Текст книги "Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!"

– В центре – темноволосая, круглолицая.

– А, которая заливается смехом?

– Ну да. Веселая, – улыбнулся Девятаев. – Мне такие всегда нравились…

Спустя несколько минут Михаил переборол волнение и, подойдя к незнакомой девушке, пригласил ее на танец. Та с интересом глянула на высокого крепкого парня с пышной темной шевелюрой и приняла приглашение.

– Тебя как зовут? – спросил он, когда музыка смолкла и танец завершился.

– Фаина. А тебя?

– Михаил…

Живая, жизнерадостная и улыбчивая шестнадцатилетняя девушка ему очень приглянулась. В конце танцевального вечера Девятаев набрался храбрости и предложил ей встретиться через пару дней.

Девушка согласилась.

Глава третья

Германия; остров Узедом; аэродром секретного ракетного центра Пенемюнде

8 февраля 1945 года

…Соколов испуганно смотрел на Девятаева.

«Кто-то спрыгнул с крыла?! Или мне показалось?»

Во взгляде товарища помимо испуга были и вопрос, и восклицание, и ужас.

Донесшийся с противоположного борта звук действительно походил на то, что кто-то спрыгнул с небольшой высоты на бетонную стоянку.

Находясь на левой плоскости, Михаил жестом показал: «Загляни под брюхо самолета». Тот моментально исполнил приказ и через секунду расплылся в улыбке.

– Обувка. Кто-то из механиков забыл на крыле суконную обувку.

Фюзеляж и плоскости «Густава Антона» блестели новенькой краской, и, чтобы не царапать покрытие, технический состав во время работы переобувался в специальную суконную обувь. Пара таких «валенок» стояла у основания правой плоскости, пока один не сдуло порывом ветра.

Опасения оказались напрасными. Развернувшись, Девятаев снова пополз к квадратной дверце, располагавшейся точно под верхней огневой точкой – прозрачной кабиной стрелка-радиста. Добравшись до нее, взялся за ручку, повернул, дважды дернул.

– Заперли, суки! – проворчал он и обернулся к Соколову. – Подай-ка заземление.

– Это? – Володька поднял с земли заостренную железяку с прицепленным к нему металлическим тросиком.

– Давай!

Ухватив поудобнее стальной штырь, Михаил несколько раз ударил острым концом по обшивке, оставляя на ней неровные округлые дыры. Через минуту рядом с дверцей образовалось рваное отверстие. Просунув сквозь него руку, летчик нащупал на внутренней стороне дверцы фиксатор и повернул его.

После этого механизм замка послушно щелкнул, открыв проход в отсеки бомбардировщика. Прежде чем протиснуться внутрь, Девятаев снова обратился к Соколову:

– Где наши? Чего тянут? Зови!

– Идут, – заметил Володька товарищей. И неистово замахал руками: – Быстрее, братцы! Быстрее!..

– Пусть народ размещается в отсеках, а вы с Кривоноговым делайте то, что я говорил…

* * *

Ранее Девятаеву не приходилось заглядывать внутрь больших бомбардировщиков – ни советских, ни тем более немецких. Однажды истребительный полк, в котором он воевал, базировался на аэродроме по соседству с ДБ-3. Михаил подружился с некоторыми пилотами, летавшими на бомберах, однако посмотреть на самолеты вблизи не успел – слишком много выпало в те жаркие дни работы. Одним словом, он привык к тесноте и скромным размерам истребителей «И-16», «Як-1», «P-39», «Аэрокобра» и маленького санитарного «По-2».

А в «Хейнкеле» Михаил обнаружил приличные отсеки, сравнимые с внутренностями автобуса или железнодорожного вагона.

– Ого! – огляделся он, оказавшись внутри фюзеляжа. – Да тут целый ангар!

Центральный отсек был проходным. На полу у дальней стенки были встроены аккумуляторные ящики, чуть выше зияли пустотой многочисленные ниши для патронных коробок к пулемету, по бокам висели два огнетушителя. Под прозрачным колпаком на специальной подвесной системе болталось «гнездо» стрелка-радиста; рядом с основанием колпака был устроен рабочий столик, над которым темнела панель радиостанции.

