Текст книги "Чужие грехи"

Что-то подсказывало: добровольно этот тип не объявится, придется искать.

– Что ты знаешь про него, Валюша? Имя, фамилия, адрес, место работы?

– Да ну тебя, – фыркнула соседка, – я ее пытала, что ли? Мне это не нужно. Нравится этот пудель – совет да любовь. Подожди… имя у него такое дурацкое… то ли Арнольд, то ли Альберт… Точно – Альберт. Смеялась еще – имя, как у Эйнштейна. Работает… то ли на телевидении, то ли… В общем, где-то около. Оператор, звукорежиссер, художник-постановщик… Мелкого, разумеется, пошиба, кто подпустит такого к серьезным делам? Рассказывала, ехали однажды на автобусе по улице Немировича-Данченко, он и говорит: вот, мою работу проезжаем… А что у нас на улице Немировича-Данченко?

– Стоп, – Алексей приподнялся с подушки. – На этой улице находится Западно-Сибирская студия кинохроники. И больше ничего. Телецентр с вышкой – совсем в другом месте.

– Вот и работай, сыщик, – Валентина обвила его шею руками.

– Подожди, она вчера вечером куда-нибудь собиралась?

– Ну, какой ты бестолковый… Откуда мне знать, куда она собиралась? Вчера вечером мы с тобой вернулись с дачи, был выходной день…

– Точно, – Алексей расстроился, но теплые руки, блуждающие по телу, быстро поправили настроение…

Глава четвертая

На следующий день практикант Виталик опоздал на работу. Личный состав находился на рабочих местах, внимал Варламову, расписывающему персональные задания. Пережили неприятную минуту: ворвался, как ураган, полковник Сергеев, наорал на всех и даже на Крюгера, который был сегодня подозрительно трезв. Почему сидим? Заняться нечем? Почему убивают людей на вверенной территории? Только разборок со штабом округа ему не хватало! Работать – и вечером доложить о первых результатах!

– А этот где? – Сергеев насупился. – Как его… – отметил взглядом каждого, пересчитал по головам.

– Сейчас придет, – быстро сказала Лида, – отправили с поручением.

– Ладно, – смягчился подполковник, – смотрите, не испортите мне парня, – фыркнул и удалился, хлопнув дверью.

– Наш меньший брат решил поменять профессию, – предположила Лида, – довели парня.

– Так сама и довела, – осклабился Шабанов.

Скрипнула дверь, ввалился взмыленный практикант. Сумочку из кожзама он держал в руке, а также порванные лямки от нее. Парень потускнел, и даже комсомольский значок на лацкане пиджака не делал его светлее.

– Опаздываем, студент? – нахмурился Варламов.

– Не виноват я, – забормотал Виталик, пряча глаза. – В троллейбусе ехал, лямка сумки за поручень зацепилась… Пока распутывал, двери закрылись, не оставлять же ее…

– И ты проехал лишнюю остановку, – догадалась Лида. Мишка Островой издал подозрительный звук – словно всхрапнул.

– Проехал, – покаянно признался Виталик. – А перегон длинный, еще у светофоров дважды постояли. Просил водителя открыть, так он даже ухом не повел…

– И почему мы не удивляемся? – хмыкнул Варламов и обвел строгим взглядом оживившуюся аудиторию. – Скажи, товарищ Снегирев, о чем ты думал, пока ехал? Раскрывал в уме преступление и про все забыл?

– Склероз, – пояснил Шабанов.

– Рассеянный, – добавил Крюгер. – Товарищ майор, позвольте я с ним поработаю? Заменю пацану, так сказать, армию.

– Ты поработаешь, – засмеялся Шабанов. – Страшно представить, во что это обернется.

– Пусть работает, – отмахнулся Варламов. – Бери пациента на поруки, Николай, но смотри, чтобы не спился. Так, хватит ржать. Товарищ Снегирев, может, присядете или будете маячить, как телебашня? Крюгер, берешь этого парня, а также Шабанова – и за главным подозреваемым.

– Напомните, кто у нас главный подозреваемый? – деловито осведомился Шабанов.

