Текст книги "Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника"

V. Наркомовские заботы

Среди мыслей, на которых в последние месяцы перед смертью фокусировалось внимание Николая Скрыпника, то и дело всплывали те, что были связаны со строительством нового, невиданного еще в мире общества. Они были, конечно, очень противоречивыми, не всегда логично согласовывались между собой и даже как-то неестественно утомляли. Их нередко хотелось отогнать, переключиться на что-либо другое. Конечно, итоговых, рафинированных ответов, даже хотя бы в первом, общем приближении, как правило, не получалось.

Скрыпник был не в силах самому себе объяснить, почему он не может совладать с собственными мыслями – ведь большую часть жизни думать, развивать, популяризировать мысли, отстаивать в спорах с соперниками, преподавать, наконец, он считал своей работой, главным назначением. Строгий и дисциплинированный, он всегда мог заставить себя сосредоточиться на том, что считал в тот или иной момент главным.

…Николай Алексеевич сам с определенными трудностями и все же не до конца мог объяснить, как случилось, что полностью увлеченный созданием Компартии Украины, отчаянно отстаивая свою позицию на ее учредительном съезде, считая КП(б)У и своим, собственным, выстраданным детищем, он практически без колебаний согласился сразу после Первого съезда КП(б)У перейти на работу в Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией (ЧК). Возможно, считал, что важнее дела, чем разгром контрреволюции, в то время быть не могло. Возможно, что дело это – временное и даже быстропроходящее. К тому же оказывать влияние на ситуацию в Украине в условиях ее оккупации было очень нелегко. И с изменением обстоятельств, позже, можно было бы снова сосредоточиться на работе в республике.

Очевидно, сыграл роль и некий налет неполного удовлетворения – ведь в вопросе о статусе КП(б)У пришлось в конце концов отступить со своей позиции, которую теоретически считал единственно верной, оправданной, даже безупречной.

Возможно, чувствовал, что у руководства РКП(б) в связи с его особой платформой образования КП(б)У созрели собственные расчеты как по исключению дальнейших недоразумений, трений, обеспечению максимальной дееспособности вновь созданной республиканской партийной организации, так и по эффективному использованию в интересах революции способностей и опыта Н. А. Скрыпника.

А возможно, и каждое из перечисленных соображений в какой-то степени имело место и привело к вполне определенной суммарной комбинации решений. Так или иначе, но Николай Алексеевич довольно быстро принял предложение и был назначен на ответственную должность во Всероссийской ЧК – заведующего отделом по борьбе с контрреволюцией, члена коллегии. И хотя дальше его анкета мелькает частыми изменениями мест работы, точнее – наркомовских должностей, смысл и содержание деятельности во многом определялись важнейшей целью – укрепления советской государственности и борьбы с антисоветскими, антисоциалистическими силами, элементами: руководитель Высшей рабоче-крестьянской инспекции и нарком государственного контроля Украины, нарком внутренних дел УССР, нарком юстиции и Генеральный прокурор республики.

Видимо, правомерно возникает вопрос, почему в высших сферах юриспруденции, правопорядка, государственного устройства и безопасности страны, а затем республики столь длительное время находился человек, который не имел не только специального, но и вообще высшего гуманитарного образования, который, казалось, никогда не проявлял склонности к работе в этой совсем непростой и нелегкой сфере. Судя по творческому наследию, занятия проблемами законности, криминалистики нельзя было отнести к предпочтениям Николая Алексеевича.

