Текст книги "Сыщики 45-го"

Глава четвертая

– Наслышан о вашем незапланированном боестолкновении, – проворчал начальник милиции майор Черепанов. – Уже что-то, вы хоть как-то, но зацепили банду. Жалко, что закончилось ничем, но все живы, и эти упыри теперь знают, что милиция работает… Ты что устроил на заводе, капитан? Мне уже поступают жалобы.

– А что я устроил на заводе? – удивился Алексей. – Указал директору и секретарю парткома на выявленные недостатки в их деятельности, благодаря чему мы имеем еще четыре трупа? Банковские тоже виноваты, Виктор Андреевич, им бы я также указал, но трупы на критику не реагируют.

– Да, возможно, ты прав, – поморщился майор. – И все же полегче. Не забывай, что это руководство с партбилетами и надо с ними уважительнее, что ли. Мы же не хотим, чтобы на тебя настрочили донос в райком или, боже упаси, в обком?

– Как скажете, Виктор Андреевич, – пожал плечами Алексей. – Я даже с преступниками могу вести себя вежливо и учтиво, предоставлять им адвокатов и удобные условия проживания в изоляторе… В общем, так, Виктор Андреевич, мы пока не знаем, почему преступников потянуло к Чертову бору – случаен этот маневр или их что-то связывает с этим лесом. Мы объехали лесной массив, насколько позволяли складки местности, и не отметили ничего подозрительного. Преступники ушли. Бор огибают две проселочные дороги, а еще одна проходит через лес, но я не уверен, что по ней проедет даже бронетранспортер – такая она непроходимая. Мы вернулись в город на последних каплях бензина. Машина бандитов уничтожена огнем – мы «метко» влепили ей в бензобак. Но в ней и не было ничего существенного. Собрали отстрелянные бандитами магазины, отдали экспертам – отпечатков пальцев не выявлено. Эти люди дьявольски умны и изобретательны. Осталось выяснить, откуда машина…

– Уже выяснили, – отмахнулся Черепанов. – Машину угнали ночью с проходной хлебозавода. Это служебный транспорт директора Ильинского. Руководство завода работало всю ночь – по сорванным годовым планам и по аварии, приведшей к обесточиванию предприятия. Люди разошлись, а Ильинский лег спать в рабочем кабинете, чтобы не тратить время на поездку домой… В общем, пропажу государственной собственности обнаружили только после обеда.

– Замечательно! – восхитился Алексей. – Опять вопиющая халатность – теперь уже работников проходной и водителя. Их мы тоже не подвергнем разносу, Виктор Андреевич? Я бы проверил и их, и директора Ильинского. Причастность сомнительна, но убедиться надо. Поговорите с военными, Виктор Андреевич, у вас же есть на них выходы? Пусть прочешут местность вокруг леса, поработают с жителями окрестных деревень. Мы могли бы и сами, но штат отдела, мягко говоря, маловат.

– Представляю их реакцию… – усмехнулся Черепанов. – Ладно, капитан, за «поговорить» в лоб не дадут.

Лишь в десятом часу вечера Алексей задворками выбрался на Базарную улицу, обошел 60‐й дом, отчаянно сопротивляясь нахлынувшим воспоминаниям.

Еще не стемнело – сумерки сгущались медленно, зловеще. В некоторых окнах горел тусклый свет. На электричестве экономили, использовались маломощные осветительные приборы. Фонарей на улице и вовсе не было – не дошли еще до них руки. Детская площадка была пуста, на лавочке сидел старый дед, переживший две мировые войны и все, что между ними. Алексей, хоть тресни, не мог вспомнить, как его зовут. Такое ощущение, что старик не постарел – некуда дальше. Он с трудом поворачивал голову. Алексей поздоровался, но тот его не видел и не слышал.

А вот старушка, с которой он столкнулся на первом этаже, его узнала. Она смотрелась неважно, опиралась на палочку, но имела ясный ум и хорошее зрение.

– Прасковья Семеновна? – Черкасов учтиво склонил голову. Удивительна память человеческая – сколько воды утекло, а ведь приходят на ум правильные слова.