– Павел Ермолов! – взорвался майор. – Пока главнее никого нет! Мутный товарищ по имени Альберт пусть до обеда покурит. Впрочем, ситуацию надо прояснить – существует ли в природе такой человек? Лидия Александровна – в школу. А для товарища Разина у меня особое задание, сразу предупреждаю, безрадостное…

В девять утра к моргу больницы, находящейся недалеко от РОВД, прибыла на такси немолодая пара. Первым машину покинул осанистый седовласый мужчина с вырубленным из камня лицом, помог выйти моложавой женщине с хорошо сохранившейся фигурой. Ее лицо было заплакано, тряслись губы. Она обняла за руку супруга, прижалась к нему. Алексей учтиво поздоровался, показал удостоверение.

«Твое здоровье – в твоих руках!» – извещала крупная надпись на больничном корпусе. Агитаторы и пропагандисты не подумали, что со двора морга ее прекрасно видно. Мужчина сухо кивнул, в глазах застыла тоска. В сопровождении капитана семейная пара проследовала по коридорам морга, вошла в помещение, где их ждали. Тело лежало на каталке под простыней. Женщина качнулась, вцепилась в локоть мужа. Работник отогнул простыню. Покойница смотрелась ужасно, кожа покрылась синью, натянулась.

Мать затряслась в рыданиях. Супруг обнял ее, хрипло проговорил:

– Да, это наша дочь.

На выходе из мертвецкой женщине стало дурно, ее посадили в коридоре, поднесли нашатырь. Мать пришла в себя, добрела до машины.

Алексей держался на расстоянии. Хриплый голос бился в голове: «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые…»

– Дмитрий Юрьевич, позвольте несколько вопросов? Мы расследуем обстоятельства гибели вашей дочери.

Мужчина резко повернулся, не дойдя до такси. Он так сжал зубы, что скулы побелели.

– Как вы могли такое допустить? – Голос отца вибрировал. – Что вы за милиция такая? Я немедленно свяжусь с горкомом партии, вы будете нести ответственность…

Он стиснул кулаки, большую часть его слов Алексей пропускал мимо ушей, сохранял сочувствующую мину.

– Дима, прекрати, ты ничего не изменишь, в чем виноваты эти люди? – простонала из машины супруга.

Полковник советской армии осекся, задрожал подбородок, глаза наполнились слезами.

– Спрашивайте, что вы хотели?

– Примите соболезнования, Дмитрий Юрьевич. Что вы можете сказать про Павла Ермолова?

– Сволочь… – выдохнул полковник. – Воспользовался доверчивостью нашей дочери, заманил ее в свою ловушку… Пусть только попробует предъявить права на квартиру – со света сживу… Почему вы спрашиваете? – Полковник нахмурился. – Вы подозреваете этого негодяя? Нисколько не удивлюсь, если он окажется причастен…

– Мы рассматриваем все версии, товарищ полковник. – Видимо, зря он начал спрашивать, рассуждать здраво в такой ситуации человек не мог. – Что вам известно о друзьях и знакомых Екатерины? Она рассказывала о них?

– Никогда не рассказывала… – простонала из машины женщина. – Катенька жила своей жизнью, мы редко виделись, но я так старалась, чтобы это прекратилось…

– Еще вопросы? – Полковник нетерпеливо передернул плечами.

– То есть о человеке по имени Альберт вам также ничего неизвестно?

– Кто это? Извините, молодой человек, мы ничего не знаем. Ищите убийцу нашей дочери, что вы ерундой занимаетесь? За что вам зарплату выдают? – Мужчина втиснулся в машину и с силой захлопнул дверцу.

Гражданина Ермолова Павла Афанасьевича доставили в РОВД первым. Фигурант возмущался: за что? Ему завтра на дежурство, пожары тушить! Он имеет право на заслуженный отдых! Судя по запаху изо рта, тушить пожар следовало уже сегодня. Когда до товарища донесли несложную мысль о кончине бывшей жены, он резко замолчал, стал бледнеть. Он был еще молод, немного за тридцать, темноволосый, с гордым римским профилем. Но уже полнел, кожа на подбородке становилась вялой.