Внизу виднелась подфюзеляжная гондола нижнего стрелка. Справа через проход в дюралевой переборке Девятаев заметил последний отсек с боковыми иллюминаторами для двух бортовых стрелков, отвечавших за безопасность задних боковых секторов. Заглянув в проем слева, он увидел длинный узкий коридор в кабину пилотов. По обе стороны от коридора располагались бомбовые отсеки с вертикальным расположением бомб и кислородные баллоны на случай выполнения высотных полетов.

– Пару отделений можно разместить! А то и взвод!.. – удивлялся Михаил, пробираясь в носовую часть самолета.

Сзади послышались возня и голоса товарищей. Соколов с Кривоноговым помогали беглецам подниматься на крыло. Затем они должны были снять с двигателей чехлы и струбцины с закрылков, а также убрать из-под колес колодки.

Часы убитого охранника оставались у кого-то из товарищей Девятаева. Добравшись до кабины, он попытался представить, сколько минут прошло с момента убийства охранника. Не получилось. Он всегда неплохо ориентировался во времени, сейчас внутреннее напряжение и вовсе достигло предела, можно было легко ошибиться.

Пилотская кабина порадовала относительным простором и великолепным обзором. Хотя рабочих мест в ней было всего два, для пилота и для штурмана, площади хватало с избытком. В передней части торчал пулемет, под ним, чуть правее, поблескивала оптика верхней части бомбового прицела.

Чашки сидений пустовали – парашюты для лучшей сохранности между полетами перемещались техническим составом в специальное сухое помещение.

– Не беда. – Девятаев принялся скидывать с себя полосатую робу. Уложив ее на дно чашки, уселся сверху и окинул внимательным взглядом органы управления. – Так… где тумблер включения электросети? Вот он.

Протянув руку, он щелкнул тумблером.

– Ну? Что за черт!

Ни одна из стрелок не шелохнулась. Не загорелись и лампочки сигнальных табло. Напряжения в электросистеме не было.

Стиснув зубы, Михаил процедил:

– Аккумуляторы…

Соскользнув с пилотского кресла, он ринулся по узкому коридору обратно в центральный отсек. Отодвинув кого-то из товарищей, трясущимися руками поднял крышку одного ящика, второго…

Пусто! Ни одного аккумулятора.

В проеме открытого входного люка показались Кривоногов с Соколовым.

– Порядок! Двигатели расчехлили, струбцины сняли, колодки убрали, – доложили они. И вдруг заметили бледное лицо Девятаева. – Что случилось, Миша?

– Аккумуляторы!

– Что «аккумуляторы»?

– На борту нет аккумуляторов!

Заключенные растерянно смотрели на человека, которому намеревались доверить свои жизни.

– Как нет?! – захлопал светлыми ресницами Кривоногов.

– Некогда объяснять! Надо искать!

– Где же их найти-то?

– Я видел, как для запуска моторов техники используют тележки с батареями! Быстро ищите!

– Я знаю! – воскликнул Немченко. – Заметил такую, когда шли сюда!

– Далеко?

– На соседней стоянке у металлических контейнеров!

– Быстро за ней! – скомандовал Девятаев. И, обернувшись к Кутергину, попросил: – Петя, возьми винтовку и посиди на крыле.

– Поглазеть по сторонам?

– Точно. А я покуда найду разъем для подключения…

* * *

Тележка с аккумуляторами действительно стояла метрах в семидесяти от «Хейнкеля». Ухватившись за дышло, Соколов с Кривоноговым живо покатили ее к бомбардировщику.

Емец вызвался помочь Девятаеву в поисках злосчастного разъема для подключения кабеля питания. Михаил не раз наблюдал за процессом запуска и прогрева моторов; отмечал про себя, что кабель тянется от тележки к левому борту самолета.

– Как он выглядит? – поинтересовался на ходу политрук.