– Постой-ка, – скрипнула старушка. – Ты же Алексей, сын Макара Андреевича и Тамары Ульяновны, царствие им небесное…

– У вас прекрасная память, – похвалил Алексей. – Да, выжил, вернулся в родные пенаты. У вас-то как?

Пришлось задержаться – глаза женщины наполнились слезами, ее прорвало. Она всхлипывала, ощупывала Алексея, проверяя на подлинность, и говорила, говорила, а ему было неловко прерывать женщину.

Квартал построили в 24-м – с тех пор и живет здесь, как переехала из частного дома, всех пережила – большинство соседей, двух мужей, обоих деток и даже одного внука, скончавшегося от туберкулеза. Первый муж погиб на Первой мировой – пал за Отечество и царя-батюшку во время знаменитого Брусиловского прорыва. Двое детей остались. Уже в годах была, когда вторично сошлась с мужчиной – военный был, герой Гражданской войны, детей уже поздно было рожать, да и сгинул благоверный в хаосе Антоновского мятежа на Тамбовщине, где командовал красным эскадроном. Ходили слухи, что попал в плен к мятежникам, умирал мучительно и долго – за то, что жег их проклятые мятежные деревни без страха и упрека… Сын погиб на фронте в июне 41-го – только принесли похоронку, а через пару дней уже немцы в Уварове хозяйничали. Дочь умерла от легочной болезни в эвакуации на Урале – туда вывезли всех специалистов химзавода плюс часть оборудования. Неразбериха была страшная, немцы наседали, важнее было вывезти станки, чем членов семей, да и заупрямилась Прасковья Семеновна – давай, мол, одна, ничего со мной не сделается, немцев скоро выгонят, снова встретимся. Так и есть, ничего с ней не сделалось, а о том, что дочь умерла в 43‐м, узнала только в 45-м, когда Победу отметили. Всю оккупацию здесь провела, выжила – немцы не шибко пенсионеров доставали, если те не якшались с партизанами и евреев не прятали…

– Что с квартирой, Прасковья Семеновна? – спросил Алексей, едва иссяк поток ее словесности. – Мы в пятой жили. Поселили туда кого или как?

– Да вроде никого там нет, – сообщила соседка. – В четвертой живут, в шестой живут, а вот в вашей… Взламывали ее квартирные воры, потом приходили люди из жилконторы с участковым, замок опять повесили…

Он распрощался с соседкой, заспешил наверх. Три квартиры на последнем этаже, забитый люк на чердак. Его дверь – по центру, разбухшая от старости и сырости, все еще обитая дерматином. Две скобы, ржавый замок – еще бы доски крест-накрест набили и эпитафию написали!

Набора отмычек при себе не было, но трофейный перочинный нож с отверткой имелся. Он выкручивал шурупы из скобы – они не успели проржаветь и намертво врезаться в дерево, аккуратно снял ее вместе с замком. Скрипнула дверь, впуская в нутро квартиры, где он не был много лет. Пахнуло плесенью, сгнившей мебелью, давно забытым детством.

Он стоял посреди затхлого пространства и мысленно уносился сквозь толщу времени. Это было так давно, и уже казалось, не с ним…

Из полумрака выплывали стены со старыми обоями – выцветшими, пузырящимися. Проявлялись очертания буфета, старого серванта, стулья, составленные друг на друга. Жесткая софа, платяной шкаф в смежной комнате, которая когда-то считалась его.

На кухне уцелели неработающая плита, покосившийся настенный шкаф. Из крана капала ржавая вода, и он обрадовался – значит, проявив толику смекалки, можно помыться. Вода была и в туалете, но чтобы выпустить ее на волю, пришлось поколдовать ржавыми отцовскими плоскогубцами, найденными на антресолях.

Квартира находилась в полном запустении. И воры побывали – сервант с буфетом нараспашку, под ногами хрустело стекло, ящики комода выдвинуты, содержимое разбросано. Вещей осталось – с гулькин нос. В период оккупации здесь никто не жил – он бы почувствовал чужой дух. Электричество отсутствовало – надо пожаловаться руководству милиции. На окне в родительской комнате сохранились шторы – настолько «суровые», что на них никто не позарился. В зале балкон – небольшой, заваленный многолетним хламом. Пришлось включить фонарь – за окном стемнело.

