Текст книги "Чашка кофе"

Бомж

Захандрил мой друг: дела – ни к чёрту, дома с женой – проблемы, дочка связалась с дурной компанией. Впору запить.

Идём мы с ним по улице. Я пытаюсь как-то взбодрить его, но чувствую, что силы моих слов недостаточно. И вот вижу, по противоположной стороне, шаркая, бредёт бомж. Засаленная куртёнка, дырявые штаны. Обросший, ссутулившийся, в стоптанных башмаках на два размера больше. От него зловоние чувствовалось даже за двадцать шагов.

– Пошли, – говорю я другу, – спросим у него, в чём в жизни счастье.

Подходим. Мужик не понял, чего мы от него хотим, стал сторониться.

– Погоди, приятель. Тебя как зовут?

– Шустрый. Погоняло такое.

– А имя у тебя есть?

– Ишь чего захотел! Было имя, да сплыло.

– А ты всё же скажи. Мы тебе худа не сделаем.

– Ну коли вы без злого умысла, то – Фёдор.

– Скажи, Фёдор, ты счастливый человек?

– Вона куда занесло! Ежели по-честному, то да. Сегодня и поел, и четушку заработал. Вот.

Фёдор достал ополовиненную посудину.

– А скажи, Фёдор, ты бы меня с другом угостил? Не пожадничал бы?

– Кто? Я? Пожадничал?.. Ребята, а ничего, что стакана нет? Из горла будете?

Фёдор стал решительно отворачивать пробку.

– Ладно, дружище, пить мы не будем. Просто захотелось узнать, что ты за человек. Прости. Вот возьми немного денег. Сходи в баню, побрейся, купи чего-нибудь поесть. Своих ведь не густо.

У Фёдора лицо переменилось, исчезла хмельная ухмылка:

– Вам и впрямь интересно узнать, что я за человек? Да меня давно за человека-то не считают… А денег ваших не возьму, не проси. После такого принять подачку – хуже, чем украсть… Как звать-то вас, мужики?

– Василий и Сергей. А тебе-то зачем?

– А за тем. Не ожидал я от вас… каков я человек… Хочу за вас помолиться. Сегодня в церковь не пойду. Пьян я. А завтра просплюсь, протрезвею, помоюсь, вот тогда и в церковь можно.

И он, выпрямив спину, широким шагом пошёл прочь.

Володя

На Пасху погода выдалась и впрямь божественная. Ещё вчера лил промозглый дождь, дул холодный северо-восточный ветер, а тут с утра облака расступились, пригрело, изумрудом засверкала молодая весенняя трава.

Лебедев, приодевшись, с каким-то пакетом в руке вышел из подъезда. Ждёт жену. Они собрались в гости.

От мусорных ящиков в углу двора тянул тележку с пустыми баками дворник Володя.

– Ты что, сегодня работаешь? Грешно ведь, праздник, – издалека приветствовал его Лебедев.

Володя припарковал своё транспортное средство у бордюра.

– А для меня каждый день – праздник. К тому же люди каждый день мусорят. Кто-то же должен следить за чистотой. С праздником тебя, – сказал он так, будто мы с ним давнишние друзья.

– Спасибо, взаимно. Закуришь? – пожав протянутую руку, Лебедев предложил свои сигареты.

– Я и сам кого хочешь угощу, – Володя для убедительности достал пачку «Альянса».

– Что с лицом-то? Кто поцарапал?

От заданного вопроса у него так кулаки сжались, что «Альянс» смялся:

– Я человек лояльный и гуманный. Но если кто в душу плюнет – порву, глотку перегрызу! По натуре я – рысь. Кого хочешь завалю.

– Тебя кто обидел? Ты что такой рассерженный?

– Да ну их всех! – Володя говорил с надрывом и хрипотцой. – Я второй день, как запировал. На той неделе иду себе вечером…

Он затянулся, с силой выдохнул, сплюнул сквозь зубы:

– Ну, под газом малость. Подходит наряд. Стали спрашивать про паспорт. А где мой паспорт? Дома, конечно. Стали они пуще докапываться. Ну я их и послал… Словом, определили меня на трое суток. И что интересно, не куда-нибудь, а в пункт иммиграции, где содержат иностранцев за нарушение паспортного режима. Да какие они иностранцы?! Два узбека, таджик и молдаванин…

Нет, обращались со мной нормально, и я не сильно буянил. Кормили хорошо: вот тебе супчик, вот – котлетка с компотом. Вместо нар – топчаны с подушками и одеялами. Мне смотровой даже сигаретку дал дёрнуть. В форточку.

