Текст книги "Опер с особым чутьем"

– В большинстве перечисленных случаев мы наблюдаем твою фигуру, – усмехнулась Кира. – За исключением Госбанка и батюшки. Но это непроверенный факт. Алиби есть на вчерашний вечер?

– Найдем, – кивнул Горин. – Кассирша в магазине, алкаш во дворе, да и соседи слышали, как я полночи топал… Но в трех случаях из пяти – да, вы правы, Кира Сергеевна. И это удивляет. Я вроде никто. Это касательно случайностей и совпадений. Незнакомец в доме Екатерины – тот самый мозговой центр. Могу ошибаться. Он видит меня, видит реакцию Кати, понимает, что дело усложняется. Пока я болтаюсь за калиткой, он все узнает про меня и наши с Катей отношения. Умертвляет девушку, после чего скрывается. Связывается с Глистой – видимо, не нашел никого лучше. Меня на всякий случай нужно убрать, вдруг начну копать. Все же бывший мент. И вот тут я даю промашку – Глиста мертв. Ей-богу, увлекся, водка подвела… Но, может, и не так, и Глисту нанял кто-то из сообщников нашего главаря. Данная версия в приоритете, главарь не должен рисковать…

– По твоей логике, еще не вечер? – насупился Куренной. – Он продолжит на тебя охоту?

– Теперь и блатные начнут за тобой бегать, – подмигнула Кира. – Не любят они, когда их дружков убивают. Да еще с таким цинизмом – веревка, простыня…

– Пододеяльник, – поправил Горин, – и панталоны в качестве пиратского флага. Я похож на смертельно испуганного человека?

– А стоило бы, – проворчал Куренной. – Те, кому плевать, долго не живут.

– Не впечатляет, – улыбнулся Павел. – Не намерен находиться в этом мире дольше положенного. Я продолжу, можно? Главарь – сам по себе, хотя рядовые члены банды могут его знать. Или нет – существует связной. Это разные люди, разные уровни. Ограбление Госбанка прошло гладко. Но назрели проблемы с оружием. Пистолеты – не то. Отсюда нападение на патруль. Причина происходящего банальна – деньги и ценности. Добыча в банке оказалась несерьезной. Последовала акция с отцом Мефодием. Батюшка не из бедных, что-то припрятал. Но явно не в доме. Подвергся насилию, признался и отправился ко дну. Сначала возникла мысль, что главарь в этих акциях не участвует – зачем ему это? В налете на банк и в тройном убийстве на Камышинской он точно не участвовал. Не тот типаж, чтобы бегать и стрелять. И в окно ко мне забрался всего лишь Глиста. Того субъекта и рядом не было. В доме Кати был именно он – я это чувствую. А теперь убийство священника, и тоже, по-видимому, с помощью струны. Значит, позволяет себе размяться и получает удовольствие от убийства.

Павел стиснул кулаки, его скулы побелели. Это не укрылось от внимания милиционеров. Кира и Куренной переглянулись.

– И ты предлагаешь нам расхлебывать весь этот борщ? – помрачнел Куренной. – Фантазия у тебя, гражданин…

– Насчет борща. – Горин вышел из оцепенения. – Еще не все ингредиенты в него нарезаны, помяните мое слово. Будет продолжение.

– Так, не каркать! – разозлился Куренной. – Обрати внимание, Горин, мы тебя слушали. Но всему есть предел. Давай в камеру.

– Подожди, Вадим, – встрепенулась Кира. – Он так интересно рассказывает, я заслушалась. И каков он в твоем понимании, этот главарь?

– Не знаю, – искренне признался Павел. – Обычный человек, вызывает положительные эмоции. Или отрицательные – но все равно обычный. На такого посмотришь – и ни в чем не заподозришь. Доброжелательный, интеллигентный… хотя на последнем настаивать не буду. Интеллигенция у нас не в чести. Но всегда поддержит беседу, нравится женщинам. Внешне в нем нет ничего зловещего или угрожающего. Он может иметь семью. Род занятий… описать затрудняюсь, но явно не слесарь и не путевой рабочий.

