Текст книги "Жестокое эхо войны"

Еще через пять минут ситуация стала критической.

– Пусто, – прошептал Баранец, вынув из рукоятки пистолета магазин.

– И у меня последний, – ответил майор и огляделся по сторонам.

На полу возле него валялись десятки стреляных гильз. И еще бланки, карандаши, перьевые ручки, скрепки… Все это канцелярское барахло вылетело из открытых полок и выдвижных ящиков, когда Васильков опрокидывал столы, обустраивая позицию.

Взгляд наткнулся на чистый листок бумаги. Оторвав от него угол, Сашка подобрал карандаш и принялся что-то быстро писать…

Внезапно в ножку соседнего стола стукнулся влетевший в окно тяжелый предмет. От громкого удара грифель сломался, и карандаш скользнул по бумаге деревянной «рубашкой».

«Не успею. Ничего не успею сделать», – подумал Васильков, машинально засовывая незаконченную записку под пустой ящик.

Рядом грохнул взрыв.

Из окон на улицу вылетели остатки последних стекол, с потолка и стен посыпалась штукатурка. Несколько вспорхнувших с пола исписанных листов загорелись. Помещение кабинета тотчас наполнилось гарью.

В установившейся тишине послышался неровный топот.

– Где эта сука?.. – вопрошал «гончий» Лавр, грозно потрясая немецким «вальтером».

Глава пятая

Москва, Глотов переулок; июль 1945 года

Не проронив ни слова, сыщики помогли медикам загрузить в автомобиль «Скорой помощи» носилки с окровавленным Баранцом. Молодой старлей все еще был без сознания.

Потом с такими же мрачными лицами они глядели, как санитары таскали в автобус накрытые простынями носилки с убитыми военнослужащими.

Наконец, оставив за собой облако сизого дыма, автомобили с красными крестами вырулили из переулка на Марксистскую улицу и исчезли в вечерних сумерках. Возле корпусов Таганского военкомата остались сотрудники двух милицейских нарядов из ближайшего отделения и группа сыщиков.

Старцев тихо выругался. Потом с надеждой посмотрел на Егорова:

– Что думаешь?

– Что я думаю… – тяжело вздохнул тот. – Где-то пронюхали, сволочи, о приказе из Наркомата.

– Касательно сортировки «личных дел»?

– Именно. Выследили, выяснили, куда свозят эти дела. И организовали налет.

– С этим, Вася, понятно. По Сашке-то что?

– Жив наш Сашка, – быстро и почти не задумываясь ответил Егоров. – Мертвые муровцы бандитам не нужны. Или думаешь, они его прихватили, чтоб похоронить?..

Уверенный тон успокоил опытного сыщика. Оно и правда: с чего бы эти нелюди оставили в кабинете тяжело раненного Баранца и уволокли с собой убитого в перестрелке Василькова? Глупость! Стало быть, жив фронтовой товарищ.

Старцев повел плечами, словно ежась от холода. И подивился, насколько стал туго соображать после известия об исчезновении напарника.

Группа примчалась в Глотов переулок минут на пять позже двух нарядов милиции. Но и те опоздали – на месте жестокой перестрелки оставались лишь стреляные гильзы, разбитые оконные стекла, пятна крови, тлевшая бумага да запах гари.

В большом кабинете среди перевернутой и разбитой мебели милиционеры сначала наткнулись на труп подполковника, потом отыскали раненого Баранца. Тот был без сознания, истекал кровью. Тут же вызвали карету «Скорой помощи», которая, к счастью, приехала быстро. Осмотрев Ефима, врач успокоил: «Контузия и два неопасных ранения».

Милиция по приказу Старцева оцепила здание, а сыщики приступили к осмотру…

* * *

Спокойно и вдумчиво поработать не получалось, так как довольно скоро к старому корпусу военкомата начали одна за другой подъезжать автомашины с высшими офицерами различных ведомств. Три легковых автомобиля были с номерными знаками Министерства обороны. Два – НКГБ[32]32
  НКГБ – Народный комиссариат государственной безопасности СССР.


[Закрыть]. Четыре – НКВД. И еще несколько машин привезли представителей военной прокуратуры.

