Текст книги "Восьмерка, которая не умела любить"

Суета сует

Я довольно-таки снисходительно отношусь к сестре, но иногда случается, что она буквально вынуждает меня проявить характер. Так вышло и сегодня. Когда после энергичного завтрака и сдержанных препираний мы с Ольгой в конце концов уселись в мой «Пежо» и пристегнулись ремнями безопасности, я был настроен воинственно.

– В общежитие! – скомандовала Ольга.

– Нет, сначала заедем в пару других мест, – сквозь зубы процедил я и резко вырулил за ворота.

Сестрица искоса взглянула на мой надменный римский профиль и поняла, что спорить в данный момент не имеет смысла.

Всю дорогу мы враждебно молчали. Сначала я решил заехать в редакцию «Сэра». Припарковался у киоска с шаурмой и покинул машину без единого слова объяснения. Ольга, надувшись, уставилась в окно.

На сей раз в здании редакции я чувствовал себя уверенней. Быстро пройдя по коридору, без стука ввалился в кабинет Лунатика, который с потрясающей скоростью набивал текст на компьютере. Он резко поднял голову и тут же зло сощурился.

– Воспитанные люди, прежде чем войти…

– Хорошо, я невоспитанный человек, – с удовольствием согласился я. – Скажу даже больше: я нахал. А теперь внимательно посмотри вот на эти фотографии: узнаешь кого-то из них?

Лунатик посмотрел – ему ничего другого и не оставалось, поскольку я разложил выведенные через компьютер фотографии лысого и душки прямо поверх клавиатуры его компа. Спешу сообщить, что лицо гения не выразило немедленного узнавания. Чудик холодно сложил снимки вместе и протянул обратно.

– Не узнаю.

– А ты посмотри внимательнее.

Он побелел от злости, поправил очки и почти выплюнул мне в лицо длинную тираду по поводу того, что вот такие бездельники, как я, вместо того, чтобы создавать прекрасное, доброе, вечное… Ну и все в таком роде.

Я ретировался. Но все же, назло Лунатику, извлек некую конкретную пользу из своего пребывания в журнале – бойко зарулив в приемную, разговорился с секретаршей, представился журналистом, ведущим самостоятельное расследование убийства ее бывшего шефа, и под этим предлогом получил в подарок номер июньского журнала. Того самого, со статьей, где Лиманский клеймил чеченскую мафию. Что ж, почитаю на досуге.

Следующим местом фотоопознания я наметил квартирку на Арбате. А по дороге туда мрачно размышлял: показалось мне или нет, что Лунатик как-то особенно посмотрел на портрет голубоглазого душки? Ольга за это время, судя по всему, слегка оттаяла и решила наладить родственные отношения.

– Я рассталась со своим парнем, – сообщила она.

Я хмыкнул.

– С каким по счету?

– Тебе легко шутить, – шмыгнула сестра носом. – Когда мужчина меняет подруг, все им только восхищаются. А мы, женщины, всегда стремимся к стабильности.

К стабильности! С большим трудом можно представить себе знак равенства между Ольгой и стабильностью.

– Тебе все равно? – обиженно вопросила сестренка.

Я только пожал плечами.

– Ну, конечно, вот когда я выпрыгну в окно… – плаксиво завела Ольга.

Но я перебил, бегло взглянув на ее несчастный профиль:

– Между прочим, на днях я узнал, что одна моя старая знакомая, кстати подруга Заки, именно выпрыгнула в окно полгода назад.

Ольга немного помолчала.

– Она была действительно старая?

О женщины!

– Нет, она была молодая и красивая, и Заки продержался с ней рекордный срок. Ее смерть его просто убила.

За такими вот разговорами мы подъехали к Касиному двору. Я снова достал из бардачка снимки и бегом поднялся на четвертый этаж. Теперь мне уже не хотелось тянуть время, чтобы позлить Ольгу.

Но в это утро меня преследовали неудачи. Дверь открыл печальный Шкаф, который шепотом сообщил, что маленькая Вика сильно простыла и ему пришлось взять отгулы, чтобы ухаживать за ней.

– А что же Тека? – удивился я.

Приятель замахал руками.