– Чушь полная, этого не может быть… – в глазах мелькнула беспомощность. – А при чем здесь я? Жалко, конечно, Катюшу, мы с ней жили так долго и счастливо…

– Недолго, – поправил Алексей, – и большей частью ругались. Как часто вы ей изменяли?

– Какое вам дело? – Мужчина вспыхнул. – Наши отношения – это наши отношения, и не вам о них судить. Я не совершал ничего противозаконного. Наш брак зашел в тупик, я ушел к другой женщине – это обычная житейская ситуация. Более того, я пожертвовал Екатерине свою долю в нашей общей квартире, поскольку чувствовал часть вины и ответственность за ее будущее… – Ермолов напрягся. – По-вашему, я убил ее из-за этой драной квартиры?

– А по-вашему как? – вкрадчиво спросил Алексей. – Вас не испортил квартирный вопрос?

– У моей новой супруги жилплощадь, которая нас полностью устраивает, – отрезал Ермолов и осекся. Сотрудники с интересом наблюдали за его лицом. – Прекратите, – вспыхнул Ермолов, – я не убивал свою бывшую жену. Я уже год ее не видел. А также ее невыносимого отца-солдафона и субтильную мамочку. Я похож на идиота? Убить Екатерину, чтобы вы сразу на меня подумали?

Подозреваемый волновался – и с каждой минутой все сильнее. Смертную казнь за умышленные убийства никто не отменял. Судебные ошибки – явление рядовое. Произвол милиции, которой нужно закрыть дело, – тоже, к сожалению, данность.

– Где вы были в воскресенье вечером, Павел Афанасьевич?

– Дома я был, где еще? – Он срывался в истерику. – Вероника подтвердит, мы никуда не выходили из квартиры, смотрели телевизор… У нас счастливый брак, живем дружной семьей, и нас все устраивает…

Никто не сомневался, что Вероника подтвердит.

– Владеете личным автотранспортом, Павел Афанасьевич?

– Да, у меня «Жигули» первой модели. Пользуюсь нечасто, большую часть времени машина стоит в гараже…

– Почему вы не спрашиваете, как погибла ваша бывшая жена? Вам не интересно? Или вы знаете?

– Откуда мне знать, о боже… Хорошо, как была убита моя бывшая жена?

– Мы не говорили, что она была убита. Мы сказали – погибла. Умирают – от болезней, от старости; погибают, например, в автокатастрофе. А быть убитым – это другое. Но не будем углубляться в языковые дебри. Вашу бывшую возлюбленную действительно убили. Ее насильно посадили в машину, заткнули рот кляпом, связали руки за спиной и привезли на Ордынскую трассу. Там размозжили голову гаечным ключом и сбросили в канаву.

Лицо фигуранта на глазах превращалось в дряблую тыкву.

– Какая жестокость… Поверьте, это не я…

– Поверить на слово, Павел Афанасьевич? Открою вам тайну следствия: убить хотели именно Екатерину. Не изнасиловать первую встречную симпатичную девушку, не ограбить, а именно убить – то есть лишить жизни из неких соображений. Что у нее есть, кроме квартиры, в которой присутствует и ваш интерес?

– Черт, а так хотелось поступить благородно… – фигурант окончательно скис. – Оставить ей все, пусть живет… Что мешало год назад разделить квартиру? Сейчас бы не вешали на меня всех собак… Я задержан?

– Что вы, на каком основании? Против вас нет ни одной улики. Достаточно подписки о невыезде. Оставьте автограф и можете идти.

Пожарного словно ветром выдуло из кабинета.

– Огнеборца со счетов не сбрасываем, – Варламов покосился на закрывшуюся дверь. – Субъект перспективный, есть машина, достаточно силен, чтобы справиться с жертвой. Получим санкцию прокурора – проведем обыск. Выясним, держит ли разводные ключи, вафельные полотенца с размытыми штампами, бельевые веревки с характерными срезами. Пристрастно допросить его нынешнюю супругу – готова ли она под страхом уголовной ответственности подтвердить его алиби?

