Текст книги "Зигзаги судьбы"

Звезда

Один ум хорошо, а два лучше.

Русская пословица

Как бы наше детство не было суровым, но мы не унывали, и как все дети играли, бездумно веселились, а если и случались невзгоды, то как-нибудь да выпутывались, правда, не всегда и вспомнишь, как. И все-таки, хочется рассказать о некоторых из таких передряг. Ведь в разные неординарные события мы попадали так много и часто, что невольно возникает желание о них поделиться с окружающими.

Надо сказать, что, бывало, мы оказывались их участниками из-за особенностей той далекой поры. Хорошо помнятся, главным образом, летние события, когда наступали каникулы, и мы целыми днями играли в окрестных дворах.

Но наступал учебный год, и эта вольница исчезала, – учились мы в две смены, и поэтому дворовые компании уменьшались наполовину. Короткие дни и домашние задания сводили на нет нашу свободу, а иногда еще и морозы сокращали нам игры. Но за ту пару часов свободы, мы так вываливались в снегу, катаясь с ледяной горки или играя в «Царя горы», что приходилось минут по десять отряхиваться от снега, чтобы не слушать упреков старших при возвращении домой.

Летом же в любую погоду мы проводили во дворах. Игр было очень много, а взрослые почти не следили за нами. Раз они во дворе, то все в порядке. Наши крики могли слышать только бабушки, так как дедушек уже ни у одного из моих сверстников не имелось. Отцов тоже явно не доставало, а матери, все, как одна, работали с утра и до вечера, да еще и шесть дней в неделю.

Вот бабушки, я так думаю, время от времени и прислушивались – если внуки во дворе кричат, визжат и спорят, то можно заниматься своими домашними делами. А вот когда крики стихали, то это пугало, – уж не бедокурят ли. Чтобы не каверзили (так они называли наши проказы), приходилось бабулям выглядывать в окна или зазывать внучков домой, а то и грозить вечерними родительскими карами. Иногда этого кустарного «педмомента» хватало, и мы занимались чем-нибудь более спокойным.

С ранней весны и до осени мы чем-нибудь промышляли. Первым делом добывали березовый сок. Иногда и кленовый тоже собирали. Берез вокруг домов много, и мы на ночь ставили бутылки из-под лимонада или пива. И спешили утром к ним, чтобы отведать этой сладковатой жидкости с ароматом и привкусом арбуза. А может быть, нам казалось, что сок таков. Кленовый сок, вроде бы слаще, но не было в нем того запаха и вкуса, что в березовом.

Потом наступала пора поисков первой зелени. Сначала собирали самую полезную крапиву, а потом гусиный лук и щавель. А следом, через неделю – две, созревала земляника, за ней голубика, малина, черника, да и грибы уже в августе тоже появлялись.

За ягодами мы ходили своей компанией, а вот за грибами мы без взрослых не ездили – это обычно поездки в более отдаленные места. Зато, если находили грибы, когда собирали малину или чернику, то набирали их с удовольствием и почти с азартом. Ведь мы приносили домой какую никакую еду.

Вот этот азарт или удовольствие однажды и подвели нашу самую младшую из компании – мою двоюродную сестру Людмилу. В тот раз мы собирали малину в «нашем» лесу. Надо сказать, что мы надеялись набрать и грибов – два или три дня назад прошли сильные дожди.

Понятно, что мы разбрелись по лесу, но перекликались время от времени. И вот я услышал, что меня зовет Люся, но почему именно меня, я не понимал. Но как старший брат, я чувствовал какую-то ответственность и направился на крики. Хотя и не хотелось бросать хороший малинник, но найти другой такой же не трудно.

Через несколько минут нашел Люсю в полной растерянности. Она объяснила, что потеряла свою корзину с грибами и малиной. То есть потеряла и большую грибную и маленькую под ягоды, что находилась внутри ее. Мы обычно так и поступали, если пошли грибы. Вставляли маленькую корзинку в большую, тогда и набирать легко и тащить сподручно.

