Текст книги "Хроники ускоренного сердцебиения (сборник)"

Астрал

Я солдат и поэт, я друид и эстет,

А по сути – российский корнет.

Расплывусь соловьем, уколю палашом,

Окунусь в иордань нагишом.

А когда-то шатался в обличье другом:

Диким волком, домашним котом,

Был солдатом, рабом, промышлял палачом,

Был ученым, служил я врачом.

В прежней жизни я знал переходы в астрал,

В эмпиреях подолгу витал.

Изменилась земля, пролетели века,

А проход мне не дали пока.

Ну а я не тужу: не поверишь, не жду, —

Привилегий и разных чудес.

У меня здесь семья, у меня здесь жена.

Я – солдат, я – поэт, я – отец!

Скворешник

И соловей мне больше не свистит,

И тот скворечник, что подвесил к небу, —

Вновь опустел – который год висит,

Пропал скворец, как будто бы и не был.

Исчезли птицы – не с кем стало петь,

Уходят звери – не привлечь кормушкой;

Вот так руками сделанная клеть,

Становится не домом, а ловушкой.

Когда в избе ютится пустота,

И детский гомон не журчит под солнцем,

И давит слух чужая немота —

Ну хоть бы шмель очнулся за оконцем!

Петух теряет голос, и подруг

Скорей гоняет на автопилоте,

И как в заезженной пластинке звук —

Жизнь тормозит на той же самой ноте.

Пора сменить пластинку, петуха —

Залезть наверх, где дом я не достроил,

Но где стропила? Всюду лишь труха

И в голове труха – ну кто бы спорил!

Весна. Взомлело. Талый, дряхлый снег —

Какой-то столб за старою рябиной…

Авось отпустит соловей мой грех —

Что так распорядился я судьбиной.

Улетели кони

Улетели кони, унеслись машины,

Никому не нужен домик мой из глины.

Никому не нужен пожилой отшельник,

То ли он блаженный, то ли старый мельник!

Где-то с журавлями он ведет беседы

И оленям блудным стряпает обеды.

Строит с муравьями хвойные хоромы,

А в своем хозяйстве только две коровы.

Может, жизнь он понял, фальшь ее отринув,

И ушел к истокам, все оковы скинув,

Где лишь звездный ветер остудит сознанье.

И встречают солнце как венец созданья.

Я уеду в Эдем

Я уеду в страну, победившую злато,

Я уеду туда, где ласкает прибой,

Где дома с черепицей, похожей на вату,

И старушки танцуют под спящей горой.

Я уеду в Эдем, где в глазах у народа

Нет зеленой тоски и сверкают зрачки,

Где уже в январе расцветает природа

И где солнце целует тебя сквозь очки.

В этой тихой стране – не рождаются бури,

Только шторм иногда разгоняет волну,

И забыли давно про снаряды и пули

И не ведают горя, и не помнят войну!

В этой странной стране перелетные стаи

Остаются любить…И выводят птенцов…

А преступность под корень срубили и смяли,

И распахнуты двери у спящих дворцов.

Я уеду в страну без проблем и страданий,

И забуду страну под названием Русь…

Буду счастлив, спокоен без лишних терзаний —

Через месяц – навеки в Россию вернусь.

Уснувший звонарь

Все глуше колокольный звон,

Не слышно перезвонов и раскатов,

Осталось мне гонять одних ворон

На фоне угасающих закатов…

Заснувшее печальное село

Уже не будит четкость метронома,

Какой-то пеленою занесло,

И редко кто-то выглянет из дома.

Звонарь, откинув капюшон назад,

Не в силах дотянуться до веревки,

Уж силушка не та уже в руках,

И мало что осталось от сноровки…

Такому звонарю не раскачать

Тугую мощь отлитой в горне бронзы,

В который раз пытается начать

Набатный перезвон – но все без пользы…

Россия! Русь! Безмолвная страна —

Шестая часть вселенского простора,

Пора тебе встряхнуться ото сна,

Напомнить звон Кремлевского собора.

Кто сжалится над Родиной моей,

И как мне дальше жить без перезвона…

Пора глухих и дряхлых звонарей,

Пронзительная горечь небосклона.

