшения связей с США и Европой, восстанавливать альянс с Китаем.

Хотя это было уже нереально. Разрыв зашел слишком глубоко. Китайцы наглели, предъявляли территориальные претензии. А Мао Цзэдун как раз на антисоветизме укреплял свою личную диктатуру, давил противников, начиная «культурную революцию». Причем эти процессы тайно стимулировали… американские спецслужбы и теневые круги. Воспользовались, что не стало советского влияния, и внедрили свое. Ближайшей советницей Мао стала Анна Стронг.

Да и вообще в социалистическом лагере положение было ненадежным. Албания давно переориентировалась на Китай. Югославия демонстрировала, что поддерживает равные отношения и с Москвой, и с Пекином. В Румынии к власти пришел Николае Чаушеску и тоже стал претендовать на «особое положение» – получать от Советского Союза экономическую помощь, а политику проводить независимо от него. В других странах выжидали, куда повернет СССР после падения Хрущева.

В такой обстановке Брежнев и впрямь оказался лучшей кандидатурой. Он проявил себя прекрасным дипломатом, ни с кем не ссорился. В партийной верхушке не навязывал собственных решений. Выносил тот или иной вопрос на обсуждение и никогда не высказывался первым. Выслушивал все мнения. Если не удавалось прийти к общему решению, предлагал отложить для дальнейшей проработки. Но при всей осторожности Брежнев тонко и умело продолжал укреплять собственные позиции.

Предстоял XXIII съезд КПСС. До сих пор было принято, чтобы высшие лица партии обязательно выступали на таких мероприятиях. А если с трибуны Шелепин или «сталинисты» выскажут что-то нежелательное? Противоречия в руководстве выплеснутся на съезд, а значит, и в народ? Брежнев нашел способ предотвратить это. Когда отчетный доклад Первого секретаря был обсужден и утвержден на Президиуме ЦК, он вдруг обратился к собравшимся: «Я выступаю с докладом, вы все его читали, это наш общий доклад перед партией. Поэтому не надо вам выступать. Вот товарищ Косыгин может выступить о пятилетке, остальным не надо» [147, с. 111]. Для многих это оказалось неожиданным. Но предложение было, конечно же, согласовано с Сусловым, и оно было принято.

Съезд открылся в марте 1966 г. Прошел по подготовленному сценарию, без всяких споров и неожиданностей. Брежнев прочитал отчетный доклад, Косыгин – о планах восьмой пятилетки на 1966–1970 гг. Семилетку не вспоминали. Развивались, достигли высоких показателей – ну и хорошо. Избрали новый ЦК. При этом решили еще два вопроса. Упразднить Президиум ЦК и восстановить высший орган под старым названием – Политбюро. А вместо Первого секретаря восстановить пост Генерального секретаря. Им был избран, разумеется, Брежнев.

По советским правилам дальше подразумевалась работа по итогам съезда – исполнение прозвучавших на нем предложений, замечаний. При этом был положен конец еще одной реформе Хрущева – в системе образования. Она тоже не осуждалась и не отменялась, а как бы «улучшалась». От реформы сохранилось обязательное 8-летнее образование, но школа с 11-летки вернулась к 10-летке. Профессиональная подготовка тоже не отменялась, но ее сохраняли для тех школ, где есть для этого база. Вести ее требовалось уже не 2 дня в неделю, а на уроках труда или внеклассных занятиях.

В высших учебных заведениях вместо приоритета для абитуриентов «от станка» и «от сохи» ввели раздельный конкурс для «школьников» и «производственников». Для них создавались подготовительные отделения, чтобы они могли вспомнить школьную программу и полноценно продолжить учебу. Обязательная работа первокурсников на заводах и фабриках ушла в прошлое.

Одновременно со школами преобразовали органы милиции, восстановили общесоюзные структуры вместо разделения по республикам. В июле 1966 г. Министерство охраны общественного порядка РСФСР было упразднено, на его базе возрождалось Министерство охраны общественного порядка СССР. А Брежнев хорошо представлял, какую силу представляет милиция. На должность министра сумел поставить еще одного давнего товарища из Днепропетровска – Николая Щелокова.