Люся не понимала, как получилась такая промашка – она наткнулась на «плантацию» хороших грибов. Поставила корзинку в приметном месте – под наклонившейся елью – и начала собирать подосиновики, а тут и пара белых обнаружилась. Ну и увлеклась.

Когда руки стали полны, решила найти корзинку, чтобы переложить в нее трофеи. Ан, нет, грибы еще есть, а унести их нет возможности. Сняла куртку, соорудила из нее своего рода котомку, и принялась искать пропажу.

Неожиданно поняла, что корзинка где-то запропастилась. Тогда и начала звать меня, чтобы вдвоем попытаться найти ее. Оказалось, что похожих наклонившихся елей много, а той, самой нужной, не найти.

Люся объяснила, что прошла этот кусок леса вдоль и поперек несколько раз, и теперь не представляет, где может находиться ее потеря.

Но самое главное было в том, что сама по себе корзина – это ведь тоже ценность. Вроде бы, не так уж и велика, но когда приходится считать всякую копейку, то и покупка двух новых, разных по размеру корзинок – это траты, которых можно было бы избежать. Если, конечно, найдем то, что где-то рядом под елью скучает, и нас поджидает.

Другими словами, Люся не хотела быть в семье обузой. Впрочем, почти у каждого из нас разного рода потери вызывали со стороны старших справедливые упреки. Поэтому мы старались их избегать. В каждой семье бывали свои истории, требования и пути выхода из трудного положения. Можно сказать, что весь народ боролся за выживание в это послевоенное время.

Вот и Людмила во что бы то ни стало, не желала слушать попреки от старших. В их семье трудности начались почти сразу после начала войны. Так уж получилось, что родилась Люся шестнадцатого октября в год начала войны. Этот день в Москве был, можно сказать, самым страшным – враг стоял у ворот города. В бой бросали все новые силы, и в этот переломный момент отец Люси в составе роты курсантов Радиотехнического училища был направлен на передовую. Не вернулся никто – полегли все. И всех посчитали пропавшими без вести.

А это, считай, клеймо отверженного. Поэтому не было пособия ни жене, ни двум дочкам – старшей – Татьяне и младшей – Людмиле. Да еще и ограничения в правах, как будто в чем-то виноватых.

Короче, денег в семье всегда в обрез, и любая потеря – это урон. Вот мы и решили бороться с этой невзгодой. Но надо что-то придумать, как обязательно найти, а не просто побегать в разные стороны по лесу.

Мы решили, что Люся будет стоять на месте нашей встречи, а бегать буду только я. Но так. чтобы я двигался от нее по прямой, как по лучу, исходящему от Люськи. А чтобы не сбиться с направления, она будет все время отзываться на мои крики.

Ну и принялись искать таким способом. Ведь недаром говорят: один ум хорошо, а два лучше.

И мы нашли эту корзинку! Радость была большая и искренняя.

Тут как раз почти вся компания собралась на наши крики, поэтому порешили – пора и домой – у всех и ягоды есть, да и грибов набрали много.

Пока выбирались из леса по одной из тропок, кто-то назвал наш способ «Звездой». Потом как-то само собой стали называть его «Люськиной звездой».

А что? Неплохо придумали?

Роковой барабан

Никто не станет спорить о том, насколько изменчива наша судьба, как многое может ее изменить. Она зависит от нашего окружения, считай от родных, но даже, к примеру, и от соседей.

Начиная от детского садика и заканчивая «трудовыми коллективами» нас берут в кольцо друзья, недруги и совершенно случайные люди, а наше общение с ними откладывает какой-то отпечаток.

В школе мы пишем сочинения на тему «Кем ты хочешь стать», но половина из нас сообщает то, чего от нас ожидают учителя, а не то, о чем мы мечтаем на самом деле.

Так я почему-то мечтал, что стану летчиком, а свое будущее представлял, как блаженство после полета в доме, стоящем на возвышенности, в окружении пышного сада. Вдали должны бы видны какие-то горы, спускающиеся к морю. Короче, что-то похожее на открытки с видами то ли Крыма, то ли Кавказа.