Он рылся в буфете, в комоде, отыскивал полезное для быта. Старые родительские вещи убрал подальше – чтобы сердце не сжималось. В деревянном ящике под сливным бачком обнаружились инструменты, ржавое железо, гвозди. Там же – примитивный накидной замок с набором ключей.

Он выбрался в полутемный подъезд, вновь поорудовал отверткой и стамеской, прикручивая накидные скобы. Теперь, покидая дом, он мог запирать квартиру на «новый» замок. Внутри было сложнее, но, поработав головой, он приспособил гвоздодер в качестве запирающего устройства – просунутый сквозь дверную ручку, он намертво прижимал дверь к косяку.

В доме нашлись свечи. Он зажег их на столе и стал озирать в мерклом свете свои владения. Он не был уверен, что задержится здесь, но возможны всякие зигзаги – при таком раскладе, хочешь не хочешь, придется затевать ремонт.

Ложиться спать было рано, ощущалось смутное беспокойство. Алексей переложил пистолет поближе, отомкнул проржавевший шпингалет и высунулся на балкон.

На улице становилось свежо. Темнота сгустилась. Балкон выходил на противоположную от улицы сторону. Здесь росли клены, за ними выстроились дощатые сараи – в них раньше горожане хранили свое ценное барахло, не влезающее в квартиры.

За сараями – два жилых строения в глубине квартала, там жили люди, отблески света блуждали по занавескам. Он настороженно проницал вечерний воздух, всматривался. Безотчетное беспокойство продолжало присутствовать. Среди деревьев никого не было. Он вышел на балкон с фонарем, прикрыл дверь. Перила прогибались, но не производили впечатления аварийных. Он вытянул шею, глянул вниз. Высота потолков в старом доме, мягко говоря, небольшая. Это не барак, что в изобилии виднелись в округе, но и не дворец. Под балконом вдоль дома тянулся земляной вал, заросший сорной всячиной. Окна первого этажа находились как бы в яме. С вала, обладая хорошей формой, можно допрыгнуть до балкона. Он постоял несколько минут, достал папиросу, закурил.

Волнение оставалось – но он не собирался прятаться и бояться в родном городе! Соседние балконы – четвертой и шестой квартир – отделяло расстояние и боковые кирпичные простенки – впрочем, фактически развалившиеся.

Он осветил фонарем балкон четвертой квартиры – там было прибрано, никакого мусора. На балконе справа громоздились мешки. В простенке зияла внушительная дыра – и балкон соседа неплохо просматривался. В дыре мелькнул испуганный глаз. Алексей вздрогнул, машинально сжал рукоятку пистолета. Там кто-то был, тоже дышал вечерним воздухом…

– Прошу прощения, вы меня испугали… – пробормотал мужской голос с небольшими картавыми нотками.

– Вы меня тоже, – признался Алексей. – Вы чего там прячетесь?

– Я прячусь? – изумился мужчина. – Я вас умоляю… Это мой балкон, зачем мне прятаться? Я здесь живу, а вот кто вы? Если вы вор, то это странно, когда домушники курят на балконах обчищаемых ими квартир.

– Самые хладнокровные могут себе это позволить, – Алексей рассмеялся. – Я не вор, я уже целых полчаса живу в этой квартире… не считая семнадцати лет, что прожил в ней с момента рождения.

– Вы серьезно? – удивился сосед. – А мы с Фимой совершенно не представляем, кто жил до нас в этом доме. В нашей квартире некогда проживала семья, но с ними что-то стряслось, и жилплощадь много лет пустовала… пока нам с Фимой не дали разрешение и ордер…

С семьей, проживавшей в шестой квартире, стряслось не что-то, а самое ужасное. Мама по секрету поделилась, когда он перед войной прибыл в краткосрочный отпуск. Соседа Аверина он помнил смутно – тот трудился в райисполкоме на неприметной должности. Учреждение в 38-м вычистили практически под ноль – обвинив всех сотрудников в причастности к право-троцкистскому блоку. Зачем понадобилось лишать целый город исполнительной власти – непонятно. Видимо, увлеклись, не смогли остановиться, дела пекли, как пирожки в раскаленной духовке. Возможно, здоровый состязательный дух с коллегами из других районов – кто больше выявит врагов… Тюрьма всегда под боком – в тупике Базарной улицы, и заведение с 17-го года ни разу не пустовало.