– Не дай бог узнает! Дело в том, что она уехала на пару дней в Питер, а я, похоже, перекормил ребенка мороженым. Если Вика не выздоровеет к Текиному возвращению…

И этот крепкий парень, работающий охранником в коммерческом банке, стал вроде как мельче от ужаса. Что было делать? На всякий пожарный я показал снимки ему – в конце концов, он был родственником Каси и мог кого-то узнать.

Сопя, Шкаф внимательно рассмотрел все три портрета, но с сожалением покачал головой.

– Первый раз вижу. А должен их знать?

Я как можно лаконичнее рассказал о флэшке с видеозаписью, где неожиданно оказался Заки в компании абсолютно незнакомых ему людей. Затем добавил:

– Самое интересное, что запись вечеринки, судя по всему, была сделана в Касиной студии, а в предшествующей записи снята твоя племянница.

Шкаф понимающе кивнул.

– Так вот в чем дело… Тека говорила, флэшка с видеозаписью Вики каким-то образом попала к тебе.

Тогда я решил поинтересоваться мнением Шкафа насчет смерти Каси.

– Как ты думаешь, – спросил я, – она действительно сама прыгнула в окно, или, возможно, кто-то ей помог?

Шкаф уставился на меня в изумлении.

– Кому бы понадобилось выкидывать ее из окна? Касю все любили.

– Но ведь должна быть какая-то причина.

Приятель успокаивающе похлопал меня по плечу.

– Кася была сумасшедшей, как и большинство художников. Она просто не подумала обо всех нас.

Иногда Шкаф удивляет меня глубиной своей мысли. Я попрощался, от души пожав его крепкую руку.

А вернувшись в машину, обнаружил, что Ольга увлеченно читает «Нумерологию», валявшуюся на заднем сиденье со дня моего визита к Теке.

– Так интересно! – возбужденно заговорила сестрица. – Все, что касается меня, абсолютно верно. Я – девятка. Вот послушай: «Я – девятка. Кто хочет со мной познакомиться, должен прийти ко мне. Кто хочет меня понять, должен научиться видеть скрытое от глаз…»

О господи! Еще одна пылкая натура, готовая все объяснить цифрами. Слышали бы вы, как Ольга читала – с выражением, соблюдая все правила интонации, как примерная ученица на уроке литературы: «Я учу тройку – самоотверженности, четверку – легкости, пятерку – раскованности…»

От вибраций ее голоса у меня сразу зазвенело в ушах.

– «Шестерку – скромности, семерку – скрытности, а восьмерку – любви». Ты понимаешь, Ален? Ведь ты – тройка. То, что сейчас происходит, это твоя учеба. Я тебя учу самоотверженности, понимаешь?

«Восьмерку – любви», – повторил я мысленно.

Ольга поняла, что брат ее не слушает, и нетерпеливо постучала кулаком по панели. Я сделал вид, что с восторгом внимаю.

– Чему ты меня учишь?

– Самоотверженности, – повторила сестра. – Например, легко уступить свою спальню. А вот Толика я пыталась учить любви, потому что он – восьмерка. И это чистая правда, ведь большего эгоиста…

– Так он восьмерка? – остановил я ее оживленную тираду. – Прочитай-ка, что там написано о восьмерке.

Ольга надулась.

– Вечно ты меня перебиваешь! Про восьмерку все тоже совпадает. Восьмерки непостоянны, эгоистичны, не способны любить. И это верно, потому что Толика не интересует ничего, кроме собственных талантов и планов. Отчего в конце концов мы и расстались. Вот, цитирую «речь» восьмерки: «Мне не нужна любовь, я требую уважения». Очень точно. Знал бы ты, сколько я от него вынесла! А внешне все благополучно: он мне не изменяет, не грубит, просто каждый раз…

Мне захотелось заткнуть уши. К счастью, Ольгино общежитие находится недалеко от Арбата, так что уже через пару минут я с облегчением развернулся у подъезда и первым вылез из машины.

– Мадам, мы прибыли.

– Между прочим, мадемуазель, – любезно оскалилась в полуулыбке Ольга, и мы направились к дверям.