– Ладно, пошли в камеру, – заторопился Куренной. – Утолили любопытство, Кира Сергеевна?

– Да, вполне, – кивнула женщина. – Пусть проспится. Глядишь, фантазии поубавится. Этого человека не должно быть много, он выводит из себя, потому что он – везде…

– На работу возьмите, – буркнул Горин.

В кабинете установилось молчание.

– И ведь не шутит, – наконец выдохнул Куренной. Он закусил губу и стал оценивающе поедать глазами «вечного» задержанного.

– Пригожусь, капитан. – Павел выдержал взгляд. – Мне некуда ехать, сам знаешь. Мое прошлое вам известно, оно сомнений не вызывает. Хочу найти убийцу Екатерины, помогу, чем смогу. Опыт есть, интуиция на месте. Вам люди нужны – в отделении кадровый голод, большинству сотрудников не хватает опыта. Готов пойти на низшую должность, на любую зарплату. Ты же несерьезно про суд за Глисту? Легко докажу, что он напал на меня и пришлось действовать жестко. Самооборона чистой воды. Так что, Куренной? Ценные работники не требуются?

– Вот черт… – Куренной, грозно нахмурившись, заколебался. Его явно выбили из колеи. – Наглец ты, Горин, кем себя возомнил? Начальство решает такие вопросы, а не я…

– Подожди, Вадим, – заволновалась Кира. – Ты же не собираешься всерьез рассматривать этот вопрос?

– Ладно, в камеру его, – скрипнул зубами капитан, – пусть посидит, образумится, заодно и протрезвеет…

Глава 4

Но уже вращались невидимые шестеренки, пришел в движение неповоротливый механизм государственной машины. За три часа удалось выспаться. Состояние улучшилось. Тюрьма так тюрьма. Колыма, по отзывам тех немногих, кто оттуда вернулся, – исключительно живописный край с уникальной природой и людьми. В кабинете, куда ввели Павла, сидел смутно знакомый рослый майор с орденскими планками на темно-синем мундире. Он смотрел с прищуром, придирчиво. Мужчина имел немалый вес – и не только в физическом плане. Человеку было изрядно за сорок, но смотрелся он моложаво. Глаза были маленькие, сведены к переносице, под носом темнела полоска усов. Седина в волосах отсутствовала – что усиливало моложавость. Офицер вышел из-за стола, помявшись, протянул руку. Пот хлынул со лба Горина. Не здороваются за руку с тем, кого собираются посадить…

– Волнуешься? – усмехнулся майор. – Ничего, что я на «ты»? Привычка, менять не собираюсь. Виделись уже, но все равно. Скобарь Юрий Евдокимович, руковожу районным отделением внутренних дел. – Мужчина вернулся за стол. – Ты присаживайся, не маячь. Можешь не представляться, доложили уже. Горин Павел… – Скобарь глянул в шпаргалку, – Андреевич… Странная ты личность, Горин, но любопытная, не отнять. Мы еще раз сделали запрос, даже описали внешность – данные о тебе подтвердились. Ты сядешь или нет?

– Виноват, товарищ майор. – Горин присел на краешек стула.

– Попутно с подтвержденными данными получили не красящие тебя сведения… Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, товарищ майор.

– Ладно… – Майор Скобарь, невзирая на безобидную внешность, был непрост, смотрел подавляя. Глаза сузились в колючие щелочки. – Нам нужны люди. Нужны в принципе, а опытные, со стажем – особенно. Но мы не хотим неприятностей. Можешь получить работу, но с одним условием: партработников и прочих ответственных товарищей не калечить.

– Договорились, Юрий Евдокимович… – Сердце учащенно забилось. Не вывелись еще руководящие работники с чувством юмора и умением принимать нестандартные решения.

– Куренной сообщил о твоих выводах по поводу банды и всего прочего… – Скобарь сделал скептическую мину. – Гладко стелешь, как говорят в некоторых кругах… Сам-то в это веришь?

– Это только версия, Юрий Евдокимович.