Сыщики недолюбливали эту публику. Проку от них никакого, только отвлекали от работы на пустые расспросы. Так вышло и этим вечером.

Сначала Старцева подозвал грозный пожилой мужик в мундире генерал-полковника и четверть часа удовлетворял свое любопытство: «Сколько было нападавших? Кто это мог быть? Что их интересовало? Почему напали на этот военкомат, а не на соседний?..»

Затем прицепился гражданский тип из НКГБ. И снова посыпались вопросы похожего характера.

Слава богу, теребили одного Ивана, остальные занимались делом: Егоров изучал место перестрелки, Горшеня фотографировал улики и следы, на которые ему указывал коллега. Бойко прошелся по двум корпусам, прошвырнулся по округе, затем отправился по ближайшим жилым домам опрашивать местных жителей. Обычно половину этой работы брал на себя Васильков, но теперь его место нахождения было неизвестно. Костя Ким, как всегда, возился с бумагами – заполнял протоколы осмотров.

– Серьезно они на тебя насели, – не то пошутил, не то посочувствовал Егоров, когда Иван вернулся в разрушенный кабинет.

– Это только первое действие. Когда из нашего Управления начальство подъедет, антракт закончится и начнется второе действие, – проворчал старший группы. – Ну, что тут у вас?

Василий покосился на разбитые окна и негромко сказал:

– Давненько у нас таких шумных происшествий не было, Харитоныч. Тут целое сражение случилось. В кабинет не менее четверти часа пытались прорваться человек семь-восемь. Еще двое-трое дежурили у нового корпуса. И с десяток наверняка прикрывали штурмующих в радиусе квартала.

– Банда из двадцати человек?! – изумился Иван. – Ты серьезно?!

– Как минимум из двадцати. Скажу больше, – продолжал Егоров, – куда и зачем шли, хорошо знали. Из кабинета вынесли все «личные дела» военнослужащих, имевших судимости. Заодно прихватили оружие наших ребят и дежурного наряда.

– М-да. Дело получается громкое. Что еще удалось выяснить?

– Судя по пятнам крови на улице и в коридоре, несколько человек Саша с Ефимом подранили. Кого-то, возможно, тяжело, а может, и вовсе ухлопали.

– Что с оружием? Какое использовалось при штурме оружие?

– Из нашего оружия – ТТ и револьверы. Много гильз от патронов «парабеллум».

– А мысли, Вася? Мысли есть? – допытывался Старцев. – Что за банда все это устроила? Бывали раньше похожие случаи?

– Не припомню, чтобы нападали на военкоматы. Такое впервые. По банде… С этим посложнее. Нужна хоть какая-то зацепка. Человек, след человека, описание его внешности, поступка… В крайнем случае какая-то личная вещица: элемент одежды, запонка, портсигар, часы…

– А это? – Иван показал найденный в коридоре простреленный картуз.

– Это изделие московской фабрики «Красный воин», – выдал Егоров, почти не глядя на головной убор. – Я уже осмотрел его. Почти новый. Не подписан.

– Да, внутри типичное клеймо на красном ромбе: аббревиатура предприятия, «Фабрика головных уборов № 8, Красный воин, город Москва».

– И цифры размера – «56». По части зацепок – бесполезная вещица. На фабрике их третий месяц шьют по двести штук в день. Лежат во всех магазинах мужской одежды.

– Верно, видел такие, – согласился Старцев.

И приуныл…

* * *

С зацепками, о которых упомянул Егоров, ни черта не выходило. Шороху банда навела прилично: пошумела, постреляла, пролила чужую и свою кровь, а следов не оставила. Что могли дать сыщикам россыпи стреляных гильз, окурки папирос, сожженные спички, потерянная кем-то пуговица, новый простреленный картуз или отпечатки в пыли кирзовых сапог?

Неучтенного оружия и боеприпасов на руках у населения в послевоенные месяцы было очень много. В одной только Москве – десятки, если не сотни тысяч стволов! От найденных бычков тоже проку не было. Курили почти все вернувшиеся с фронта мужики. И почти все донашивали кирзовые сапоги, поскольку другую обувку пока что раздобыть не могли.

Навернув несколько замысловатых кругов вокруг военкомата, вернулся Бойко. Глянув в серое лицо капитана, Иван понял, что и у него новостей не густо.

