Текст книги "Хроники ускоренного сердцебиения (сборник)"

Гордыня

Нет судьбы, кроме той, что творили,

Нет иного исхода в пути,

Что хотели – уже, сотворили,

Нам осталось немного пройти…

Как я пел под летающей плеткой,

Так что в легких кружилась пурга,

Я не знал, что от крови так горько

И не ведал, что смерть так близка.

Не надеясь на тонкие жилы

Ждал последний, контрольный укол —

Или вздернут на ржавые вилы,

Или вставят осиновый кол.

Я хрипел, нарезая куплеты,

Под аккордные звуки небес,

Мы беззвучно гвоздили дуплетом,

Про достойный и славный конец.

И пьянил мою гордую волю

Запах свежей, древесной смолы

И с последней надеждой, не скрою,

Ждал, что там нам стругают… кресты!

Метели

Я не в силах валяться в постели

До утра… Ах, метели, метели

Остудили мне душу и грудь,

Все тепло унесли, улетели

Навсегда… Не уснуть…

И в кромешной кофейной подливе

Мой пасьянс. Словно звезды в заливе

Пляшут карты в морской глубине;

Вот и мысли в едином порыве

Разом вспыхнули где-то на дне…

Все стучат и стучат молоточки

По вискам. И впиваются точки

Пулеметной морзянкой в мишень

Из телесной моей оболочки,

До утра… Каждый день…

Батяня

«Скажи мне батяня, развей мои страхи,

О жизни сермяжной своей.

Без ярких прикрас и надрыва рубахи

И сразу же стопку налей.

Плесни, расскажи мне, как лез ты из кожи,

Достоин ли славы мужей,

Гнетет ли на сердце, что ты что-то должен

Жене, сыновьям и душе».

«Не знаю, не знаю», – отец мой смеется:

«Не рано ли ставить вопрос?

Бутылка годами стоит и не пьется,

К ответу я сам не дорос.

Я много хочу в этой жизни устроить,

Деревьев еще посадить,

Тебе все наладить, домов понастроить

И внуков спокойно растить».

«Взгляни мне в глаза разве видишь там страхи

пред старостью, близкой бедой?

Как ты говоришь, без надрыва рубахи,

Скажу, что я молод душой!

Не днями прожитыми жизнь надо мерить», —

Сказал мне с усмешкой отец:

«А радостью к жизни и Ангелу верить, —

И стопку налей мне стервец».

Сказки природы

Настёне

Кисти рябины на скатерти белой —

Дочь собирала рукой неумелой:

Россыпь горошин незрелого цвета —

Жалкие капли роскошного лета…

Рыхлые шарики слеплены в «Лего» —

Это снежки из последнего снега:

Дочь принесла, от тепла ограждая,

Белую сказку из зимнего рая.

Сени засыпаны пряной листвою —

Осень пришла попрощаться со мною:

Добрая Настя, легко и влюбленно,

Сени украсила листьями клена…

Годы проходят, и дочь изменилась,

Сказка давно правдой жизни сменилась…

Только весной заскрипели ступени

Дочка вбегает с охапкой сирени…

Последний забег

Девяностые годы – раздолье идей,

Все теперь по плечу и надежды смелей,

Нам теперь по зубам быстротечный забег,

Добежишь, и он твой – наступающий век!

Много вышло на старт закаленных бойцов:

Старых, бритвы не знавших, еще удальцов,

Подарила нам жизнь полупризрачный шанс

Из отыгранных карт разложить свой пасьянс.

Сколько слез и беды в этой мутной волне,

Полной чашей испили – досталось и мне.

Кто-то в Бога поверил, а кто-то деньгам,

Кто-то в лучшую долю, а кто-то словам.

Коммунист, анархист, демократ, либерал,

Всех накрыло волной, и все дальше причал…

Но держали мы строй под команду: «Вперёд!»,

В этой бойне сошлись, вдруг кому повезет…

Добежали втроем и упали в песок.

Только чудом я этот рубеж пересек.

Двое там, позади – по горящей стерне,

На кровавых локтях подползали ко мне.

На зубах хруст земли, а в глазах пелена,

Я очнулся и вижу – другая страна,

И пульсирует мысль: нас погнали на круг… —

Жар дурманящей битвы мгновенно затух.

Показалось, что веки сомкнулись на век,

И бесславно окончен последний забег,

Снова крепкую волю разбил паралич,

И в крови потонул торжествующий клич!

Подвиг

И незачем и некуда спешить —

Ты в поисках любви весь мир протопал,

А мог бы вновь коньяк всю ночь глушить,

Но где теперь искать мне этот штопор?

