Текст книги "Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок"

– Моченый я. – Пахан остался на месте и сунул руки в карманы.

Гнида снова раскрыл рот. Опять затрещала молния и грянул гром.

– Понимаю, – тихо сказал Паук и замолчал.

Они стояли и смотрели друг на друга. Разные и одновременно похожие, как две капли дождя.

– Ты зачел! приехал? – Паук тоже засунул в карманы татуированные руки.

– Жить, – отозвался Моченый.

– И как будешь?

– Не так, как ты.

– Не понял.

– Как вору положено жить буду. По понятиям. – Моченый посмотрел на лимузин, пробежал глазами по костюму Паука и ботинкам. Пригляделся и добавил: – Оленья кожа. Из оленей ботинки носишь. Забыл ты все…– Он подумал и вычеркнул вора в законе из списка корешей. Всего одним коротким словом. Как отрезав: – Вова.

Моченый развернулся на одной ноге и вышел из-под зонта в дождь. Далеко вперед отставляя костыль он, не оглядываясь, направился к стоянке такси. Гнида двинулся вслед за ним.

– Санек, – тихо окликнули его сзади.

Гнида остановился и уже привычно, в третий раз, открыл рот от удивления. Услыхать от Паука «Санек» было все равно что сходить в гости к министру внутренних дел. Гнида развернулся и послушно подошел. Паук быстро заговорил:

– Валю я, Санек. Накрепко. К крестнику валю. – Он махнул рукой в сторону лимузина. Тонированное стекло медленно поползло вниз. Из салона выглянул совершенно черный негр. Добродушная улыбка на все тридцать с небольшим белых зуба никак не вязалась с образом кореша Паука. – Мишка-Донор это. Не слыхал?

– Нет, – честно ответил Гнида.

– Так вот. Я здесь уже два года не пасусь. Засветился случаем, по своим раскладам. В городе я не в законе. Если что, мне за вас мазу не подержать. Вот, прими, – он достал из кармана пухлый пакет и протянул Гниде, – здесь овес, мальчик и адресок. На первое время хватит. Хата чистая. Ему будет в кайф, – Паук кивнул вслед Моченому. – Паси его грубо. Канай.

Паук сел в машину с негром и уехал в сторону взлетной полосы. Гнида постоял еще с минуту, потом закрыл рот и побежал догонять пахана.

Глава 11
«ПОНТЫ ЧЕМОДАНАМИ»

Центр политической жизни сползал к северу. Бандитский Питер принимал гостей. Вообще-то он всегда их принимал, но на этот раз гости были особые. Редкие. Ждали японцев. Они прилетали последними. Дождливым понедельником местная братва встречала в аэропорту представителей якудзы.

У каждого свой сходняк. Точнее – саммит. Слет мировой криминальной общественности был назначен на конец месяца. Таинственных азиатов не хватало для кворума. На этом бандитском симпозиуме лихие пацаны собирались острым ножиком поделить глобус, как арбуз, на ровные дольки. После приезда япошек можно было смело начинать резать, насиловать, убивать и гнать наркоту в строго отведенных для этого местах.

Рейс из Страны восходящего солнца задерживался. По Пулково-2 вальяжно бродили трое. Как положено, две шестерки и хозяин – Бурков Александр Яковлевич. Он же Бай. Как президент концерна «Буллит» он возглавлял несколько международных, типа, туристических агентств. В аэропорту господина Буркова знали и чтили за щедрость и широту души.

Коллеги по работе тоже испытывали к нему уважение. После крайней ходки он вернулся с зоны победителем. Вооруженное нападение на воинскую часть среди друзей было высоко оценено. Мало кто решился бы наехать впятером на мотострелковый батальон. Это было все равно что отпрессовать гаишников и потребовать часть прибыли на «подогрев братвы». Поэтому по возвращении «законный братан» Бай получил от организованной группы товарищей машину, квартиру, людишек и ответственный участок работы в сфере туризма и внешних связей.