– Я вблизи его не видел, – отвечал Девятаев. – Одно знаю: снаружи он прикрыт небольшим лючком…

Лючок отыскался быстро. Открыв его, заключенные обнаружили разъем круглой формы.

– Давай сюда! – крикнул пилот товарищам.

Те подкатили тележку, размотали кабель. Бакелитовый штекер круглого сечения идеально подошел к такому же по форме разъему.

– Забирайтесь в отсек! – приказал Девятаев Соколову и Кривоногову. И повернулся к политруку: – Миша, пока останься здесь.

– Зачем?

– Как только я заведу оба мотора и махну тебе из кабины, ты вытащишь разъем из штекера, откатишь тележку и бегом в самолет.

– Понятно. Сделаю.

– Только будь осторожен – не попади под винты…

* * *

Теперь ток поступал в бортовую сеть. Стрелки приборов с лампами сигнальных табло моментально отреагировали на включение тумблера питания.

– Так-то лучше. – Михаил потянулся к топливному насосу.

Топливные баки всех самолетов на аэродроме секретного центра Пенемюнде, как правило, были полностью заправлены. Так что по поводу бензина советский летчик не переживал. Если топлива окажется немного, то беглецы перелетят через Балтийское море и сядут в Скандинавии. Она рядом, всего в ста сорока километрах. Если его будет в достатке – повернут на юго-восток. Сейчас главным было другое: запустить моторы и, пока на аэродроме никого нет – вырулить на бетонную полосу для взлета. И то, и другое представлялось чертовски сложным.

Занимаясь левым мотором, Девятаев поглядывал на стоящего неподалеку Мишу Емеца. Тот ждал условного сигнала и, конечно же, нервничал. Правда, виду не показывал. Держался.

«Наш мужик. Кремень, – подумал про него пилот. – Хорошо, что взяли его в группу. Такой не стушуется, не подведет».

Емец был худощавым и невысоким, что однако, не мешало ему иметь весьма твердый характер. Он родился в селе Борки Гадячского района Полтавской области. С самого начала войны служил политруком в пехотном подразделении, носил звание старшего лейтенанта. В плен попал в июне 1942 года.

Выпустив облако темного дыма, ожил левый мотор. Обороты вала росли, все быстрее и быстрее раскручивая воздушный винт…

Тем временем никто из немецких авиационных специалистов рядом с «Хейнкелем» не появился. От столовой никто не бежал, а дежуривший на левом крыле Кутергин об опасности не сигнализировал. Значит, немцы еще не поняли, что у них под носом готовится побег, и тревога на аэродроме не объявлена.

Левый вышел на обороты малого газа. Включив в работу его генератор, Девятаев приступил к запуску правого мотора…

* * *

«Спокойнее, спокойнее. Я должен во всем разобраться. Только не паниковать. Только не нервничать. Я же видел, как фриц запускал моторы», – подбадривал сам себя Михаил.

И вот уже вращаются винты обоих моторов. Емец отсоединил электрический кабель, откатил шагов на двадцать тележку, запрыгнул на крыло и исчез в проеме входного люка.

Пока моторы прогревались, сердце в груди трепыхалось от волнения так, что в глазах помутнело.

– Быстрее, быстрее, – поторапливал Михаил стрелку температуры масла.

Наконец маслосистемы обоих моторов прогрелись, и Михаил осторожно увеличил рычагами раздельного управления обороты. Моторы послушно взревели, по фюзеляжу самолета прокатились волны легкой вибрации.

– Ну что у тебя? – нетерпеливо прокричал над ухом Кривоногов.

– Сейчас будем выруливать на полосу, – ответил летчик. – Наши все на борту?

– Все! Входной люк закрыт!

– Понял. Держись!

– Это я завсегда согласный. – Ванька ухватился за спинку штурманского сиденья.

Девятаев бегло осмотрел приборы, органы управления. Агрегаты, назначение которых было непонятно, он намеренно не трогал. В эти ответственные и до предела напряженные минуты вспомнились наставления первого летчика-инструктора из Казанского аэроклуба Александра Мухамеджанова: «В авиации спешить нельзя ни при каких обстоятельствах. Все предусмотри и трижды проверь! И только после этого отправляйся в небо».