– По новому корпусу все более или менее ясно. Охрану расстреляли предположительно из двух ТТ прямо в служебном помещении, что напротив входа, – доложил он товарищам и показал небольшой бумажный кулек. – Нашел на полу несколько гильз и выковырял из стены четыре пули. Старший наряда находился за столом и заполнял журнал, рядовой вымыл в коридоре пол, присел на топчан. Всего произвели не менее шести выстрелов. Потом, судя по следам, кто-то из бандитов прошвырнулся по этажам – проверил, не задержался ли кто в кабинетах.

– Сколько там было бандитов? – спросил Егоров.

– Трое. И до конца перестрелки они стояли на стреме снаружи у входа.

– Как это удалось выяснить?

– По окуркам. Там урна сбоку от двери. Все вокруг, включая крыльцо, сияет чистотой, потому что наряд успел убраться и подмести. А три бандита урной не пользовалась – выкурив по две папиросы, бросали окурки прямо на асфальт. Вот здесь шесть штук, – показал Олесь другой кулек.

Егоров заглянул внутрь.

– Да, действительно, три разных способа, – сказал он про замятые бумажные мундштуки.

– Что еще, Олесь? – поинтересовался Старцев.

– Ничего.

– А по опросу?

– Тоже пусто. Нашел одну бабулю, видевшую трех мужиков, куривших у входа в новый корпус. Я было обрадовался, но напрасно – она подслеповата и описать их не смогла. В соседнем дворе на скамейке сидели две пожилые женщины. Услышав выстрелы, поспешили укрыться в квартирах. Старичок один пытался наблюдать за происходящим в окошко. Но за кронами деревьев тоже ничего не разглядел. Двое пацанов-школьников подглядывали из-за угла дома. Близко подойти боялись, а издалека ничего не рассмотрели. Остальные жильцы слышали перестрелку, но к окнам подходить не рискнули.

– Оно и понятно, – вздохнул Иван Харитонович. – Надо будет завтра обойти соседние дома вторично.

– Сделаем…

* * *

Капитаны Егоров и Бойко считались самыми опытными сыскарями в оперативно-разыскной группе Старцева. Правда, и они не могли похвалиться долгой службой в МУРе.

Олесю стукнуло двадцать восемь, а Егорову недавно исполнилось тридцать. По идее, год назад вместо ушедшего на повышение Прохорова должны были назначить Василия. Однако тот заартачился. Не любил он руководить, еще меньше ему нравилась бумажная работа, а уж каждый день общаться с начальством для Васи было сущим наказанием.

– Знаете, какую породу собак предпочитают ученые для экспериментов в своих лабораториях? – спрашивал он у товарищей. И, не получив ответа, пояснял: – Гончих. Догадываетесь почему? Потому что гончие наиболее снисходительны к тем людям, которые причиняют им боль. Так-то, товарищи. А я не снисходителен и на роль руководителя группы не гожусь. Я сразу начну кусаться, когда начальство сделает мне больно.

Потому Прохоров и предложил на свою должность Старцева, оставив Егорова в замах.

Васька был крепок, красив, невозмутим. «Видный мужик», – говаривали про таких женщины. Так уж вышло, что он ни дня не служил в Красной Армии. Окончив с отличием восьмилетку, поступил в Ленинградскую школу среднего начальствующего состава Рабоче-крестьянской милиции и там же – в милиции – начал строить свою карьеру. Память у него была отменной, потому учеба давалась легко.

Получив погоны младшего лейтенанта, он отправился в один из районов Ленинградской области на место убитого бандитами участкового инспектора. В районе проявил природную смекалку и наблюдательность. За несколько месяцев работы нащупал тонкую нить, осторожно потянув за которую обезвредил целую банду.

Начальство приметило сметливого паренька и, когда вышел срок его стажировки в качестве участкового, перевело его в Ленинградский уголовный розыск. Там Василий служил и набирался опыта до самой войны.

В сорок первом его и еще несколько толковых сыщиков перебросили в Москву для усиления МУРа. И так сошлись на небе звезды, что едва ли не в первую неделю службы он за час выдал на-гора оперативное расследование и задержал опасного дезертира.

