Текст книги "Белогвардейщина. Параллельная история Гражданской войны"

Тогда против них направили Чернецова. У него было всего несколько сот партизан, 2 легкие пушки и тяжелая батарея. Отчаянным рейдом он захватил узловые станции Звереве и Лихую, выбил красных, оставил там заслон и налетел на Каменскую. Вся масса революционных полков, батарей, отдельных подразделений была разбита и в панике бежала. На Чернецова ударил другой враг. Красногвардейские отряды Саблина из России вышли в тыл горстке храбрецов, перерезав железную дорогу и сбив белый заслон из одной роты. Чернецов повернул на них, раскатал в пух и прах 3-й Московский полк, потрепал Харьковский полк и обратил Саблина в беспорядочное отступление.

Между тем Донревком, сбежавший после поражения в Миллерово, уже безо всяких оговорок отправил в Совнарком верноподданническую декларацию о признании центральной власти большевиков и запросил помощи. А красные казачьи полки, сбежавшие из Каменской, собрались в Глубокой. Из новых командиров выделился войсковой старшина Голубов. Хитрый и энергичный, он принялся сколачивать изо всей этой каши боеспособное соединение на базе 27-го полка. Тем не менее, следующий бой выиграл опять Чернецов. Совершив обход, он напал на Глубокую не по железной дороге, где его ждали, а из степи. Опять толпы революционеров бежали, побросав обозы и пушки.

Но на просьбу Донревкома о помощи уже охотно откликнулось красное командование. Уже шел на выручку Воронежский полк Петрова. На следующий день на Чернецова обрушились соединенные силы. Взяли в клещи. Основное ядро белых сумело прорваться и уйти. Но сам лихой командир, бывший в гуще боя, а с ним человек 40 офицеров были отрезаны и попались в плен. Их изрубили шашками. Чернецова кромсал лично председатель Донревкома Подтелков. Соединившиеся красные части Голубова, Петрова и Саблина двинулись на Новочеркасск.

И на других фронтах приближалась катастрофа. Отряд из юнкеров и офицеров под командованием А. П. Кутепова под Таганрогом нанес серьезное поражение армии Сиверса, захватив орудие, броневик, 24 пулемета. Но в тылу, на Русско-Балтийском заводе, рабочие подняли восстание. Сиверс, оправившись, перешел в контрнаступление, и Таганрог пал. В конце января красные части Сохацкого, наступавшие из Ставрополя, заняли Батайск, оказались только Доном отделены от Ростова. Правда, они настолько увлеклись грабежами и пьянством, что развить свой успех так и не смогли.

Дальнейшая оборона Ростова становилась бессмысленной – она означала бы лишь гибель зародыша белой армии, и так истекавшего кровью. Донское казачество не предоставляло никакой опоры, мало того, ударной силой красных становились теперь сами революционные казаки.

«Дон от Дона я защищать не хочу», – говорил Корнилов.

Начал разрабатываться план ухода на Кубань. Екатеринодар еще держался, сохранялись надежды на поддержку кубанского казачества.

Каледин предлагал стянуть всю Добровольческую армию к Новочеркасску. Алексеев и Корнилов возражали, что этим Дону уже не поможешь, а единственная реальная антибольшевистская сила окажется в ловушке и пропадет. 29 января атаман созвал совещание. От Добровольческой армии на нем присутствовал Лукомский. Он известил, что выделить силы для обороны Новочеркасска Корнилов не в состоянии – слишком плохо под Ростовом. Наоборот, Корнилов просил вернуть ему офицерский батальон. А Каледин сообщил, что для защиты Новочеркасска у него остается 147 бойцов…

Большинство членов правительства заявили, что удержать столицу невозможно, и предложили атаману выехать в станицы, остающиеся еще верными, чтобы попытаться там организовать борьбу. Но Каледин, бесконечно уставший, морально и физически надломленный, ответил, что считает недопустимым для атамана бежать из Новочеркасска и скитаться по станицам. Полгода назад, когда его выбирали, он не хотел принимать атаманский пост. Но, приняв, считал себя обязанным нести крест до конца. Даже когда донское население, избравшее его, отшатнулось и изменило. В тот же вечер Алексей Максимович Каледин выстрелил себе в сердце.