Остается искать более или менее убедительные объяснения, прежде всего в идейно-психологической сфере. Насколько Н. А. Скрыпник был предан идее социалистической революции, готов был на любые самопожертвования ради ее торжества, столь же непримиримым он был и к ее врагам, настолько был готов к последовательной, бескомпромиссной борьбе с ними. И по тогдашним представлениям такое качество, такая нацеленность могли перевесить любые другие аргументы. Николай Алексеевич и сам никогда не скрывал своего жесткого отношения к противникам нового строя. Показателен уже тот факт, неоднократно фигурировавший в его воспоминаниях и явно диссонировавший с общегуманистической, даже можно сказать, всепрощенческой атмосферой, воцарившейся в первые дни Октября. Тогда, как известно, под честное слово и обязательство не браться за оружие против Советской власти отпускали с миром практически всех контрреволюционеров, генералов-заговорщиков, которых разбивала и пленила только зарождавшаяся Красная гвардия. Скрыпник придерживался других взглядов. Вот как он сам говорил об этом, касаясь деятельности Петроградского ВРК через пять лет после октябрьских событий: «Помню, привели с арестованными Гоца. Быстрое совещание – что с ним делать? Я предлагаю расстрелять, кто поддерживает, а большинство присутствующих членов – против. Что с ним сделали дальше – не помню. Помню, тогда мне говорили, что Гоц дал слово чести не идти против Советской власти. Теперь, на последнем процессе эсеров, увидели, чего стоит эсеровское честное слово»[164]164
  Скрипник М. Статті й промови. Т. 1. С. 125.


[Закрыть].

Эти слова вообще многое значат. Они не только помогают понять умонастроения Скрыпника революционной поры, но как будто обозначают тот мостик, который он, и другие тогдашние деятели, перебрасывали из ситуации Гражданской войны, из эпохи «военного коммунизма» в мирное время, когда одним и едва ли не самым серьезным из аргументов начала политической межпартийной, а затем и внутрипартийной борьбы стали «исторические свидетельства», ссылки на позицию, поведение в прошлых событиях. Впоследствии гипертрофированное акцентирование на данном направлении приведет к тяжелейшим, ничем не оправданным преступлениям. Но факт остается фактом – именно такими были доминантные тенденции развития тогдашней юридической мысли. И практически тождественными с ними или же, в значительной мере соответствующими, достаточно длительное время оказывались личные соображения и позиция Н. А. Скрыпника.

Иногда даже трудно найти более или менее убедительное объяснение феномена: люди, стержень жизни которых определяло именно диалектическое мировоззрение – борьба за смену одного строя другим (как острой исторической необходимости, реакции на требования назревших изменений в обществе), на несколько более низком уровне, в рамках вновь создаваемой формации демонстрировали неспособность переступить через определенные догматические представления. Вот и Николай Алексеевич абсолютизировал определенные подходы из арсенала времен Гражданской войны, почти автоматически переносил их на мирный период. И на словах отдавая должное новым реалиям, он скорее считал, что они должны реализовываться в формах, методах работы правоохранительных, чрезвычайных органов, а не в их содержании. Так, в 1923 г. он уже как нарком юстиции размышлял по случаю пятилетия образования ЧК в Украине: «Вместо ЧК стало ГПУ, аппарат политического сыска и дознания, с его новыми уточненными и улучшенными методами. Была административная расправа ЧК, и происходила она без соблюдения формальности – теперь мы рассматриваем дела через суд, придерживаясь правил и формальностей процессуальных кодексов, которые издал Центральный Исполнительный Комитет. Формы нашей борьбы в защиту рабочекрестьянской власти теперь не те, что были. Но те самые задачи остаются нам, тот самый враг стоит перед нами, те самые чувства к нему заполняют наши души – те самые методы борьбы имеем перед собой. Задачи борьбы против всех врагов рабоче-крестьянской диктатуры, немилосердная судебная расправа со всеми, кто восстает против власти пролетариата, это мы должны осуществлять еще и дальше»[165]165
  Скрипник М. П’ятиріччя ЧК на Україні // Вибрані твори. С. 188–189.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что у Николая Алексеевича была какая-то собственная точка зрения на социалистическую законность. Скорее он тут был не оригинальным, повторял бытовавшие тогда идеи. «Революционная законность, – писал он, – является объединением принципов революции с принципами законности. В буржуазном обществе законность является одним из орудий для угнетения трудящихся масс. Дух законности, подчиненности буржуазным законам является наиболее вредным для революционного движения; дух легальности вытравливает революционный дух.