В тринадцать часов из школы вернулась Лидия Александровна. Детишек, слава богу, не застала – последние звонки уже отзвенели, а выпускные экзамены еще не начались. Новость о гибели коллеги повергла трудовой коллектив в шок (значит, соседка Валентина благоразумно отмолчалась). Лида пообщалась с директором учебного заведения, с завучем, с учительницей русского языка и литературы по фамилии Туманова, которая хоть как-то зналась с потерпевшей.

«Вот так и узнаешь фамилию женщины, с которой спишь», – подумал Разин.

Все, что Лида рассказывала, он уже знал. В школе у погибшей конфликтов не было, по крайней мере, достойных убийства. Никого она не подсиживала, чужих мужей не уводила. Работала, как все, в первые ряды не рвалась. Была сомнительная история с физруком, который оказывал ей знаки внимания, но данный претендент оказался ей не интересен, и все затихло. Физрук переключился на молодую практикантку – и на новом поприще добился определенных успехов. Мужчина неженатый, без обязательств – дело, как говорится, молодое. Зла на Екатерину никто не держал. Мужчин в школе немного. Помимо физрука, учитель пения, трудовик, преподаватель военного дела Митрофаныч – товарищ пожилой, зацикленный, но не на женщинах. «Мужской» вопрос досконально изучили – никаких историй, связанных с угрозой семейному благополучию, внезапной беременностью. Эксперт подтвердил: на момент смерти потерпевшая не была беременной.

– Школа – пустышка, Виктор Павлович, – резюмировала Лида. – Обычное среднеобразовательное болото. Одно из лучших учебных заведений в районе, педагоги работают, глупостями не занимаются. Можем, если пожелаете, еще порыться, но поверьте моему чутью.

По месту жительства опросили соседей. Негативно о потерпевшей никто не отзывался, даже старушки на лавочке. Вежливая, приветливая, никогда не пройдет мимо, не поздоровавшись. Одевается, может, и современно, но не так, чтобы все наружу. Мужчин не водила, впрочем, пару раз мелькал один пижон в клетчатых штанах, с усиками, волосатый. Надолго не задерживался – прибегал к Екатерине, и они вместе уходили, чинно держась под ручку. При этом кавалер очень много говорил, но не так, чтобы кричал на всю округу, а Екатерина скромно улыбалась. В молодом человеке отчетливо угадывался некий Альберт – немного эпатажный, дерганый, со странной мимикой.

– Есть, товарищи начальники, – торжественно объявил Мишка Островой, вбегая в кабинет, – нашел я этого кренделя. Некто Ходасевич Альберт Вениаминович, 32 года от роду, бездетный, неженатый, бывший звукорежиссер Западно-Сибирской студии кинохроники. Студия снимает документальные фильмы о жизни нашего региона, иногда клепает художественные короткометражки, которые за пределы области почти не выходят…

– Минуточку, – перебил Алексей, – ты сказал, бывший звукорежиссер?

– Именно, – согласился Михаил, – уволен три месяца назад за систематические прогулы и пьянство.

– Неплохо, – оценила Лида. – Он еще и врун. Потерпевшая считала, что Альберт работает. Тунеядствуем, значит.

– Может, и работает, – засомневался Варламов.

– Никак нет, товарищ майор, – решительно заявил Островой. – На студии дали его домашний адрес. Это улица Мира – ну, те дома, что называют «венецианскими». Райончик неблагополучный. Я съездил туда – это, в принципе, рядом, побродил по округе, но к фигуранту не приближался, чтобы не спугнуть. Поговорил с местным контингентом, показал корочки, намекнул, что Ходасевич не должен знать, что им интересуются органы…

– Намекнул он, – фыркнула Лида, – наивный ты парень, Миша, и за что тебя жена любит? Теперь этот тип уже в курсе и заметает следы, если замешан. Или бежит, сломя голову.

– Не бежит и не заметает, – возразил Островой. – Начальница из тамошнего ЖЭУ имеет зуб на Ходасевича и не станет возражать, если его приберут. Женщин в дом Ходасевич водил всегда. Случались странные компании, выпивали, гремела чуждая музыка. Недавно мимо прошел – на вид как выпивший, а запаха не было. Засомневалась – может, плохо понюхала? – Островой засмеялся. – Раньше он трудился, иногда на работу ходил – если был в состоянии. В принципе парень заметный, неплохо одевался, то есть деньги были. Потом забросил работу, спал до обеда. Собственной машины нет, но водить вроде умеет – значит, была, пока не покатился по наклонной. Никого похожего на Ермолову люди вблизи его дома не видели.