И произошло чудо – потрясенный смертью атамана, Дон проснулся! Примолкла даже молодежь, а старики начали вооружаться, заявляя, что Дон согрешил пред своим атаманом и должен искупить вину. Тысячами в Новочеркасск потекли казаки. Малый Круг – делегаты еще не захваченных красными южных станиц – избрал наказным атаманом ген. Назарова. Была объявлена всеобщая мобилизация от 18 до 50 лет, формировались новые части. Наступление красных остановили… 4 февраля в Новочеркасск пришел с Румынского фронта 6-й Донской полк Походным порядком от самого Днепра он прорывался с боями через большевистское кольцо. Выдержал много жестоких столкновений, но пробился. В полном порядке, при офицерах, никаких комитетов. Полку была устроена торжественная, с молебном встреча. Старики со слезами кланялись до земли, славя подвиг защитников Дона. Через два дня полк выступил на фронт, а уже 8 февраля… распропагандированный агитаторами, отказался воевать и ушел с позиций. И благородный порыв, вызванный смертью Каледина, тоже оказался скоротечным. Побряцав оружием, пошумев, покуражившись удалью, казаки снова начали разъезжаться по станицам.

Уже никто не сомневался, что дни Дона сочтены. Корнилов принял решение уходить. Его представитель в Новочеркасске А. С. Лукомский предлагал атаману Назарову присоединиться к армии. Назаров отказался. Считал, что большевики не посмеют тронуть выборного атамана и Войсковой Круг. Говорил, что на Новочеркасск идут казаки Голубова, которого он когда-то спас от тюрьмы. И что, оставаясь, Круг с атаманом надеются спасти город от погромов. А уж если суждено погибнуть, отвечал Назаров, то так, как завещал Каледин, – не покидая атаманского поста.

Так он и погиб. 12 февраля части Голубова подошли к казачьей столице. Походный атаман Попов успел увести из города отряд белых донцов и вывез войсковые ценности. Круг выслал к Голубову делегацию для переговоров об условиях сдачи. Но, встретив ее, красные лишь обрадовались и тучей ворвались в Новочеркасск Голубов с красногвардейцами вломился на заседание Круга. Наведя на депутатов пулеметы, объявил себя «красным атаманом». В ближайшие дни атаман Назаров и его штаб были расстреляны. А по донским городам, станицам и селам еще две тысячи человек.

15. Ледяной поход

 
… Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую,
И за нее прольем
Кровь молодую…
 

Песня белых первопоходников, впоследствии переделана красными

Ростов обложили со всех сторон. В город отошел последний заслон капитана Чернова, теснимый войсками Сиверса. Оставался узенький коридорчик, и Корнилов приказал армии выступить в поход. В ночь на 9 февраля в донскую зимнюю степь вышли добровольцы – все, что осталось от великой России. В колонне пешком шагал генерал Корнилов с солдатским мешком за плечами. На тележке ехал престарелый Алексеев, в чемоданчике – армейская казна. Вязли в снегу городские дамы, цепляясь за набитые повозки, брели старики – люди спасались от большевистского кошмара. А в бесконечной ленте обозов и беженцев затерялись маленькие воинские колонны – офицеры, юнкера, студенты. Кто в шинели, кто в штатском пальто, кто в сапогах, кто в рваных валенках. С начала формирования в армию записались 6 тыс. человек Из Ростова выступили 2,5 тысячи. Остальные погибли в боях, лежали ранеными в лазаретах и частных домах, затерялись в круговерти событий.

По трескающемуся льду переправились через Дон, и пошли от станицы к станице… Помощником командующего с главной обязанностью – заменить в случае гибели – Корнилов назначил АИ. Деникина. Правда, первым выбыл из строя Деникин. В путанице эвакуации он остался без вещей, вынужден был идти в гражданском костюме и дырявых сапогах Через два перехода свалился с тяжелой формой бронхита. Продолжал путь по заснеженным степям в телеге, укутанный чужими одеялами.