Но ничего подобного не случилось. Правда, нечто похожее я довольно долго видел из своего окна, но это было во Владивостоке, а дом назывался общежитием. В нем мне отвели одну комнату, сад под окном, принадлежал, однако, владельцу ближнего дачного участка.

Кроме того, хоть я и мечтал, что стану летчиком, а выучился на биолога, да еще, к тому же, морского. То есть полный раздрай.

Может быть, так получается потому, что на нашу судьбу могут влиять разные случайные явления и события. Вот мне и кажется иногда, что на мое будущее однажды фатально сказался роковой удар барабана. Правда, самого удара я не слышал, но эхо этого пионерского инвентаря оказалось громким.

Предыстория этого события довольно долгая. Просто мы прежде жили совсем в другом мире, можно даже сказать, в другой стране, в СССР, – там и горны трубили, и барабанная дробь тоже звучала.

О том времени сейчас многие грезят и ностальгируют, как о самом счастливом времени, а о стране вспоминают, как о надежном оплоте мира и безопасности. Примерно так и ощущалось, особенно в детстве. Но почему же тогда все так быстро превратилось в мираж? Все ищут виновника и даже находят его, но своей вины в том крахе не видят.

Однако, кому-то со временем стало понятно, если ты не будешь дергаться и не искать истину, а плыть в общем потоке в направлении коммунизма, да еще и выполнять несложные требования опять же вдохновителя и организатора, да еще и строителя коммунизма – то все путем.

Другими словами, все будет, как по маслу, если ты выполняешь предначертания партии, а они были до предела обтекаемы: «Планы партии – планы народа», тогда можешь радоваться общему делу и этому общему счастью.

И совсем другое получится, если ты захотел немного подкорректировать идею, например, объявить такую крамолу, как например, перевернуть лозунг, чтобы планы народа, стали планами партии. Вот тогда ты попадал в ревизионисты, в уголовники или в сумасшедшие. Таких находилось довольно много, но мы лишь иногда об этом узнавали.

Зато внешне выглядело наше житьё-бытьё очень пристойно, да и сравнивать было не с чем. За границу ездили немногие и проверенные. О том, как перебиваются с хлеба на квас наши слуги (народа) мы только догадывались, но молчали.

Это замечательное качество требовало выхода эмоций, для этого позволялось в определенные моменты проявлять международную солидарность, радость свободного труда и законную гордость. Для этого существовало много праздников, традиций и других торжественных мероприятий.

Например, детство обязательно считалось счастливым. Хотя так оно и было на самом деле, но скорее, благодаря усилиям родителей, а не заботы партии.

Впрочем, вспомните душевный фильм «Добро пожаловать или… посторонним вход воспрещен» и ответьте, у кого из ребят – городских или деревенских – было более счастливое детство. Особенно хорошо показана та самая неусыпная забота о детях в пионерском лагере.

Кстати, юность по праву считалась резервом партии строителей коммунизма. А чтобы встать в ее ряды (партии), и найти место в жизни, примерно каждые пять лет комсомольцев куда-нибудь посылали…

То их ждали на ударных стройках коммунизма – где они возводили разного рода ГЭС, сооружали каналы, осваивали целину и сажали кукурузу почти у полярного круга, то объявляли важными мелиорацию, химизацию или электрификацию, то прокладывали железные дороги, особенно прозвучал БАМ.

Я повидал только целину и стройку железной дороги, и понял, что это были не планы, а кампании – то есть объявили призыв, собрали народ, воодушевили его на подвиги, и можно было переходить к очередному этапу строительства светлого будущего.

Короче, коммунизм получился своего рода морковкой перед носом какого-то вьючного животного (умолчу, чтобы никого не обидеть, я же сам поначалу с радостью ехал на целину).

Но пора уже вернуться к истории с барабаном. Понятно, что она произошла давно, еще в детстве – счастливом и беззаботном. Да и немного для этого счастья требовалось. Не было ни телевизоров, ни телефонов и никто не мешал нам в хорошую погоду резвиться и играть до темноты на улице, а в ненастье – дома. Но были еще лагеря, в смысле, пионерские, и целые Дома пионеров и школьников, а там полно кружков на любой вкус.