– Домой не приводил, – сказал Варламов. – Встречались на нейтральной полосе. Видимо, боялся приводить домой – Ермолова девушка приличная, можно представить, какой у него дома клоповник…

– Думаю, он хороший артист, раз Ермолова его не раскусила, – предположил Разин. – Имел приличный гардероб из прошлой жизни, кое-какие манеры. Задурил девчонке голову, тянул из нее деньги. И, видимо, не только из нее. Оттого и не водил к себе, чтобы накладки не вышло.

– А что, учительская зарплата – предел мечтаний? – не поняла Лида. – Мог бы найти и более денежную кандидатуру.

– Не забываем про обеспеченных родителей Екатерины, – напомнил Варламов. – Отношения с отцом, может, и не сложились, но есть мать. Уверен, ее поддерживали материально.

«Основательно ее Ходасевич опустошал», – подумал Алексей. Вспомнились слова Валентины, как погибшая перехватывала у нее до получки.

– Послушайте, это самое… – как-то издалека начал Шабанов, – то, что мы знаем про этого клоуна… Дерганый, нервный, не работает… Вроде выпивает, но запашок – не всегда. Приводит к себе подозрительные компании, но публика не блатная… Наркоман, что ли?

Коллеги многозначительно промолчали. Наркомании в СССР не было – как и проституции. Во всяком случае, официально. Считалось, что в стране отсутствует социальная среда, в которой может развиваться наркомания. Явление характерно исключительно для загнивающего буржуазного общества. Отчасти так и было. Бичом советского общества являлся алкоголизм. Наркотики тоже имели хождение, но угрозу государственной безопасности не представляли. Использовался героин (до 1956 года его можно было купить в любой аптеке), марихуана, насвай, привезенный из Средней Азии. Полгода назад сотрудники уголовного розыска накрыли лабораторию, где студенты-химики изготавливали синтетическую дрянь, но огласки этот случай не получил.

– Так он же еще и распространяет эту гадость… – продолжал Шабанов свои умственные выкладки.

– Не будем теоретизировать, – Варламов кашлянул, – все возможно. Может ли этот экземпляр пойти на убийство? Вроде не с чего, Ермолова ему приносила только пользу в виде наличных. Но если Денис прав, и она узнала о его делишках? И в голове родился безумный план? Машины у Ходасевича нет, но мог угнать. Посадил даму якобы покататься по городу, а сам…

– Только в качестве смелой теории, – допустила Лидия, далеко не всегда соглашающаяся с начальством. – Исходя из того, что мы знаем о Ходасевиче, он бы забрал и деньги, и кулон. Может, и не дурак, но природу не переделаешь.

– Пока не допросим – не узнаем, – резюмировал Разин.

Брали Альберта живо, с огоньком. Как раз нарисовались Крюгер и сопровождающий его практикант. Виталик улыбался – значит, за это время никуда не влип.

У фигуранта Павла Ермолова действительно есть машина – «ВАЗ-2101», но на днях она сломалась и в данный момент стоит в гараже при пожарной части, где местные мастера обещали перебрать карбюратор. На ней он точно преступление не совершал. Но мог совершить на другой машине.

– Езжайте без меня, – отмахнулся Крюгер. – В отделе посижу, устал я чего-то. Должен же кто-то держать оборону.

Лида тоже осталась – с детства-де не любит улицу Мира и ее обитателей.

Виталик взмолился:

– Возьмите меня, товарищи! – Он ни разу в жизни не участвовал во всамделишном задержании!

Варламов поступил остроумно: почему бы нет? Мертвая Ермолова пыл не умерила, может, умерит лишенная романтики оперативная работа? Виталик клятвенно пообещал никуда не лезть, держаться сзади и умные советы не давать.