Я человек лояльный и гуманный, но меня лучше не трогать. Тогда совсем беда.

– Так что ж тебя зацепило?

– Утром всех построили. Меня определили на принудительную уборку улиц, а этих, мать их так, – обратно в каталажку. Они же – иностранные подданные! Да я за них в Афгане свой интернациональный долг!..

– Знаешь, Володя, только без обиды, чтобы своей байкой слезу прошибить, наш подвыпивший мужик либо герой Афгана, либо ещё каких боевых действий. Иной поклянётся, что и Шипку брал.

– Ты что, братишка, мне не веришь?! На, погляди!

Он рванул на груди рубаху. Так, что три верхние пуговицы напрочь отлетели. Там, в районе середины правого лёгкого и чуть левее, чётко обрисовались два круглых шрама размером с копейку.

– Из АКМ. Калибр 7,62. Прицельно дух стрелял. Тебе крупно повезло, старик, что выжил.

– Ты откуда знаешь? Тоже воевал, что ли?

– Знаю, Володя, знаю… Если бы вальнули по тебе из АК-74 или М-16, то при таком попадании ты бы сразу коньки отбросил. Там пуля другая – скоростная, менее устойчивая в полёте. При попадании в грудь начинает кувыркаться так, что внутри получается месиво. Рана, несовместимая с жизнью. Такие, брат, дела.

– Эх, Афган… Это я после войны такой невменяемый стал. Насмотрелся кровищи, сам скольких пострелял… Не поверишь, я ведь в институте учился, врачом хотел стать. Не получилось, загремел под призыв… Сломался я где-то. Презираю и ненавижу себя за это!

– Не мы одни такие, Володя. К примеру, многие американцы после войны во Вьетнаме тоже чудить стали. Привыкнув к джунглям, к постоянной опасности, адреналину и наркоте, человек потом уже не может жить как все. Ночует то под мостами, то ещё где. И всё это называется послевоенным синдромом.

– Послушай, пойдём раздавим шкалик. Угости по такому случаю, а?

– Не могу, сейчас жена выйдет, такси вот-вот подкатит.

– Зажал, братишка? Да ты не думай, я себе бабки всегда срублю. Просто сейчас на мели, а у кого попало просить не охота.

– Ты меня не так понял… Дам денег – ты их просадишь. Отказать, не дать в такой праздник – тоже грех… Пары сотен хватит?

– Дай три. Для надёги. Ты не бойся, я тебе верну.

– Ладно, не бери в голову. Отдашь, если сможешь…

Появилась жена. Подошла машина, и Лебедевы уехали.

* * *

Примерно через неделю Лебедев стал проверять почтовый ящик. Смотрит, а среди газет – конверт без адреса. Посмотрел на свет – есть что-то. Открыл, а там – три купюры по сто рублей…

Значит, Володя нашёл-таки время разузнать, в какой квартире Лебедев живёт, купить конверт, а вот подойти и просто отдать должок – не смог. Постыдился? Возможно. Но данное слово всё же сдержал.

Мокрый снег

В такое время дня здесь редко кто бывает. Бармен занят своими делами за стойкой – протирает фужеры и стаканы, готовясь к вечернему наплыву народа.

Но сейчас здесь никого нет, только он один. На столе – эта утренняя газета, купленная в метро, и в которую он так и не удосужился заглянуть. Зачем её вообще купил? Так, от нечего делать.

Она никогда не была пунктуальной, опаздывает уже на полчаса. Но она придёт, уж он-то знает.

Он мелкими глотками потягивает свой «Двойной эспрессо». Может, заказать чего-нибудь покрепче? Нет, пить сегодня нет настроения.

За окном – мелкий дождь вперемешку со снегом. На дороге – слякоть. Сыро и зябко. Промозглая погода. Но в баре тепло и уютно.