Мастерски выведя армию из кольца, Корнилов остановил ее в станице Ольгинской. Это селение стало важным этапом на пути Белой гвардии. Здесь собирались воедино силы, рассеявшиеся после падения Дона. Подошел отряд Маркова, отрезанный от армии и пробившийся мимо занятого красными Батайска. Присоединились несколько казачьих отрядов. Догоняли офицеры, дотоле «нейтральные», сбежавшие из Ростова и Новочеркасска после начала террора. Подтягивались отставшие группы и раненые, притворяясь здоровыми. Всего собралось 4 тысячи бойцов. Здесь Корнилов провел реорганизацию, сводя воедино мелкие отряды. Первыми, положившими начало легендарным добровольческим дивизиям, стали: Офицерский полк ген. Маркова; Корниловский ударный полк полковника Неженцева; Партизанский полк (из пеших донцов) ген. Богаевского; Юнкерский батальон ген. Боровского, сведенный из Юнкерского и Студенческого «полков»; Чехословацкий инженерный батальон; три дивизиона кавалерии (один из бывших партизан Чернецова, другой – из остальных донских отрядов, третий офицерский). Да 8 трехдюймовок с ничтожным запасом снарядов – вот и все.

Огромному обозу беженцев было приказано оставить армию, теперь они могли спастись, рассредоточившись по станицам или поодиночке пробираясь в Россию. Все равно набралось много штатских, для которых пришлось сделать исключение: председатель Государственной Думы М. В. Родзянко, князь Н. Н. Львов, издатели братья Суворины, профессора Донского политехнического института. В обозе 200 раненых, оружие, снаряды…

Корнилов предлагал уйти в Сальские степи, где на зимовниках (усадьбах и становищах племенных табунов) имелись большие запасы продовольствия, фуража, много коней. Близкая распутица, разлив рек не дали бы красным преследовать крупными силами, что позволяло выиграть время, выждать благоприятной ситуации. Алексеев резко возражал. Зимовники, вполне подходящие для мелких отрядов, были разбросаны на значительных расстояниях друг от друга. Там было мало жилых помещений и топлива. Армию пришлось бы распылить по подразделениям, которые красные могли бить по частям. Армия оказалась бы в блокаде, зажатая между Доном и линиями железных дорог, лишенная пополнений и снабжения, и могла быть задушена в кольце. И, наконец, обречена на бездействие, выключена из хода событий в России.

Взамен предлагалось идти на Кубань, где еще сражался Екатерине дар, где была надежда на кубанское казачество. А в случае неудачи имелась возможность рассеяться в горах или уйти в Грузию. На военном совете к Алексееву присоединились Деникин, Романовский. Корнилова убедили двигаться на юг.

Но вмешался новый фактор. Стало известно, что генерал Попов увел из-под Новочеркасска отряды белых казаков. У него собралось 1600 сабель с 5 орудиями. Попов со своим начальником штаба Сидориным приехали к добровольцам. Из тех же соображений, что Корнилов, донцы собирались идти на зимовники и начинать оттуда партизанскую войну. Для них выбора не существовало – казаки не пошли бы с Дона в чужие края. Соблазнившись возможностью соединиться, Корнилов опять изменил решение. Армия получила приказ выступать на восток. Будто некое внутреннее чувство запрещало Корнилову идти на Екатеринодар, отталкивало от места будущей гибели. Но, с другой стороны, задержка, вызванная этими колебаниями, во многом оказалась роковой…