Окно

Старый дом с одиноким подъездом

Тихо спит…Словно кто-то проездом

Залетел на четвертый этаж.

Дом уснул, только весь не погас.

В нем окно. Кто-то дышит за ним

И молчит. Может, грустью гоним…

Или только недавно расстался

И один перед тьмой оказался

Навсегда! Та чужая рука,

Как миражная злая река,

Никогда, никогда не коснется,

Как вода из песка не прольется

Никогда… Или, может, забыли

И торшер на столе не включили,

И оставили свет двое тел.

(Я бы этого очень хотел.)

И теперь после ласк и страданий,

После долгой любви и рыданий

Тихо спят. Им до лампочки,

До фонаря… Даже бабочки

Никогда не нарушат их сон…

Или кто-то опять увлечен

И грызет теорему Ферма —

Доказали уже… Для себя

Он ее не решил… Ноутбук

Полирует клубок из двух рук,

Пока держит контакты «вай-фай»:

«Интернет дорогой, передай!.. —

Это пишет девчонка бойцу…

Даже матери, даже отцу

Никогда не доверит свой блог,

Где, рисуя, несет свой зарок —

Посылать каждой ночью строку:

«Я тебя и любовь сберегу…»

Я стоял и смотрел… Свет горел.

(Я бы этого очень хотел).

Мы в благородство играли до одури…

Мы в благородство играли до одури,

Знали, что шансы как минимум равные.

Быстро растаяли верные козыри —

Карты крутые, да масти все разные.

Светят над нами с неверной дистанции

Тусклые звезды крамольного выбора,

В наши мозги – неизвестной субстанции —

Щедро плеснули как списанным киборгам.

Скошенной стернью, нечистою совестью

Мы закрываем прорехи душевные.

Наши устои подорваны корыстью,

Нас не пугают итоги плачевные!

Где блеск в глазах? Где разряды и молнии?

Этот ли мир на колени мы ставили?

В чем наша суть? Идеалы бесспорные —

Мы в маскхалатах на бойню отправили…

Образ

Я в копне утонул этих медных волос

Так, что сыпались искры из утренних роз.

А в душе сотворил из небесных молитв

Этот призрак себе же проигранных битв.

Я лепил образ твой из оплывших свечей

Из наплывшего воска дремучих ночей,

Из видений, ко мне приходивших во снах,

Интернетного спама компьютерных свах.

Я бродил за тобой по уснувшим дворам,

По рассветным аллеям, вишневым садам,

Собирая в траве хоровод лепестков,

Я огонь высекал из желаний и слов.

Я заглядывал в окна, подъезды, дворы,

Рестораны и бары вечерней Москвы

И в метро и в кино смутно верил и ждал,

Что однажды откроется мне идеал.

Обернусь и увижу тебя наяву,

В своей спальне услышу шаги поутру,

Задохнусь полупьяный в твоих волосах,

Чтоб навеки пропасть в этих искрах-глазах.

Сколько лет этот образ небесный со мной —

Моей женщиной стал, ненаглядной женой.

Только краски и кисть до сих пор я храню

И, не веря глазам, прикасаюсь к огню.

Он все так же пылает в твоих волосах

И улыбкой играет на жарких губах…

Двадцать лет это пламя волнует меня,

Двадцать лет я люблю этот образ огня!

Красный лист

Мне упал на плечо красный лист,

Тихий дар постаревшего клена,

И в своей первозданности чист —

Вещий дар из всколоченной кроны.

Старый друг, одногодка в летах,

Мы с тобою росли и братались —

Ты березу любил в своих снах,

Мы с женой под тобой обнимались.

Но один под могучим стволом,

Вспоминал под кленовой листвою,

Как шагал по земле напролом —

Как шагал, а не брел за судьбою.

Вспоминал своих верных друзей

И врагов, обратившихся тенью.

Всех в архив положил, как в музей

И не стали они мне мишенью.

Я грехи закопаю в земле,

И забуду о вечной разлуке.

Здесь с любимой летали во сне,

Крепко взявшись за юные руки.

Мне упал на плечо красный лист —

Вещий дар постаревшего клена,

Как младенец пред Родиной чист,

Заберите меня из роддома.