Михаил осторожно прибавил газ. Моторы взревели, самолет дернулся и плавно покатил к рулежной дорожке.

Теперь попробовать управляемость на рулении. Тормоз правого колеса, затем левого. Машина послушно повела носом из стороны в сторону.

Ощутив свою власть над тяжелым бомбардировщиком, пилот повеселел, почувствовал уверенность. Как ни крути, а начальная фаза побега была позади: охранника устранили, до самолета добрались, моторы запустили. И вот теперь самолет резво рулит на взлетно-посадочную полосу. До нее, правда, было неблизко, к тому же путь лежал мимо стоянок истребителей, находившихся в готовности № 1.

Никакого замешательства или движения на летном поле не было. Местная обслуга привыкла к тому, что «Густав Антон» летал по два раза в неделю, тренируя молодых летчиков, потому и не обращала на него внимания.

Приближаясь к стоянкам «Мессершмиттов», Девятаев быстро стянул с себя последний элемент полосатой робы – штаны. «Уж лучше сидеть в кабине голым. Это даст хотя бы маленький шанс, – решил он. – А если пилоты истребителей заметят за управлением „Хейнкеля“ человека в робе, то вырулят следом и сразу после взлета собьют…»

И вот тяжелый бомбер медленно катится между стоящими «мессерами» и «фоккерами». В это время сзади чья-то рука тормошит плечо.

– Гляди, Мишка, транспортные садятся! – крикнул Кривоногов.

Михаил повернул голову к взлетно-посадочной полосе и почувствовал, как холодеет в груди.

Точно! На бетонку друг за другом приземлялись два транспортных самолета. Первый добежал до конца полосы и повернул влево к свободным стоянкам. Второй намеревался последовать его примеру. Девятаеву пришлось уменьшить скорость руления, чтобы пропустить прилетевшие транспортники.

– Спрячься, Ваня! – приказал он, заметив неподалеку фигуру в черном комбинезоне.

– Согласный! Сейчас им лучше на глаза не попадаться…

На глаза попалась немка, выполнявшая обязанности руководителя старта-финиша. Она часто дежурила на этом месте и ловко «дирижировала» потоком взлетавших и приземлявшихся самолетов. Особенно ее талант проявлялся при интенсивных полетах, когда за несколько минут по взлетно-посадочной полосе проносилось по десять – пятнадцать самолетов.

В правой руке она сжимала ракетницу. Несколько раз пальнув из нее в небо, регулировщица подала экипажу «Хейнкеля» какие-то команды. Какие – Михаил не понимал. Да и плевать ему было на «дирижера», потому как до заветного начала взлетной полосы оставалось несколько десятков метров.

Стараясь копировать действия пилотов люфтваффе, Девятаев неспешно вырулил на исполнительный старт, но специально остановился чуть подальше от немки в черном. На всякий случай. Ей ведь никто о взлете «Густава» не сообщал.

Все, впереди – ровная бетонная ленточка. Этакий трамплин к свободе. Перед стартом сердце опять заходится в неистовом ритме.

Левая ладонь толкает рычаги раздельного управления, выводя моторы на максимальные обороты. Машина дрожит и готова рвануться вперед, но на месте ее удерживают тормоза.

– Мишка, чего ждешь?! Сейчас очухаются! – крикнул позади Кривоногов.

Кивнув, Девятаев крепко сжал ладонями штурвал и плавно отпустил тормоза.

СССР; Казань

1937–1940 годы

– Не торопись, делай все вдумчиво, обстоятельно. Главное правило в авиации не забыл?

– Помню. Все предусмотри и трижды проверь! И только после этого отправляйся в небо.