С ним прохаживались Краб и Ахмет. Последний, несмотря на безукоризненный прикид от Гуччи, важных постов не занимал. Костюм ему дали поносить на время. За то, что был узкоглаз в силу узбекского происхождения бабушки и кривоног от рождения. По расчетам аналитиков фирмы, его присутствие должно было создать непринужденную атмосферу для якудзы, облегчив адаптацию в центре европейской культуры. Проще говоря, он должен был косить под своего.

За огромными стеклами зала ожидания бродили тучи. Надвигался грозовой фронт. Бай с осуждением посмотрел на небо. Его предложение разогнать к приезду высоких гостей облака поддержки не встретило. Круть крутью, но лишний раз афишировать возможности фирмы сочли нецелесообразным.

Горизонт стад иссиня-черным. В районе Пулковских высот в землю вонзилась кривая стрела молнии. От грома здание аэропорта неуклюже подпрыгнуло, встряхивая полусонное болото ожидания. Табло, будто по сигналу, озарилось желтыми огнями надписей. Ожил громкоговоритель и обрызгал зал мешаниной из восьми иностранных объявлений. Как всегда по-русски пояснить, в чем суть, забыли. Бай посмотрел на сопровождающих его людей, но перевода не дождался.

Еще одна молния сверкнула на фоне темноты грозовой завесы, и грянул ливень. Суета в аэропорту усилилась. Из-под кромки туч вылетели несколько самолетов и закружили под струями дождя, стремясь поскорее приземлиться.

По кивку господина Буркова Краб просунул голову в окно справочной службы. Пожилая взволнованная тетушка что-то тараторила в телефонную трубку, одновременно лихорадочно терзая клавиатуру компьютера.

– Зайка, – Краб легонько постучал по стеклу, – что там с япошками?

Женщина на мгновение прервалась и, пытаясь выдать напряженный оскал за вежливую улыбку, ответила:

– Ой, сейчас такая неразбериха! Будем принимать одновременно внутренние рейсы и зарубеж!

Этот день службы аэропорта вспоминают с душевным содроганием до сих пор. Самолеты садились один за другим. Автобусов не хватало. Ливень накрыл полосу и терминалы под раскаты грома. Молнии, не переставая, вонзались в землю, насмерть перепугав нервный интуристовский контингент. Жуткая неуправляемая толпа хлынула в здание, сметая таможню. Бежали отдыхающие с анталийского «Ил-62» и командировочные с московской «тушки». Мурманский рейс выплеснул делегацию Рыбфлота, панически пьяную в дым. За ними, мокрые и дрожащие, прискакали пассажиры шведского «боинга» и секта хаббардистов из Болгарии. Столпотворение нарастало, приближаясь к панике, грозящей национальными конфликтами. А самолеты все прибывали, спасаясь от грозы.

Братки, поначалу впав в непонятки, сориентировались быстро. Они спокойно забрались на игровые автоматы местной системы «Джек-пот» и, усевшись поудобней, восхищенно наблюдали растущий дурдом. Ахмет успел разжиться жетонами. Периодически он отвлекался от созерцания неразберихи и жал ногой на педаль автомата. Тот возмущенно жужжал в ответ, крутил своим красочным лохотроном, но денег не давал. Менеджер при «одноруких бандитах» с двурукими решил не связываться и скрылся в подсобке.

– Во, Джапан!!! – неожиданно завопил Краб, тыкая пальцем в сторону табло. – Приехали, самураи!

– Секи делегатов! – коротко скомандовал Бай, впившись глазами в сторону выхода. – Где табличка?

Ахмет очередной раз надавил на рычаг «бандита». Внутренности автомата загремели, но денег не обломилось.

– У меня, – он с разочарованным видом полез в карман пиджака, – думаешь, они ее разглядят?

Табличка была небольшая. Замысловатая вязь иероглифов складывалась в фигуру, похожую на рогатую лошадь. Ахмет расправил бумагу и поднял вверх руки.

– Ну ты даешь! – Бай отпихнул каблуком осмелевшего в подсобке менеджера, что-то бубнящего снизу незваным седокам «Джек-пота». – Это ж якудза! Они как ниндзя, блин!