Раз я нацелился на летчика, да и друг мой – Славка тоже был не прочь полетать, то мы и пошли в авиамодельный кружок. Мы и прежде что-нибудь мастерили, а тут, пожалуйста, перенимай, чему тебя учат, и строй самолетики и планеры.

Нам очень понравилось заниматься в кружке. Даже то, что на дорогу туда и обратно выходило почти по часу – нам это не мешало. Обратная дорога была в чем-то непривычной – уже включалось уличное освещение, но фонари кое-где отсутствовали, поэтому мы иногда передвигались под лунным светом.

Все шло своим порядком, и мы уже ладили первый планер, но однажды я сильно порезал себе руку скальпелем – они служили нам ножами. Первую помощь оказали, руку перевязали, но руководитель и медсестра сообщили, что пару недель надо ее не тревожить. Я пошел домой, а Славик тоже направился со мной – нельзя же оставлять друга в беде.

Всего-то две недели мы не ходили в кружок, но за это время многое изменилось. Казалось бы, что уж такого в том, что нашему однокласснику Руфке купили фотоаппарат. Естественно, он нам показал его, и обновка покорила нас своим видом, запахом, звуком затвора и еще чем-то волшебным.

Наш дружок даже уже что-то снял, и мы восторгались от увиденных фоток. Но своих фотоаппаратов у нас не было, да и не предвиделось – это дорогое удовольствие, а просить, точнее, клянчить у родителей, язык бы не повернулся.

Научиться снимать очень хотелось, но Руфка объяснил, что без фотоаппарата это трудно – почти невозможно – примерно, как учиться плавать, не заходя в воду.

И тут он же посоветовал, если вы ходите в Дом пионеров, а там есть и фотокружок, вот и запишитесь туда. У них и фотоаппараты для обучения, наверное, есть. Мы тут же воспряли духом, но как-то неловко получалось – ведь в одном кружке уже оба начали заниматься.

И все-таки решились, и направились на поиски. Нашли его быстро, и занятия там в другие дни, чем в авиамодельном. Но прием желающих уже был закончен и больше нет мест. Руководитель фотокружка посоветовал заглянуть в соседнюю изостудию – вдруг, да примут, а там узнаете, что такое композиция – это пригодится.

Названия изостудия и композиция звучали многообещающе и даже манили неизвестностью. Нас приняли, тем более, занимались мы в другие дни, и неловкости не было, пока не узнали, что в авиамодельном кружке идут занятия почти постоянно, только ходят другие школьники. Но обнаружилось это позднее, да никто нас и не искал – а желающих учится в кружках, секциях и студиях всегда было с избытком.

На занятиях в изостудии рисовали разные кубы, вазы и шары. Про композицию никто ничего не говорил, и я однажды спросил про нее нашего преподавателя. Он слегка недоверчиво посмотрел на меня, на мой рисунок, и усмехнувшись, дал какую-то книгу с полки. Почитай, если хочешь, сказал он, и на том мы расстались. Композиция оказалась сложноватой для меня, но интересной неожиданными открытиями. Все шло хорошо до поры до времени, мы уже начали что-то понимать, как показывать объем и перспективу в рисунке.

И вот однажды посреди занятия, как обычно, был объявлен небольшой перерыв, на котором мы выходили в коридор и отдыхали. Хотя от чего полагалось отдыхать, нам не объяснили, поэтому мы резвились, как нормальные дети – играли в «Крестики – нолики», в «Морской бой» и во что-то еще.

Кто-то резвился в салочки, а некоторые «вырабатывали электричество», то есть двигались по ковровой дорожке, что лежала на полу коридора, но не отрывая ног, а накопившимся зарядом статического электричества щедро делились с тем, кто подвернется. Тот, естественно, подпрыгивал, как ужаленный, от удара током и жаждал мести. Короче, шалили.

А мы с другом тогда встретили своих знакомых авиамоделистов и даже заглянули к ним в кабинет. Примерно за месяц наши друзья ушли далеко вперед, но мы тоже обещали показать свои рисунки.