На противоположной стороне улицы – вывеска. От дождя дешёвая реклама набухла, угол её отклеился от щита. Ветер треплет мокрую бумагу.

Как уныло. Хорошо, что бармен не стал включать музыку. Музыка как-то неуместна. Лучше посидеть в тишине. Как это он раньше не заходил сюда? Здесь вполне чисто и приятно. Немного теплоты и покоя – вот что нужно человеку.

Толстое оконное стекло надёжно защищает его от непогоды и городского шума. Он подумал: «За этим стеклом и в мягком свете спотов я, наверное, сейчас выгляжу как рыба в аквариуме».

Она его сразу увидела. Села за столик:

– Извини, что я тебя вытащила сюда в выходной день. Хочу вместе всё обсудить.

– Тебе что-нибудь заказать?

– Как ты думаешь, не будет ли это слишком, если в такую рань закажу бокал вина?

– Как хочешь.

– Хорошо, тогда мне мартини с водкой.

Бармен принёс мартини, аккуратно поставил перед ней.

– Не хочешь выпить чего-нибудь со мной?

– Нет, не хочется.

– Раньше тебе нравился мартини.

– Сегодня не хочу.

– А ты осунулся. Небритый, глаза красные. Ты много пьёшь и работаешь, – она протянула руку, пытаясь пальцами провести по его заросшей щеке.

Он остановил её, отклонив голову назад:

– Не надо. Ты хотела, чтобы мы о чём-то переговорили, не так ли?

– Полагаю, мои вещи могут пока побыть у тебя. Надо во всём разобраться, насколько всё это серьёзно. Ты не возражаешь?

– Ты хочешь сказать, что ещё думаешь вернуться?

– Дорогой, ты же знаешь, как я тебя люблю. Я тебя всегда любила.

– Не думаю, что после всего случившегося я смогу жить с тобой.

– Правда, я тебя всегда любила, ты об этом знаешь. Все эти годы. Твои проблемы с новыми хозяевами никак не повлияли на моё… на наше решение.

– Слова – в прошедшем времени.

– Мерзавец, ты мне не веришь! Но я не лукавлю. Я тебя всегда любила! И сейчас тоже. По-своему.

– Интересно. Мне даже любопытно.

– Не будь таким жестоким! Я запуталась. Не знаю, как я теперь буду без… – на её глазах навернулись слёзы.

Она достала из сумочки носовой платок:

– Ну скажи, в чём я виновата?

– Прекрати, ради бога. Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты плачешь. А разве я виноват, что ты… – он старался подыскать правильное слово, но такое слово никак не находилось. – У тебя и на работе – театр, и дома…

– Ты не ошибся, мы действительно познакомились в «Альберт-холле»… Я долго не хотела тебе говорить про это, всё держала в тайне.

– У тебя это неплохо получалось.

– Я всегда считала, что ты достаточно интеллигентный, понимающий человек… Дело зашло слишком далеко. Я не могу это дальше скрывать от тебя, притворяться и обманывать.

– Только не пытайся разыгрывать благородство.

– Как ты жесток!

– Если бы ты бросила меня и ушла к другому мужчине, к сопернику, я бы ещё как-то понял. Пусть даже бы не согласился, но понял. В этой же ситуации… У меня даже в голове такое не укладывается.

– Ты, наверное, думаешь, я – извращенка?

– Я этого не говорил, ты сама так сказала.

– Я знаю, ты меня осуждаешь.

– Уже нет. Просто не могу всё переварить. Впрочем, мы живём в странные времена, и мне в этой жизни не всё понятно.

– Прости меня за всё, – у неё снова появились слёзы.

– Мне пора идти.

– Ты куда? – спросила она.

– Нам не по пути, – сказал он.

Он оставил её допивать мартини, а сам, расплатившись с барменом, взял пальто и вышел на улицу. Подняв воротник и застегнув верхнюю пуговицу, пошёл по пустынной улице. Мимо промокших витрин и вывесок.

Если вы подумали, что он украдкой смахнул слезу, вы ошибаетесь. Просто мокрый снег слепит глаза.

– Fuck! Ветер усиливается! – выругался он и прибавил шагу.