В потоке мокрых пассажиров мельтешили три негра, пяток арабов и сорок шесть армян из Челябинска, прилетевших на свадьбу к Арамчику из Купчино. Японцев не наблюдалось категорически. Крабу стало скучно, и он поковырял пальцем заднюю стенку соседнего аппарата. Там, где заканчивался нижний полюс спины Ахмеда, блестела мелкая сетка вентиляции. Оттуда явственно тянуло табаком.

– Братан! – Краб толкнул в спину приятеля и подергал решетку, явно собираясь оторвать. – Там внутри кто-то курит!

Господин Бурков, в память о богатом спортивном прошлом, иногда выражался. Со спортивным уклоном.

– Слышь, боковой! Я сказал, секи узкоглазых! Сейчас удалю, на хрен!

В это время с улицы, никуда не торопясь и не обращая внимания на всеобщую истерику, в зал вошли двое. В руках у одного из вошедших был огромный дипломат, больше похожий на чемодан. Вокруг нарастала паника. С каждым ударом грома давка усиливалась. Но этих двоих все обходили стороной, словно их окружало защитное поле. Скуластые азиатские физиономии оставались непроницаемо бесстрастны.

– Они! – уверенно прошептал Ахмет.

– Точно! – Бай прищурился. – Полные отморозки!

Краб тоже кивнул. Хотя и не глядя. Его на данную минуту интересовал только игровой автомат. Точнее, его содержимое. Он зацепил вентиляционную сетку крепким желтым ногтем и оторвал. Из глубины механического производителя азарта на братка уставились глаза.

Краб торжествующе зарычал, узрев спрятанного внутри человека и маленький пульт с кнопками.

Двое с чемоданом, уверенно прорезая толпу, направились в сторону комитета по встрече. Табличка в руках Ахмета их явно заинтересовала. Подойдя поближе, они остановились. Бай тяжело спрыгнул с «однорукого бандита» и галантно улыбнулся гостям города:

–Хау ду ю ду?

Предполагалось, что высокие гости должны владеть английским.

– Сенк, ю. Уи а файн, – ответил носитель чемодана тихим голосом.

Рядом с президентом фирмы «Буллит», наглухо исчерпавшим свой английский словарный запас, приземлился Ахмет с табличкой.

– Че эти чурки базарят, шеф?

Высокие гости переглянулись, но остались равнодушно-неподвижны. Господин Бурков неприметно вздрогнул. За левый базар можно было ответить перед иностранной братвой по полной программе. Однако гости не реагировали, продолжая разглядывать табличку в руках у Ахмета. Вид рогатой лошади их явно тревожил.

Браток покачал табличкой перед носом азиатов. Те синхронно повели из стороны в сторону глазами. Почему-то они были одеты в унты и полушубки. «Маскируются!» – понял Бай. Ахмет хохотнул:

– В натуре, вылитые чукчи! – Он растопырил перед собой пальцы в интернациональном мафиозном приветствии. – Але, пацаны, вы че и правда – якудза?!

Распальцовка у него вышла на славу. Отведенные в стороны мизинцы, указательные и большие пальцы сложились в ветвистые рога. Внезапно от невозмутимости гостей не осталось и следа. Перемена произошла в одно мгновение. Раскосые глаза из щелочек превратились в абсолютно круглые беспощадные прицелы, налитые кровью. Чемодан со стуком упал на пол. Пальцы чужаков побелели, сжимаясь с хищным треском в суставах.

– Панты? – хрипло шепнул один.

– Панты! – быстро кивнул другой.

Движения их были стремительны, почти неуловимы. Хруст и потрясенное мычание Ахмета слились воедино. Пальцы братка, выломанные из суставов, повисли обиженными прутиками.

– Сам ты чукча, – тихо сказал представитель загадочной, невыразимо крутой, самой таинственной мафии мира на чистом русском языке.

Бай ошеломленно уставился на скулящего Ахмета. Расчет на его роль в облегчении гостям адаптации оправдался полностью. Гостям явно стало легче. Господин Бурков спрятал руки в карманы и решился переспросить:

– Якудза?