– Вот и забудь про нее. Организованной банды нам только не хватало. Больно смело ты все факты приводишь к одному знаменателю. Ладно… Прежние звания, должности и заслуги временно аннулируются. Будешь рядовым оперативником на испытательном сроке. Про звание пока забудь – хватит лейтенанта. Зарплата пятьсот двадцать рублей – большего выбить не сможем. Есть где жить?

– Снимаю квартиру на Кленовой…

– Да, – майор криво усмехнулся, – о твоих приключениях мне уже доложили. Убийство Глистова – вынужденная самооборона. Дело открывать не будем, но если захотят с тобой поговорить прокурорские, не удивляйся. Понятно, что из-за этой мрази никто не будет портить тебе жизнь… Людей катастрофически не хватает. В штате отделения тридцать восемь человек. В основном постовые, патрульные. Три машины ГАЗ-М1 – списаны с баланса армейских, можешь представить, в каком они состоянии. Местные Кулибины над ними пошаманили, пока на ходу. Есть еще полуторка – на ней развозят патрульную службу. Также небольшой отдел криминалистов во главе с Шефером Борисом Львовичем – ты его, наверное, видел. Ну, и сам уголовный отдел. В нем шестеро, будешь седьмым. На город с населением десять тысяч, где постоянно кого-то грабят и насилуют, – мало. Куренной из местных, служил опером, в сорок втором ушел на войну добровольцем, два года провел на фронте, комиссован по ранению. Не смотри, что он такой живчик, несколько осколков извлекли из живота – бывает, что прихватывает. Латышева резкая, прямая, но работница нормальная. Тоже местная. Остальные – Золотницкий, Мамаев, Саврасов – парни башковитые… в общем, кто откуда. Осели во Вдовине, получили работу. Есть еще «долгожитель» – Шурыгин Иван Кузьмич, приболел, но скоро выйдет. Его особо не гоняют – под шестьдесят мужику. Ветеран, так сказать, советских правоохранительных органов. Как Гражданская отгремела, сразу в милицию пошел – с бандитизмом бороться. Он уже тогда немолодой был. Звезд с неба не хватает, но наш человек, до старшего опера дослужился. Пора на пенсию отправлять – развалился он совсем… В общем, с паспортом дуй к бухгалтеру Катаеву, я уже дал ему указание. Получишь временное удостоверение – до постоянного придется дорасти…

– Вы тоже местный, Юрий Евдокимович?

– Теперь – да. – Гримаса раздражения омрачила лицо Скобаря. – Прибыл в город в феврале прошлого года – на плечах, так сказать, наступающей армии. Ранее возглавлял райотдел милиции в Костроме. Отправлен по партийной разнарядке. Тут все в руинах лежало, в городе анархия творилась, криминальный элемент даже не прятался. Кадры заново восстанавливали, огнем выжигали уголовную нечисть. Сейчас в городе порядок – в общем и целом. Имеют место отдельные проявления… – Скулы начальника милиции частично побелели. – Что еще желаешь про меня узнать, Горин? Есть семья – привез с собой жену, дочь – в следующем году оканчивает школу, скоро исполнится семнадцать лет…

– Тут такое дело, Юрий Евдокимович… – Павел замялся. – Девушка погибла… Вам должны были доложить. Похоронить ее надо.

– Да, знаю. – Лицо начальника слегка омрачилось. – Соболезную, это убийство мы тоже должны раскрыть. Все понимаю, бери два дня, заканчивай свои дела. Завтра третий день – завтра и хорони. Можем выделить машину. Денег на погребение, извини, выделить не можем, их просто нет. Не удивлюсь, если товарищу Катаеву однажды придется застрелиться.

– Не надо стреляться, товарищ майор, я сам все сделаю, деньги пока есть. Послезавтра выхожу.

– Как у тебя с этим? – Майор немного смутился и почесал пальцем шею. – Последнюю ночь ты провел ударно, уже доложили. Учти, мы такое не приветствуем.

– Употребляю редко, товарищ майор. – Павел тоже смутился. – Была причина… Обещаю, не повторится.