Правда

Не кричи на глухого соседа,

Не свети фонарями слепцу,

Ты от них не дождешься ответа,

Ты оставь эту правду Творцу.

Ты поведай о жалости детям,

Да иконам, стоящим в углах;

Будь велик и для всех незаметен —

Возрождайся в своих сыновьях.

Нам от Божьего взгляда не деться,

Как траве от вечерней росы,

Потеплей бы в дорогу одеться,

И запомнить бы эти кресты…

Но от Божьей невидимой длани,

Что ведет по земле и воде,

Не уйти ни царям, ни охране —

Никому, никогда и нигде…

Оконный крест

Бросив старый рюкзак на горячем песке,

Упираясь всей грудью в коленки,

Пожилой человек в неизбывной тоске

Отдыхал на крыльце пятистенки.

Шелестел ветерок и струилась жара,

Билась муха в окошке, жужжала;

Потянулся старик и прищурил глаза —

Перед ним вся деревня лежала.

Два десятка избенок, колодцы, дворы,

А вокруг – тишина гробовая.

Неестественно громко пищат комары —

Не поймешь, что деревня пустая.

Только окна забиты крест-накрест в домах

Говорили, что здесь не случайно,

Поседевший старик целый день на ногах

Все хлопочет светло и печально.

Есть поверье у нас: когда бросил свой дом —

Не забудь до земли поклониться

И окошко закрой деревянным крестом,

Чтоб однажды сюда возвратиться.

И не счесть на России нам таких деревень,

Что погасли, как на небе звезды,

Раскидал всех живых этот шум перемен,

За собою оставив погосты.

Так идет из деревни в деревню старик,

Все окошки крест-накрест сбивает;

Где-то песню негромко припомнит на миг,

Где-то слезы в кулак собирает…

Может, кто-то захочет в родные края,

К вещей памяти предков вернуться,

И за давнишний грех свою душу кляня,

К этим доскам опять прикоснуться!

Неукротимость

На топчане в пустой палате

Осталась тень от старика;

Он точкою застыл во взгляде

И шевелится лишь рука.

Пока жива и не остыла —

Под воском кожи бьется кровь,

В запястье чуть набухла жила,

Пульсирует и гаснет вновь.

Рука, привыкшая к металлу,

К эфесу кованых клинков

Ни разу раньше не дрожала,

Вонзаясь в плоть своих врагов.

Без угрызений и сомнений

Хлестала плетью и кнутом,

Ласкала женщин с упоеньем

И чаши с медом и вином.

Но пройден путь, и час финала

Все ближе с каждым новым днем —

Уже в затылок задышала

Седая смерть своим огнем.

И пальцы гнуться перестали,

Не удержать им даже лист —

Кленовый лист на одеяле

Напомнит звон и ветра свист.

Застыл старик под простынями,

И давит боль и давит грусть,

Но лишь рука не перестала

Держать удар – и я держусь!

Пока жива и не остыла —

Под воском кожи бьется кровь,

В запястье чуть набухла жила,

Пульсирует и гаснет вновь…

Осенние напевы

Я стою у продрогшего пруда

И ласкаю простывшую осень,

И сквозит в синей дымке простуда

От холодных застуженных сосен.

Тишина! Только мелкая рыба

Тихо плещется в дебрях осоки,

А с обрыва отвалится глыба

Желтой глины на берег высокий.

Моросит. Нудный ветер, с мокротой,

Залезает под ворох одежды –

Как дантист с неприкрытой заботой

Забирает остатки надежды.

Покачнулась от старости кочка

И с концами уходит под воду,

В камышах зарождается строчка

Чтоб напомнить любовь и свободу.

Вновь кого-то лебедушка ищет,

День-деньской не сидится на месте,

Все с надеждою в небо курлычит –

Жениха подзывая к невесте.

Лебединая верность воспета

Только что бы нам не говорили,

Если вместе прожили все лето -

Быть вдвоем навсегда порешили.

Сколько лет по вокзальным перронам

Я встречаю свою половину.

Сколько лет по церковным канонам,

Я молюсь, что любовь не покину.

И поднимут нас крылья крутые,

Мою лебедь в объятия кинут,

А ладошки, такие родные,

Меня сзади за плечи обнимут!