Так покрывает изморозь скамью

В таком же одиноком, мокром парке,

Листвой укроет молодость мою,

Все слишком поздно – не ходи к гадалке.

Очнусь и вижу – некуда спешить,

И разгулялся ветер в чистом поле,

Ко мне уже не стоит подходить,

Когда себя топлю я в алкоголе.

Еще пытаюсь закрепить погон

Под воротник смирительной рубахи,

Неслышно въедет поезд на перрон

И разлетятся горести и страхи.

Остывшей крови некуда спешить,

И гуща оседает в черном кофе;

По мере сил я мог бы не грешить —

Держать удар хотя бы на Голгофе.

Рассыпался мой вещий календарь,

Листы роняет куст неопалимый,

Мне снится сон, и снится мне бунтарь

Такой же, как и я, неодолимый!

И незачем, и некуда спешить,

Дождит в душе и за окошком вроде,

Какой еще бы подвиг совершить? —

Мюнхгаузены, жаль, уже не в моде.

А мог бы просто и счастливо жить,

В ладу с женой и ждать любимых внуков,

Мне некуда и незачем спешить,

Давай без грусти и фальшивых звуков.

Афон

Иеромонаху Авраамию – настоятелю келии Святого Модеста. Святая гора Афон.

Отцу Пантелеимону – настоятелю патриаршего подворья при Храме в честь иконы Божьей Матери «Спорительница хлебов».

Как же долго к себе не пускала,

В свое лоно Святая Земля,

На воспетые в Библии скалы, —

Но ждала почти вечность меня.

Как же долго я шел к своей цели

Чтоб взойти на афонский причал —

Поселиться в монашеской келье

И вернуться к началу начал.

Все пришли мы сюда Христа ради,

Ни чинов, ни имен, ни наград,

Прислонюсь к монастырской ограде —

Вот и весь мой церковный обряд…

Этот воздух пропитан молитвой,

Даже ночь тихо шепчет псалмы.

Весь Афон под Божественной рифмой —

Бьется с черными силами тьмы.

Здесь болгары и сербы, и греки,

Украина, и Русь, и мордва —

У святынь мы сроднились навеки,

Здесь на всех наша вера, одна.

Все отринув в монашьем постриге

За нездешней и вечной чертой, —

Ввысь поднимут нас лики и книги

И молитвы – одна за одной.

Пляшут звезды в небесных плафонах,

Спит планета в земной тишине,

Бьют поклоны монахи с Афона,

Просят Бога о каждой душе:

На вечерней заре, на рассвете,

На незримой уже высоте,

На коленях живут Божьи дети,

Постигая себя во Христе.

Сироты

Дети ватажные, голь перекатная —

«Миром» настругана мелочь заштатная,

Где-то с картузами с медью подброшенной,

Где-то, с мольбою в глазах настороженной.

В старых платках по старинке подвязанных,

В жалкой обувке, в одежках неглаженных —

Бродят в России сироты вне времени,

Бедные дети бездомного племени.

Круглые сироты горе-родителей,

Дети-изгои среди небожителей,

Взрослые в стойкости, гордые в пропасти —

Сколько в них скрытой недетской жестокости!

Где вы, отцы? На каком вы экваторе?

С кем вы теперь, загулявшие матери?

Спляшем, Россеюшка! Ухнем, судьбинушка!

Пей, безотцовщина! Спой, сиротинушка!

Зимняя деревня

Подморозило. Стылые реки

На глазах превращаются в лед,

Вновь озябшие, красные веки

Растирает шарфами народ.

По утрам серебрятся заборы,

Глухо наст под ногами трещит,

Сквозь разъезды, заносы, заторы

Почтальон одинокий спешит.

Валит дым из печных небоскребов,

Раздвигая морозный пейзаж,

Нет машин, лишь подобье сугробов,

До весны снег заменит гараж…

По ночам луноликая кошка

Не вылазит из теплых сеней;

День-деньской все сидит у окошка

И глядит свысока на мышей.

И пастух в захудалой дубленке,

Невзирая на жгучий мороз,

Подмигнет задубевшей буренке

И бегом расшвыряет навоз.

Напевая нехитрые песни,

Накидает по яслям кормов,

Но ничем не согреть, хоть ты тресни,

До нутра передрогших коров.

Смолкло все. Не слыхать деревеньки,

Только в школе детишки галдят

Не дождутся большой переменки

И украдкой на лыжи глядят…

Со звонком, как попало прощаясь

С Марь Ивановной, спрятанной в шаль,

Детвора, всей деревне на зависть,

Унесется в морозную даль!

Vбde in pбce[15]15
  Vбde in pбce (лат.) – иди с миром (отпущение грехов после исповеди).


[Закрыть]

«Vбde in pбce», – прошептал мне священник,

«Vбde in pбce» – солдат.