На Кубани с каждым днем накапливались огромные красные силы. Через Азербайджан по железной дороге, через Грузию по перевалам сюда шли и ехали полки с Закавказского фронта. Скапливались на всех узловых станциях, и из них без труда вербовали армии красные «главкомы» Автономов, Сорокин, Сиверс. Одним объяснили, что кубанская контра и Корнилов пробкой закрывают дорогу в Россию и, чтобы попасть домой, надо их разбить. Других соблазняла вольная житуха и райское изобилие – Северный Кавказ был полон неразграбленными фронтовыми складами, винными и спиртовыми заводами. Зачем было солдатам, отвыкшим за войну от труда, развращенным революцией, спешить в постылую деревеньку, если здесь представлялась такая возможность погулять и пограбить контру? Даже для иного хозяйственного мужичка разве не искушение – вместо серенького надела на Псковщине или Рязанщине отвоевать у богатеев-казаков кусок жирной кубанской земли с двумя урожаями в год, садами и виноградниками? В отличие от красных отрядов, штурмовавших с севера Дон и Украину, здесь сколачивались армии в десятки тысяч штыков.

В окруженном Екатеринодаре шли раздоры. Кубанская Рада, будто слепая, захлебывалась в речах, вырабатывая «самую демократическую в мире конституцию». Ее неказачья, иногородняя, часть склонялась отдаться красным. Атаман и правительство кидались то к Раде и демократии, то к Покровскому и Эр дели. Главнокомандующий Покровский сам косился на атаманское кресло, а Раду называл не иначе как «совдепом». Казаки-добровольцы то вступали в отряды, то бросали фронт. У офицеров опускались руки от этой безысходности. Не было ни цели борьбы (кроме самозащиты), ни лидеров, которым верили бы, ни перспектив. Все надежды связывали только с Корниловым, слухи о котором докатывались искаженные и преувеличенные.

А Корнилов уходил на восток Двигались медленно, выслав разведку и организуя обоз. Для связи с Кубанью, переговоров о совместных действиях выехали переодетые генералы Лукомский и Ронжин. Но тут же попались красным. Побывали в лапах самого палача Сиверса. Каким-то чудом, невероятными стечениями обстоятельств сумели спастись. Скитались, пересаживаясь с поезда на поезд, выбираясь из одной передряги и влипая в другую, а в результате, после массы приключений, вместо Кубани очутились в Харькове.

Между тем стали сбываться худшие опасения Алексеева. Красные нащупали армию, начали тревожить ее мелкими наскоками. Дополнительные сведения, собранные разведкой о районе зимовников, оказались удручающими. Оставалось поворачивать на юг – в кубанскую мешанину. На марше Корнилов сделал армии первый общий смотр, пропуская мимо себя колонну, где рядовыми шли и студенты, и прапорщики, и капитаны, где взводами и ротами командовали полковники… Кочующий табор, над которым развевался последний в России трехцветный национальный флаг. Кучка людей, затерявшаяся в необъятных просторах…

А. И. Деникин писал: «Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все в области духа и творимого подвига. Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят «светоч», слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе – те, кто пока еще не проснулись».

А всеобщий любимец, генерал Марков, принимая Офицерский полк, выразился короче: «Не спрашивайте меня, господа, куда и зачем мы идем, а то все равно скажу, что идем к черту за синей птицей…»

В последней донской станице, Егорлыкской, корниловцев встретили приветливо, с блинами и угощением, станичным сбором и теплыми речами. Дальше начиналось Ставрополье, где ждала иная встреча. Ясным, морозным днем по колонне ударила артиллерия. Вдоль речушки у села Лежанки протянулись окопы. Большевистский Дербентский полк, дивизион пушек, Красная гвардия. Корнилов атаковал с ходу, бросив в лоб Офицерский, а с флангов Корниловский и Партизанский полки. Юнкера выкатили артиллерию на прямую наводку. Марков, даже не дождавшись фланговых ударов, ринулся вброд через стылую грязь реки. И враг побежал, бросив пушки. Белые потеряли убитыми 3 человек, красные – свыше 500. Половину – в бою, половину корниловцы после боя вылавливали по селу и расстреливали.