Впрочем, вопрос был риторическим. У обоих гостей не хватало по мизинцу на левой руке. Он регулярно смотрел телевизор. В далекой Японии резали пальцы за малейшую провинность. Так что сомнений не оставалось. Гости одновременно полезли во внутренние карманы полушубков. Бай замер, вдруг ощутив себя спарринг-партнером Майка Тайсона на разминке. Но на свет появились обычные, ничем не примечательные очки. Спрятав пустые холодные глаза за нереально выпуклыми линзами, один из азиатов небрежно кивнул:

– Мы – якутса. – На его лице мелькнула тень улыбки.

Но Бай иронии и игры слов не уловил. Он облизал пересохшие губы и внезапно спросил:

– А что в чемодане?

– Панты, – гордо хмыкнул второй гость. – На весь Питер хватит. Ты не ходи за нами. Не надо.

Два невысоких, но очень крутых пассажира рейса № 412 «Якутск – Санкт-Петербург» развернулись и пошли к выходу. В город, на поиски нового тойона, прибыли Сократ и Диоген, по ходу дела успевшие стать «Якутса» для местной братвы.

Ахмет тихо скулил в стороне.

– Че за дела-то, Бай?! Нормально встретил пацанов. Без понтов. Им че, все можно? Че пальцы-то ломать?!

Бай остался на месте. Он стоял рядом с подвывающим Ахметом и завороженно шептал в спину уходящим:

– Вот именно. Не хер пальцы ломать. У них у самих – понты чемоданами…

За его спиной истерично зазвенел «однорукий бандит». Перекрывая гам зала ожидания, механический голос объявил под сияние красочной панели над автоматами:

– Дже-е-ек По-от!!!

За стенкой автомата кто-то протяжно завыл. Довольный Краб спрыгнул с крыши аппарата и захохотал:

– Во как надо играть!

Президент фирмы «Буллит» развернулся и коротким хуком слева дисквалифицировал его в челюсть… А что делать, когда такие дела и понты чемоданами?

Глава 12
ЛЮБОВЬ И… «ЗАПОРОЖЕЦ».

Следствие по делу доктора Люды началось с неудачной попытки проникновения в больницу. Он вошел в приемный покой под раскаты грома. На улице бушевала гроза. Злобная гардеробщица вычленила Альберта Степановича из череды посетителей по неизгладимой печати интеллигентности в облике и грязным ботинкам.

– Слышь, ты, в очках! – гаркнула ядовитая старушенция, безошибочно не ожидая отпора. – Куда без сменной обуви?!

Для тех, кто не взял с собой тапочки, в гардеробе имелись так называемые бахилы. Вручение их посетителям за наличный расчет было местным гардеробным бизнесом. Знай Потрошилов, что таким образом ему собираются продать по пять рублей мятые синие мешочки на ноги, он мог бы среагировать по-другому. Но Алику, как обычно, стало стыдно за чужую грубость. Он гордо и быстро развернулся к выходу, храня инкогнито. Конечно, можно было взмахнуть перед носом сторожевой бабы-яги удостоверением. В таком случае проблемы со сменной обувью отпали бы, будто любой милиционер стерилен от рождения. Но злоупотребление данной ему народом властью для Потрошилова было неприемлемо. Он покинул больницу, шепча про себя романтическую зарисовку к сонету:

К тебе пришел однажды в кедах,

А надо было в полукедах.

Без тапок я, моя любовь,

И не увидеться нам вновь…

Валентина Петровна накрасила губы. Этим регулярно занимаются миллиарды женщин планеты. Но для мамы Альберта Степановича Потрошилова это был Поступок. За долгие годы педагогической деятельности она приобрела стойкое неприятие косметики как показателя распущенности и где-то даже грехопадения. От неприличности производимых действий постукивало сердце и дрожали руки. Неуверенными движениями она нанесла на ресницы комочки туши. Процесс не доставлял удовольствия. Впрочем, как и результат.

Если бы не обстоятельства, Валентина Петровна никогда бы не взялась за помаду, обойдясь мазком пробки от духов «Красная Москва» за ухом. Однако обстоятельства требовали парадного антуража. Покорившись неизбежности, она изобразила лихую улыбку и жирно обвела брови. Получилось достаточно ярко и празднично. С каким-то болезненным наслаждением Валентина Петровна напудрила щеки. В зеркало на нее уставилась незнакомка, похожая на… Ну, на кого-то из актрис.