Ты отмолил свою грусть Божий пленник

Жизнь оправдал ты стократ.

«С миром иди, не терзай свою память

И позабудь о войне,

Знаю, что раны тебя не оставят,

А на рассвете вдвойне…

Слишком уж много взвалил ты на плечи,

Что бы Господь не спросил,

Время, солдат, только время излечит,

Я бы давно уж простил.

Плачет ли сердце, стесняться не стоит,

Рвется ли к Богу душа,

Слезы мужчину очистят, отмоют,

Да не погаснет свеча.

С миром иди, да оставят сомненья,

Я отпускаю твой грех.

Ты приходи и мы вместе с тобою

Будем молить, глядя вверх».

«Vбde in pбce», – шепнул осеняя

«Vбde in pбce», – солдат…

Плакал монах, утешенья роняя, —

Смолкнул церковный набат.

Скованная совесть

К сожаленью сегодня нам есть что терять…

Только как нам не вспомнить о вере своей,

Кроме званий, погон и команды «стрелять»,

Больше не было ценностей в жизни моей.

Дав свободы глоток и возможность трудом

Проломить целый пласт уцелевшей страны,

У посаженной липы построить свой дом,

Видеть только спокойные тихие сны.

Отчего же мне горько опять сознавать,

Что мое государство «имеет» меня,

И к возможностям старым «казнить» и «карать» —

«Отобрать» добавляет, спасая себя.

Прозвучит приговор – расстрелять на заре,

Баррикадным дуплетом накроет вина…

И как в августе том, а затем в октябре

Нас в едином порыве возносит волна.

Отчего же язык вдруг к гортани прилип

И повеял знакомый в груди холодок,

Я винтовку достал, я приник и отник,

Но, похоже, не в силах шагнуть за порог.

К сожаленью, сегодня нам есть что терять:

Дом, карьера, свобода, домашний уют…

Только вряд ли я стану терпеть и страдать —

Пусть цепями мне руки обратно скуют.

Воробей

По Арбату гуляю весной

И гляжу в дорогие витрины,

Воробей скачет вместе со мной —

Догоняет и тычется в спину.

Несмышленый такой дуралей —

Похудевший, избитый зимою,

Бросив стайку голодных друзей,

Резво прыгает рядом со мною.

Я бродяг, как никто, понимал —

Сам не раз просыпался в канаве,

И собак никогда не гонял

И давал сигареты шалаве.

И теперь, мой нахальный пострел,

Не дурак потянуться к карману,

Он в походке старшого узрел,

Он доверил себя атаману!

А ведь я с ним почти не знаком,

И глазеем под разным предлогом,

Просто этим погожим деньком

Все мы ходим под Господом Богом.

Березы

Даже самые старые сказки

Не ответят на наши вопросы,

Почему в черно-белые краски

Окунули Россию за косы.

От чего же в такие морозы

Тут и там черно-белые штампы,

От чего же родные березы

Так ложатся под русские ямбы.

Сколько раз мы с войны возвращались,

Все берёзки подспудно искали,

Словно к женам к деревьям бросались,

Как детей их к груди прижимали.

Вновь березовый веник в парилке,

Да листок на распаренной коже,

Подберезовик тянет к бутылке –

Это часть нашей Родины – тоже.

Как березы в души нас не чают –

Делят с нами и радость и горе,

Как же горестно слезы глотают –

Соль, сливая в озёра и море?

Ведь ручьями покатятся слезы –

Среди талого снега весною,

Покачнутся от ветра березы

И расплачутся вместе со мною!

Обольщение

Сволочь полезла с насиженных мест

И потянулись гуськом:

Кто-то в меха с головою залез,

Кто-то бежит босиком.

Место под солнцем, кисельный туман

Всем одурманил глаза…

Мне же плевать – от рожденья упрям, —

Чьи это там голоса?

Я не стрелял у прохожих бычков,

Стоя с плакатом в метро,

Скрипкой не стал я для этих смычков,

Деньги сгребая в ведро,

Принципы – дрянь, но достоинств полно,

Их не дано преступить,

Печень, сбежавших без крови давно,

Мне бы свою оживить!

Блеск эполетов и грудь в орденах,

Лезут наверх господа,

Стоит очнуться мне в этих рядах —

И подписант навсегда!

Влево шагнешь и тот час же хлопок,

Вправо – и наземь обзничь,

А на душе вновь несъемный замок

Как несмываемый ВИЧ.

Рвется, стучится в закрытую дверь

Свора занудных гонцов,

Видно, несладко от частых потерь

И дефицит на бойцов;

Дивных посулов заманчива даль,

Экий разгул для воров!