Гражданская война – страшное, грязное дело. В начале 18-го пленных не брали. Оправдывать в этом белых не стоит. Но понять… За их спиной были павшие Ростов, Новочеркасск, Таганрог, и они знали, что там творилось. Они вынесли на своей шкуре глумления, унижения и злобу 17-го. У одних уже погибли родные, у других – друзья. И. А Бунин писал об этом: «Народу, революции все прощается – «все это только эксцессы». А у белых, у которых все отнято, поругано, изнасиловано, убито – родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры – «эксцессов», конечно, быть не должно».

Командование этого, кстати, не поощряло, поэтому кое-кому везло. Группу молодых красноармейцев поймали недалеко от штаба, их приказали высечь и отпустить на все четыре стороны. Пойманных офицеров-артиллеристов Корнилов предал полевому суду. Офицеры заявили, что их заставляли стрелять насильно, и суд счел обвинение недоказанным. Их приняли в Добровольческую армию…

Войска Корнилова вступили на Кубань. Вначале это казалось сказкой, исполнением заветных желаний. Станицы, встречающие хлебом-солью. Богатство, сытость, радушные хозяева, приветливые улыбки… Сказка скоро кончилась. Наперерез корниловцам стали бросать отряд за отрядом. Но решительного натиска красные не выдерживали и стоять насмерть не считали нужным. А для Добровольческой армии каждый бой был вопросом жизни. Не победить – остаться в холодной степи. И они побеждали, опрокидывая заслоны. Под Березанской впервые встретились с красными кубанскими казаками. Их обратили в бегство одной атакой. А расправу Корнилов поручил местным старикам – они нагайками вразумляли свою сбившуюся с панталыку молодежь в станичном правлении.

Уже где-то близко должна была проходить, по расчетам, линия обороны Покровского. Сопротивление красных вдруг резко усилилось. Станция Выселки несколько раз переходила из рук в руки. Ее взяли, лишь введя в бой все силы. И узнали неприятные новости. Во-первых, совсем недавно здесь был бой Покровского с большевиками. Белые были разбиты и отошли в Екатеринодар. А во-вторых, на следующей станции, Кореновской, стояла 14-тысячная армия Сорокина с бронепоездами и большим количеством артиллерии.

4.03 началось сражение. В лоб пошли мальчишки-юнкера и студенты Боровского. Сбоку ударили Офицерский и Корниловский полки. Их встретили шквалом огня, остановили. Корнилов бросил в охват последний резерв – партизан и чехословаков. Патроны и снаряды были на исходе. Обоз запрашивал, выдавать ли последние. «Выдать, – приказал Корнилов, – боеприпасы мы захватим на станции». Красная конница замаячила в тылу. Командующий передал в обоз «У вас есть два пулемета, здоровые люди. Защищайтесь сами. Я ничего дать не могу». Раненые, обозники строили из телег укрепления, занимали оборону. Корнилов ставил на карту все. Он лично остановил попятившиеся цепи, а сам со взводом верных текинцев и двумя орудиями обскакал станину и открыл огонь по тылам. Началась общая атака, и красные побежали…

Но после тяжелой победы ждал еще один удар. В Кореновской узнали, что такой близкий уже Екатеринодар пал. Правительство, в отличие от донского, постановило «сохранить себя, как идейно-политический центр». В ночь на 1.03 добровольцы Покровского, казачья фракция Рады, правительство и много беженцев покинули город, уходя в черкесские аулы. Здесь Покровский занялся переформированием частей, насчитывавших около 3 тыс. бойцов с артиллерией. Безвыходность положения встала настолько очевидно, что даже самые ярые «демократы» заговорили о соединении с Корниловым. Узнав о боях 2–4 марта, Покровский перешел в наступление, захватил переправу через Кубань под Екатеринодаром и два дня вел с красными перестрелку, уклоняясь от серьезных столкновений. Но…

Дело в том, что Корнилов, узнав о падении Екатеринодара, как раз в это время свернул в другую сторону. Армия крайне устала. Потеряла до 400 человек убитыми и ранеными. Крушение близкой цели нанесло тяжелый моральный урон. Решили уйти в горные станицы. Отдохнуть, разобраться в обстановке, выждать благоприятных обстоятельств. Сорокин, потерпевший поражение, но не разгромленный, немедленно двинул армию на преследование, прижимая добровольцев к Кубани. А впереди, в станице Усть-Лабинской, ждали свежие силы красных, туда стягивались эшелоны с войсками и бронепоезда из Кавказской и Тихорецкой. Пока Богаевский с партизанским полком еле-еле держал наседающие войска Сорокина, корниловцы и юнкера прорвали оборону, овладели мостом через Кубань, и армия выскочила из огненного кольца.