Второй шанс

За окном темно, ни зги не видно. При скудном свете включённого сотового телефона понял: настенные часы показывают четыре утра. В здешних широтах четыре часа – это ещё ночь, темень. Скорее бы утро.

Он надеялся, что к рассвету ветер стихнет. Если море успокоится, утром он обязательно выйдет в море.

Чтобы избавиться от тяжёлых мыслей, не терпится выйти на свежий воздух, окунуть тело в солёную и прохладную воду.

Что его волновало сейчас больше: застывшая на мёртвой точке работа? кризис возраста? Конечно же, нет. Его давно ждал неизбежный откровенный разговор с Катериной, его женой. Тот эпизод, то, казалось бы, мимолётное увлечение перевернуло всю его жизнь. Узнав о его измене, Катерина всё восприняла очень серьёзно и чуть было не покончила с собой.

На душе скребут кошки. Ему просто необходимо собраться с мыслями, выйти в море, уйти на глубину. Там тихо и покойно.

Жизнь дала трещину. Надо найти такие слова, такое раскаяние, чтобы сохранить их отношения, сохранить семью. Другого такого случая не представится.

Его оборудование для дайвинга уже который день из-за непогоды лежит в углу комнаты. По контракту ему надо закончить серию снимков о животном мире Карибского моря.

Издательство выдало ему командировку и командировочный аванс. Хочешь или не хочешь, а полученные деньги придётся отрабатывать.

Когда он сообщил Катерине новость о его предстоящей поездке на Кубу, она не стала задавать никаких вопросов, лишь поджала губы и отвела взгляд в сторону.

Он хорошо знал, что значит этот жест. Чтобы как-то найти способ поговорить без посторонних, решил взять её с собой:

– Кать, мы ведь давно не отдыхали вместе. Едем! Я всё организую. Я за всё отвечаю.

– Ты действительно хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– Да. Я хочу, чтобы туда… мы вдвоём поехали. Прошу, соглашайся.

Отказываться от его предложения она не стала и, безразлично пожав плечами, согласилась:

– Ну если ты всё берёшь на себя… Может, так действительно будет лучше.

Всё было бы хорошо, если бы не шторм. Подойдя к окну, снова посмотрел на небо. Глянул на барометр, висевший на противоположной стене в спальне. Ещё какое-то время постояв у окна, посмотрел на пальмы, двумя рядами растущие вдоль аллеи. Под порывами ветра их широкие листья похожи на крылья гигантских птиц. «Не нравится мне погода», – с досадой подумал он. Потом сел за письменный стол.

– Успею, – уже вслух произнёс он, взял бумагу и авторучку.

Ему всегда больше нравилось писать пером. Не печатать на машинке или набирать текст на компьютере, а писать чернилами. Так, ему казалось, получается лучше, искреннее. Мысль получается яснее и более законченной.

Буквально перед самым восходом солнца он отложил ручку. За два часа, почти не отрываясь, он положил на бумагу некий текст. Ещё раз прочитал, сложил страницы и засунул их в стандартный гостиничный конверт.

Почему он решил написать ей, а не рассказать на словах? Видимо, какое-то предчувствие подсказало ему поступить именно так. Потом, когда она вернётся из Варадеро, он обязательно обо всём расскажет ей.

Наступление утра пришло с ощущением лёгкости. Чем светлее становилось, тем явственнее это чувствовалось. Наконец-то он твёрдо решил не отступать. Он докажет всем (и Катерине в первую очередь), что может всё взять на себя, во всём признаться и не увиливать от ответа. Он обязательно расскажет ей всю правду. Обманывать и пытаться оправдать своё молчание он уже не будет.

Катерина в составе группы на два дня поехала на Варадеро, вернётся сегодня после обеда.

Когда уже совсем рассвело, он собрал экипировку в большой походный баул и, перекинув кофр с подводным фотоаппаратом через плечо, спустился в фойе. На всякий случай вместе с ключом оставил у портье короткую записку для жены, где одной фразой пояснил, куда направился.

Ехать до Голубиного острова не больше тридцати минут – тут каждый таксист знает дорогу. Трасса в этот ранний час была пуста, и до места таксист доехал быстро.