Неожиданно ощутив себя свободной женщиной, совершающей отчаянные поступки, она пошла вразнос и одела серьги. Затем пришла очередь гардероба. К ярко-желтой блузке удивительно подошла голубая юбка и бордовые туфли. Картина вышла на редкость гармоничной.

В момент пика визажа хлопнула входная дверь. Из погони за безразмерным счастьем вернулся любимый сын Алик. Валентина Петровна торопливо сдернула салфетку со стола. Посередине стоял салат оливье. Рядышком таинственно светилась мутным зеленым стеклом бутылка шампанского. Альберт Степанович заглянул на кухню и, мельком мазнув взглядом по непривычному натюрморту, вежливо сказал:

– Здрасьте, а где мама?

Валентина Петровна загадочно улыбнулась:

– Проходи, сын. Есть разговор.

Белобрысый ежик на голове влюбленного сыщика зашевелился от рвущегося наружу потока сознания. Потрясающий вид мамочки ввел его в ступор. Привычка к логическому осмыслению событий подвела. Алик натужно кашлянул и родил первый пришедший на язык вывод:

– Поймали бен Ладена ?

Мама сделала шаг вперед. Для более продолжительного дефиле места на кухне не было. Но и этого хватило. Потрошилов дрогнул и отступил в коридор. Когда привычные и незыблемые вещи меняются без предупреждения, любой может запаниковать.

– Альберт, – укоризненно сказала Валентина Петровна, – будь мужчиной! Мой руки и за стол.

Мир, меняющий очертания, перестал качаться в неизвестном направлении и остановился. Знакомые интонации вернули все на свои места. Алик облегченно кивнул и юркнул в ванную.

Нескромный семейный ужин с шампанским начался с потрясающего заявления Валентины Петровны. Она пристально всмотрелась в осунувшееся лицо любимого чада и произнесла:

– Альберт, нам нужна машина!

С тем же успехом она могла надеть вазу с салатом себе на голову. Алик от изумления поперхнулся шампанским, чуть не рухнув со стула. Когда кашель прошел, он, робко глядя на незнакомую маму снизу вверх, спросил:

– Зачем?

Валентина Петровна закатила глаза к потолку. Там посреди желтоватой поверхности красовались ржавые разводья. Соседи сверху регулярно заливали Потрошиловых. То при стирке пеленок, то при купании очередного новорожденного… Она опустила взгляд на кашляющую надежду семьи и непреклонно отчеканила:

– В оперативных целях!

Обсуждение предстоящей покупки затянулось заполночь. Алик, пережив шок от маминых метаморфоз, был рассеян. Валентина Петровна, наоборот, дышала энергией конкретных решений.

– Мама, машина – это постоянный ремонт, – нерешительно бормотал он.

– Альберт, не бубни. Мы живем в двадцать первом веке. Сейчас очень много надежной техники. И неприхотливой! – уверенно убеждала она.

– Бензин дорогой.

– Но есть малолитражки.

– Я попаду в аварию!

– Мы купим что-нибудь небыстрое!

– В городе пробки!

– И маневренное!

Очень трудно спорить с женщиной. Особенно с бывшим учителем, в совершенстве владеющим дедукцией. Тем более когда в душе с ней согласен. Альберт Степанович сломался в час ночи.

– Хорошо, мама, – сказал он, – пусть будет машина.

Валентина Петровна облегченно выдохнула. Со щек слетело розовое облачко пудры. Расчет оказался верен. Теперь загадочной Люде было не уйти. Оставались мелкие технические детали.

Предъявленные к средству передвижения требования нужно было совместить в одном аппарате. Мама уверенно отличала грузовик от автобуса. Алик – «Жигули» от «Волги». Пришлось прибегнуть к помощи справочной литературы. В качестве таковой они использовали газету «Из рук в руки». По фотографиям удалось кое-как разобраться в мешанине из «мерседесов» и неведомых «лексусов».

– Иномарка нам не подойдет! – жестко заявила Валентина Петровна. – Слишком заметно.

– И дороговато! – добавил Алик.