Ночью приехал «воронок», и Аверина забрали. У жены случился приступ, но она оклемалась. Обивала тюремные пороги, умоляла дать информацию о муже. Ей отвечали: не положено. Через месяц приехали и за ней и тоже забрали. Чудище репрессий никак не могло насытиться, ему постоянно требовались жертвы. Через два дня прибыли сотрудники социальной службы и увезли в неизвестном направлении 14-летнюю дочь Авериных, сказали, что в детдом.

С тех пор о них ни слуху ни духу. Вроде расстреливали кого-то в 41-м – перед тем, как немцы нагрянули, но история мутная, известная только компетентным товарищам. Была семья, и вдруг ее не стало – люди просто исчезли…

– Не возражаете, если я вас еще раз освещу? – спросил Алексей. Ждать разрешения он не стал, направил луч света на собеседника. Тот терпел, щурился. Мужчине было в районе сорока, не сказать, что заморыш, но и не былинный богатырь. На носу очки, на макушке лысина, обрамленная, словно рожками, пучками стриженых кудрявых волос.

– Курите? – спросил Алексей.

– Нет, не курю, – помотал головой сосед. – Это вредно для здоровья. А вот Фима курит. Ей кажется, что это полезно. Я устал с ней бороться. Знаете, следователю гестапо проще что-то объяснить, чем моей Фиме. Она упрямая, как самаркандский осел – а уж мы повидали этих достойных животных…

– Вам приходилось общаться со следователями гестапо?

– Ну, что вы, я фигурально, – нервно засмеялся сосед. – Посмотрите на меня – ну какой уважающий себя следователь гестапо станет со мной общаться? Кстати, спешу представиться – Чаплин Яков Моисеевич, уроженец города Бердянска. Моя супруга Фима… Дорогая, высунь, пожалуйста, голову, поздоровайся с соседом и не делай вид, что ты находишься в другом месте…

– А почему я должна с ним здороваться? – недовольно проворчал женский голос. – Может, я действительно нахожусь в другом месте. Он кто?

– Позвольте спросить, уважаемый, вы кем работаете в нашем городе? Фима хочет знать – это уважаемое учреждение?

– Уверен, что да, – подтвердил Алексей. – Я назначен начальником отдела уголовного розыска местного отделения милиции. Черкасов Алексей Макарович.

– Здравствуйте, – из-за простенка выбрался остренький женский носик и сразу спрятался. Чаплин нервно засмеялся. Скрипнула балконная дверь, стало тихо.

Алексей выключил фонарь. Можно сказать, познакомился. Он продолжал курить. На балконе справа что-то шевельнулось, голова соседа заткнула дыру. Он был еще здесь – в квартиру удалилась супруга.

– Это правда, Алексей Макарович?

– А для вас это проблема, Яков Моисеевич?

– О, что вы, никаких проблем, – зачастил сосед, – напротив, мы с Фимой очень польщены… Мы законопослушные граждане, полностью разделяем все идеалы, работаем, как и все трудящиеся, всенародно и люто ненавидим капитализм, так сказать…

– Да успокойтесь вы, Яков Моисеевич. – Алексей щелчком послал окурок за вал. – Я всего лишь ваш сосед, не больше. Или я от вас перепонками отличаюсь? Вас неплохо напугала жизнь? Оккупацию пережили в этом городе?

Сосед затрясся в беззвучном смехе, и Алексей сообразил, что сморозил глупость.

– Я вас умоляю, Алексей Макарович… Мы похожи на людей, способных пережить двухлетнюю оккупацию и при этом не умереть? Но жизнь пугала, и это мягко сказано. Не поверите, до сих пор бессонница мучает еженощно. Все, что пытаемся забыть днем, не дает уснуть ночью, так сказать… Хотя я преувеличиваю, не обращайте внимания. Мы живы, и это главное, чего нельзя сказать о миллионах евреев… Вам это не интересно, я не ваш клиент, и вам со мной будет скучно.