Голубоглазый душка

Все было тихо-мирно. Ольгин бывший хахаль Толик предусмотрительно свалил, предоставив ей возможность без лишних сцен собрать вещи. Похоже, это девушку особенно задело – она поджала губы. Но вслух ничего не произнесла. Мы быстро, не говоря ни слова, упаковали все в два огромных чемодана и две сумки, после чего Ольга отправилась напоследок посплетничать к подруге, а я уселся в пустой комнате, от нечего делать листая старые журналы мод и каталоги.

Поверьте мне на слово, я никогда не рассматривал зевание над иллюстрированными журналами в качестве одного из методов следствия. Сейчас просто смотрел картинки. И неожиданно для себя увидел знакомое невинное выражение инфантильного личика – одетый в фирменные плавки цвета спелого апельсина, на меня пялился голубоглазый душка с таинственной записи покойного Лиманского. Телом он был – вылитый Адонис, да и томное выражение смазливого лица делало его неотразимым для женщин климактерического периода. Я даже рассмеялся от удовольствия. Чего проще, оставалось просто переписать адрес и телефоны журнала, а там поинтересоваться манекенщиком – я посмотрел на подпись под снимком – Кириллом Буковым.

Ого! Мне стало совсем хорошо. Выходит, голубенький Кирюша, возлюбленный Лиманского, и тот типчик на вечеринке – одна и та же личность! Теперь я готов был даже дать доверенность на «Пежо» моей дорогой сестре.

Все складывалось как нельзя лучше. Мы погрузили вещи в машину, за каких-то полтора часа оформили у нотариуса доверенность, и я отвез Ольгу домой, выгрузив прямо на руки расплывшегося в улыбке Заки, который по такому случаю не стал меня пилить на предмет раннего исчезновения из дома.

После трогательной сценки – Ольга премило хлопала ресницами, Заки пел на тему «Как повзрослела крошка!», Васек с мрачной физиономией таскал вещи наверх, в спальню, – я сделал компании ручкой и отправился в редакцию модного каталога.

По случаю предобеденного времени часть сотрудников редакции, расположенной в двухэтажном особнячке, дружно курила в коридорах, а большинство уже галдело в баре-буфете, оборудованном в полуподвале. Покружив по пустым кабинетам и не найдя среди курящих нужных людей, я приобрел ценную информацию, а затем спустился ниже, намереваясь заодно пообедать в приятном месте.

Место действительно было приятное – полумрак, китайские фонарики над каждым столиком, а под стойкой бара – огромный изогнутый бассейн с золотыми рыбками и великолепными мраморными гурами. Я окинул зал взором, отметил худого лысого парня в мятом клетчатом пиджаке, обрисованного мне курящими сотрудниками наверху в качестве главного фотографа, и, сделав заказ, подошел к нему.

– Место не занято?

Он коротко взглянул на меня глубоко посаженными глазами, буркнул что-то похожее на разрешение и снова принялся поглощать свой бифштекс. Отметив хорошую скорость работы его челюстей, я забеспокоился, что, покончив с едой, парень немедленно умчится, и энергично приступил к делу. А сие означает, что заговорил я солидным баритоном, обычно производящим хорошее впечатление на клиентов:

– Я представитель парижской косметической фирмы (тут очень кстати пригодилось мое удостоверение главы московского филиала отцовской конторы), производящей большой ассортимент мужской косметики. Мы планируем рекламную кампанию в Москве, подыскиваем хороших фотографов и манекенщиков. Знакомые порекомендовали мне вас.

Сотрудник журнала хмуро на меня уставился.

– Какие знакомые?

Я сдержанно улыбнулся.

– Мои знакомые (с нажимом на многозначительное «мои»). Я думаю, вам это без разницы, ведь заработать приличную сумму я предлагаю вам, а не посредникам.

Фотограф доел бифштекс и, отодвинув тарелку в сторону, взглянул на меня без всякого интереса.

– Мне не требуются приработки. Я загружен с головой, и мои гонорары вполне меня устраивают.

– Хорошо, – кивнул я. – Тогда, возможно, кто-то из манекенщиков не откажется. Я тут смотрел ваш каталог, и мне понравилось несколько лиц. К примеру, Кирилл Буков – очень одухотворенное лицо, славянский тип…

Мой визави с шумом отхлебнул кофе из крошечной чашки.