– Верно. В последних контрольных полетах у тебя все получалось нормально. Не дрейфь, – получится и сейчас…

Летчик-инструктор Александр Мухамеджанов прохаживался вдоль правого борта учебного самолета «У-2» и давал последние наставления Михаилу Девятаеву, готовому выполнить свой первый самостоятельный вылет. Погода в районе аэродрома Казанского аэроклуба стояла отличная: тепло, безоблачно, легкий ровный ветерок. Под стать погоде было и настроение молодых учлетов, допущенных инструкторским составом до самостоятельных полетов. Лица у них светились от счастливого приятного волнения. Целый месяц до сегодняшнего дня они летали на «У-2» под присмотром инструктора, сидевшего в задней кабине. Опытный наставник подсказывал, объяснял, а иногда и брал на себя управление, если машина не слушалась юного авиатора.

Наконец дежурный по старту дал отмашку белым флажком.

– Ну все, Михаил. Действуй, – хлопнул инструктор ладонью по борту и направился к штабной палатке под едва колыхавшимся черно-белым рукавом «колдуна».

Учлет сидел в передней кабине самолета. Задняя, где обычно размещался инструктор Мухамеджанов, на этот раз пустовала. Лишь впереди у винта ожидал команду техник-моторист Фарид Абашев.

Девятаев ощутил пробежавшую по телу мелкую дрожь. Подняв левую руку, он крикнул:

– Готов!

Фарид ухватился за лопасть, сделал шаг в сторону и хорошенько крутанул воздушный винт. Мотор выплюнул из выхлопных патрубков клуб сизого дыма и тотчас забормотал на низких оборотах.

Прогрев с минуту мотор, а также проверив работу органов управления, Михаил просигнализировал дежурному о готовности вырулить на исполнительный старт.

Взмах флажка. Учлет увеличивает обороты двигателя до восьмисот, отпускает тормоза. Легкий самолет послушно катится по ровному травянистому полю…

Вот и «старт». Слева выложенная белыми полотнищами огромная буква «Т», указывающая направление ветра и одновременно обозначающая точное место касания колесами при посадке.

Последняя проверка рулей и показаний приборов. Правая ладонь крепко сжимает ручку управления, левая устремляется вверх, сигнализируя о готовности к взлету.

Дежурный по старту держит красный флажок. Получив доклад о готовности, он поворачивается точно по курсу взлета; красный флажок в его руке сменяется белым.

Энергичный взмах. Взлет разрешен.

Выдохнув, Михаил поправляет полетные очки, защищающие глаза от встречного воздушного потока. Дав мотору полный газ, он отпускает тормоз и удерживает педалями взлетный курс.

Самолет бежит навстречу слабому ветерку, с каждой секундой набирая скорость.

Шестьдесят километров в час. Ручку немного от себя, чтоб приподнять над землей хвост, уменьшив тем самым сопротивление воздуха, и дать возможность машине еще немного разогнаться.

Отлично!

Скорость – восемьдесят. Теперь ручку плавно на себя…

Самолет легко оторвался от земли и стал набирать высоту. Бегущая по траве тень быстро уменьшается в размерах.

– Лечу! – громко крикнул Михаил. – Мама, я лечу! Сам! Без инструктора!..

* * *

Первый самостоятельный полет молодого учлета состоял всего из двух кругов над аэродромом. Первый – проход над летным полем, после второго следовала посадка. Приземлившись точно в районе буквы «Т», «У-2» заруливал на стоянку. Учлет выключал двигатель, покидал кабину и докладывал о выполнении программы полета своему летчику-инструктору. Тот поздравлял подопечного и принимал от него в дар пачку папирос. И только после этого новоявленный пилот попадал в объятия товарищей – таких же учлетов, как и он сам.

Следуя данной традиции, сияющий Михаил расстегнул привязные ремни, выпрыгнул из кабины самолета, шагнул навстречу подходившему Мухамеджанову и лихо доложил:

– Товарищ летчик-инструктор, учлет Девятаев программу первого самостоятельного полета выполнил полностью! Замечаний к работе матчасти нет!

– Молодец, – пожал тот Михаилу руку. – Посадку выполнил на «отлично».

Девятаев выудил из кармана коробку папирос.

– Это вам. Закуривайте…

И тут же оказался в окружении ребят из летного звена.