В пятом часу оперативники высадились у облупленного здания недалеко от ДК Ефремова. Улицу застраивали в конце 40-х годов – приличными двух– и трехэтажными зданиями с оригинальной архитектурой, которую с некоторым преувеличением назвали «венецианской». В начале 50-х район смотрелся прилично и даже оригинально. В нем проживали рабочие окрестного завода расточных станков. За три десятилетия дома полностью обветшали, их ни разу не ремонтировали. Отслаивалась краска, вываливались кирпичи из кладки. Территорию запустили, детские площадки практически отсутствовали. Во дворах громоздились утлые сараи, «живописно» пестрели ржавые крышки погребов, сохло на веревках белье – благо дни стояли теплые и сухие.

К дому решили не подъезжать – чтобы не нервировать аборигенов. Варламов лично возглавил группу. Шли по двое, практикант, как и обещал, держался сзади.

Пенсионеры под древним тополем резались в домино, смеялись, проводили глазами странную процессию. У открытого сарая молодые люди чинили старый мопед, общались исключительно матом. Это был своеобразный «анклав» – город в городе.

Гражданин Ходасевич проживал на второй линии от улицы Мира. Дом был добротный – с полукруглой аркой, ведущей во внутренний двор, с резным фронтоном, вычурными балкончиками, с которых отваливался бетон.

Виталик и Островой остались за деревьями. Шабанов обогнул здание, растворился в кустах акации. Алексей с Варламовым вошли в подъезд под взглядами престарелых гражданок, сидевших на лавочке. В подъезде воняло сырой штукатуркой. Хрустели ступени под ногами. Бетон крошился, обнажалась арматура. Ходасевич проживал на втором этаже, за щуплой дверью. Из-под ветхого дерматина торчали клочья ваты. Дверной звонок, как ни странно, работал.

Хозяин не открывал. Окна жилища выходили на задний двор, не мог он засечь гостей. Скорее всего, отсутствовал. Квартира не подавала признаков жизни. Варламов чертыхнулся.

– Ладно, давай вниз, подождем. Нарисуется, никуда не денется.

Бабушек у подъезда удалось разговорить. При слове «милиция» они нездорово возбудились, заявили, что этого оболтуса давно пора посадить. Никакого покоя от него! То музыка играет, то компании ходят, а потом он бегает в пункт приема стеклотары. То сам шныряет по двору со стеклянными глазами и ни на что не реагирует. Иногда, впрочем, выглядит прилично, здоровается, извиняется за неудобства. Неуравновешенный, в общем, тип. Опять же женщины сомнительного вида, которые частенько проникают в его берлогу…

– Сегодня вы его видели? – спросил Алексей.

– А как же, – ответствовала самая неравнодушная гражданка, – с час назад нелегкая унесла. Не доложил, когда вернется. Чего он натворил-то?

Алексей сообщил, что проводятся «профилактические мероприятия», и закруглил беседу. Из-за угла выглядывал Шабанов с обидой в лице – зря скатались. Топтались за деревьями Островой и практикант. Варламов поманил их пальцем, махнул Шабанову.

– В общем, так, братцы, наш друг отсутствует, надо подождать. Маячить всем составом – расточительно. Шабанов и Островой остаются, остальные на базу. Объявится Ходасевич, тащите в отдел.

– На чем тащить-то? – растерялся Островой, – Машину-то ведь заберете.

– На Емелиной печи тащите, – рассердился майор, – такси возьмете, не обеднеете. Не будет этот тип сопротивляться и пытаться бежать – он же не дебил, понимает, что найдем. Приметы помните?

– Мне даже фотку его на студии показали, – хмыкнул Островой, – смазливый такой, неприятный тип. Будь я женщиной, ни за что бы с ним не спутался.

– А это не он? – Практикант Виталик с открытым ртом смотрел куда-то в сторону.

Повернулись все разом, как по команде. Субъект в клетчатых штанах и кожаной безрукавке поверх пятнистой рубахи вывернул из-за деревьев и стал как вкопанный. На его плече висела сумка со схематичным изображением одной из московских высоток. Субъект сверлил глазами стоящих во дворе милиционеров. Оперативники были в штатском, но для набитого глаза – это та же форма!