И в начале революции мы пытались заменить законность понятием революционной целесообразности; после окончания гражданской войны, после перехода к новым экономическим формам жизни мы заменяем законную революционность революционной законностью; революционная законность является подчиненностью существующим формам революционной жизни, введение жизни в определенные рамки законов, созданных революцией»[166]166
  Скрипник М. Революційна законність // Там же. С. 215.


[Закрыть].

Исследователи деятельности Н. А. Скрыпника обратили внимание и на то, что наркомюст в своей кадровой практике тяготел к тем лицам, которые проявили себя членами трибуналов и как чекисты еще во времена «военного коммунизма»[167]167
  Семененко О. Наркомюст Скрипник // Сучасність. 1961. № 6. С. 93.


[Закрыть].

Истечет немало лет, десятилетий, и такая линия получит строгое осуждение, вполне заслуженное бескомпромиссное развенчание. Однако бесполезными, безосновательными были бы попытки хотя бы в какой-то степени вывести за рамки справедливых негативных оценок кого бы то ни было из причастных к той практике, какие бы симпатии в целом не вызывала та или иная личность или ее, так сказать, итоговый положительный вклад в историю.

Не стоит, очевидно, становиться на подобный путь и в отношении Николая Алексеевича Скрыпника. Тем более что в его последнем осмысленном жизненном шаге можно уловить и какой-то элемент раскаяния за причастность к системе, в которую был вложен и его, Скрыпника, кирпич, и, возможно, элемент прозрения относительно бессилия перед теми порядками, нормами жизни, которые были насаждены, как на первых порах казалось, самому свободному за всю историю и на всей планете обществу.

Возможно даже, что потребность раскаяния назрела для него лично значительно раньше, чем Николай Алексеевич принял свое последнее решение. Еще в 1925 г. он писал: «Я должен покаяться теперь, что у меня именно в ноябре и в декабре 1917 года был кое в чем определенный ультралевый уклон, а именно: я считал нужным, чтобы наша линия в отношении наших врагов была острее и непримиримее. Я, например, считал тогда, что членов комитета охраны революции – Гоца и других, организовавших в ноябре восстание в Питере, Военный Революционный Комитет должен не отпустить под слово чести, а расстрелять… Так же после нашей победы над Пармским и Красновым. Когда генерал Краснов, отпущенный под честное слово, бродил по длинным коридорам Смольного, я тоже говорил, что лучше было бы его расстрелять…»[168]168
  Скрипник М. Основні питання українського Жовтня // Вісті ВУЦВК. 1925. № 291. 20 грудня.


[Закрыть]

Для настоящего чекиста-профессионала важно владеть весьма значительной суммой качеств, способностей особого рода, таких как бдительность, внимательность, рассудительность, аналитичность, предусмотрительность, интуиция… Довольно быстро выяснилось, что, как разносторонне одаренная личность, Николай Алексеевич имел все их в своем арсенале.

В калейдоскопе тогдашних дел всплывает, как одно из самых примечательных и громких, дело Локкарта. К нему пришлось подключиться в первые дни службы на новом посту. Работая под непосредственным руководством Ф. Э. Дзержинского, бок о бок с Я. Х. Петерсом, В. Э. Кингисеппом, Н. А. Скрыпник сразу же проявил себя достаточно подготовленным к новой роли. И в том, что заговор послов лопнул, как мыльный пузырь, еще в своем зародыше, в том, что был сорван один из широкомасштабных планов иностранной интервенции, есть и его значительная личная заслуга.