По всем приметам перерыв заканчивался, и мы поспешили на занятия. Обнаружили, однако, что наши кружковцы не рисовали, а выстроились в ряд перед преподавателем, и слушали какое-то его громкое назидание. Так как из коридора было слышно плохо, то мы с другом вошли внутрь комнаты и встали позади учеников.

Но учитель нас заметил и предложил выйти вперед. Так получилось, что перед ним несколько опоздавших встали в еще один ряд. Вместе с нами в нем оказалось с пяток человек или чуть больше. Преподаватель, похоже, собрался с силами и продолжил распекать нас, пока непонятно в чем провинившихся.

Оказалось, на перемене кто-то из наших кружковцев прорвал пионерский барабан, который мы тоже однажды рисовали. Наш руководитель хотел найти виновника проделки. Он называл нас шалопаями безголовыми, безобразниками безответственными, и советовал одуматься, потому что несколько лет назад мы бы загремели, куда Макар телят не гонял. Это последнее сообщения тогда показалось непонятным.

Он продолжал взбучку, и пообещал вывести нас на чистую воду. Как строгий следователь, он начал ходить вдоль ряда, вглядываясь в наши лица, и продолжая нас распекать.

– Я еще раз спрашиваю. Кто из вас порвал барабан? Что, слабо сознаться в проделанном безобразии? – он входил в раж, и чувствовалось, что не отстанет от нас, пока не добьется своего.

Преподаватель все ближе подходил к нам, стоящим в первом ряду. Тут что-то случилось со мной, точнее, в моей голове, потому что я вдруг начал краснеть! Я не знал, кто порвал этот дурацкий барабан, но чувствовал, что меня тоже подозревает наш «следователь».

Я стоял красный, как рак вареный, да и в глаза не смотрел – не было сил. Руководитель остановился против меня и еще раз потребовал признания, но никто не вышел, а я, понятно, молчал.

Тогда он пробурчал: да, хорошая получается жанровая композиция. Прямо картина «Кто виноват?»

– Все понятно. Ладно, продолжим наши занятия, а потом разберемся с этим барабаном.

Все с облегчением разошлись. Я тоже сел за свой мольберт, но чувствовал, что заканчивается мое последнее занятие рисованием. Конечно, если кто-то не признается в своей вине. Так, впрочем, и получилось – никто не повинился.

Понятно, что я перестал ходить в изостудию, а книгу передал через своего друга. Правда, он вскоре тоже перестал там заниматься.

Впервые в жизни я попал в такой переплет и чувствовал себя, можно сказать, без вины виноватым. Хорошо, что родители что-то заметили. Отец со мной пообщался, и я объяснил ту нелепицу с порванным барабаном. Не столько я сожалел о том, что меня виноватым посчитали, сколько то, что с изостудией расстался навсегда. Не могу сказать, что это изменило судьбу, ведь сослагательные наклонения в истории неприменимы.

Не помню, как в разговоре я упомянул о фотоаппарате соседа Руфки. Но приближался Новый год, и родители подарили мне подержанный ФЭД.

Где-то в комиссионном магазине отцу удалось его приобрести, а иначе новый аппарат проделал бы дыру в бюджете семьи. Тем более, в это время она выросла по печальной причине – умерла сестра отца, и в нашей семье стали жить две ее дочки.

Чтобы подбодрить меня, отец пообещал – если будут вопросы с освоением нового дела, то обещал помочь его друг Борис – опытный фотограф. Пока же он дал почитать книгу «25 уроков фотографии» и посоветовал ее внимательно изучить.

Мы с дружком просто впились в нее. Она вернула меня к жизни, и дала занятие почти на всю жизнь.

А ведь, по сути дела, вся эта катавасия была следствием барабанного боя, прозвучавшего где-то далеко, однако, та чья-то трусливая шалость отозвалась громким эхом для меня.

В будущем случилась еще одна история с фотоделом. В тот раз я, наоборот, даже нашел свою судьбу, но об этом пойдет речь в другом повествовании.