Дело было так. Пришлось ему по случаю какого-то праздника через силу усугубить водки вместе с опытными сослуживцами. Да-да, в тяжелом и тревожном сорок первом тоже случались праздники – куда же без них! По неопытности Вася перебрал и наутро ощущал себя крайне неважно. По дороге из общежития на службу завернул в закусочную, их к тому времени в Москве почти не осталось, а эта, вблизи Белорусского вокзала, действовала. С целью ликвидировать засушливость в ротовой полости он взял бутылку пива, на закуску – горячих вареников с картофелем, кусок хлеба – больше ничего в той забегаловке не предлагалось. Расположился за столом у окна и приступил к процессу лечения.

Когда пива в бутылке почти не осталось, а вареники убавились наполовину, к Егорову за столик подсел молодой, лет двадцати, паренек и вежливо попросил поделиться с ним завтраком. Одежда на нем была чистой, но, как подметил начинающий сыщик, с чужого плеча.

Ввиду улучшения состояния Вася повеселел, а проснувшееся в нем человеколюбие приказало купить несчастному незнакомцу отдельную порцию не очень вкусных вареников из серого комковатого теста.

Пока паренек жадно поглощал завтрак, Егоров интересовался, как же он докатился до такой жизни. Тот проникся к кормильцу доверием и поведал, как в первые дни войны был призван военкоматом на службу, как прошел короткое обучение в подмосковном мобилизационном лагере. Как не выдержал на фронте лишений, ужасов и крови и сбежал, прихватив винтовку, немного патронов и две гранаты. При этом паренек пообещал рассчитаться с Егоровым за вареники, если тот поможет ему продать оружие и боеприпасы.

После таких признаний незнакомца и последовавшего предложения Васино человеколюбие враз испарилось. Народ доверил этому «бравому» солдату винтовку для защиты страны от фашистских извергов, а тот не только оказался трусом, но еще и норовит продать свое оружие первому встречному! Кому он его продаст?! Ведь не добропорядочному же гражданину, а той мрази, которую Егоров с товарищами по уголовному розыску отлавливает по «малинам» да притонам.

Но так он негодовал внутри, не показывая дезертиру своих настоящих мыслей. «Есть у меня один лихой знакомец, – согласился помочь Егоров. – Тут, рядом, на Тишинском рынке. Пойду ему позвоню, договорюсь. Деньги, думаю, он даст тебе сразу. Винтовку-то где припрятал?»

Паренек пояснил, что оружие с боеприпасами лежит в подвале соседнего четырехэтажного дома, где он провел три последние ночи. Василий купил бойцу еще одну порцию вареников с бутылкой пива в придачу, а сам пошел звонить в отдел…

Вернувшись через несколько минут, сказал: «Все в порядке. Доедай спокойно, потом отправимся к дому, туда подойдет мой знакомец с деньгами».

К четырехэтажке действительно подошел товарищ Егорова, но не один, а в составе оперативно-разыскной группы – благо от Петровки до Белорусского вокзала было рукой подать.

Испуганный парнишка отвел сыщиков в подвал, где были обнаружены винтовка, патроны, гранаты, военная форма… Дальше последовали опись, протокол, отпечатки пальцев и прочая волокита.

А закончилось дело тем, что Касриэль Рудин лично поблагодарил Василия Егорова за ловко организованную операцию по поимке опасного дезертира и представил его к очередному офицерскому званию «старший лейтенант».

* * *

Комиссар Урусов в это время находился на другом конце столицы, где подвыпившая шантрапа напала с ножами на сотрудника милиции. Сотрудник в неравной схватке погиб. Вместо комиссара в Глотов переулок приехал один из его заместителей. Он был из старой когорты сыщиков, оперативную работу знал и надолго отвлекать группу от дела не стал.

Стемнело. Во всех помещениях старого корпуса Таганского военкомата включили свет. В большой кабинет принесли керосиновые лампы, так как электрические разбились от взрыва гранаты, к тому же была повреждена проводка.

Осмотр завершался. Кабинет стал центром вечерних событий – именно сюда бандиты стремились прорваться, и здесь Васильков с Баранцом более двадцати минут удерживали оборону.