Ветер стихал. «Волны не больше двух баллов», – прикинул он. Ещё раз внимательно осмотрел небольшую лагуну, куда решил плыть.

Там море было более спокойным. Он хорошо знал море и мог рассказать о рельефе дна по цвету воды. Местами, где глубоко и на дне много водорослей, вода приобретает тёмно-синий цвет. Обычно в таких местах водится всякая морская живность: рыбы, осьминоги, лангусты. Серый цвет выдаёт мелководье с песчаным дном. Там для съёмок не так интересно.

Надел акваланг, снова бросил взгляд в сторону острова. Беспокоило, что ветер начал менять направление и местами по воде вновь пошли белые барашки. Но небо всё ещё чистое. Только ветер сменил направление. Ничего, он будет внимателен. Главное, успеть до того, как поднимется ветер и снова заштормит.

Постепенно тяжелые мысли и угрызения совести стали отступать. Голова была занята подготовкой к погружению.

Перед тем как надеть акваланг, проверил давление в баллонах. Потом в воду опустил загубник. Работает. Осмотрел также запасной вентиль. Всё в норме. Надел неопреновые ласты и куртку. Маску промыл шампунем ещё в гостинице, но старая привычка – вторая натура. Поплевал на стекло изнутри, тщательно растёр и прополоскал в солёной воде. Это была его старая придумка со времён службы. Щелочная в своей основе слюна хорошо обезжиривает стекло, и оно не потеет под водой. Ещё раз осмотрел резиновые ремни на маске.

Подводники – суеверный народ. У каждого есть свои секретные ритуалы, приметы, амулеты, обереги. У Семёна Макарука, его командира, была вообще необычная привычка: перед самым погружением он обязательно должен был помочиться в море. И не дай бог, если ему кто-либо помешает! Семён очень сердился.

У него тоже есть своя особенность – перед входом в воду бросать монетку. Вот и сейчас он стал шарить в кармане, ища денежку. Но монет в кармане не оказалось. Чертыхнувшись, проверил ещё раз. Пусто. «Ладно, – отметил с досадой, – нехорошо, конечно. Говорят, не бывать удаче, но не возвращаться же в гостиницу ни с чем».

До острова плыл со шноркелем, сберегая воздух в акваланге для погружения. Ветер дул ему по ходу, и, ритмично работая ластами, он шёл в хорошем темпе, размеренно взмахивая руками, ускоряя движение. К острову приблизился со стороны затишья. Конечно, по правилам ему следовало бы выставить сигнальный буй, но он, сочтя это за пижонство, сразу пошёл на погружение.

Удивительно, но даже после такого шторма вода оказалась довольно прозрачной. Солнечные лучи пробивались через толщу воды и играли на поверхности многочисленных кораллов. То тут, то там попадались крупные раковины и морские звёзды. Объектов для съёмок было немало. Правда, обращало на себя внимание почти полное отсутствие рыб. Видимо, перед большой непогодой они ушли от берегового мелководья и теперь прячутся в более глубоких местах.

Но вот в кадр попались две зеленоглазые рыбы-шар. Он стал маневрировать, выбирать нужный ракурс, но рыбам явно не хотелось вступать в игру с ныряльщиком. Они, часто перебирая грудными плавниками и перемещаясь как-то смешно, боком, шмыгнули под большой плоский камень и ушли туда, где поспокойнее, по только им известным лабиринтам и переходам.

В расщелине он заметил спрятавшегося осьминога. Это был небольшой моллюск, и ему захотелось поиграть с ним. Не без труда он извлёк упрямца на открытое место. Осьминог угрожающе надувался, менял цвет, грозно шевелил щупальцами, пытался вернуться в своё укрытие, но увлечённый аквалангист каждый раз его оттуда доставал. Наконец осьминог, утомлённый нахальством пришельца, выпустил чернильное облако и быстро устремился вниз по отвесной скале в синюю бездну.

Он был упоён погоней и даже не заметил, как изменился характер света. Там, где ещё недавно играли все цвета радуги, стало как-то серо и неуютно. Так бывает, когда небо заволакивают облака и солнечные лучи уже не могут пробиться до дна. К тому же море стало вовсе безжизненным. Поднял голову вверх, увидел, что по поверхности шла сильная волна. Он, кажется, дал маху, чрезмерно увлёкся и не заметил, как вернулась непогода.