Сегодня был тот день, когда Ходасевич выглядел прилично. Великовозрастный кукольный мальчик с гривой вьющихся темных волос. Он сморщился – все понял. Оперативники только начали движение, еще не вымолвили ни слова, а тот вдруг резко дернулся, развернулся и помчался прочь, подбрасывая ноги.

– Ходасевич! – ахнул Варламов. – Остановитесь, милиция!

Насчет «не дебила» он явно погорячился. Еще какой дебил! Ходасевич пулей просвистел между деревьями, пересек пустырь и нацелился в просвет между зданиями третьей линии.

– За ним! – крикнул Варламов.

Его обогнали на первой же стометровке. Озадаченно таращилась в спину местная шпана – что за беспредел в их районе?

Вырвался вперед практикант Виталик – снова не уследили! Впрочем, споткнулся о бордюр, отстал. Ходасевич пробежал между трехэтажками, ушел с пешеходной дорожки, перепрыгнул через низкую ограду. За ней располагалась единственная в округе детская площадка. Там загомонили дети, с интересом провожая глазами бегущих людей. Возмущенно заголосили взрослые.

Ходасевич несся как страус, ни разу не споткнулся. На искаженной физиономии явственно сквозил страх. Куда, резвые?! – на полной скорости руководство отдела обогнал практикант. Он бежал смешно, но быстро.

Варламов отстал, махнул рукой, дальше шел пешком, держась за сердце. Ходасевич миновал пустырь, пробился через кустарник. Бежали практически в след, по проторенной дорожке. И все же где-то замешкались, сбились с курса. Выпали из кустов – никого, только два трехэтажных строения в линию – здания, кажется, расселенные, но еще целые. В других домах обитали люди – между пустыми зданиями сушились простыни.

Опера растерянно озирались. Ходасевича след простыл, пока они лезли через кусты. Прямо побежать он не мог – запутался бы в простынях. Виталик шумно выдохнул и засеменил куда-то влево. Повторять его действия не стоило ни в коем случае! Справа на лавочке сидел худосочный мужик в кепке, удивленно хлопал глазами.

Алексей бросился к нему, выдергивая удостоверение:

– Милиция! Парень с сумкой, в клетчатых штанах куда побежал?

– Туда, – тощий гражданин показал большим пальцем вправо от себя.

Отлично. В обход крайнего строения убегала пешеходная дорожка. Чуть не повелись! Но двор покинуть не успели, хотя Шабанов и начал изображать чудеса спринтерского бега. В здании слева что-то загремело, раздался истошный крик. Что-то (или кто-то) покатилось по лестнице. Спина заледенела. Какого, спрашивается?!

Алексей стал как вкопанный, завертелся. Дал по тормозам Островой, криком остановил Шабанова. Из кустов, держась за грудь, проклиная подступающую старость, выбирался майор Варламов. Странное дело, тощий гражданин в кепке еще мгновение назад сидел на лавочке – и вдруг испарился! Повторился крик из пустующего дома. Чертов практикант!

Алексей прыжками помчался к единственному подъезду, влетел внутрь – дверь болталась на одной петле. Наверх тянулась лестница – вроде целая. У ее подножия сидел практикант Виталик, держался за голову. Кровь, по крайней мере, не шла.

– Цел? – ахнул Алексей.

– Кажется, цел, Алексей Егорович… – Виталик не говорил – лепетал, – ушибся малость, с самого верха – кубарем…

– Ты зачем сюда полез, горюшко луковое?! Нам преступника преследовать надо!

– Здесь он, Алексей Егорович, наверх побежал… Это он меня столкнул, я все ступени и пересчитал…

Какая занимательная выходила история! Наверху тряслись перила, доносился шум. Предполагаемый преступник бился в запертые двери. Может, дом не настолько уж и расселен? В каких только нечеловеческих условиях не обитают закаленные советские люди…

В подъезд ворвался Мишка Островой, за ним Шабанов, застряли в проеме, каждый норовил пролезть первым. Алексей опомнился, помчался наверх, перелетая через ступени.

Ходасевич действительно был здесь! Ай да практикант! Наверху что-то лязгало, скрипело. Метался загнанный преступник. Лезть в квартиру – то же самое, что в мышеловку. Затряслась приваренная к потолку лестница – он карабкался на чердак!