Иван Харитонович проверил протоколы, спросил, все ли успел отснять Горшеня. Затем приказал собрать вещдоки, закончить осмотр и готовиться к выезду. На улице давно стоял служебный автобус, на котором сыщики должны были вернуться в Управление. Там в своем кабинете Старцева дожидался с докладом комиссар Урусов.

– Ваня, на секунду, – позвал Егоров.

Устало вздохнув, тот вернулся.

Василий в задумчивости стоял над столом. На столешнице лежало несколько разных по форме и величине клочков бумаги, а также обгоревший список, составленный Васильковым и Баранцом. Все это Егоров намеревался забрать с собой, но что-то его заинтересовало.

– С листками все понятно, по ним у меня вопросов нет, – отодвинул их в сторону капитан. – А что означает эта записка?

Старцев взял со стола измятую бумажку, развернул и прочитал:

– «Майор Сорокин…» – Отведя взгляд в сторону, задумался… Через несколько секунд уверенно выдал: – Не знаю такого.

– И я не знаю, – повторил Егоров. – Но рука-то вроде Сашкина. Приглядись, ты же знаешь его почерк.

– Определенно, его. А где ты ее нашел?

– Под пустым перевернутым ящиком, вылетевшим из стола.

Для верности Иван взял один из листков списка, над которым стопроцентно трудился Васильков, и сличил почерк.

– Одна рука, – заключил он. – Погляди, как написаны буквы «М» и «к».

Левая ножка «М» миллиметра на три вылетала за нижнюю строчку, и поэтому буква слегка походила на греческую «Мю». А верхний носик «к», наоборот, чуть возвышался над остальными буквами.

– Да, записка написана им. Только вопрос: когда? Если до налета, то она касалась работы над списком и расследованию не поможет.

– А если во время налета…

– …то это уже зацепка, Ваня, – воодушевился Егоров. – Причем хорошая зацепка!

– Нам нужно найти этого Сорокина. Срочно! – Старцев направился к двери. Не оборачиваясь, попросил: – Вася, займись его поисками, пока меня будет мучить вопросами Урусов…

Глава шестая

Москва, Глотов переулок; июль 1945 года

Взять большой кабинет лихим наскоком не удалось.

Начали за здравие: по команде Сафрона одновременно прикончили охрану в двух корпусах, сделали это гладко, даже не нашумели.

На всякий случай прошвырнулись по этажам нового корпуса и по комнатам старого. Везде было тихо, как зимой на кладбище.

А когда влетели в кабинет, нарвались на точные выстрелы шуршащего там бумагами тихаря. И вот тут здравица сменилась панихидой.

Никто не ожидал такого жесткого отпора. Думали, заскочим, перещелкаем троих швейцаров, похватаем папочки и – ищи ветра в поле. И вдруг увязли, забуксовали.

В первые же секунды перестрелки кореша Деда Сафрона ухлопали местного подполковника, но и сами лишились двоих. Один лежал в коридоре с дыркой в башке, другой приплясывал на левой ноге, матерился и поливал недавно вымытые полы своей кровью.

Ладно, мы не гордые. Через дверь не пускают – войдем через окна. В большом кабинете их целых четыре штуки. Изготовились и, по отмашке того же Сафрона, ломанулись в оконные проемы.

Но и тут обломилось. Тихарь, паскуда, так наловчился стрелять, что либо не давал высунуться, либо дырявил корешам шкуры. Итогом этого наскока стал второй раненый.

Спустя минуту-другую засевшие в кабинете тихарь с дружком перегруппировались: молодой удерживал дверной проем, а старший палил по окнам. В банде появился третий подранок, и стало совсем туго.

Беспалый предложил навалиться разом, чтоб через все дырки одновременно. Рискнули. И получили второй труп и тяжело раненного корешка.

И тогда Дед Сафрон вскипел:

– Лавр, тащи гранаты!

* * *

После взрыва первой же гранаты сопротивление двух упрямцев прекратилось. Кореша ворвались внутрь задымленного помещения, готовые нашпиговать пулями любого, кто шевельнется. Но таких не было. Между столов на полу валялись горели листы бумаги, что-то дымило.