– Его уже нет.

Я запнулся.

– В каком смысле – нет?

– В прямом. Нет с нами. Застрелили месяца три назад, прямо у собственной машины на автостоянке. – Лысый усмехнулся. – Ну что, вас интересуют еще какие-нибудь манекенщики?

Я пожал плечами. В этот момент принесли мой обед, и я принялся расставлять перед собой тарелки. Фотограф больше не был мне нужен, я от него получил уже все, что мог, – еще один труп. Об этом стоило подумать. После обеда.

Я люблю август, этот самый мягкий и щедрый месяц российского лета. С каким удовольствием я вернулся бы к вечеру после славного трудового дня в свой дом, если бы не одно «но» – особнячок сейчас переполнен людьми. Да и вряд ли при сложившихся обстоятельствах вообще можно было назвать его своим.

Едва я, поставив машину в гараж, вышел на гравийную дорожку с кустами шиповника по обе стороны, как из раскрытой двери дома выскочил побагровевший от эмоций Васек. Вид его не выражал радости, а в руках болталась большая хозяйственная сумка.

– Наконец-то ты появился, – процедил Щекин сквозь зубы. – Эти двое сведут меня с ума. Сначала терлись друг о друга, как голуби, и я свалил в оранжерею, чтобы не мешать. Только занялся удобрениями, как появилась твоя сестра со списком продуктов и спиртного, сунула мне деньги и отправила в магазин. Господи, я же не нанимался в слуги!

Парня можно понять. Ольга умеет невзначай дать понять, кто есть кто на социальной лестнице. Поэтому я успокаивающе похлопал студента по плечу, снова вывел машину, и мы отправились за покупками вместе.

– Ну и как твое расследование? – спросил Васек, понемногу приходя в себя.

– С каждым часом все интереснее.

Свободной правой рукой я вынул из бардачка и кинул ему на колени ксерокопии из майских номеров московских газет. Ради них я два часа потерял в библиотечных анналах, надышался пылью и познакомился с симпатичной девочкой на ксероксе. Было за что пострадать – в этих выпусках голубоглазый душка на полполосы красовался в чем мать родила либо в фирменном белье, а заголовки сообщали, что поздно вечером на автостоянке неизвестный застрелил скромного труженика исподней рекламы, бисексуала и обаяшку.

– Ого! – только и проговорил Васек, присвистнув.

Я кивнул.

– Вот именно – ого. Третий труп. Сначала якобы прыгает в окно хозяйка студии, где собрались четверо, а возможно, пятеро мужиков. Потом убивают одного из них, пытаются убить Заки. И вот, оказывается, третий тоже мертв. Эти смерти и покушения как-то связаны. Не удивлюсь, если и лысый тоже будет убит. Если, конечно, не он сам всех грохает.

– Ну и ну, – покачал головой Васек. И, вздохнув, положил ксерокопии на место. – Просто ужасно. Но давай лучше подумаем о том, какой сыр взять к белому вину – твоя сестра заказала мускат.

Криминальную тему пришлось на время закрыть.

Вечер в семейном кругу

Все более или менее утряслось: я благоустроил кабинет, приобрел по телемагазину надувной спальный матрас и развесил вешалки с одеждой, зацепив их прямо за книжные полки. Получилось даже оригинально. В конце концов, здесь имелись аквариум с милыми моему сердцу рыбками и чудная коллекция кактусов. И у тех, и у других было одно очень ценное качество: немота. Колючие растения умиляли меня разнообразием форм и размеров (от крошечных до монументальных), а рыбки успокаивающе беззвучно плавали в голубоватой воде среди хрустальных пузырьков воздуха. После того как мой мирный милый дом вдруг превратился в среднестатистическую итальянскую семейку, эти молчуны олицетворяли собой рай на земле.

Переодевшись после визита в магазин в домашние бриджи и майку, я спустился вниз и обнаружил Ольгу и Заки в обнимку на диванчике перед телевизором. Оглянувшись на меня, сестрица даже не соизволила снять свою коленку с его.

– Привет. Скоро ужин?

Прямо как в лучших домах Филадельфии и Лондона!