При детальном рассмотрении выяснилось, что идеальных машин практически нет. «Волги» потребляли жуткое количество бензина, «Москичи» все находились в аварийном состоянии, а «Жигули» развивали совершенно неподходящие для слежки скорости.

– Тупик! – констатировал Альберт Степанович, огорченно доедая салат оливье.

– Нашла! – радостно вскрикнула мама. – Вот!

Маленькой колонкой в дальнем углу газеты шла информация о «Запорожцах».

– Иномарка, – с сомнением сказал Алик.

– Значит, надежная.

– Маленькая.

– Незаметная. В оперативных целях – то что надо!

Выяснилось, что «Запорожец» обладает всеми достоинствами, не присущими остальным автомобилям. Выбранная модель была маневренна, как велосипед, проста в управлении и почти не потребляла бензина.

– Дороговато? – прибег к последнему аргументу Алик.

Валентина Петровна решительно извлекла из бельевой корзины шкатулку с семейными сбережениями.

– Спокойно! Будем брать!

Для достижения поставленной цели ей не жалко было всех накоплений за последние пять лет. Но все и не понадобились.

– Триста тридцать долларов! – небрежно процедила мама. – Мы на колесах!

Алик бросил взгляд на цену выбранного «Запорожца». Оперативная машина стоила триста условных единиц. Запас был.

Глава 13
СВЕЖАЯ ВОНЬ СВОБОДЫ

Из пункта «А» в пункт «В» вышли два человека. У них было три глаза, три ноги и сто тридцать лет на двоих. Сорок из них – строгого режима. Шел дождь, дорогу размыло. Сильный встречный ветер сбивал дыхание… Внимание, вопрос! Как быстро доберутся два зэка из аэропорта Пулково до Питера, если они не ели два дня и у них нет денег? Правильный ответ, раумеется, – никогда.

Но это были Моченый и Гнида, что в корне меняло дело. Огромный опыт пеших прогулок подсказывал им из глубины души: дождь – не снег, а плюс двадцать в тени – не минус пятьдесят на солнце. Курорт! И потом, дождь в дорогу – хорошая примета.

– Помнишь, в Чите? В семьдесят втором? – Моченый хмыкнул и перекинул мокрый рюкзак на другое плечо. – Так же в дождь уходили.

– Я тогда хавку пер. [Нес еду (жарг.)) – Гнида жадно сглотнул слюну, живо представив лоснящиеся от солидола банки с тушенкой. Ему очень хотелось есть.

– До самого Ленинграда соскочили. Три месяца тогда гужбанили [7]7
  Гуляли от души (жарг.)


[Закрыть]. – От воспоминаний Моченый посветлел лицом. – Я тогда на филиал Центрального заряжался [8]8
  Планировал ограбление (жарг.)


[Закрыть].

– В «Астории», помню, – шкалик и котлетка по-киевски. – Гнида жадно втянул ноздрями воздух, засасывая несколько капель воды.

– Другая сила тогда во мне была, другая. – Моченый замолчал и принялся остервенело втыкать костыль в придорожную жижу.

Гнида посмотрел на широкую спину пахана и подумал, что таким тычком он спокойно проткнет кого угодно и даже не заметит.

– Так мы и жрали тогда по-другому, – попытался он сменить тему и хохотнул: – «Корову» надо было в аэропорту прихватить. Шашлычок, то-се.

Внезапно, Моченый остановился. Его спина напряглась. Гнида оказался зажат в тисках. С одной стороны – Пулковские высоты, с другой – спина пахана. Деваться ему было некуда. Он замер.

– Ты уже раз «корову» брал. – Моченый медленно повернулся и приоткрыл повязку на глазу. – А я теперь без шнифта и без кегли! Это че, кайф такой? Торчишь, халда?! Может, тебе налить как богатому?! [9]9
  Избить (жарг.)


[Закрыть].

Гнида опустил голову, стараясь держать в поле зрения костыль. Голод, дождь и разбушевавшийся пахан – все это было жутко до смерти. В прямом смысле. Но за пазухой лежал пухлый конверт и ключи в новую жизнь, а потому умирать не хотелось. Он буркнул:

– Ладно, папа. Не стучи кадыком. Лажа вышла.