Впереди, разбрасывая искалеченную мебель, уверенно шел Лавр с немецким «вальтером» в руке. Лицо его перекашивала злоба. Правая щека была перепачкана кровью – пистолетная пуля прошла по-над виском, раскроив кожу и оторвав верхний кусок уха. Рана саднила и кровоточила. Но злоба распирала гончего не от боли, а от обиды и досады. Как же так?!

Благодаря врожденной осторожности он считал себя неуязвимым. Несмотря на возраст, делишек за плечами накопилось – не перечесть. И ни разу не схватили за руку, не сломали в драке ребер, не полоснули финкой, не подстрелили. А тут – нате вам, получите-распишитесь! Да ладно бы вышло нормальное ранение, а то ведь сплошное издевательство! Что теперь про него скажут академики? И эти… два огольца из банды Беспалого?.. Наверняка будут хихикать за спиной, клопы подматрацные…

Недалеко от входа лежал труп пожилого подполковника. Этот получил порцию свинца в самом начале, в затяжной перестрелке не участвовал. Перешагнув через него, Лавр остановился над молодым парнем, лежащим на залитом кровью полу. Признаков жизни тот не подавал. Впрочем, если душа еще и теплилась в теле, то минуты его были сочтены, так как от большой потери крови лицо и руки лежащего стали совершенно белыми.

Нет, мальчишка Лавра не интересовал. Он искал того высокого брюнета, что маршировал по Глотову переулку пружинистой походкой и острым взглядом пронизывал обстановку вокруг. А сегодня появился в Глотовом переулке с белым прямоугольником пластыря на подбородке.

Вот он, падла! Из-за опрокинутого стола выглядывала нога лежащего человека. Пыльная брючина, высокий кожаный ботинок, зашнурованный до самого верха, темный носок.

Лавр пнул сломанный стул и, подойдя вплотную, встал над поверженным противником.

Тот был жив. Из носа и ушей хлестала кровь – белый прямоугольник пластыря на подбородке стал темно-красным. Грудь при дыхании медленно вздымалась, а указательный палец правой руки подрагивал. Видать, тихарь и в беспамятстве продолжал палить по своим недругам.

Осторожно потрогав поврежденное ухо, Лавр поднял валявшийся «ТТ», проверил магазин. В нем оставался последний патрон.

– Для себя берег, сучара, – процедил юнец, пряча трофей в карман.

Криво усмехнувшись, он прицелился брюнету в голову… но нажать на спусковой крючок не успел.

– Лаврушка! – послышался резкий окрик.

Так в банде его называл только Дед Сафрон. Лавр опустил оружие, обернулся.

– Живой тихарь-то?

– Живой, падла.

– Ну, тогда не торопись делать глупости. Кончить его мы всегда успеем. Надобно вот с этим разобраться… – Дед рассматривал одну из папок. – Сдается мне, этот швейцар нам еще пригодится. Обыщи-ка его и прикажи отнести в «полуторку». А вы… – поворотился он к другим корешам, – хватайте эти стопки и на выход.

* * *

Результаты налета на военкомат главари оценивали по-разному. Беспалый, к примеру, демонстрировал на своей вывеске[33]33
  Вывеска – лицо.


[Закрыть] полное удовольствие. А чего ему было не радоваться? Дело сделано! Наколка от Вано сработала, каждое его слово оказалось правдой, а в кузове «полуторки» тряслось на кочках несколько связанных стопок из «личных дел» бывших вояк. Там их никак не менее тысячи! Никто из оставшихся подопечных Беспалого не пострадал. Потому, сидя на заднем сиденье легковушки, он пребывал в отменном настроении и дымил в открытое окошко дорогой папиросой.

Дед Сафрон сидел рядом. Он угрюмо глядел на проплывавшие мимо кварталы частного сектора (банда возвращалась на хату западным пригородом, минуя оживленные столичные районы) и придерживался другого мнения.

Да, «личные дела» бывших вояк худо-бедно захватили. Однако помимо них в кузове «полуторки» лежали два убитых корешка. Одного пуля сразила в голову в самом начале штурма, другому повредила шейную аорту и позвонки; отошел он тихо – без криков, но в страшной агонии. Благо хрипел и мучился всего минуту.

Еще четверо получили ранения: Лаврушка с Антипом отделались царапинами, а два старых кореша изрядно попортили себе шкуру. В их выздоровлении Сафрон не сомневался, однако на лечение уйдут долгие недели.