Две судьбы

Заскрипели натруженно петли

И открылась душа нараспашку,

И морозно-дождливым, рассветным

Холодком потянуло в рубашку.

Растирая продрогшие плечи,

Все вздыхал я простуду и вьюгу —

Только годы спасут и излечат,

Завершив свои пляски по кругу.

Бредил я непонятною хворью

И лежал в упаковочном трансе,

Каждый день, подгоняемый болью,

Всё кружился в рассудочном вальсе.

По утрам с наркотической ломкой,

Я плясал в алкогольном угаре

Заменял я бутылки соломкой

И являлся кошмар на кошмаре.

В казино снова делал я ставки —

Ставил жизнь неизменно на зеро

Все играл в поддавки и подставки,

Потеряв всю надежду и веру.

Все искал свой патрон в револьвере

И кружил по ночам над рулеткой,

Сколько раз ставил крест на карьере

И в обнимку ходил с черной меткой.

А когда-то я пел в этом мире

И творил, восторгаясь тобою,

По ночам в нашей тесной квартире

Только вирши писал на обоях.

Растирал твои плечи дождями,

Я взмывал от любви и не падал,

Даже тень осыпал я цветами

А в руках твои родинки прятал.

Так неслись две судьбы по орбите,

На глазах удивленной отчизны.

Две судьбы, две дороги, две нити

На куски разлетелись по жизни.

Полыхают зажженные свечи

То надеждой, то верой поманят,

Знаю, годы простят и излечат,

Только кто успокоит мне память?

Закрытый дом

Ты закрыла дом и ушла,

Потушив свечу. Не взошла

За окном луна… И душа

Улетела прочь чуть дыша.

И стоит наш дом, как чужой,

И кровать чужая со мной,

И чужой халат… Даже звук

Незнакомых ног, чьих-то рук,

Не волнует больше, поверь…

Лишь сквозняк колышет ту дверь,

Что закрыла ты уходя,

Больше не взглянув на меня.

Смятая постель, простыня

И комплект простого белья

Помнят твое тело… И лак

Ты забыла спрятать в рюкзак.

Но, похоже, сквозняк мне занес

Запах твоих плеч и волос

И твоих ладоней… Теперь

Я прикрою окна и дверь.

Жаль, что затушила свечу.

Я во тьме оглох и кричу.

Память неделима, но рву

На куски ее… и реву.

Черный и пустой особняк

Поседел как я и обмяк.

Старый домовой – не пустяк,

Убежал сквозь тот же сквозняк…

Жаль, что затушила свечу,

Я молюсь во тьме, не ропщу

На икону в нашем углу…

Значит, ты придешь… Я прощу.

Не швыряйте окурки

Не швыряйте окурки в потухший камин,

В серый прах отгоревших берез,

Набросайте аккордов, чтоб вырулить гимн

И очнуться от радостных слез.

Ах, не стоит вживую кромсать эту плоть

И плясать, если хочется петь,

Разве эти слова завещал нам Господь —

Не раскаяться, не пожалеть!

Не трясите наотмашь обрубками вен,

В тесноте не рубите сплеча,

И не пробуйте встать с преклоненных колен,

Коль молитва и впрямь горяча.

Не стреляйте в больных и бездомных собак,

Ни к чему доставать свой обрез,

Даже искры не высечь в душе просто так,

Хоть спали весь березовый лес.

Назови меня

Назови меня, как взбредет с утра

И прижми к себе, приласкай любя,

И шепни скорей, что приснилось нам

Под весенний дождь, под весенний гам.

Положи на грудь мне свою ладонь,

И взорлит душа, а в душе огонь.

На любую блажь ты ответ найдешь,

Все, что не сбылось, – по глазам прочтешь.

Я бы мог в твоих утонуть глазах,

И сжимая кисть, рисовать впотьмах —

Этот пурпур щек, этот жаркий смех

Для тебя одной, для твоих утех…

Саженцы

Дети пели, бабы выли,

Старичье простерто ниц.

Не сотрут и не обмоют

Кровь из вбитых пьянкой лиц.

Не пронзает колокольню

Старый добрый Божий звон;

Пахнет гнилью, пьяной кровью,

Нечистотами ворон.

Вновь распластана деревня

Гнетом новых перемен.