Отовсюду сыпались поздравления. Каждый хотел похлопать по плечу, пожать руку, пожелать чистого неба…

Когда стихли поздравления и товарищи разошлись по своим делам, Девятаев задержался у штабной палатки и, глубоко вздохнув, поглядел в чистое небо.

– Нет, – со счастливой улыбкой покачал он головой. – Работа на реке – дело хорошее и нужное, но я хочу летать.

* * *

Красавицу Фаузию он называл Фая – именно так она представилась при знакомстве на открытии Клуба речников. Ну а что? Красивое и довольно распространенное в здешних местах женское имя.

Встречались молодые люди нечасто, ведь свободного времени у обоих не хватало. Юноша по-прежнему учился в Речном техникуме и летал в аэроклубе, а девушка, мечтая стать историком, готовилась к поступлению в институт. В основном встречи происходили на танцевальных площадках Клуба речников или в самом центре Казани – на улице Баумана в кинотеатре «UNION». До начала вечернего сеанса в большом фойе кинотеатра играл джазовый оркестр, и молодежь с удовольствием танцевала. Любила потанцевать и жизнерадостная подвижная Фая.

Летом 1937 года Михаила в составе группы студентов Речного техникума отправили участвовать в переписи рабочих лесозавода, разбросанных по дальним поселкам Татарской Республики. Работа была непростой: жили в палатках, питались в основном консервами, в отдаленные населенные пункты добирались на лошадях. Вечерами же, как правило, собирались у костра: пели песни, рассказывали истории, шутили. Однажды Михаил неудачно пошутил над новой подружкой товарища. Пошутил без злобы и как говорят: без задней мысли. А та затаила обиду и вскоре отомстила…

После возвращения в Казань молодой человек поспешил навестить Фаю, вместе они пришли потанцевать в кинотеатр «UNION». После первого же танца его кто-то бесцеремонно схватил за плечо.

– Вы Михаил Девятаев?

– Ну, я. Чего надо? – недовольно повернулся тот.

Перед ним стояли три мужика в гражданских костюмах. Крепкие, с короткими стрижками, с одинаково бесстрастным выражением на лицах.

Он почему-то сразу догадался, откуда эти люди.

– Пройдемте с нами, – сказал один из них.

В актовом зале Клуба речников было много народу. Гремела музыка, все веселились, танцевали. Это был первый субботний вечер сентября. Михаил только что вернулся с переписи рабочих лесозавода и хотел провести этот вечер с любимой девушкой. И вдруг эти люди…

– Куда пройти? Что случилось? – попытался он высвободиться.

– Вам все объяснят. – Мужик еще крепче сжал его плечо.

Два других приблизились вплотную и взяли Михаила в кольцо. Сопротивляться было бессмысленно.

– Я скоро вернусь, Фая, – пообещал он растерявшейся девушке. – Никуда не уходи…

Троица незнакомцев сопроводила Девятаева из клуба на улицу, подвела к черному «воронку», усадила на заднее сиденье. Через несколько секунд автомобиль поехал в неизвестном направлении…

Если бы Михаил мог тогда предположить, что брошенное девушке «скоро» затянется на целых пять лет!

* * *

Михаила арестовали по доносу той самой подружки товарища. Оказывается, она работала осведомительницей НКВД и не раз отправляла письменные доклады о поведении и высказываниях своих коллег-студентов. Шутка молодого человека у костра ей крайне не понравилась. В отместку она выкрала и сожгла его подписные листы, с которыми тот объезжал дальние поселки. А в доносе «предположила», будто он продал их немцам.

Арест с постоянными допросами длился семь месяцев. Обвинение было нешуточным: измена Родине.

Неизвестно, что, в конце концов, послужило причиной оправдания Михаила – его молодость или очевидная абсурдность обвинения в связях с немецкой разведкой.