– Смотри. – Евдокимов сделал строгое лицо. – Понять мы можем, но если это препятствует службе… В общем, ты понял. Тело гражданки Уфимцевой… – Скобарь снова глянул в шпаргалку, – прости, Усольцевой – находится в морге на Путевой. Можешь завтра взять машину на полтора часа. Сочувствую еще раз, но время такое…

– Наступают мрачные деньки, – со вздохом заключила Кира. – Трижды отсидел, но своего добился. Он теперь один из нас. Караул, куда мы катимся. У тебя нет плохих предчувствий, Вадим?

– У меня всегда плохие предчувствия, – огрызнулся Куренной. – Это палка о двух концах, Кира Сергеевна: как ни сделаешь, все равно пожалеешь. Чего застыл, Горин? Свободен, заканчивай свои дела. Послезавтра милости просим. И это самое… – Куренной стал усердно прятать глаза. – Прими наши сочувствия, что ли…

Снова мучила тоска. Павел стоял у знакомой калитки на улице Тургенева, не решался войти. Но все же вошел, поднялся на крыльцо, снял с двери милицейскую печать. Дверь заскрипела, под его ногами прогибались половицы. Не было в доме мужской руки. Кто бы ни посещал Екатерину, а домашним хозяйством он явно не занимался. Павел закрыл дверь на замок, перешел на другую сторону дома, убедился, что вторая дверь заперта, вернулся в горницу. В щель между занавесками попадала калитка, небольшое пространство за оградой. Улица была пуста, к калитке никто не подходил. Если вчера его пытались прикончить, логично предположить, что попытка повторится. По идее, сотруднику УГРО положено оружие. Впрочем, на работу он еще не вышел…

Он стоял на пороге спальни, где вчера лежала Катя. Ее задушили, убийство было бескровным. Проявлялись очертания тела – как картинка на фотобумаге, погруженной в проявитель. Обрисовалось лицо, опухшее, мертвое… Он стряхнул оцепенение, вышел из спальни. Налил в стакан холодного чая, сел за стол, замер. Он уже смирился. Не важно, что будет дальше, задача одна: найти убийцу и покарать…

При свете дня ничего опасного не происходило. Паспорт Кати он нашел в старой шкатулке. Там же – бумаги на дом, старые квитанции, извещения, телеграммы, которые здесь, похоже, коллекционировали. Следы убийцы отсутствовали. Злодей был аккуратен, ничего лишнего не оставлял, появляясь в доме, вытирал ноги. Единственная зацепка – окурки в пепельнице. «Здесь пожить?» – мелькнула нелепая мысль. Нет уж. Родни у Кати не осталось, жилище отойдет к государству. И как тут жить, когда, казалось, весь воздух наполнен ею? Будет являться каждую ночь…

Он привел себя в чувство, отправился по делам. Посетил жилищную контору, где показал временное удостоверение (пришлось разворачивать сложенный вчетверо лист), и поставил людей в известность. Потом побрел в похоронную контору, затем в морг, затем опять к мастерам погребальных дел – теперь уже со справкой о смерти. Люди умирали часто – вылезли после войны ранее таящиеся болячки. Смерть молодой женщины никого не шокировала, к подобным вещам относились философски. Прогулка на кладбище, морг – где сотрудники равнодушно поинтересовались, не хочет ли он забрать на ночь тело. Желания не было, это чересчур, он провел несколько минут рядом с телом – там же, в скорбном заведении. Катя лежала со спокойным лицом. Горин не выдержал – с позором ретировался, а потом сидел в сквере, приводя в порядок нервы. К сумеркам он вернулся на улицу Тургенева – уставший от всей этой похоронной бюрократии. За приличное место на кладбище пришлось доплачивать – в противном случае Катю похоронили бы у оврага со свалкой. У калитки переминались две особы женского пола, не решались пройти. Это были молодые женщины, скромно одетые, какие-то робкие.

– А вы кто? – Темноволосая барышня в сером жакете инстинктивно прижала к груди сумочку.

Вторая, с пепельными волосами и миловидной мордашкой, тоже напряглась. Он объяснил укороченными фразами – кто такой и что здесь делает.