Но отнюдь не отдых ждал на левом берегу. Угодили в сплошной большевистский район. Каждый хутор, лесок встречали огнем сотен винтовок Полки шли веером, с беспрестанными боями, выбивая и разгоняя противника. Каждый небольшой отряд, уклонившись в сторону, попадал в засаду. Селения оказывались покинутыми, жители разбегались, угоняя скот и унося продовольствие. Полыхали пожары, уничтожая дома и оставляя белогвардейцев в стужу под дождем. Едва располагались в населенном пункте, начинался артиллерийский обстрел. Однажды ночью снаряд попал в дом, где разместились Алексеев, Деникин и Романовский. Лишь по случайности никто не пострадал. Крупные силы красных, не отставая, но и не приближаясь, двигались по пятам. Мелкие банды нападали со всех сторон. Из газеты «Известия» узнали, что новые соединения против Корнилова скапливаются в Майкопе.

Скоро их встретили. 10 марта, форсируя реку Белую, армия попала в засаду, запертая в узкой долине. Тысячи красных, заняв окрестные высоты, поливали артиллерийским и пулеметным огнем, не давая поднять головы. Густыми цепями раз за разом лезли в атаки. Они уже торжествовали победу, сжимая кольцо. Сзади разворачивались преследующие части. Уже легкораненым выдали винтовки, а тяжелораненые спрашивали: «Сестрица, не пора ли стреляться?» Боеприпасы тоже были на исходе. Но торжество красных оказалось преждевременным. Продержавшись целый день, в сумерках поднялись в отчаянную атаку. Кольцо было прорвано, и армия, сопровождаемая беспорядочным артогнем, ушла в кавказские предгорья.

Увидели тут кошмар другого рода – одну из причин местного «казачьего большевизма». Здешние казаки, объединившись с иногородними, решили истребить «буржуев» – нищих черкесов, чтобы прибрать к рукам их земли. Крайне бедные, темные, живущие по родовым законам и шариату, черкесы не поняли и не приняли никаких революций, а значит, вполне попадали под разряд «контры». В ауле Габукай были вырезаны 320 человек, в ауле Ассоколай – 305, и в других аулах, где население не успевало убежать, – резали. Вместе с убийцами приезжали на подводах и жены, и дети, грабили скудный скарб. Добровольцы находили в пустых саклях груды человеческих внутренностей. Черкесы встречали корниловцев как избавителей. Мужчины садились на коней и брали оружие – мстить. Получив наконец-то сведения о Покровском, Корнилов повел армию тяжелейшими горными тропами.

А кубанцы после бесполезной вылазки к Екатеринодару оказались в критической ситуации. Едва начали отход в горы, красные преградили им путь. Нанесли поражение и стали окружать. 11 марта зажали под Калужской. Судьба их несколько раз висела на волоске. Пошли в бой обозные, старики, депутаты Рады. Отбили атаки, но из кольца не вырвались. Ночевали в поле под проливным дождем. Считали – все кончено. И вдруг появился разъезд корниловцев. Люди и верили, и не верили такому счастью. Радость была так велика, что наутро измученные кубанцы ринулись на красных и погнали их прочь.

14.03 в аул Шенджи к Корнилову приехал Покровский. Он попытался было выразить мнение кубанского правительства о самостоятельности своих частей при оперативном подчинении Корнилову, но тот отрезал однозначно: «Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю». Деваться правительству и Покровскому было некуда – их армия желала идти с Корниловым. Силы объединились, и 15 марта Добровольческая армия, которую большевики уже списали со счетов, перешла в наступление.