Как бы то ни было, но весной 1938 года уголовное дело прекратили, Девятаева отпустили на свободу. Но не просто отпустили, а прямиком из следственного изолятора переправили в Свердловский районный военный комиссариат города Казани. Там неулыбчивый майор, перебирая бумаги, сообщил о достижении Михаилом призывного возраста. И неожиданно предложил:

– В летное училище пойдешь?

Еще пару часов назад сидевший в камере и прощавшийся с нормальным будущим юноша от неожиданности потерял дар речи:

– Как?.. В училище?..

– Ну а что? Ты ведь окончил летный курс Казанского аэроклуба, – спокойно листал личное дело призывника майор. – Вот и характеристики тут твои… В них все прописано: уравновешенный, технически грамотный, летными навыками овладевает легко и с желанием, летает уверенно… Так пойдешь? Согласен?

– Конечно, товарищ майор! – придя в себя, выпалил Михаил.

– Вот и хорошо. Через час отходит поезд в Оренбург. Поедешь учиться в Первое Чкаловское военное авиационное училище летчиков имени Ворошилова. Доволен?

– Да! То есть… так точно!

– Тогда подожди в коридоре. Сейчас подготовлю документы, и побежишь на вокзал…

* * *

В Оренбурге жизнь, а точнее – служба, закрутила Михаила еще сильнее. Если в Казани, разрываясь между учебой в Речном техникуме и занятиями в аэроклубе, он еще как-то исхитрялся находить несколько часов в неделю для отдыха, для встреч и общения с Фаей, то в училище минуты покоя наступали только после отбоя.

Каждый день (даже в воскресенье!) начинался с физической зарядки. После завтрака в летной столовой курсанты перемещались в учебно-летный отдел – красивое старинное трехэтажное здание. Здесь занятия по изучению теории продолжались до обеда. После часового обеденного перерыва часть курсантов отправлялась в казарму для подготовки к наряду или караулу. А другая часть следовала на стадион для спортивных мероприятий или на большой прямоугольный плац, где полным ходом шла строевая подготовка.

Зимой в курсантский распорядок добавлялись лыжные кроссы и уборка территории от снега. Ну а летом большую часть времени Михаил с товарищами проводил на аэродроме.

Полностью пройдя программу летной подготовки в Казанском аэроклубе, училищную программу Девятаев постигал с необычайной легкостью. Когда знаешь азы, более сложный материал ложится уже на благодатную почву.

– Молодец, – бросил ему летчик-инструктор после первого же контрольного полета. – Тебя хоть сейчас переучивай на истребитель…

Девятаев не отказался бы пересесть в кабину юркого и быстрого «И-16» – знаменитого «Ишачка», но… всему свое время. Обучение в Первом Чкаловском проходило в течение двух лет. Данный срок определялся для всех и без каких-либо исключений. Михаил хоть и успел «понюхать» небо в аэроклубе, однако полеты полетам – рознь. В Казани он изучал «классику» летного дела: аэродинамику, конструкцию самолета и двигателя, навигацию, метеорологию; затем с инструктором овладевал взлетом и посадкой. А в Оренбурге из него делали боевого летчика-истребителя. Конечно, некоторые предметы и материалы приходилось изучать повторно, но ведь добавилось и много нового! Теперь он с интересом внимал преподавателю тактики воздушного боя, учился снаряжать патронами ленту авиационного пулемета, повторял действия пилота после вынужденной посадки на территории противника, стрелял из винтовки и пистолета. А на втором году обучения впервые уселся в кабину настоящего истребителя.

У замечательной на тот период времени боевой машины «И-16» имелись определенные проблемы по части пилотирования: самолет обладал прекрасными маневренными качествами, но чтобы использовать их в воздушном бою, требовалась высокая квалификация летчика. Иначе строгий в управлении «Ишачок» норовил сорваться в штопор.

В 1940 году Михаил успешно сдал выпускные экзамены, получил офицерский мундир и диплом об окончании Первого Чкаловского училища, после чего был направлен для прохождения дальнейшей службы в учебно-авиационную часть города Торжка.

Пройдя соответствующую подготовку в Торжке, он был назначен в боевую истребительную часть, расположенную на окраине Могилева.