…Вспоминается, как пришлось допрашивать эсерку Фаину Каплан после ее покушения на вождя революции – В. И. Ленина. Вела она себя довольно вызывающе, отказывалась отвечать практически на все вопросы. Упорно твердила, что ее преступный акт – это результат индивидуально принятого решения. Однако уже тогда настораживало, что она отвергала любые предположения о связях с правыми эсерами и хитро оставляла почти призрачную возможность для вывода о том, что определенные контакты были при подготовке к выстрелам в «сердце революции», как тогда говорили, с левыми эсерами. Что ж, тогда не так много удалось выяснить. Каплан оказалась и достаточно умной, и достаточно предусмотрительной, и достаточно твердой. А еще детальные расчеты, как потом, спустя годы, выяснится, совершили правые эсеры; чтобы скрыть нити, ведущие к настоящему центру заговора, понять его план, они по-иезуитски пытались направить следствие по ложному пути – против своих вчерашних товарищей по партии – левых эсеров, стоявших ближе к платформе Советской власти. Надежды правых эсеров на то, что красный террор обернется прежде всего против левых эсеров, тогда Скрыпнику, его коллегам удалось разгадать, а коварный план – сорвать.

Николай Алексеевич, как и большинство руководства, личного состава ЧК, пытался действовать так, чтобы карательная рука чрезвычайного органа подымалась над головами тех, кто прибегал к «белому террору». И чего греха таить – случалось и так, что страдали (и немало) невинные. Досадные ошибки, просчеты, неоправданные масштабы нарастающего террора сначала больно терзали душу, роились в голове клубком тяжелых мыслей. Однако, в конце концов, человек ко многому привыкает, учится жить и согласно военным законам. Обострение же классовой борьбы, крайние формы которой с противоположной стороны превышали, казалось, возможности любого человеческого воображения, никак не соответствовали здравому смыслу, служили определенным оправданием.

Скрыпник все меньше сомневался относительно содержания деятельности ЧК, ее направленности, применяемых методов. А позже он целиком, безоговорочно оправдывал все, что связывалось с этим чрезвычайным органом. В то время как Красная армия успешно отразила на фронтах все атаки на Советскую власть, на социалистическое Отечество, «внутри страны, – писал Николай Алексеевич, – сторонники власти капитала организовывали заговоры и восстания, высаживали в воздух железные дороги и убивали рабочих советской организации. Мы победили на внешних фронтах, мы победили на фронте внутреннем. И эта война на внутреннем фронте была не менее серьезная и лютая, как на фронтах внешних, требовала не

меньшего напряжения, не меньших жертв и самопожертвований. Органы чрезвычайных комиссий с успехом провели эту борьбу»[169]169
  Скрипник М. П’ятиріччя ЧК на Україні // Вибрані твори. С. 184.


[Закрыть].

В доказательствах революционера и борца по этому поводу было немало пафоса, но нельзя отказать ему и в определенной логике. Касаясь самого наименования чекистской системы, существовавшей во всех республиках, он утверждал: «Какое имя больше всего возненавидели враги-контрреволюционеры, чем это короткое, легендарное выражение, которое теперь на всех языках земного шара произносится одинаково и везде одинаково означает название органов чрезвычайной борьбы пролетарской революции с буржуазной контрреволюцией! Вся ненависть злобного буржуа, вся ярость озабоченного мещанина, весь яд клеветы буржуазной прессы – все это концентрировалось на этом имени – ЧЕКА. Нет таких ложных мудрствований, нет таких легенд, вымыслов, ужасов, кошмаров, которыми буржуазия всего мира не окутала бы деятельность ЧЕКА.

И что же! Чрезвычайные комиссии и их работники могут с гордостью встретить этот черный паводок клеветы и злобы. Он означает лишь то, что буржуазия правильно поняла вес Чрезвычайных Комиссий как самого нужного органа пролетарской диктатуры. Да оно так и есть»[170]170
  Там же. С. 185.


[Закрыть].

Однако было бы неверным соглашаться во всем с логикой руководства ЧК, когда термином «революционная законность» они стремились отбросить любую законность вообще, обосновывая любой свой шаг и поступок соображениями «революционной целесообразности». В таких рассуждениях, как правило, было немало упрощенности, предвзятости и, прямо можно сказать, непрофессионализма и даже проявления низкого общего уровня культуры.