Моченый пристроил повязку обратно на глаз, мгновенно успокоившись.

– Хорош канителиться. – Он покрутил головой по сторонам. – А жрать-то, в натуре, охота. Че Паук тебя подзывал? Отломил капусты и ключ от хазы?

Гнида как обычно открыл рот. Моченому это понравилось.

– Тебе уж скоро семьдесят стукнет, Санек, а все ни хрена в калгане нету. – Он страшно улыбнулся и показал изъеденные цингой десны. – Паук с закона соскочил. Без сходняка. Сам. А за это – откат положен. Вот он мне конверт втихую и отдакнул. Кто знает, че у него за терки на воле? Теперь нас к нему не пришьют. Побазарили, посрались да разошлись вроде. Усек?

Гнида кивнул. Пахан ткнул пронзительным взглядом единственного глаза в преданное лицо шестерки и поставил точку в разговоре:

– Вот поэтому я – Моченый, он – Паук. Хоть и бывший. А ты – …Санек.

Моченый снова развернулся на одной ноге и похромал в Санкт-Петербург.

* * *

Пухлый пакет вскрыли в кабинке общественного туалета. Причем именно в кабинке. Вдвоем. В одной. Одинокая, голубенькая, она стояла прямо по среди улицы, а полупьяная тетка рядом продавала билеты, как в «Комнату смеха» парка аттракционов. С Моченого и Гниды денег она не взяла со словами: «У меня у самой такой инвалид». Потом подумала и добавила: «На шее». Ей видно показалась мало, и женщина подвела черту: «Чмо!»

– Давайте по-быстрому. Ссыте на брудершафт и ковыляйте отсюда. Вам, деды, стесняться-то уж нечего.

Спорить с ней не было смысла. Садиться за мочилово левой ботвы не хотелось. Поэтому кореша молча протиснулись в вонючую мокрую кабинку и вскрыли конверт. Непонятные зеленые листочки сначала хотели слить в парашу. Потом решили, что Паук, конечно, сука, но не до такой степени, чтобы подсунуть бесполезные бумажки! Решили повременить и прикинуть чего-нибудь к носу. Или кого-нибудь.

Странную капусту рассовали по карманам.. В конверте отыскали ключ, приклеенный скотчем к листку бумаги. Моченый долго рылся в своем рюкзаке, затем вытащил оттуда очки с одним стеклом и пристроил их на носу. Гнида заржал. Ему было страшно до смерти, но удержаться он не мог. Нервный хохот рвался носом и через плотно сжатый рот.

Моченый смотрел на него поверх очков и решал для себя непростую задачку. Что сделать? Утопить Гниду в унитазе и остаться на всем белом свете одному? Или признать, что он – старый человек с плохим зрением, причем на один глаз. Здраво рассудив, пришлось выбрать второе.

– Притихни! – беззлобно прошипел он. – А то подумают, что тебе со мной хорошо.

«Прости-прощай, кореш. Эта малява – крайняя. Я оттолкнулся за бугор. Бабки на подогрев отстегнул без пурги. Не шугайся – это баксы. Десять кусков. Заначь и хиляй по суше. Адресок хазы срисуй на спине. Аля-улю [10]10
  «Хочу попрощаться с тобой, мой старый друг, и попросить прощения за все в своем последнем письме. Я ухожу из воровской среды и прекращаю преступную деятельность, уезжая из страны. Не хотелось заводить бессмысленного разговоры о деньгах. Просто оставляю необходимую сумму в надежде, что она послужит тебе материальной поддержкой. Не удивляйся необычному виду купюр и не переживай – это американские доллары. Десять тысяч. Постарайся не потратить их сразу и избегай ненужного риска. Адрес квартиры, которая станет твоим убежищем, записан на обратной стороне. Прощай… » (далее по тексту)


[Закрыть]. Извини, если что не так. Вова»

* * *

К двум часам ночи со стороны Московского проспекта на Лиговку вышли два мокрых старика. Они шли, поддерживая друг друга, с трудом переставляя полные воды сапоги. Промокшие телогрейки пришлось по дороге выкинуть, иначе своим весом они придавили бы владельцев к земле. Лямки вещмешков натерли плечи, и даже наколки потускнели, словно их смыло дождем. На улице было пусто и тихо. Только дождь шуршал, как тысячи копошащихся крыс, и кое-где иногда кричали: «Помогите! Убивают!»