Но я слезой начертил свою грань,

Слезы предать не готов.

Монолог

Я знаю, что меня не полюбить —

Увидеть, посмеяться и забыть,

Как страшный сон… И даже телефон

Не нужен никому. А саксофон

Играет блюз, волнуясь и любя.

Не для меня играет – для себя!

И ты поешь, обласканный судьбой,

Не для меня поешь ты – для другой!

Ни красоты, ни стати, ни фигуры,

Мужские блузы носишь, словно дура,

Чтоб скрыть от глаз… Размер и плоть,

Которую ласкать, любить, пороть

Дано мужской руке в порыве страсти,

И ограждать от горя и напасти

И проблем… Но где ж те руки взять,

Кто смог бы и обнять и приласкать?

Мне не дано познать любовный пыл.

Творец был занят и видать забыл,

Когда лепил… А, значит, нужно ждать…

Но женщиной не суждено мне стать

Без комплиментов, без дежурных фраз,

Без обжигающих и наглых глаз —

Ау, мужчины! Стоит ли гадать,

Я – женщина… как долго мне страдать?

Белые кони

Скачут белые кони над лугом,

Под покровом чернеющей ночи.

Невесомо летят друг за другом

И несутся во тьме что есть мочи.

Развиваются легкие гривы

В унисон черно-белой картинке,

Словно кто-то стоп-кадр торопливо

Закрепил в фиксаже по старинке.

И в едином поклоне сельчане

Бились оземь, упав на колени…

А в висках лишь копыта стучали,

И мелькали молочные тени.

Пыль столбом – только тени мелькают,

Топчут время в неистовой гонке;

Некто плетью коней погоняет

К непроглядной воздушной воронке.

Может, новой звездой засверкает

Прямо в Млечном пути несвобода…

Вновь старик колыбель раскачает

И споет лошадям свою оду.

Черновик

Не считаю я годы,

По плечу все невзгоды —

Жизнь куда-то аллюром бежит.

Кружка кофе до края,

За всю ночь лишь вторая —

На столе черновик мой дрожит.

Пляшут буквы прямые,

Даже где-то кривые,

На измятой бумаге страниц,

Где-то пятна от водки,

Старый запах селедки

Или влага от мокрых ресниц.

Где-то рифмы стальные,

Где-то песни шальные

На исписанных белых листах,

О любви и разлуке,

О надежде и муке

И о правде на свежих крестах.

Снова жизнь свою правлю,

Снова в кофе добавлю

Грубой соли невидимых слез.

Может, вспомнят когда-то

О походах солдата

И о чести, что с верой пронес.

Автор выражает свою искреннюю благодарность за большую помощь и искреннее соучастие в создании этой книги:

Л.Котюкову – Председателю Правления Московской областной организации Союза писателей России;

В. Пеленягрэ – другу, поэту, одному из самых ярких представителей русского поэтического «мейстрима»;

Шакировой Венере – секретарю-референту;

Шитуевым Ирине и Анастасии, Анатолию и Валентине, Локтевым Владимиру, Нине, Татьяне и Таисии – моим первым читателям и рецензентам;

Особая признательность руководителю одноименной галереи «Елена Громова» и всему творческому коллективу, который она возглавляет.

Авторская художественная кукла:

Юлия Сочилина Без названия стр. 7

Владимир Гвоздев «Икар» стр. 19

Гуля Алексеева Без названия стр. 23

Татьяна Баева «Фабиа» стр. 25

Саша Худякова «Балет» стр. 30

Сорины Без названия стр. 36

Наташа Лопусова-Томская Без названия стр. 41

Саша Худякова «Балет». Фарфор стр. 44

Народницкая «Без названия» стр. 52

Татьяна Баева Без названия стр. 59

Холодова Без названия стр. 64

Татьяна Баева Без названия стр. 72

Холодова «Бонапарт» стр. 85

Наталья Горбунова «Шоколад» стр. 88

Чуланова «Вечный город» стр. 97

Холодова «Рыжий» стр. 114

Татьяна Баева Без названия стр. 123

Холодова «Мельпомена» стр. 123

Холодова «Домино» стр. 137

Юлия Сочилина Без названия стр. 156

Владимир Гвоздев Домино стр. 159

Максимова «Мотылек» стр. 170

Наташа Победина «Зимнее кресло» стр. 178

Татьяна Баева Без названия стр. 186

Саша Худякова «Загляни мне в глаза» стр. 197

Наташа Победина Без названия стр. 207

Анастасия Яновская «Наоми» стр. 210

Татьяна Баева «Филиппа» стр. 218

Саша Худякова Без названия стр. 224

Холодова Без названия стр. 237

Холодова «Кукловод» стр. 243