Алексей молча выудил из пачки новую папиросу, размял.

– Вы много курите, – подметил Чаплин. – Я уверен, что это вредно. Даже имея такую работу, как у вас… Я тружусь бухгалтером на пивзаводе. Фима работает в районной библиотеке – на литературном, с позволения сказать, фронте. С нами еще живет ее племянница Розочка. Девочке 13 лет, она учится в школе. Своих детей у нас нет… вернее, сейчас нет, но раньше был: Леве исполнилось 14 лет, когда в Бердянск вошли немцы. Его расстреляли у нас на глазах, когда он бежал через дорогу. Солдаты кричали: «Юде, юде, шизен!» А потом смеялись, когда прострелили ему голову… Фимочка чуть с ума не сошла, мы оба чуть не сошли… Она работала редактором в газете «Приазовский рабочий», а я преподавал основы социалистической экономики в местном институте. Вы не поверите, Алексей Макарович, у меня университетское образование…

– Но вы выжили.

– Да, мы бежали из города. Сестру Фимы тоже расстреляли немцы, и одну из ее дочерей… Розочка все эти годы с нами, стала как дочь, сейчас учится в школе, и ее почти не обижают… Нас схватили, когда мы пытались вырваться с колонной беженцев – пришли на станцию, а ее уже бомбили. А потом подтянулись танки с крестами и стали нас давить, словно мы какие-то сорняки… Они отсекли большую толпу, загнали на местную скотоферму, потому что им временно было не до нас… А я говорил Фимочке еще за несколько дней до того, что надо уходить из города, а она упрямилась, считала, что немцев остановят у Бердянска. Ведь что главное в нашей жизни? Успеть смыться, разве не так?

– Я считал, что вовремя остановиться, – усмехнулся Алексей.

– Это вариация, – отмахнулся Чаплин. – По сути то же самое. Ничего, что я так непатриотично? – спохватился сосед.

– Да нет, все в порядке, вы же не военный.

– Тогда уж заканчивайте: еще и еврей… Ночью советская часть выходила из окружения и зацепила флангом эту скотоферму. Народ и побежал, когда немецких пулеметчиков постреляли… Давка была, никакой организации, право слово. Многие погибли тогда – свои же передавили. Красноармейцам было не до нас, на них немцы наседали. А нам дали второй шанс, и мы им воспользовались. Бежали в лес, шли весь следующий день, пока не дошли до наших. Дальше был переезд в Самарканд, скитание по кишлакам… Мы не были под статьей, закон не нарушали, в июле 45-го нам разрешили вернуться в европейскую часть, но отправили почему-то в Смоленскую область, а не в Приазовье, где у нас все корни. Фимочка смеялась: мол, выбрали самый мудреный из неудачных вариантов… Не слушайте вы меня, – махнул рукой сосед. – Я спать не хочу и скоро вам все зубы заговорю. А вам нужно отдыхать – вы на ответственной работе.

– Хорошо, всего вам доброго, Яков Моисеевич. – Алексей оторвался от перил. – Как-нибудь посидим, выпьем бутылочку.

– Что вы, – испугался Чаплин. – Посидеть, конечно, можно, только я не пью спиртного. Это от слова «совсем»…

– Считаете, что вредно для здоровья? – догадался Алексей.

– Да, совершенно верно, – согласился сосед. – А как вы догадались? Но дело даже не в этом – у меня решительная аллергия на алкоголь во всех его проявлениях, вплоть до кефира… Фимочка же не считает спиртное вредным, она иногда выпивает… Я же считаю, что лучше поесть…

Алексей вернулся в комнату, ухмыляясь. Теперь у него в соседях – исполненная противоречий еврейская семья. Непьющий, некурящий бухгалтер – это просто ископаемое…

Упоминание выпивки и еды погрузило Черкасова в задумчивость. В квартире пусто, кроме пары отощавших с голодухи тараканов на подоконнике. В вещмешке – тоже. Лучше бы не поминал об этом Чаплин…

Алексей посмотрел на часы. Фосфорные стрелки изображали десять вечера – всего лишь. Время детское, хотелось надеяться, что парочка заведений на Советской улице еще работает. Деньги в кармане водились – и не только казначейские билеты, но и билеты Госбанка.