Скрыпник, при всех его природных потенциях, одаренности, не стоял в стороне от тех догматических представлений, которые занимали все доминирующие позиции в умонастроениях руководителей его времени. Вот, например, как он трактовал исходный момент в системе доказательств правомерности любых поступков чрезвычайных органов, отвечающих интересам революции, – вопрос о диктатуре пролетариата. «Диктатура, – доказывал Николай Алексеевич, – это есть власть, с помощью которой господствующий класс побеждает сопротивление и борьбу других классов, несмотря на предыдущие законы. Пролетариат, завоевав власть в государстве, имеет всю силу, чтобы преодолеть буржуазию. Он должен сломать ее сопротивление,

не обращая внимания на все законы, правила, нормы, формы и формальности, которые были и являются общепризнанными в так называемом “цивилизованном” буржуазном обществе! Подняв восстание против всего буржуазного мира, рабочий класс, естественно, не может считать обязательной для себя ту законность, узами которой господствующая буржуазия укрепила свою власть над трудящимися. Мы, люди нового мира, и несем в мир новые начала, новую справедливость, новое право – справедливость солидарности, право труда, законность освобождения от капитала. Октябрьская революция имеет своей задачей не сберечь и осуществить буржуазный закон и буржуазную справедливость, а сломать их, отменить, уничтожить, а вместо этого создать свое, новое»[171]171
  Там же. С. 185–186.


[Закрыть].

Пренебрежительное отношение к общечеловеческим ценностям, присущее уже в то время и буржуазной правозаконности, конечно, было проявлением революционного романтизма, одновременно революционного нигилизма, что еще трагически обернется для всего советского общества, в том числе и против горячих пропагандистов подобных взглядов. Среди них будет и Николай Алексеевич Скрыпник.

А пока он в революционном пылу идет еще дальше, когда рядом с вполне оправданными функциями ВЧК или ВУЧК доказывает абсолютную целесообразность любого произвола с их стороны. Здесь логики, доказательности, к сожалению, еще меньше. «Чрезвычайная комиссия, – утверждает Николай Алексеевич, – орган пролетарской диктатуры. Ее острие было направлено на враждебный нам класс. В кровавой беспощадной гражданской борьбе мы защищались от целого буржуазного мира и его немилосердной расправы над восставшими пролетариями. Пусть сколько хотят буржуа скулят и разводят ламентации, что вот, мол, ЧЕКА сожаления не имели. А разве буржуазия жалела пролетариев, восставших за освобождение? Десятки тысяч рабочих Парижской Коммуны убила французская буржуазия, десятки и сотни тысяч рабочих перебито в Германии, Северной Америке, Южной Америке, Мадьярщине, Италии, по всему земному шару – как же смеет буржуа протестовать против беспощадности рабочих, когда беспощадность пролетариата – это только оборона от беспощадности буржуазии!

И так же много болтовни и протестов было у буржуазии и ее социалистических наемников – меньшевиков и эсеров в связи с тем, что их расстреливают. Кровь и убийства – к лицу ли буржуазии протестовать против них после пяти лет империалистической резни, которая свела со свету миллионы трудящихся, резни, которую сама же буржуазия затеяла, а социал-шовинисты всех стран и названий поддерживали! Возмущаясь, мы отвергаем само право буржуазии на любой протест моральный против расстрелов, которые осуществлялись ЧЕКА»[172]172
  Скрипник М. П’ятиріччя ЧК на Україні // Вибрані твори. С. 186.


[Закрыть].

Видимо, законы революции все же труднопостижимы. Те, кто их создает и первыми применяет, улавливают, например, упорную склонность к якобинству, будто бы закрывая глаза на то, как в дальнейшем такая упрямая склонность обращается и против них самих. И весьма красноречивый опыт почему-то никогда не становится предостережением, он вроде бы существует для всего остального мира, кроме каждого отдельного революционера или той группы, к которой он принадлежит.