Я молча проследовал на кухню, где Васек сосредоточенно резал хлеб.

– Все готово, – сообщил ботаник. – Но убейте меня, если после ужина Ольга сама не вымоет посуду. В противном случае пусть кто-нибудь другой готовит в этом доме.

Я выразил Ваську свою полную мужскую солидарность и пообещал поддержать петицию. А пока мы вместе вытащили всю сервировку на террасу, после чего я крикнул парочке, что можно идти к столу.

Нужно было видеть этот ужин! Васек язвил Ольге на каждом слове, та строила из себя светскую даму с ледяными манерами, но под конец не выдержала и позволила себе элементы ненормативной лексики. Заки пытался всех умиротворить и поглощал еду с большим аппетитом, поэтому после угроз Васька прекратить поварскую деятельность мигом согласился лично перемыть все тарелки.

– Нет, – источая яд, прошипел Васек, – я требую, чтобы посуду после ужина мыла женщина – должен же от нее быть хоть какой-то прок. Причем без помощи моечной машины, собственными ручками!

– С какой это стати? – взвилась Ольга. – Я нахожусь в своем собственном доме и не позволю…

– Ах, в собственном доме? – прервал ее Васек. – Ну так и хозяйничай в нем сама!

И с этими словами он демонстративно удалился пить кофе на кухню.

– Кто хочет кофе? – крикнул он оттуда. – Кофейник здесь.

– Я согласен с Васьком, – проговорил я, тоже поднимаясь. – Раз Ольга решила вернуться домой, она должна проявить о нем, что называется, женскую заботу – убираться, стирать, готовить еду. Сейчас, кстати, самое время приниматься за консервирование на зиму: огурчики, помидорчики, прочие соленья, варенье из груш…

Ольга чуть не задохнулась от возмущения. Я торопливо покинул террасу, оставив Заки успокаивать разгневанную богиню. В конце концов, чем раньше сестрица разоблачит перед ним свой истинный облик, тем лучше для всех.

На кухне я налил себе кофе, заговорщически перемигнулся с Васьком, и мы оба расползлись по своим берлогам: я поднялся по лестнице в кабинет, а он отправился в каморку под лестницей.

В этот вечер Ольга впервые мыла посуду.

Ночные бдения

Для кого-то ночь – повод видеть сны, а для меня это счастливая возможность сосредоточиться на главном. День с его светом и шумом утомляет, сбивает с толку, ночь дарит тишину. Когда голова моя пуста от забот и печалей, я смотрю на луну и размышляю о смысле жизни; когда дел невпроворот – обдумываю, как лучше от них избавиться.

Тем не менее в эту ночь я уснул как убитый – сказалась предыдущая бессонница. Но, проспав без сновидений четыре часа подряд, я проснулся с легкой, светлой головой, готовый к новым подвигам и свершениям. Было три часа ночи. Я накинул халат и, стараясь не шуметь, спустился вниз.

Как и следовало ожидать, чайный диванчик в гостиной был застелен лишь для приличия – естественно, Заки воспользовался ситуацией и теперь блаженствовал на моем широком ложе в объятиях Ольги, в то время как я… Впрочем, я быстро взял себя в руки. Сестра уже большая девочка, а Заки – мой друг и гость. Пусть себе.

Завернув на кухню и включив одну маленькую неоновую лампочку над плитой, я заварил себе кофе в турке на одну чашку, а пока напиток богов настаивался под крышкой, смотрел в ночной сад.

Удивительная вещь – ночь. Мягкий стрекот кузнечиков, отдаленный шум города, непроницаемая темнота, словно обволакивающая все кругом, делающая самые обыденные вещи таинственными и полными скрытого смысла. Летом я редко закрываю дверь кухни на ночь: дом окружен высоким каменным забором, а в тяжелой металлической двери под аркой и во въездных воротах – надежные замки. Сейчас стеклянная дверь также была открыта, и можно было прекрасно слышать все доносившиеся из сада звуки. Не чувствуя никакого желания спать, я вышел на террасу – просто подышать воздухом.