После ломок и сокращений снова уделялось большое внимание Вооруженным силам. Увеличивалась их численность, устранялись возникшие «провалы» в области авиации, артиллерии, военно-морского флота. Это направление Брежнев курировал лично. А когда умер от болезни министр обороны Малиновский, выдвинул на его место маршала Андрея Гречко, которого тоже прекрасно знал. Под его командованием Леонид Ильич воевал под Новороссийском, был начальником политотдела в его 18-й армии. Вот так устранялись катастрофические явления, накопившиеся в правление Хрущева. Без громких заявлений, постепенно, шаг за шагом. И для державы это было, в общем-то, благом. Народ устал от встрясок и резких поворотов. А сейчас наступала пора некой стабильности, уверенности в завтрашнем дне.

Сам Брежнев, несмотря на свое новое положение, жил достаточно скромно. Никогда не гнался за роскошью. Еще в 1952 г., когда Сталин перевел его в Москву секретарем ЦК, он получил квартиру. А когда он стал Генеральным секретарем, остался в той же квартире. Прекрасно знал жильцов соседних квартир, запросто заговаривал с ними. Дачу тоже оставил прежнюю, небольшую. На строительство шикарных особняков не позарился. Иностранцы отмечали его добродушие, юмор, «джентльменские» манеры – особенно разительные по сравнению с Хрущевым. Да и во время его поездок по стране местные начальники оценили разницу. Визит Никиты Сергеевича был непредсказуем, зачастую оборачивался грозой, летели «головы». Леонид Ильич был к подчиненным внимателен, доброжелателен, искренне интересовался нуждами, проблемами. Любил побеседовать с простыми людьми – и они его полюбили.

«Пражская весна»

В 1960-х годах в «братских» социалистических странах продолжалась внутренняя борьба. А западные державы и спецслужбы умело использовали ее. После осуждения Сталина устроили «пробу на прочность» в Венгрии. После низложения Хрущева – в Чехословакии. Сценарии обкатывались разные. Теперь опробовали схему «бархатных революций». В отличие от Венгрии, оружия не завозили, подпольных отрядов не создавали. Направляли людей на сугубо мирные, бескровные акции. В начале 1968 г. в Праге, как и в СССР, произошел «переворот в рамках закона». Здешнее руководство сместило «хрущевца» Новотного, президента страны и первого секретаря компартии.

А к власти пришли реформаторы во главе с Александром Дубчеком. Он взял курс на строительство «социализма с человеческим лицом», «рыночную» экономику, свободу слова. Между прочим, главным идеологом у Дубчека был Зденек Млынарж – закадычный друг Горбачева со студенческих лет. Они поддерживали тесные связи, и как раз накануне «Пражской весны», в 1967 г., Млынарж провел отпуск на Ставрополье, в гостях у Горбачевых. Впрочем, объяснять события в Чехословакии только инициативами Дубчека было бы весьма некорректно. Страна оказалась уже подготовленной к старту, который дали его реформы. Похоже, что даже пропагандистское название придумали заранее, выработали некие специалисты. У Хрущева – оттепель, а тут как бы продолжение, уже «весна».

Забурлила молодежь, студенты. Мгновенно расплодилось множество «политических клубов», «общественных» организаций. Поток митингов и манифестаций стал отнюдь не хаотическим, он целенаправленно подталкивал правительство дальше и дальше. В самой чешской компартии выделилось радикальное крыло, призывало к «углублению» преобразований. На предприятиях создавались «рабочие советы». Провозглашался «плюрализм», многопартийная система – и сразу зарегистрировалось более 70 политических организаций. Но в этой многоголосице все более явно зазвучали требования выхода из Организации Варшавского договора, антисоветские и русофобские лозунги: «Иван, уходи домой!», «Твоя Наташа найдет себе другого!»

В Кремле были крайне обеспокоены. С Дубчеком и его правительством несколько раз велись переговоры. Но он только отделывался обещаниями, что порывать с социализмом и выходить из Варшавского договора не намеревается. Хотя он и сам уже не мог контролировать ход событий. Радикалы в компартии и «народные движения» (очень хорошо организованные и координируемые) влекли его за собой. По обычному принципу революционных раскачек. Хочешь оставаться лидером – возглавляй. А если встанешь на дороге – скинут, и лидеры будут другие.