Повис в воздухе вопрос и о дальнейшем использовании добытых «личных дел». Сафрон, будучи далеким от военных секретов, полагал, что с ними будет просто. Открываешь папочку, а на последнем листе, к примеру, написано: «Исправился, все подозрения сняты». Или: «Склонен к противоправным действиям. Нуждается в постоянном надзоре…» При таком раскладе и голову напрягать не надо: тех, кто «исправился», – в топку; тех, кто «склонен», – в разработку. После к каждому наведаться, поболтать за жизнь, разнюхать планы, предложить посильную работенку.

А тут одна пакость в виде непонятных цифр!

Сафрон глянул на лежащую на коленях папку из грубого серого картона, которую он вынул из стопки и прихватил с собой в салон легковушки. Пригладив тонкие темные усы, он снова пролистал ее от корки до корки, внимательно просматривая каждую бумаженцию.

Заглавный лист с общими данными. Фотографии. Послужной листок с номерами и наименованиями воинских частей, где корешку довелось чалиться. Звания, должности… Потом характеристики, написанные в разное время командирами и политруками. Наградные листы. Копии медицинских заключений о ранениях и перенесенных болезнях. Лист с отметками о взысканиях. В конце копии каких-то метрик, справок…

И ни одной записи, похожей на те, что Сафрон держал в голове до штурма! Ни слова об исправлении. Ни фразы о склонности.

Зато на лицевой стороне, в правом верхнем углу, издевательски белел наклеенный бумажный прямоугольник с тремя цифрами. Судя по свежести бумаги и чернил, сделано это было всего несколько часов назад.

– Видать, какой-то секретный код, – озадаченно пробормотал Дед Сафрон.

– Чего? – очнулся Беспалый.

– Покумекать, говорю, придется над этими цифирями. Если не отгадаем, плакала наша затея с пополнением.

Беспалый пульнул окурок в окно.

– Брось. Мы уже сотворили большое дело – выцарапали у легавых такие документы! Кого они теперь арестуют? Кого будут проверять и допрашивать?..

Дед поморщился:

– Знаешь, я никогда не был филантропом.

– Кем? – удивленно переспросил малограмотный собеседник.

– Никогда, говорю, не подавал нищим у церкви и сейчас не собираюсь. Мне нет никакого дела до бывших винтовых[34]34
  Винтовой – солдат.


[Закрыть], которые не знают, чем заняться в мирное время. Попросится такой через надежных корешей в мой хоровод – милости просим. Устрою испытание. Пройдет – приму. А на все остальное плевать мне с высокой колокольни. Если бы я хотел просто уничтожить эти бумаги, – Дед Сафрон потряс папкой, – то не стал бы затевать такой шухер и подставлять под пули своих людей. Я приказал бы нашим малолеткам навестить таганскую контору глубокой ночью и забросать ее бутылками с бензином. Они бросились бы это исполнять с пионерским азартом, а на следующий день мы с тобой прочитали бы в газетах некролог с короткой заметкой о сгоревшем здании. И все были бы довольны. – Логика была железной, Беспалый согласился. – А раз уж мы решили прихватить бумаги и везем домой трупы корешей, – продолжал Дед, – то и поиметь должны с этого дела по полной.

– Как же поиметь-то?

Сафрон достал из кармана сложенные трубочкой несколько десятков листов большого формата. Развернув, показал первый лист со списком. За порядковым номером следовали фамилия, имя и отчество военнослужащего, звание, год рождения. А завершалась каждая строчка все тем же загадочным кодом из трех цифр.

– Попробую разобраться с этими каракулями.

– А ежели не выйдет?

– Тогда займемся швейцаром. Думаешь, зачем я ему сохранил жизнь? Только для этого.

– Выживет ли?

– Лавр смотрел его. Заговоренный оказался, черт! Граната жахнула в метре, а у него ни одного ранения. Только контузия. Так что очухается – не ночью, так утром.

– А ну как фраерок заартачится?

В ответ Дед Сафрон хрипло засмеялся:

– Не заартачится. У меня не такие шелковыми становились. Батареи[35]35
  Батареи – ребра.


[Закрыть] начнем ломать – сразу сдаст все шифры…