Вот тут до меня и долетел первый подозрительный звук: словно бы кто-то осторожно прикрыл чуть скрипнувшую металлическую дверь в ограждении. Я замер, затем отошел в тень дома, прошел вдоль стены до угла и осторожно выглянул. Темный неясный силуэт скользнул ко входу и открыл дверь – конечно же, ее никому не пришло в голову запереть на ночь. Чувствуя, как сердце выпрыгивает у меня из груди, я бросился следом и замер на пороге.

Короткий коридорчик-прихожая, где, по замыслу архитектора, приходящие должны разуваться и снимать пальто и шляпы (кстати, никто никогда этого не делает), вел через широкую арку в гостиную. Здесь в центре красовался чайный диванчик, для камуфляжа разложенный и застеленный аморальным Заки, который, должно быть, думал таким образом обмануть мою братскую бдительность. Он даже сложил под одеяло свое барахло, чтобы создать видимость лежащей фигуры. Вот в эту горку одежды под одеялом и выстрелил из пистолета с глушителем незнакомец.

Я так растерялся при виде этой картины, наполовину скрытой мраком, что отпустил створку входной двери, и та за моей спиной скрипнула. Непрошеный гость немедленно развернулся в мою сторону. А я инстинктивно кинулся вправо, намереваясь спрятаться за широкими креслами от следующей пули-дуры. В темноте мои маневры не были столь очевидны – незнакомец выстрелил наугад и, разумеется, попал в мой голландский аквариум, в который я вложил столько сил, средств и души. Раздался страшный треск, на пол хлынула вода, а сверху недовольный голос Ольги потребовал тишины. Незваный посетитель кинулся к дверям. Я, опрокинув кресло, – за ним. И, естественно, по закону жанра споткнулся о задравшийся край ковра, упал, что дало злоумышленнику возможность беспрепятственно выскочить вон из дома. Когда наконец я выбежал во двор, его и след простыл – калитка в стене ограждения, раскачиваясь, скрипела, а снаружи раздался звук сорвавшейся с места машины. Я вышел из ворот и посмотрел вдоль освещенной фонарями улицы – ловить было нечего.

А когда вернулся в дом, в гостиной уже горел свет и вовсю шла работа: Ольга, Заки и Васек в армейских черных трусах до колен молча спасали моих несчастных рыбок, собирая их в самый большой осколок аквариума с остатками воды. Я выволок из маленького чуланчика за кухней десятилитровую бутыль, в которой матушка когда-то гнала изумительный самогон, налил в нее воду из специального бассейна рядом с террасой, и все принялись скорбно перетаскивать в этот импровизированный аквариум задыхающихся петушков, сомиков, гуппи и телескопов.

Любопытный факт – никто не спросил, в чем дело. Наученные горьким опытом последних дней, все мгновенно поняли, что это была очередная неудачная попытка отправить Заки на тот свет. Ольга только обронила, в перерыве между спасением рыбок взглянув на насупленного Заки: «Бедняжечка». А Васек сдержанно добавил: «Да уж». На этом первые общие комментарии закончились.

После подобных событий, ясное дело, в сон уже больше никого не клонило. Мы с Васьком установили бутыль с рыбками на тумбу, на которой прежде стоял аквариум, убрали битое стекло, и я тут же пропылесосил ковер, чтобы избавиться от мелких осколков. Заки принялся разбирать ворох одежды на диване и с возмущением сообщил, что джинсы и майку теперь можно выбросить, поскольку, свернутые в рулон, оказались простреленными в нескольких местах. Диван тоже пострадал. Подробно осмотрев поверхность, я обнаружил два отверстия, опаленные по краям, и, поковырявшись ножом, извлек пули, которые разбирающийся в стрелковом оружии Щекин с важным видом определил как «дамский» калибр. Замотанная в простыню Ольга зачарованно смотрела на Заки, напяливающего простреленные джинсы.

– Я хочу есть, – заявил он, обиженно пялясь на дырки от пуль. – Милая, принеси мне сигару из коробки.

Ольга кинулась наверх, а мы, трое бравых парней, направились на кухню, где Заки немедленно вынул из бара бутылку коньяка и начал пить прямо из горлышка. Я не стал делать ему замечания – человек, на жизнь которого дважды за короткий срок покушались, имеет право на определенные поблажки.

– Кто что слышал или видел? – спросил я на фоне этого бульканья, надеясь успеть обговорить главное, пока Ольга одевается.