Воют, стоя на коленях,

Бабы среди голых стен.

Разлетелась, разбежалась

По столицам молодежь —

А земля одна осталась…

Русь! Куда же ты ползешь?

Сотни верст порой проедешь

По родной своей стране.

Пашен нет, полей не встретишь:

На войне как на войне.

Заколочены крестами

Окна в избах и домах,

Только дым под облаками —

Пьяный дым, разруха, прах…

Бабы воют и рыдают,

Рвут одежду на куски,

Словно души отмывают

От глухой слепой тоски.

Но блюдут закон природы:

Как цыплят, своих детей

Носят в лес и в огороды —

Пусть растут в земле своей.

Осенняя грусть

Давит грусть, и пустые аллеи

Не встречают кленовым огнем;

Вновь с деревьев плащи облетели

Под октябрьским холодным дождем.

В отпусках все пернатое племя —

Подалось до весны на юга,

Воробьи вслед за ними взлетели,

Но остались, встречая снега.

Пусть летают себе понемногу —

Разминают застывший хребет,

Я забрался в родную берлогу,

Отключив телефоны и свет.

Пятый день я хандру запиваю

Надоевшей зеленой тоской,

Даже свой ноутбук не включаю,

Обретая натужный покой.

Но дубасит в окно монотонно

Бесконечный дождливый замес,

Выливаются тонна за тонной,

Неподъемные слезы небес.

На заре мне бы в город спуститься —

Причаститься бы надо давно…

И свободой своей похмелиться

И воробышкам свистнуть в окно.

Вишня

На «Марсо-авеню» снова жарят арабы каштаны,

А в кафе «Де Пари»[12]12
  Марсо, «Де Пари» – улица и кафе в Париже.


[Закрыть] – капуччино и терпкий мускат,

Как всегда на Треви[13]13
  Треви – комплекс фонтанов в Риме.


[Закрыть] я бросаю монеты в фонтаны,

А рыбак на Бали вяжет к пирсу причальный канат.

Под Калькуттой индус к водопою приводит слоненка,

Суматори с дохё передал Фудзияме[14]14
  Суматори, дохё – борец и специальный помост для борьбы сумо; Фудзияма – священная гора, символ Японии.


[Закрыть] привет,

А в Нью-Йорке отец обучает бейсболу ребенка,

И мадридский студент под балконом рифмует сонет.

В Гуанджоу дают вместе с рисом «пекинскую утку»,

А в Гонконге места, где на улицах можно курить,

И в Одессе опять ценят добрую новую шутку,

Ах! Мальдивский закат, до него никогда не доплыть…

В моем старом саду расцвела одинокая вишня —

В чудной белой фате, словно ангелы сбросили пух,

И поет соловей и выводит руллады и вирши —

Для тебя, для меня и сидящих на лавке старух.

Тихо падает цвет, устилает траву белым пухом,

Сколько мест на земле, где красиво и радостно жить!

Я объездил весь мир – и не надо трындеть мне над ухом —

Только здесь на Руси я сумел это все возлюбить!

Доченьке

И обвили меня две ручонки,

Затаившись в разрезе рубашки —

Самой милой на свете девчонки,

От души наигравшись в «пятнашки».

Ах, не эти ли детские ручки —

Мне взъерошили голову нежно,

Написав в дневнике закорючки,

Упорхнут в 1-й класс безмятежно…

Дочь губами щеки чуть коснется,

«Как же я без тебя?» – «Оставайся!»

Как же быстро она соберется

Для последнего школьного вальса…

Боже правый! Забыл я с годами,

Как воркует дочурка в постели,

Как меня обнимает руками

И садится ко мне на колени.

Как же быстро проносится время,

Как легко отдаляются дети —

Нос по ветру и ноженьку в стремя,

Ни к чему ей родимые клети!

Только жду я, когда две ручонки

Мои волосы снова взъерошат,

И несвязные речи внучонка

Мою старость до слез огорошат…

Отражение

Мой крик отзовется в ночи,

И вопль, опрокинутый эхом,

И шепот – кричи, не кричи,

И стон – гомерическим смехом —

Все сгинет в каких-то домах,

Исчезнет в пустынных кварталах,

На скорых умчит поездах,

Бесследно утонет в подвалах.