Вызывает просто недоумение, как, все чаще обращаясь к упомянутым уже примерам с П. Н. Красновым и А. Р. Гоцем, Н. А. Скрыпник будто бы сожалеет, что революция оказалась недостаточно жестокой к обоим: «Нет, мы были слишком великодушны, мы слишком миловали всякого врага, когда только он призывал к милосердию, отрекался от борьбы, заявлял, что подчиняется Советской власти. Но когда мы миловали врага, он наше милосердие обращал против нас. Отпущенный под честное слово генерал Краснов стал руководителем контрреволюционного восстания на Дону 1917–1918 гг. Отпущенный так же под честное слово социалист-революционер Гоц стал главным организатором контрреволюционных заговоров и был им в течение нескольких лет, пока, наконец, его не арестовал и не осудил Высочайший трибунал по делу эсеров и опять-таки только на условный расстрел. Все генералы, стоявшие потом во главе белогвардейского войска, все эсеры, организовывавшие затем восстания и убийства, все меньшевики, которые теперь лгут на Советскую власть, – ведь все они были в руках повстанцев-рабочих 1917 г., и эти же рабочие их помиловали. Так, эта борьба, которую мы вели против всего буржуазного мира, была беспощадной борьбой, и ЧЕКА ее проводила, но возмущаться против этого не имеют права представители буржуазии, без милосердия разлившие целые моря и океаны человеческой крови»[173]173
  Там же. С. 186–187.


[Закрыть].

Что ж, было бы совершенно излишним пытаться доказывать, что произвол, террор с одной стороны могут вполне оправдать аналогичные действия с противоположной стороны, более того – отвергать любое право рассчитывать на справедливость, стремиться к ней. Скрыпник, очевидно подчинившись господствующим

настроениям, не понимал и явно не хотел понимать этого. Не хотел даже задумываться: настолько его логика казалась ему неопровержимой, безупречной. С особой силой это бросается в глаза, когда он безоговорочно пытается оправдать расправы без суда и следствия, широко практиковавшиеся во время Гражданской войны.

«Но больше всего возмущались мещане из-за того, – отмечал Николай Алексеевич, – что ЧЕКА все свои приговоры осуществляла расправой, а не судом. Что же такое расправа в сравнении с судом? Расправа – это такое решение дела о преступлении, когда людей не связывают любые формальные гарантии законности. В этом отличие расправы от суда, где приговор зависит от определенных формальностей. Что означал протест представителей буржуазии против того, что ЧЕКА чинит расправу, а не суд? Эти буржуазные протесты против расправ означали только одно: буржуазия хотела свою борьбу против рабоче-крестьянской власти ввести и в сам процесс разрешения вопроса о преступлениях, которые совершали белогвардейцы. Вспомните первые суды, организованные Советской властью после Октябрьской революции. Тогда буржуазия каждый процесс, где пролетариат судил своих врагов, стремилась использовать как новое средство борьбы с Советской властью. Гласность суда им была нужна, чтобы использовать суд для контрреволюционной агитации. Участие защиты в суде им нужно было, чтобы посылать на суд своих агитаторов в лице адвокатов. Они требовали соблюдать формальные гарантии, чтобы сохранить своих бойцов для дальнейшей контрреволюционной борьбы, и, наоборот, метод расправы был нужен пролетариату, ибо это означало – решать вопрос независимо от обычных для буржуазии формальных судебных гарантий, помогавших им властвовать. Когда же буржуазии надо было, она всегда ломала всякие гарантии законности – только лицемерно прятала это. Гражданская война есть неизбежность, факт, одинаковый и для буржуазии, и для пролетариата, но только пролетариат откровенно перед всем миром говорит об этом, напрочь отбрасывая свойственное буржуазии лицемерие»[174]174
  Там же. С. 187.


[Закрыть].

Беда Скрыпника, его поколения заключалась, очевидно, прежде всего в том, что они абсолютизировали законы классовой борьбы, противопоставляли их общечеловеческим законам и, не задумываясь, отвергали последние как ничего не стоящую формальность, если они мешали их революционной практике.