В советском Политбюро мнения резко разделились. Причем Суслов и Пономарев были против силового вмешательства, к ним присоединились Подгорный, Косыгин (работая над экономическими реформами, он и сам попал под влияние либералов). Громыко, Мазуров, Шелепин, Кириленко, Андропов, Устинов выступили за жесткие действия. Однако Кириленко, Андропов, Устинов были еще кандидатами в члены Политбюро [147, с. 84]. Брежнев колебался. Но встревожились лидеры Польши, Венгрии, ГДР, боялись, что революция перекинется на них. Настаивали: надо вводить войска. Чаушеску в Румынии, наоборот, резко противился, он вслед за Югославией и Албанией нацелился на «самостоятельность».

В конце концов, Дубчек перепугался. Понял, что процесс становится неуправляемым. Как свидетельствовал советский дипломат В. Фалин, 16 августа он позвонил Брежневу, просил ввести советские войска [121]. Решение было принято, но не от лица СССР, а от лица Варшавского договора. В ночь с 20 на 21 августа в Чехословакию с разных сторон двинулись советские, польские, венгерские, болгарские контингенты, части ГДР. Президент страны Людвиг Свобода – герой Великой Отечественной, соратник Брежнева по 4-му Украинскому фронту – отдал приказ чешской армии не оказывать сопротивления.

Но тут-то и проявилось, что чешскую «общественность» организуют некие тайные покровители. Вдруг выяснилось, что у нее имеется много подпольных радиостанций, они оповестили о вторжении и призывали к противодействию. Народ хлынул на улицы, дороги перекрывали баррикадами, живыми цепями. Были случаи стрельбы с крыш и из окон, в танки бросали бутылки с зажигательной смесью. В общем, авторы провокации добились своего. Были столкновения, пролилась кровь. В советских частях погибло 12 солдат и 25 получили ранения. Были и «небоевые» потери, например, танк старшины Юрия Андреева шел на большой скорости, а за поворотом ему перегородили дорогу чехи, подло выставив вперед женщин, детей. Чтобы не раздавить людей, он свернул, рухнул с высокого моста. Всего в ходе операции погибло 96 советских военных, 10 польских, 1 венгерский и 1 болгарский. Среди чешского населения жертвы составили 108 человек, около 500 были ранены. 70 тыс. бежали за границу.

Хотя никаких репрессий не было. Реформаторов и других активистов никто не судил, не сажал. Команду Дубчека просто убрали от власти, поставили во главе чешской компартии Гусака, лояльного к Москве. Уже в сентябре советские войска были выведены из чешских городов. Но по всему миру поднялись такие протесты, что оказалась забытой даже американская бойня во Вьетнаме. Средства массовой информации рисовали русских оккупантами, «палачами свобод». С осуждением выступил и ряд социалистических стран – Югославия, Албания, Китай, Румыния.

Но события Пражской весны прокатились эхом по всему социалистическому лагерю. Чаушеску струсил, что с Румынией может быть то же самое. Стал более послушным советскому руководству. Особое опасение вызывала Венгрия. Чтобы там под влиянием чехов не случилось еще одного рецидива «революции», СССР стал выделять этой стране большие кредиты, поставки. А венгерский лидер Янош Кадар в 1968 г. пошел на серьезные реформы, дал большую самостоятельность кооперативам, предприятиям. Венгрия расцвела, купаясь в изобилии – по национальному мясному блюду систему Кадара назвали «гуляш-коммунизмом». В Польше последствия были другие. Первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Владислав Гомулка обратил внимание, что большинство чешских реформаторов и активистов Пражской весны составляли евреи. Поэтому он просто выслал из Польши всех еврейских общественных деятелей.

Но встряски Пражской весны имели еще одно последствие. В самый острый момент, во время переговоров с чехами, Брежневу в первый раз стало плохо. Он прямо за столом стал терять сознание. Еще в молодые годы, в Молдавии, он перенес инфаркт. Что неудивительно – одно лишь восстановление заводов после войны чего стоило! Да, Брежнев умел владеть собой. Невзирая ни на что, при любых нагрузках он выглядел спокойным, уравновешенным. Но это давалось ценой внутреннего напряжения. Нервная система не выдерживала. Он страдал хронической бессонницей. Чтобы заснуть и поддержать свою работоспособность, принимал сильные успокоительные, начал злоупотреблять ими. А во время чешских событий проявилась неадекватная реакция на лекарства, приступ астении. Срочно собрались врачи во главе с начальником 4-го медицинского управления («наследника» сталинского Лечсанупра, обслуживающего правительство) академиком Чазовым, и на первый раз все обошлось. Но причины болезни никуда не делись…