– Ой, хорошо, что есть кому о Кате позаботиться, – защебетала брюнетка. – Нам рассказали, что случилось, это ужасно, невозможно поверить, такая трагедия… Меня зовут Лида Белова, а это Ксюша Решетникова, моя подруга… Я вместе работаю с Катей… вернее, работала, наши столы стояли рядом. Ксюша работает в отделе кадров на кирпичном заводе, она тоже немного знала Катю… Знаете, нам очень обидно, никому ничего не надо, руководство делает вид, будто ничего не случилось. На поминки выделили всего сто рублей. Хорошо, что есть вы, Павел, иначе Катю похоронили бы за казенный счет – зарыли бы в мешке в землю… Мы вам поможем, завтра придем рано утром – хорошо, что воскресенье, поможем ее одеть, украсим гроб. Вы не думайте, Павел, у нас не все бездушные, разные люди есть…

Стало веселее. Женщины вошли в дом, сначала робели, потом оживились, защебетали, подмели полы, навели порядок. Ксения сочувственно поглядывала на Павла, что-то спрашивала. Потом отстала, сообразив, что он не склонен болтать, зажгла примус, приготовила чай. В шкафу лежали сушки. Поколебавшись, решили их съесть. Лида разговорилась, показала фотографию сына в коротких штанишках (фотографию мужа почему-то не показывала, а спрашивать не хотелось). Ксения, смущенно улыбаясь, сообщила, что живет с мамой, – обе вернулись год назад из эвакуации. Был жених, но письма от него перестали приходить зимой 42-го, позднее пришло извещение, что он пропал без вести. До сих пор на что-то надеется, ждет… О себе Павел рассказывал скупо, показал временное удостоверение сотрудника милиции. У Лиды зажглись глаза, Ксения стала вылитой Джокондой. Они трещали без умолку и, казалось, уже забыли, по какой причине сюда пришли. Про Катину работу тоже говорили – про вредного начальника Рыбина и его заместительницу Севастьянову, которая порой третировала Катю, загружала дополнительной работой – и та сидела допоздна, закопавшись в эти бумаги. О том, что она была замкнутой, ничего о себе не рассказывала. Посторонние к ней на работу не приходили – это точно. С коллегами Катя ладила плохо, относились к ней с прохладцей. Однажды она призналась Лиде, что ждет с фронта молодого человека, в которого влюблена по уши, – и Лида, конечно, разнесла это по всему коллективу.

– Обычная ситуация, Павел, – выдохнула Ксения, когда Лида убежала на кухню. – Вы видели этот коллектив? А я была у них пару раз по делам, знаю. Одни бабы, уродины, прости боже… У кого-то ребенок без отца, у других больные родственники, живут непонятно где – в бараках, по общежитиям… Конечно, ей завидовали, оттого и отношение: красивая, молодая, живет в своем доме, никаких обременительных факторов, да еще и молодого человека ждет… А Лида просто добрая, она одна хорошо относилась к Екатерине… Вот смотрю на вас, Павел, и понимаю – а ведь Катя не обманывала. Такой достойный молодой человек…

Становилась неловко. Ксения вела себя прилично, но иногда бросала в его сторону загадочные взгляды или вдруг оказывалась совсем рядом. Вернулась Лида, опять говорили о Кате. В последние три недели с ней стало что-то происходить. Ходила мрачнее тучи, иногда погружалась в какую-то прострацию. При этом не шевелилась, смотрела в одну точку и становилась просто черной. Домой уходила неохотно, теперь уже намеренно засиживалась допоздна. Она и раньше-то была не очень разговорчивой, а теперь и вовсе замкнулась, слова не вытянешь. Однажды Катя плакала в коридоре, а потом давала путаные «показания», дескать, все нормально, иногда накатывает, родителей вспоминаю…

Молодые женщины ушли в десятом часу вечера, уверяя, что их не нужно провожать, они живут в соседних домах и вообще девочки боевые, не дадут себя в обиду. Ксения при этом чуть не протерла в нем дырку своими глазами. «А при чем тут Ксения? – задумался Павел, закрыв дверь. – Лида, понятно, коллега и вообще женщина сострадательная. Подговорила подругу составить компанию, чтобы не было так страшно?»