В считаные мгновения Алексей освоил лестничные пролеты. Наверху находились две квартиры, лестница на крышу. Люк нараспашку. Ноги Ходасевича в стоптанных ботинках еще не исчезли.

Алексей подпрыгнул, чтобы схватить его за штанину – неудачно. Куда его понесло, на крышу? К пожарной лестнице – если она есть? Вариант так себе, но лучше, чем в мышеловку!

На грозные окрики Ходасевич не реагировал, голову потерял от страха. Алексей вскарабкался на чердак, чихал, продираясь сквозь паутину, спотыкался о какие-то доски. Еще одна короткая лестница на «свободу» – и на ней отметились каблуки Ходасевича. Теперь капитан не отставал.

Яркий свет ударил по глазам. Солнце опускалось, слепило. Скрипел и ломался шифер под ногами. Альберт тяжело дышал, охнул, когда прогнулось под пяткой кровельное покрытие. Алексей, осторожно наступая, вытянул пистолет, но пока не трогал затвор. Ходасевич пятился короткими шажками. Физиономия побелела, паутина застряла в спутанных волосах. Лямку от сумки он перевесил за голову, не желая с ней расставаться.

Крыша имела наклон – не критический, но ощутимый. Ходасевич просчитался – пожарная лестница находилась в другой стороне. Он добрался до карниза, стоял практически на краю.

– Набегался, дурачок? – спросил Алексей. – Вставай на колени и ползи, я тебя вытащу. Да шустрее, парень, а то прострелю тебе что-нибудь.

– Чего привязались? – процедил беглец. – Я ничего не сделал.

– А зачем бежишь, если ничего не сделал? Ты же не урка, Ходасевич, нет у тебя такого в крови – бегать от милиции в любой неясной ситуации. Раз бежишь, значит, есть грешок. Ползи, разберемся. Или прыгнуть решил? Третий этаж – пожалуй, выживешь, но кости не казенные, а? И от наказания это не спасет.

Ходасевич кусал губы, затравленно озирался. Он сам себя загнал в ловушку, мог бы и раскинуть мозгами.

– Ладно, – пробормотал он после паузы, – ваша взяла…

Он сделал шажок, хрустнул шифер – застыл, глаза чуть не выкатились из орбит. И куда полез со страхом высоты? Снова начал двигаться, практически вышел из опасной зоны.

Сзади шумели – лезли опера. Алексей шикнул на них. Ходасевич споткнулся, упал на колени, вцепившись ладонями в шифер. Пот стекал со лба. Капитан почувствовал дурноту – будто сам скользил по краю… Обошлось, Альберт поднялся на трясущихся ногах, нижняя челюсть висела, словно ни на чем не держалась. И вдруг сообразил, начал стаскивать через голову сумку! Раскачал, держа за лямку, запустил во внутренний двор. Не мое, дескать, и ничего не докажете! Клинический идиот! Здесь и доказывать не надо! Все предыдущие усилия пошли прахом. Альберт потерял равновесие, замахал руками, глаза наполнились страхом. Он упал на шифер, покатился вниз – перевалился за край. Оборвался истошный крик…

Глазам не верилось. Был человек – и нет человека. Мало им неприятностей, их должно быть больше! В горле вырос ком. И за спиной в «зрительном зале» стало тихо.

Алексей убрал пистолет, опустился на корточки, подполз к краю и вытянул шею. Пот облегчения потек со лба.

Картина предстала занимательная. Ходасевич метко упал спиной на параллельно натянутые бельевые веревки с простынями. Не сказать, что они отбросили его обратно, но заметно смягчили падение. Альберт не пострадал, если не считать психологической травмы! Веревки порвались, белье разлетелось, он судорожно икал, вращая глазами, срывал с себя причудливо закрутившийся пододеяльник. Привстал, недоверчиво ощупал себя. Бледная улыбка озарила пятнистое лицо.

Неторопливо приблизился майор Варламов, пнул преступника по руке. Тот упал. В лоб смотрел пистолет Макарова. Ходасевич застонал, молитвенно уставился в небо, сложив руки на груди. Варламов поднял голову.