Я бился с безмолвием стен —

В них лбы упираются твердо,

Хотел я под пенье сирен

Бороться с невзгодами гордо.

В холодных пустых зеркалах

Старался развеять сомненья;

Двоился в чужих двойниках,

Стыдясь за свои отраженья.

Мечтал я в нездешних мирах

Хоть малою тенью остаться,

Чтоб в самых глухих деревнях

Могли на нее любоваться.

Пусть тенью хотя бы на миг

Мелькать в зеркалах то и дело,

Чтоб каждой красотке двойник

Подмигивал нагло и смело!

Женщина пустыни

Песок. Кибитка. Пыльный ветер. Зной.

Одна несу недолю я рабыни.

Песком пропитан женский разум мой —

Я – женщина заброшенной пустыни

Уж ничего я от судьбы не жду,

Моя планида – царство одиноких,

Написано, должно быть, на роду

Зайти за край земель – таких далеких!

Опять воды спасительный глоток

Отдам плывущим мимо караванам.

Кто жажду сердца утолить бы смог,

Когда гуляет ветер по барханам?

Какие мне в дороге снились сны!

Иной пронзит пытливым страстным взором,

И в теле дрожь неведомой волны

Не утихает – и грозит позором.

Лицо мое навеки скрыл платок,

И вновь томится тело под одеждой,

А страсть моя – любви моей исток —

По-прежнему живет одной надеждой!

Все прочее теряет всякий смысл,

Как долго я любовь свою скрывала…

Одна, одна, одна! – стучится мысль,

И не сорвать с души мне покрывала!

Какие страсти в сердце пресеклись,

Как долго я была здесь одинока!

Планида, рок в одном клубке сплелись

Под небом равнодушного Востока.

Никто не знает, что в душе моей,

Когда она угаснет и остынет,

Но слышен с каждым вскриком все сильней

Мой дерзкий клич: «Я – женщина пустыни!»

Весенняя карусель

Рано утром молодые ели

Расстелили хвойную постель —

Ландыши взволнованно звенели,

Празднуя весеннюю капель.

И над тихим садом, как во Храме,

Разносился мелодичный звон.

Пели колокольчики ночами,

Разговор вели свой в унисон.

Словно зазывая на молебен

Плотоядных диких прихожан,

Ландыши оркестром белых фрейлин

Перепеть могли любой орган.

У меня под утро там, где ели…

Празднуя весеннюю капель,

Ландыши взволнованно звенели,

Вот такая в мире карусель!

Ты да я

И пляшет крик уплывших журавлей.

И в самогоне кружится бадья,

Как много лишних на земле вещей,

За мусором не видно бытия.

И думаешь, кому же все отдать,

И ловишь незнакомцев в кабаке.

Все просто так отдать – и заново начать,

И душу расплескать на сквозняке.

И вновь вернуться в мир простых вещей —

Почуять, как весною пахнет тмин,

И в церковь кликнуть крестных сыновей,

И с дочками послушать Божий гимн.

Лицом к лицу – лица не увидать,

На дне стакана истина одна!

Я мог бы все на свете разгадать,

Но рассмеется ласково жена:

«Какую мудрость ты искал в вине,

Что ты нашел в пучине бытия?

Есть только свет в тебе, да и во мне,

И как мы встретим Солнце – ты да я!»

Багряные кони

Заросли водопои

Камышом и осокой,

И не плещутся кони

Под ракитой высокой.

И не видно тропинки

К одинокому плесу,

Не вплетают кувшинки

Нынче девушки в косы.

Только рыжий мальчишка

Все мечтает во сне.

И летает с друзьями

На багряном коне.

И багряное солнце,

Опускаясь в закат,

Метит алым лучом

Табуны и ребят.

Не гоняют скотину

На вечернюю зорьку,

Через луг и плотину

К тихой заводи в мойку.

Позабыли цыгане

В деревеньку дорогу:

Табуны разогнали…

Что там делать, ей-богу!

И конюшню закрыли

На околице дальней,

Что отцам обещали

То, увы, не сдержали…

И закаты речные

Сиротливы сегодня…

Где вы, кони родные,

Кто в ночное вас водит?