Почуяв неладное, Олег начал медленно подниматься. Глубина в общем-то не очень велика, но технику подъёма надо соблюдать всегда. Когда до поверхности оставалось метров пять-шесть, его сомнения полностью рассеялись – действительно начался шторм. Верхние слои воды, белёсые от огромного количества мелких воздушных пузырьков, – тому свидетельство. Его сильно раскачивало даже под водой. Когда же поднялся наверх, взору предстала ещё более неприятная картина. Теперь ветер дул со стороны мелководья, но остров своей массой прикрывал то место, где он поднялся вверх, оттого он и не сразу почувствовал приближение ненастья. Там же, где ещё час с небольшим назад можно было добраться до берега вброд, неслась бурлящая масса воды. Ветер гнал воду в этот прошеек, и она, сдавленная берегами, стала набирать устрашающую силу. Волны, вздымая свои мощные спины, беспорядочно бились друг о друга, отчего вода кипела и пенилась. Здесь, в самом узком месте горловины, потоки неслись, как бурная горная река.

Олег прикинул: не пересидеть ли, пока непогода стихнет? А если дело затянется? Вернётся Катерина, а его нет. Хотя в записке всё указано, она наверняка запаникует.

Выйдя на самую крайнюю точку острова со стороны океана, продвигаясь как можно дальше вверх по течению, стал рассчитывать угол хода до ближайшего камня на противоположной стороне. Нужно было так разложить силы, чтобы плыть с максимальным сопротивлением потоку, сохраняя при этом достаточную скорость. Надо добраться до скалы, вершина которой только едва виднелась из-под воды. Если не справится, его вынесет в открытое море, а этого ему никак не хотелось. Дурные мысли надо гнать прочь…

Автобус с экскурсантами пришёл раньше намеченного. Туристы, довольные поездкой и увиденным, направились в гостиницу. Катерина спросила, есть ли кто в их номере. Дежурный администратор глянул в ячейку и извлёк оттуда ключ и записку. Ещё не прочитав её, Катерина поняла: Олег где-то плавает. Но тут же ей стало не по себе от одной мысли: «На море сейчас шторм!». Боже, Олег не может жить без своих приключений! В последнее время своими непредсказуемыми выходками он уже измотал ей все нервы. Когда же всему этому будет положен конец?!

Она выбежала на площадку, где обычно стояли такси. Спросила, не отвозил ли кто сегодня утром русского дайвера к острову. Один из водителей утвердительно кивнул, сказал, что русский велел забрать его в двенадцать на том же месте. Увидев необыкновенно напряжённое выражение лица женщины, таксист предложил ехать немедленно.

Не дождавшись, пока машина остановится полностью, она открыла дверь, на ходу выпрыгнула и бросилась к береговой кромке.

Олега она увидела сразу. Он был уже почти на середине потока. Сильное течение сносило его вправо, туда, где не было уже ничего, только разбесновавшаяся стихия.

Стоило выплыть из-за укрывавших его камней, он понял, что недооценил силы ветра и скорости потока. Работал ластами энергично и мерно, помогая себе мощными гребками рук. Его стало сносить в сторону от намеченного курса. «Только не сбивать ритм дыхания, – он ставил себе задачу и пытался рассчитать остаток сил. – Вдох – на каждый второй гребок руками. Интересно, на сколько меня хватит?»

Ему хорошо помогали маска и трубка. Тело свободно лежало на поверхности, и для дыхания не нужно было поворачивать голову в сторону, под руку. Так грести легче, но течение и волны давали о себе знать. Тут как на грех у маски лопнул один из ремней. «Не дрейфить! – командовал он себе. – Вперёд, вперёд и только вперёд!». И всё же силы медленно покидали начинавшие деревенеть ноги. Но руки ещё работали. От гипервентиляции кружило голову. Солёная вода прокралась под маску, однако выдуть её оттуда не было времени.