Травы, шлюпки, паруса

После смерти Великого и Мудрого в стране вдруг начались послабления. Они проявились даже в пионерской жизни. Так в ближнем парке летом начал работать городской пионерский лагерь. Детей, желающих туда попасть, оказалось довольно много, но и кружков по интересам задумали столько, что в каждом из них набралось по десятку – полтора школьников пионерского возраста.

Я записался сразу в два кружка и прямо разрывался между занятиями туристов и любителями природы. Поэтому попеременно появлялся то в одном, то в другом. Начавшиеся послабления в жизни страны были нам на руку – разрешалось такое свободное плавание, а другими словами, некоторая вольность в посещении занятий в нескольких кружках.

С «туристами» мы ходили по городу, были в краеведческом музее и внутри нашей крепости, а еще почему-то мы побывали на городской электростанции. Нам, мальчишкам, эта экскурсия понравилась больше всего, возможно, потому что водил нас по электрическому хозяйству опытный инженер, знающий свое производство, а не студентка – практикантка, впервые ведущая экскурсию.

Энергетик показывал нам свою «епархию», он объяснял доходчиво и увлеченно. Мы ходили за ним табуном, боясь пропустить слово, К сожалению, чаще с нами занимались студентки Пединститута, для них эта работа в пионерском лагере, похоже, была летней педагогической практикой. Часто их рассказы не увлекали.

Тот инженер – электрик сначала привел нас к транспортеру, поднимающему бревна из реки, показал и распиловку их на довольно непривычные поленья, длиной около метра. Экскурсовод называл их необычно «швырок».

Затем мы попали в котельную электростанции. Там было жарко и шумно. Рабочие довольно ловко забрасывали эти длинные поленья в топку. Тогда до нас и дошел смысл названия этих дров – швырок. Поленья такого размера забрасывать в топку более удобно, чем какие-нибудь другие по размеру и весу.

Следующей остановкой стало отделение, где царила паровая машина с громадным маховым колесом. Ее рычаги и широченные приводные ремни двигались с такой скоростью, что их веяло ветром. А работающий электрогенератор издавал негромкий, но какой-то сердитый звук, как бы предупреждая, – я не шучу – будь осторожен.

В следующем помещении было тихо и чисто – там сидели дежурные, наблюдающие за множеством разнообразных приборов со стрелками и лампочками. Наш провожатый там даже говорил шепотом – видно, боялся помешать этим специалистам.

Мальчишки, конечно, ходили по электростанции, что называется, открыв рот. Нам очень понравилась эта экскурсия, и мы попросили куда-нибудь еще нас сводить и показать что-нибудь не менее интересное. Наше пожелание потом исполнили, и мы увидели еще один филиал царства огня – вагранку с кузницей.

Так что многое удалось увидеть, а кое-что нас поражало и запомнилось.

Но лето еще только начиналось, потом несколько раз мы ходили на экскурсии в природу. И однажды неожиданно обнаружили, что перестали петь птицы, а мы до того были уверенны, что они поют все лето.

Поэтому закончились экскурсии, на которых нам показывали наших замечательных певцов. Правда, мы как-то быстро потом позабыли эти песни, ведь тогда еще не водилось грампластинок с записями птичьих песен, а магнитофонов, кажется, вообще не существовало.

Хочется сказать, что через неделю – другую нам удалось совершить необычное путешествие, которое многим хорошо запомнилось. Началось оно с долгих приготовлений и каких-то переговоров с морскими кружками из общества со странным названием Досфлот. Кто-то все-таки договорился с нужными людьми и нам объявили – завтра мы отправляемся на сбор семян кормовых трав.

Я немного опешил – зачем было так долго морить нас в ожидании путешествия, если надо будет собирать какие-то семена, неизвестных пока кормовых трав. Но мы все-таки приготовились к поездке – взяли с собой еды и воды.

Собрались мы утром на берегу реки и скоро к плотам, на которых хозяйки полощут белье, пристали самые настоящие шлюпки. Их было четыре или пять. Довольно долго мы в них рассаживались, точнее, нас рассаживали – одних на носу, а других на корме. А посередине шлюпок на скамьях, называемых, оказывается, банками, сидели юноши из морского кружка того самого клуба, под названием Досфлот.