Васек сокрушенно покачал головой.

– Я – ноль, – с сожалением сказал он, в свою очередь принимая бутылку из рук Заки и делая нехилый глоток. – Спал сном младенца, пока не раздался грохот. Даже не сразу понял, что шум мне не приснился.

Заки задумчиво смотрел на темный сад в проеме двери.

– Мы с Ольгой не спали. – Друг осторожно взглянул на меня и тут же отвел глаза. – Сами понимаете, дело молодое… В общем, услышал хлопки и сразу понял, что это выстрелы из пистолета с глушителем. Сразу.

Он снова завладел бутылкой и принялся жадно хлебать коньяк, как воду в жаркий день. Я немедленно отобрал у него емкость и уточнил:

– Выстрелы? Значит, он выстрелил не один раз?

– Два. – Заки продемонстрировал два пальца. – Точно говорю.

– А почему ты сказал «он»? – с видом заправского следователя встрял Васек. – Стрелять вполне могла дама – калибр-то дамский, ни один уважающий себя мужчина не станет пользоваться таким оружием.

Я на мгновение замер, вспоминая свои впечатления от вида темного силуэта. Пожалуй, для женского он был чересчур массивный. Хотя, если даме напялить свободные брюки и тунику… Наверное, Васек все-таки прав – ни одну версию не стоит исключать. Одно было совершенно очевидно – сегодня Заки пытался убить некто, прекрасно владеющий топографией дома. И этот некто был в курсе, что Заки спит в гостиной на диване. А вот информация о появлении в особняке Ольги и ее шашнях с нашим израильским другом до убийцы, видимо, еще не дошла.

Вернулась Ольга, бледная и испуганная. Похоже, только теперь она наконец поняла, что все мои слова об опасности, грозящей Заки, не просто желание избавить его от ее объятий.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо спросила она, пытливо глядя на раскрасневшегося от выпитого Заки.

Тот лишь отмахнулся, взял из ее рук сигару и эффектным жестом закурил.

– Как себя чувствует родной брат, тебя, похоже, не интересует, – съязвил я. – А между тем, именно я принял на себя удар.

– Именно ты упустил преступника, – отрезала Ольга, даже не взглянув в мою сторону. Она обняла Заки и повисла у него на шее, сюсюкая: – Зайчик мой бедненький, натерпелся страху…

– Никакого страху! – огрызнулся Заки, стряхивая ее небрежным жестом. – Просто этот негодяй принялся палить так не вовремя. В самый разгар!

И он ухмыльнулся, подмигнув нам с Васьком. Ольга вспыхнула, немедленно хлестанула возлюбленного по щеке и вылетела из кухни. Я сдержанно улыбнулся – сестренка могла обижаться сколько влезет, но то был Заки, который добился от девушки чего хотел и уже не имел желания излишне любезничать. Ольге следовало ожидать подобного.

– Итак, – снова оказавшись в доброй мужской компании, проговорил я, – кто-то во второй раз попытался убить Заки. И этот кто-то прекрасно знает, что в доме не запираются двери, а Заки спит внизу на диванчике. Теперь разберемся с ключами от двери в стене ограждения. Их всего три. Один у меня, и он на месте. Другой – у тебя, Васек, и последний – у Ольги.

Щекин тут же сбегал в свой закуток и, вернувшись, продемонстрировал ключ на увесистой связке:

– Мой ключ тоже на месте.

– Интересно, а где Ольгин? – Я выразительно посмотрел на Заки.

Тот еще хлебнул коньяка.

– Только не сейчас, я тебя умоляю. Ты же видел, в каком она настроении.

– Она его и в спальню-то не пустит, небось лежит и плачет, – с удовольствием проговорил Васек, разогревая в микроволновке остатки вчерашнего ужина.

Заки хмыкнул.

– Придется досыпать в гостиной.

Если уж кому и пришлось досыпать нынешней ночью, то только не ему.

Собственно, и остальным было не до сна. В саду начинали щебетать ранние птички, воздух неуловимо светлел, постепенно принимая нежно-розовый оттенок. Удивительное дело – в суете мы и не заметили, что уже наступало утро.