Чтобы собраться, не пришлось даже подпоясываться. Он покинул квартиру, поколдовал с замком с обратной стороны двери, нащупал в кармане рукоятку пистолета и беззвучно заскользил вниз. Самое время знакомиться с вечерней жизнью родного городка…

Глава пятая

Война канула в прошлое, а с ней – комендантские часы и прочие запреты. Заведение на Советской под вывеской «Огни Смоленщины» работало до полуночи.

Внутри было душно, шумно, накурено, но тем не менее уютно. Живую музыку здесь не практиковали – из граммофона доносился голос Лидии Руслановой. Особой роскошью интерьер не блистал, но и не взывал к немедленному ремонту.

В клубах табачного дыма выпивали и ели люди. Цены в ресторане кусались, как постельные клопы, но даже в столь тяжелое для страны время находились те, кто готов сорить деньгами. Военные, квалифицированные рабочие, партийные и советские деятели среднего звена.

Смеялись сидящие в кружке офицеры – они предпочитали чисто мужскую компанию. В другом конце зала – еще одна группа в погонах, при них имелась пара представительниц слабого пола, впрочем, по хохоту, который они издавали, слово «слабые» им никак не подходило.

Были и штатские – на вид приличные, хорошо одетые люди. Мужчина в годах с увесистым брюшком и орденскими планками на груди что-то вкрадчиво вещал юной прелестнице в увитом плюмажем берете. Елей сочился из мужских глаз, он сходил с ума от вожделения. Прелестница его высоких чувств не разделяла, украдкой позевывала, стреляла глазами на более представительных кавалеров. Алексей удостоился ее взгляда, но дама была не в его вкусе – так низко он еще не падал.

За соседним столом сидела пара средних лет, они пили шампанское, смотрели друг на друга влюбленными глазами. Обоим было далеко за сорок, но при чем тут возраст?

Откровенно асоциальных элементов Алексей в заведении не подметил – публика нормальная. Возможно, причина крылась в наличии под боком райотдела внутренних дел – учреждение находилось фактически через дорогу.

Он сел лицом к входу. Успел только достать папиросу, прикурить, как по щучьему велению выросла официантка – не самых преклонных годов, с приличной фигурой и вполне сносной, хотя и мятой мордашкой.

– Здравствуйте, вы не представляете, как мы рады вас видеть, дорогой товарищ… – замурлыкала она. – Обслужим по первому разряду, даже не сомневайтесь. Уверена, вам у нас понравится. Желаете чего-нибудь особенного? Есть гуляш под жульеном и с картофельным пюре, есть очень вкусные щи с мясом, узбекский плов с бараниной, сибирские пельмени со свининой и говядиной…

Сомнительно, что всех незнакомцев здесь встречали именно так. Очевидно, земля слухами полнилась, и новость о новом начальнике уголовного розыска сопровождало словесное описание внешности (возможно, и фото – но это уже странно).

– Двойную порцию пельменей, если вас не затруднит, – вежливо распорядился Алексей, – и двести граммов водки… если она действительно водка. Надеюсь, не до утра придется ждать?

– О, что вы, Алексей Макарович, ни в коем случае, – сделала крупные глаза официантка. – От силы десять-пятнадцать минут, не больше. А пока ожидаете заказ, я вам пива принесу, договорились? Это местное пиво, особой варки и рецептуры – вам непременно понравится. Меня Альбиной зовут… если что.

Она ушла, одарив его лукавым взглядом. Лет пятнадцать назад он бы прокатил, а сейчас Алексей только задумчиво посмотрел на ее виляющие прелести.

Каждая собака в этом городе уже знает его по имени-отчеству, скоро будут в курсе места проживания и так далее. На него посматривали – как-то осторожно, вымученно улыбались, кивали, тут же отворачивались – что тоже вписывалось в данную теорию.