Наконец, мы распределились по шлюпкам и путешествие началось. Я с несколькими мальчишками оказался на носу шлюпки. Впрочем, мне и хотелось бы именно там сидеть – я обычно искал такое место, чтобы оттуда видеть окружающее. А вот на корме шлюпки, рядом с ее рулевым, оказались девчонки, я им посочувствовал, ну что можно там увидеть, если перед тобой сидят гребцы.

Постепенно я понял, почему нас так рассадили. Гребцы – это старшеклассники городских школ, и им хотелось пообщаться с девчонками, вот они и оказались сидящими лицом друг к другу. У них быстро завязался оживленный разговор, а потом девчата даже затянули довольно модную тогда песню про юных нахимовцев.

Через полтора-два часа мы поднялись против течения до Прилуцкого монастыря, проплыли под его башнями и стенами и направились дальше.

Наконец, шлюпки пристали к берегу близ села Лукьяново. Наша экспедиция высадилась на огромный луг – здесь нам предстояло собирать те самые семена кормовых трав (мы, правда, пока не знали, кого кормят этими семенами, да и что эти травы собою представляют).

Наши вожатые собрали нас и показали, как надо собирать семена. Нам выдали полотняные мешки, в которые и предстояло их набирать. А наши гребцы принялись готовить костер и что-то на нем варить.

Потом нам показали, как выглядят травы, семена которых предстояло собирать, и мы разбрелись по луговине. Названия этих трав – Ежа сборная, Тимофеевка, Лисохвост, Овсяница луговая – запомнились, можно сказать, на всю жизнь. Каждый из нас собирал семена какой-нибудь определенной травы. Я помню, что мне досталась Ежа сборная, ее было много на лугу, впрочем, другие травы встречались тоже часто.

Вся наша орда разбрелась в разные стороны, слышались песни и смех сборщиков. Солнце поднималось все выше, стало жарко и захотелось пить. А скоро и голод начал давать себя знать. Но и набрать полную торбу тоже хотелось

И тут раздался звон – это один из поварят бил черпаком по дну большой кастрюли: Обедать!

Нас не надо было долго звать – быстро вся ребятня помчалась на зов. Пшенка пришлась всем по вкусу, а потом был еще сладкий чай – что может быть лучше.

Обратная дорога показалась короче, потому что плыли мы по течению. Но самое главное, большую часть пути прошли под парусами!

Вот этот отрезок путешествия и запомнился больше всего. Пока мы шли на веслах, слышались удары весел в уключинах, плеск воды, ну и какие-то разговоры, и редкие команды рулевого. А вот когда пошли под парусом, то звучала только вода за кормой, и почему-то стихли громкие разговоры. Хотя никто не давал на это команды, но что-то нас заставляло замолчать, может быть, чтобы помечтать, в смысле, начать думать о дальних путешествиях и любоваться открывающимися картинами.

Нам хотелось бы увидеть белые паруса, но наши были брезентовыми – серыми, но все же настоящими, наполненными ветром, и несущими шлюпки по реке. Мы слышали негромкое журчание воды за кормой, и хотя в этом движении не было нашей заслуги, но мы гордо поглядывали на людей, приветливо машущих руками с берегов.

Хорошо, что порывы ветра чуть не половину пути пронесли нас в этой благодати и тишине. Но потом паруса обвисли, а ветер скоро почти совсем ослаб. Поэтому начали работать веслами гребцы, и скоро уже мы причалили к берегу.

Так и закончилось это путешествие за семенами. Сначала оно не предвещало ничего необычного. Но им оказалось то неторопливое, но упорное продвижение под парусом, хотя и не очень долгое, но зато запоминающееся. Мне кажется, оно всех нас немного, но изменило тем, что, может быть, посеяло в нас семена, из которых выросла страсть к путешествиям.

Недаром помнятся до сих пор паруса, весла, Ежа сборная, да пожалуй, и очень вкусная пшенка.