Застыв от ужаса, Катерина наблюдала за ним. Чувства сомнения и надежды боролись у неё внутри, но в конце концов она поняла, что самому Олегу не справиться – его всё дальше уносило в сторону открытого моря…

Ломят суставы плеч, начинает предательски сводить судорогой левую ногу. Он понимал, что надо сменить ритм. Любая смена нагрузки – своего рода отдых. На этот раз старая уловка не удалась – каждый орган работал с полной отдачей, на пределе своих возможностей. Очередным ударом волны с него разом сорвало маску с трубкой. Он не успел их удержать, и они тут же исчезли из виду. На какое-то мгновение он замешкался и тут же исчез под водой. «Хреново, – отметил про себя, – но это ещё не смерть. Надо грести»…

Стоило ему на несколько секунд скрыться под водой, Катерина едва не потеряла сознание:

– Олег, давай, ну давай! Ещё немного!

Когда он вынырнул и глубоко вдохнул, широко открытым ртом ловя воздух, она с облегчением перевела дух.

– Потерпи, ты ведь это умеешь.

Было жутко оттого, что Олег находился всего в каких-то считанных метрах от неё, но море разделило их мир на две непримиримые стихии – сушу и воду. Тут только она заметила, что водитель такси успел позвонить на спасательную станцию. На помощь, борясь со встречным течением, шла моторная лодка. Ход её и без того был нескорым, а тут и того медленнее, но она на пределе своих технических сил упорно шла на помощь пловцу.

В какой-то миг он заметил лодку. Подумал, что если его всё же снесёт, то лодка пойдёт за ним и достанет его на большой воде. Но тут огромная волна подкинула утлое судёнышко, подбросила вверх, ещё раз поддала снизу, и лодка перевернулась, сбросив экипаж в воду. Оба спасателя пытались ухватиться за борт, однако сильное течение отшвырнуло их и понесло куда-то вдаль, в самое сердце шторма.

Катерине стало вдруг действительно страшно. Она понимала, что она уже мало чем может ему помочь. Скрестив руки на груди, она молилась и шептала:

– Олег, Олег, ты слышишь? Ты не имеешь права… Слышишь?! Я тебя не отпущу. У нас всё наладится, вот увидишь. Я хочу, чтобы ты вновь был моим, как прежде. Я помогу тебе. Ты ведь сильный мужик! Если ты меня действительно любишь, ты должен победить…

Всего, что происходило на берегу, пловец не видел. У него была одна задача: во чтобы-то ни стало надо дотянуть до той скалы. Он за неё зацепится. Она уже близко!

Каждому моряку известна старая аксиома: «В море каждая девятая волна самая сильная». Он считал эти волны и при их приближении группировался, высоко поднимая голову над гребнем, чтобы остаться наверху, жадно хватал воздух и снова бил руками о воду что было сил, работал ластами. В один момент, когда заветный камень был уже совсем рядом – можно рукой дотянуться, он всё же сбился со счёта. Девятый вал застал его врасплох. От неожиданности он потерял контроль, и вода снова с головой накрыла его. На вдохе вместо воздуха в горло полилась горько-солёная вода. Его едва не стошнило. Снова пошёл наверх, опять попытался взять воздуха и опять глотнул воды. Волна со всего маху швырнула его на скалы, перевернула и потащила дальше по каменным плитам. Что-то ударило в бок, потом по ноге, по спине…

Он всё еще пробовал сгруппироваться и выскочить на воздух, но тут его пронзила острая боль в затылке. В глазах засверкало кроваво-красное сияние. Он закричал, но голос его ту же погиб среди волн.

Олег уже не чувствовал ни рук ни ног, только боль в затылке, которая медленно ползла вниз по позвоночнику. Он так до конца и не понял, что с ним произошло. Неожиданно ему стало тепло и уютно… Он расслабился и отдался во власть воды.

Море как будто ждало этого момента. Со всей своей необузданной лаской оно обхватило бессильное тело, обняло его и как дорогой подарок стало уносить в тот мир, где властвует только оно – его царство.

Геологи утверждают, что здесь залегает древняя тектоническая платформа, шельфовая плита. От неё исходит настолько мощная энергетика, что тихими тропическими ночами даже невооружённым глазом видно, как море светится. Но ни учёные, ни местные рыбаки точно не могли истолковать природу и истинное значение этого явления. «Светящаяся впадина» для всех оставалась загадкой.