* * *

К счастью, дом нашли сразу Кодовый замок с оригинальным набором кнопок – один-два-три-четыре – тоже не пришлось взламывать. И ключ подошел сразу. Гнида нетерпеливо просунул его в прорезь замка и повернул несколько раз до упора.

– Погоди, – вдруг остановил его Моченый. – Что-то тут не так. В чем прикол-то? Не мог Паук нас просто так сюда отправить. Он, конечно, правильный мужик, но прикол-то где?

Гнида из всего сказанного ничего не понял и заскулил:

– Папа, жрать охота! Ты, если не хочешь, постой на другом этаже, а я – пошел.

Он рванул да себя ручку двери, шагнул в прихожую и …замер!

– Ох-х! – послышалось сзади. – В натуре, как у Хозяина, – благостно, с оттенком легкой грусти сказал Моченый. – Тут шмон толково делать. Ни хрена не заныкаешь.

Прихожая напоминала бесплатный общественный туалет – выкрашенные серой краской стены, кафельный пол и тусклая лампочка в зарешеченном колпаке навевали глухую казенную тоску. Единственная дверь, ведущая из прихожей, была обита железом и снабжена окошечком с решеткой и заслонкой.

– Ну, вот и прикол. – Гнида посторонился, открывая для Моченого обзор на все это великолепие.

– Ну, вот мы и дома, – произнес с выражением пахан. По его щеке потекла скупая стариковская слеза умиления.

В усталом мозгу забурлили счастливые воспоминания. Подъем. Отбой. Завтрак, обед, ужин. И он, Моченый, всегда первый на раздаче. Вот, собственно, и все. А что еще нужно человеку? Вспомнилась милая сердцу камера с веселыми картинками на стенах. Затем родной барак на поселении и койка в дальнем углу Воспоминания вскипели и полились через край.

Вот они с Гнидой вернулись с неудачного побега. Больничка. Операции. После живодерни оказалось, что «корова» затоптала не только берлогу. Она еще и обгадила репутацию. Разбитый вдребезги авторитет пришлось собирать по кусочкам и сколачивать костылем. Кое-кого Моченый просто загрыз. Что не укоротило срока. Правда, на зоне воцарился прежний порядок. Но о побегах не могло быть и речи. Весь прежний жизненный уклад пошел прахом из-за проклятого интеллигента!

Моченый стоял и смотрел на уютную камеру в центре Петербурга, а сам думал: жаль, что «корова» сдохла в тундре. Ее можно было бы долго резать…

– Гнида, – негромко произнес он, и эхо разнесло по подъезду: – Да-да-да…

– Здеся я, папа, – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, отозвался за спиной кореш.

– Ты пока бабки Паука пришхерь. До поры, – ни с того ни с сего сказал Моченый.

– Лады, – торопливо согласился Гнида. Сейчас его больше интересовало, в каком состоянии в хате холодильник и есть ли он вообще.

На самом деле квартира Паука отличалась лишь «стильной» прихожей. В остальном же трехкомнатный приют зэков был мечтой любого среднестатистического дегенерата.

– Евробарак, еврокамбуз и европараша. Говно! – емко оценил обстановку Моченый.

Жизнь потекла своим чередом. Гнида поселился в еврораю. Моченый перетащил диван в прихожую и там затихарился. Встречались они редко. В основном у туалета и во время вечерних новостей, которые Моченый принципиально смотрел, сидя перед телевизором на полу. Гнида вздыхал, глядя, как истязает себя кореш, но, по понятиям, молчал. Пахан сам знает, что делать.

А пахан тем временем совсем скис. Новая жизнь потрясла его до глубины души. Он все реже появлялся в ванной. Потом случилось страшное – в его камере появились газеты! Как закономерное следствие этого пагубного шага, он отказался от чифира и начал пить водку.