Альбина принесла пиво. Не обманула – оно оказалось неплохим, хотя и не шедевром, как было обещано. Капитан пил его мелкими глотками, курил, отрешаясь от суеты.

Лидию Русланову сменил вальс «На сопках Маньчжурии». Несколько пар топтались на танцевальной площадке. Нервно хихикала женщина, которой неумелый танцор отдавливал ноги. «Виктор Петрович, признайтесь, что вам мешает хорошо танцевать?» – вопрошала дама на весь зал, и мужчины в погонах заливались смехом.

Алексей заново переживал в памяти события дня – с того момента, как он сошел с поезда. Отправленные в кювет блатные, девушка в берете, едва не раздавивший его маневровый тепловоз, начальник милиции Черепанов, знакомство с опергруппой, трупы на заводе ЖБИ, суета, паника… Преследование преступников, перестрелка, горящая машина в Чертовом бору, встреча с живописным лесным обитателем, собственный дом, еврейская семья по соседству…

День насыщен опасными (и не очень) событиями. Что в нем было не так? Он пытался понять, что ему не дает покоя. С кем-то из встреченных людей было что-то неладно – странное мимолетное чувство, неловкость, недоумение… Но что? Он не мог сосредоточиться на самом важном, оно ускользало, маскировалось…

В заведение вошли мужчина с женщиной, и он опять напрягся – понял чутьем, что это по его душу. Оба не в форме, одеты опрятно, но как-то блекло. Строгая униформа (причем не обязательно военная или милицейская) на их фигурах смотрелась бы лучше.

Их взгляды скользнули по присутствующим. Они заметили капитана милиции, но ничем не выразили своих эмоций. Неторопливо двинулись в его сторону, огибая столики. На женщину присутствующие не смотрели – в ней не было ничего привлекательного, хотя, странное дело, она была молода, с хорошей фигурой и не уродка.

Рука, потянувшаяся было к пистолету, остановилась, потеребила пуговицу пиджака и вернулась к пивной кружке. Жест не остался незамеченным, но и не повлек реакции. Мужчина с женщиной отодвинули свободные стулья, сели напротив и стали внимательно его рассматривать.

В принципе, в них не было ничего отталкивающего, но находиться в их компании было неуютно. Женщине – в районе тридцати, правильное лицо с надменной маской, пепельные волосы собраны заколкой на затылке. Глаза серые, большие, она их слегка прищуривала. Мужчина был постарше, скуласт и еще менее выразителен.

– Я арестован? – равнодушно осведомился Алексей. – Или вас не учили манерам?

– Манерам? – Женщина приподняла тонкие брови. У нее был ровный голос, лишенный тональностей. – Вы сейчас про манеры великосветского царского общества, товарищ капитан? Так с ними мы покончили тридцать лет назад, это рудимент.

– Алексей Макарович имеет в виду обычную человеческую вежливость – ту, что не зависит от общественного строя, – вкрадчиво сказал мужчина. – Просим нас простить, Алексей Макарович, что нарушили вашу приватность и попытку отдохнуть после трудного дня. Будем вежливы, Маргарита Юрьевна.

– Вежливы? – усмехнулась женщина. – А что, остальные способы уже исчерпаны?

Алексей терпеливо ждал, пока они прекратят кривляться. Он уже все понял. Существовало лишь одно ведомство, сотрудники которого могли позволить себе ВСЕ.

– Заказывать будете? – спросила незаметно подкравшаяся Альбина. Оба повернули головы и так на нее посмотрели, что несчастная официантка чуть не подавилась. Так смотрят на прижатых к стенке врагов народа.

Альбина на цыпочках удалилась, не сказав ни слова.

– Мы с коллегой представляем Министерство государственной безопасности СССР, – негромко сообщил мужчина. – Отдел «К» – контрразведывательное обеспечение ключевых объектов промышленности. Капитан Мирский Игорь Борисович и старший лейтенант Рахимович Маргарита Юрьевна. Служебными удостоверениями, с вашего позволения, светить не будем, уж поверьте на слово. Пожелаете убедиться – милости просим на Советскую, 43, там и удостоверитесь. Мы временно приписаны к местному отделу ГБ, второй этаж, комната 202.