Не становились помехой, оставались без внимания и отчаянные протесты, которые звучали из лагеря великих гуманистов, совести народной – таких действительно народных мыслителей и художников, как Максим Горький, Владимир Короленко, Максимилиан Волошин…

Конечно, с течением времени прошлые события предстают в ином свете, получают другие оценки. Тогда же, в годы страшного разлома общества, казалось, что края разного рода мятежам, террористическим актам, кровавым эксцессам, диверсиям, провокациям не будет. Следовательно, решительная борьба за торжество революции представлялась вполне справедливой и всецело оправданной…

* * *

Работая в Москве, Н. А. Скрыпник вовсе не порывал с Украиной. Он, конечно, не мог выполнять функции кандидата в члены ЦК КП(б)У, но посильную помощь товарищам оказывал. Принимал он участие и в работе II съезда Компартии республики. Как всегда, пытался стать выше споров между левыми и правыми в КП(б)У, объективно разобраться в обстановке, наметить эффективные пути улучшения партийной работы. В своем выступлении 20 октября 1918 г. он остановился на оценке приказа № 1 Всеукрревкома от 5 августа о начале вооруженного восстания на Черниговщине и Полтавщине, приведшему к преждевременному массовому выступлению и поражению.

Николай Алексеевич давал, в частности, такую общую оценку августовским событиям: «Мы имеем перед собой отдельные частичные вспышки на Украине, волной прокатившееся рабочее и крестьянское движение. Мы имеем перед собой к определенному времени, к сбору хлебов, наиболее сильное нарастание этого движения. Будьте правыми, будьте трижды левыми, но все равно вы должны признать, что наша прошлая борьба рабочих и крестьян Украины не заслуживает того, чтобы ее хаять. И пусть много было неудач, много было неправильностей, но данное движение разрослось в общую борьбу рабочих и крестьян; пусть некоторые иллюзии были разбиты, пусть во многих случаях наши организации потерпели, как терпят при борьбе, но эта борьба рабочих и крестьян была одним из этапов на пути к свержению буржуазии на Украине. Вы можете оценивать приказы как хотите и всячески, но все же августовское движение, которое разыгралось на Украине, является общим достоянием всей партии, а не того или иного течения»[175]175
  Второй съезд Коммунистической партии (большевиков) Украины, 17–22 октября 1918 года: Протоколы. К., 1991. С. 93.


[Закрыть].

Стремясь объяснить субъективные стремления инициаторов издания приказа – Г. Л. Пятакова и А. С. Бубнова – вполне благородными, патриотическими намерениями, Н. А. Скрыпник вместе с тем показал политическую несостоятельность, необоснованность, необдуманность такого шага. «…Здесь же политический расчет обманул вас, товарищи, – констатировал Николай Алексеевич, – вы дали увлечь себя революционному нетерпению, которое все более и более нарастало в рабочей массе и у ее руководителей. Товарищи указывали как на доказательство своевременности приказа № 1 на то, что он имел также свои плодотворные последствия. Совершенно верно. Но он не мог их не иметь, потому что он был одним из проявлений революционного движения.

Много иллюзий разбито. Вот это и хорошо. Дадим себе ясный отчет, что иллюзии эти действительно разбиты. Сейчас все более нарастает революционное движение на Украине, осложняется политическая обстановка, и теперь для революционного нетерпения больше места и основания, чем было раньше; это тоже нужно признать.

У прошлого нужно учиться. Да, товарищи, свои ошибки признать нужно, но, отменив эти ошибки, признавая их, не нужно перегибать палку в другую сторону, как делали некоторые из выступавших»[176]176
  Там же. С. 94–95.


[Закрыть].

Обращаясь к вопросу о перспективах работы ЦК КП(б)У, Николай Алексеевич Скрыпник приходил к общему выводу: «Необходимо расширять партийный фундамент нашей деятельности, необходимо, чтобы наша партия стала действительным вождем рабочих и крестьян и руководила ими не только в соответствии со стихийным движением, но и учитывая необходимые политические условия для успеха этого движения. Эту директиву на основании прошлого опыта мы должны дать нашему будущему ЦК»[177]177
  Там же. С. 95.


[Закрыть].