Это не имело значения. На Кленовую Горин не пошел, пристроился на кушетке в горнице, как-то дотянул до утра. Он словно намеренно усиливал свою боль. Зачем? Чтобы дольше не зарастала рана? Кошмары наступали по всем фронтам, но утро все же настало. Весь день он глушил в себе злость. Выстоял, ни разу не сорвался. Спиртным не увлекался, выпил для приличия стакан.

С утра зарядил колючий дождь. Он моросил не переставая, вызывал лютое раздражение. В целом все было пристойно. Серое небо, окраина кладбища, печальные старые березки. Милицейская машина доставила гроб с телом. Собралось человек восемь. Гробокопатели закончили работу, курили в сторонке, приглушенно травили смешные истории. Гроб открыли на несколько минут – и быстро закрыли. Оживились землекопы, опустили домовину в могилу. Землю бросали с унылыми минами. «Провожать в дождь – хорошая примета», – мерзко пошутил лысоватый дядька, видимо начальник Кати, перехватил взгляд Горина, побледнел. Потом он пытался что-то сказать, но выдавил лишь несколько дежурных слов, опустил голову. Мелькали лопаты. Люди ежились, поглядывали на часы и ожили, когда по кругу пустили бутылку водки и кулек с конфетами…

Поминки проходили на Тургенева, в доме Кати и ее родителей. Лида и Ксения суетились по хозяйству, выставляли на стол водку, чугунки с картошкой и капустой, тушеную курицу. Бросилось в глаза: на поминки пришло больше людей, чем на кладбище. И почему, интересно? Люди охотно ели, употребляли алкоголь. Денег Павел не жалел, выдал девчонкам по полной, и они сбегали на рынок, вернулись с полными сумками. Смотреть на это не было сил. Немного выпил, поковырялся вилкой в тарелке и ушел в другую комнату. Народ взбодрился, кто-то вспомнил, что Катя была прекрасной девушкой, самоотверженно выполняла свою работу. И вообще, бывший фронтовик, получила ранение.

– Я вас умоляю, – хихикал кто-то. – Вот только не надо про боевое прошлое. Вы его видели? Вот и я не видел. А работница, что ни говори, была полезная…

Кто-то уже посмеивался, кто-то перебрал. Больше всего хотелось выгнать их всех взашей. Но Горин держался. Кто он такой, чтобы тут командовать? Эти люди хотя бы видели ее каждый день. Окончание вечера он уже не застал, ушел в беседку на краю огорода, чтобы не сорваться. Когда вернулся в дом, «скорбящие» гости уже разошлись, Лида и Ксения домывали посуду.

– Ой, вы здесь, – сказала Лида. – А мы гадаем, куда же вы пропали. Представляете, эти проглоты все съели и выпили. Вообще все. Довольные, поди. Ну что за народ… Вам помощь нужна?

– Нет, девчата, спасибо, вы уже помогли. Обращайтесь, если самим помощь понадобится.

Перед уходом, пропустив вперед Лиду, Ксения задержалась, для приличия помялась. Она успела второй раз за вечер подвести глаза.

– Если вам грустно, Павел, то могу предложить свою компанию… нет, правда. Посидим, поговорим. А Лида может и сама добраться… Или пойдемте ко мне, здесь недалеко. Мама уже спит, мы осторожно прокрадемся… – Ее лицо оказалось совсем близко, женщина волновалась. – Не подумайте чего, Павел, я понимаю, каково вам сейчас, и сама я не такая… Но если не хотите оставаться один… Я знаю, как трудно быть одной… А Екатерины больше нет, вам придется с этим считаться, жить дальше…

– Спасибо, Ксения, – усмехнулся Горин, – но сегодня я точно жить дальше не буду. Не обижайтесь, чувствую себя каким-то разгромленным. Может быть, в другой раз?

Почему он так сказал? Женщина не обиделась, только пробормотала, что он не так ее понял, она вовсе не это имела в виду. Дверь закрылась, он сполз по косяку на пол, не чуя ног…