– Чем обязан, товарищи офицеры? – мрачно осведомился Алексей. – Вы могли бы нанести визит в служебное время, в соответствующей обстановке.

– Мы не хотим смущать ваших сотрудников. – Мирский улыбнулся одними губами. – Лучше это сделать в нейтральной, располагающей обстановке, гм…

– Вы следили за мной?

– А ваши перемещения являются тайной? – Женщина склонила голову и посмотрела с усмешкой.

– Полагаю, нет, – пожал плечами Алексей. – Но должность начальника уголовного розыска почитаема не во всех кругах нашего общества, и порой приходится самому заботиться о своей безопасности. А ночью все кошки серые, на них не написано, к какому ведомству они принадлежат…

– Звучит как угроза, не находите, Игорь Борисович? – спросила женщина.

– Ладно, довольно, – поморщился Мирский, – мы делаем одно дело на благо страны, и незачем собачиться. Как я уже сказал, Алексей Макарович, мы временно приписаны к местному отделу и контролируем криминальную ситуацию в городе. С чем это связано, вам знать не обязательно. Каждый занимается своим делом. Вы – человек новый, еще не вникли во все тонкости, но у вас репутация хваткого и результативного человека. Ваша основная задача – нейтрализовать бандгруппу, терроризирующую город. Давайте без уточнений, вы все понимаете. В наши обязанности входит кураторство, в том числе и вашей деятельности. Вам никто не собирается мешать, но результат вы обязаны предъявить в ближайшие сроки, поскольку дело попахивает угрозой государственной безопасности. Вы все поняли? Впрочем, можете не отвечать. Всю информацию, полученную в ходе расследования, вы обязаны сообщать нам.

– Обязан? – уточнил Алексей.

– Странно, нам казалось, вы не глухой, – ехидно заметила женщина. – Хорошо, подтвердим – ОБЯЗАНЫ.

– У нас имеются сведения, что сегодня вы столкнулись с бандой, совершившей ограбление на заводе ЖБИ, – сказал Мирский. – Для вас и ваших людей этот бой оказался неудачный. Мы не собираемся разбирать полеты, но надеемся, что в следующий раз вы будете действовать умнее и решительнее.

Алексей молчал. Эти люди ему сразу не понравились, и чем дольше они тут сидели, тем тягостнее становилось на душе. Он решил не спорить, не хамить – лишь бы убрались поскорее.

– Вам понятны мои слова? – спросил Мирский.

– Да, я не жалуюсь на слух, как верно предположила ваша коллега.

– Игорь Борисович спросил не об этом, – подметила Рахимович.

«Играют в злого и не очень злого следователей, – недоуменно подметил Черкасов. – Зачем? Он вроде не под следствием. Привыкли и не могут иначе?»

– Да, я все понял, – неохотно выдавил он. Эти люди реально могли иметь полномочия, о которых никто не поставил его в известность.

– Отлично, – Мирский подтолкнул вырванный из блокнота листок. – Это номер нашего телефона в отделе ГБ. Можете докладывать посредством личного визита, можете по телефону. Если на звонок не отзовутся, повторите попытку. А сейчас мы удаляемся, продолжайте отдыхать. Но не забывайте, что в семь утра начинается рабочий день. А для вас – в шесть.

– Небольшой вопрос, товарищи офицеры, – шевельнулся Алексей. – Вы, конечно, наслышаны о гибели предыдущего начальника угро товарища Вестового. Незадолго до смерти он телефонировал в отдел МГБ, подозреваю, что вам. О чем шла речь? Я должен это знать, поскольку это входит в мои обязанности.

Он не ожидал правдивого ответа, просто отслеживал реакцию. Маски на лицах собеседников остались нетронутыми. В глазах ничего не блеснуло.

– Вы уверены, что ваша информация верна и товарищ Вестовой звонил именно нам? – чуть не по слогам вымолвила Рахимович.

– У вас неверные сведения, – сказал Мирский. – Капитан Вестовой этого не делал. По крайней мере нам с коллегой он не звонил. Еще вопросы?