Ситуация же в Украине развивалась таким образом, что в начале 1919 г. партия вновь решила направить Скрыпника сюда на работу. Здесь шел процесс восстановления Советской власти, и очень кстати могли пригодиться как хорошая осведомленность Николая Алексеевича о республике, ее потребностях, так и познания, опыт в области советского строительства, приобретенный во время работы в столице.

В январе 1919 г. в советском руководстве УССР произошли серьезные изменения. Г. Л. Пятаков, который возглавлял Временное рабоче-крестьянское правительство республики с момента его создания 20 ноября 1918 г., не смог наладить эффективного сотрудничества членов высшего органа исполнительной власти.

Еще большую остроту приобрели разногласия и соперничество между «левыми» и правыми в ЦК Компартии Украины, трансформировавшиеся в правительственные осложнения. Случилось так, что в составе кабинета большинство оказалось у «левых», тогда как Центральный Комитет на II съезде КП(б)У сформировался преимущественно из правых. Естественно, большинство членов ЦК неоднократно высказывалось против пребывания на ключевом государственном посту Г. Л. Пятакова, который к тому же допускал жесткость, нетерпимость в межличностных отношениях, чрезмерное административное давление в отношении лиц, имевших другую точку зрения. Это и привело в итоге к склоке, к кризису в руководстве республики. В конфликт оказались втянутыми ЦК РКП(б), В. И. Ленин. В телеграмме в Москву 10 января 1919 г. члены ЦК КП(б)У Э. И. Квиринг, Ф. А. Сергеев (Артем) и Я. А. Яковлев (Эпштейн) просили не перемещать кандидатуры в существующем составе правительства и ЦК, а «немедленно прислать Христиана Георгиевича», то есть Х. Г. Раковского, чтобы предотвратить перерастание кризиса главы правительства в правительственный кризис[178]178
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 73. Л. 1.


[Закрыть].

Не дождавшись ответа Ленина, нетерпеливые противники Пятакова 16 января 1919 г. созвали заседание правительства, на обсуждение которого поставили вопрос «О правительственном кризисе». По предложению секретаря ЦК КП(б)У Э. И. Квиринга заседание освободило Г. Л. Пятакова от должности председателя Временного рабоче-крестьянского правительства Украины (4 голоса – за, против – 1, при 2 воздержавшихся). На должность председателя избрали Ф. А. Сергеева, за которого подали 3 голоса, 1 оказался против, и 3 воздержались. Пятаков, правда, заявил, что его рекомендовал на должность главы правительства ЦК РКП(б) и он передаст полномочия Артему только после соответствующего решения ЦК РКП(б)[179]179
  ЦГАВО Украины. Ф. 2. Оп. 1. Д. 15. Л. 17; Д. 13. Л. 52 об. – 53.


[Закрыть].

17 и 18 января обе конфликтовавшие стороны сообщили о принятом 16 января решении СНК и снова апеллировали к Ленину, просили помощи в разрешении кризиса[180]180
  ЦГАОО Украины. Ф. 1. Оп. 1. Д. 14. Л. 1.


[Закрыть]. Последний, убедившись, что для нормализации деятельности советского правительства Украины нужна нейтральная по отношению к участникам конфликта личность, нашел, что отвечающей требованиям момента может действительно быть кандидатура Х. Г. Раковского, о чем, собственно, с обеих сторон местные партийно-советские работники и просили большевистского вождя. Следовательно, можно было надеяться, что его командирование в Украину не вызовет недовольства и не станет квалифицироваться неоправданным вмешательством центра в местные дела[181]181
  Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 130. Оп. 3. Д. 682. Л. 2–3; Вопросы истории КПСС. 1988. № 5. С. 79.


[Закрыть]. Очевидно, учитывалось и то, что на протяжении практически всего последнего года Раковский так или иначе был причастен к развитию событий в Украине, во всяком случае лучше других знал ситуацию и проблемы, выдвигаемые украинской жизнью, пользовался среди местных работников возрастающим авторитетом. Это убедительно показало участие Раковского в работе II съезда КП(б)У 17–22 октября 1918 г.