«Как тепло и покойно. Так безмятежно бывает, наверное, только в утробе матери…» – подумал он.

* * *

Она стояла в оцепенении, всё ещё пытаясь взглядом найти его среди волн. Не было сил ни кричать, ни плакать.

Кто-то усадил её в машину, кто-то довёл до номера в гостинице. Уже в дверях её настигла горничная и сказала, что директор гостиницы успел позвонить в российское консульство. Их человек будет максимум через час-полтора.

В комнате стояла оглушительная тишина.

Он был повсюду. Вот его домашние тапочки, рубашка, брюки небрежно брошены на стул. Всё как будто говорило, что их хозяин здесь, просто на минуту вышел.

Катя взяла брюки, хотела повесить в шкаф, но тут из кармана выпал новенький, ещё не запечатанный конверт. Она собралась было порвать бумагу, но её будто что-то остановило. Она достала два аккуратно сложенных листа.

Письмо написано его рукой: «Милая моя Катя! Как ни трудно признаваться в своей слабости и роковых ошибках, я всё же решил сделать это. Я виноват перед тобой. Пишу тебе, хотя понимаю, что мне следовало бы объясниться с глазу на глаз. Только вот хочу подстраховаться – море что-то неспокойное. Но это ничего, я смогу, я ещё и не в такие штормы плавал. Просто мне обязательно надо выйти в море, сбросить всю свою дурь, очиститься. Я обязательно вернусь, и мы всё обсудим.

Кать, порой я действительно не могу сам себя понять. То не так, это не эдак. Более того, некоторые вещи делаю как будто в последний раз. Хочу признаться тебе: на твоё прощение я не имею права рассчитывать. Не заслужил. Но только тебе я хочу поведать о том, какие мысли и чувства меня одолевают. Однако я их прячу в себе, сам их перевариваю, а тебе от этого достаётся только желчь.

В этой жизни я нахожусь в постоянной борьбе с собой. Меня бросает из одной крайности в другую. Иду иногда на ощупь, а иногда лечу, не знаю удержу.

Хочу рассказать тебе про всю свою жизнь, про то, какой я на самом деле дурак. Зачем я это делаю, зачем ворошу старое? Мне отчего-то кажется, что если я этого сейчас не сделаю, не сделаю уже никогда. Даже не заметил, как жизнь перешла из зенита в фазу заката. Это быстро произошло, на приличной скорости.

Скорость жизни. Где её дозволенный предел? Где тот роковой ограничительный знак? Интересно, где затаился регулировщик, который остановит тебя за превышение скорости? Но я знаю, он уже где-то рядом. Плевать мне на то, что все мужики чудят в свои “штормовые сороковые”. Это только отговорки. За всё надо отвечать по полной.

Мы ведь были когда-то счастливы. Как много я сейчас отдал бы за то, чтобы вернуть те времена!

О. П.»

* * *

Чёрная бездна продолжала тянуть его вниз. «Постой! – запротестовало его сознание. – Так нельзя! Нельзя сдаваться! Ты должен бороться! Ты должен жить!» И вдруг он понял, что мешает ему всплыть вверх: пустые баллоны. Из последних сил, едва сохраняя сознание, он сбросил с себя акваланг, и тот быстро пошёл ко дну.

Ему не хватало воздуха, хотелось просто открыть рот и таким простым способом на всех проблемах поставить точку, но он прогнал такие мысли и держался что было сил. Ему надо всплыть!

Откуда-то снизу, от самого дна, поднимался мощный поток чистой воды. Поток, как сильная рука, подхватил его и понёс вверх. Всё быстрее и быстрее.

Воздух! Олег инстинктивно поднял голову над водой, жадно вдохнул полной грудью, потом ещё и ещё…

Его давно отнесло за скалы, откуда он не видел ни собравшейся на берегу толпы, ни Екатерины. Никого.

Море всё ещё бурлило, всё ещё неистовствовало, но страха у пловца уже не было. Он знал, он был уверен, что море… Оно испытывало его! Оно дало ему второй шанс! Почему раньше он этого не понимал?!