Текст книги "Ты очень нужен мне (сборник)"

Ты очень нужен мне

«Калика (Калики перехожие, Калеки перехожие) – старинное название странников, поющих духовные стихи и былины. В русском народном эпосе есть и былинные герои-калики: Калика-богатырь, побивающий „силушку“, которой „сметы нет“»…

Посмотрев в окно и увидев, как луна зацепилась за верхушки деревьев, я вскочила с постели и в одной ночнушке помчалась в лес.

– Где он? Да где же он?

В отчаянии я бегала кругами, пока не свалилась на пень.

– Ты что здесь делаешь так поздно?

Передо мной стоял мужчина. Не городской, не деревенский. Глаза светлые, будто к небу обращены. Он осторожно поднял меня.

– Я ищу Калику. Я из летнего лагеря. Мне 8 лет. В лагере нам рассказали, что рядом бродит Калика – слепой, голодный, никому не нужный и странные песни поет. А голодный сколько может прожить?

– Я и есть Калика. Ты меня боишься?

– Нет. Вы же слепой. Я могу убежать.

– Я не слепой. Я незрячий.

– Незрячий?

– Ну да. Я не могу воспользоваться своим зрением. А слепые либо не видят, либо не хотят видеть.

– Почему не хотят?

– Так легче жить.

– А пугаете зачем?

– Это я с совой ухаю. Может, слышал кто. Тебя, наверное, ищут.

– Нет. Я свои вещи под одеяло запихала. Так ты, то есть Вы, и вправду никому не нужны?

– Можно на ты.

– Ты голодный?

– Иногда бываю.

– Так я с ужина хлеб взяла. Поешь.

– Спасибо ночная странница. Боюсь, не успею отблагодарить тебя. За скоротечностью жизни благодарность может не успеть. Ослабнет, осядет где-нибудь в устье реки, а река высохнет…

Он говорил так странно. Я боялась пропустить хоть одно слово.

– Калика, ешь. Не надо благодарить.

– Мудрые говорят: ждать благодарности глупо. Быть неблагодарным – не быть вовсе.

– Это как?

– Без души – ничто. Пустота.

Голос у него был тихий, но в этой тишине таилась необъяснимая сила.

– Не волнуйся, – Калика погладил меня по голове. – Я, правда, не голоден.

Долго чувствовала я прикосновение его теплой руки.

Со мной никто и никогда так не разговаривал. А как именно – не могу объяснить.

– Калика, возьми меня с собой.

– Не могу, моя маленькая странница. Тебе следует вернуться.

– Не хочу обратно. Ты замечательный. Я люблю тебя.

Неожиданно нас разделил глубокий ров, и Калика остался на другой стороне.

– Калика, – кричала я. – Вернись! Ты никому не нужен! Но ты нужен мне!

– Я нужен тем, в ком смогу пробудить душу. Возвращайся. И пусть твоя светлая душа поет твоим чистым голосом.

– Калика! Не уходи. Я вырасту, и мы будем петь вместе. Я не хочу туда. Не хочу. Ты очень нужен мне!

Эпилог

– Слышали, как она кричала во сне? Мы ее разбудили.

– Где он?

– Кто?

– Калика. Мой Калика. Он даже крошки хлеба у меня не взял.

Вожатая Аня изумленно разглядывала в моей ладошке размягший кусок хлеба.

Я выросла, но при встрече с незрячими, бредущими по миру, шепчу: «Калика, ты очень нужен мне».

Года через два после встречи с Каликой в том же лагере я написала стихотворение и положила его возле того злополучного рва.

 
Глухонемой или слепой,
С поводырем или с клюкой
Бродишь по осенним лужам
Никому не нужен.
 
 
ТЫ ОЧЕНЬ НУЖЕН МНЕ!
 

Неиссякаемая вера

«Ни одно желание не даётся нам отдельно от силы, позволяющей его осуществить»

Предыстория

В зоопарке я наблюдала сценку: мальчик дразнил верблюда – сквозь железные прутья дул на него, гримасничал, издавал странные звуки.

Мама мальчика безучастно стояла рядом. Верблюду не понравилось такое пренебрежительное отношение мальчика и он плюнул в него. И попал. Слюна у верблюда достаточно твёрдая и мальчик, прижав руку к щеке, истошно закричал. «Хорошо, не в глаз», – с ужасом подумала я.

Мама мальчика, схватив сына, побежала в администрацию жаловаться, а я за ними – защитить верблюда (вдруг его накажут).

* * *

Помню из детства, как взрослые играли в забавную игру – хороводную песню «Джимбамбалабала», так они её называли.

Согнувшись, вытянув шею, приподняв голову и скрестив руки за спиной, они изображали караван верблюдов. Двигались друг за другом и пели: «Шёл один верблюд, шёл второй верблюд, шёл целый караван…», а далее припев «джимбамбалабала – джимбамбала…»

Предводитель «каравана» заменял слово «шёл» на слова – «сел», «лёг», «встал» и другие. Остальные «верблюды» не знали следующего слова, но должны были выполнить действие, и получалась смешная путаница.

Мы, школяры, любили более подвижные игры, но наблюдать за развлечением взрослых нам нравилось.

Вечером, как всегда, прежде чем заснуть, я закрыла глаза и погрузилась в свой любимый морской мир. Корабли, парусники, и я сама как действующее лицо… Неожиданно море окрасилось в желтоватый цвет, и я почувствовала под ногами мягкий песок. Он двигался, приподнимаясь и опускаясь, как морская волна. Эскадра из морской превратилась в пустынную. А потом я оказалась сторонним наблюдателем события, поразившего меня, оставившего глубокий след в душе моей.

Корабли пустыни

Старый Джим неожиданно остановился:

– Всё, идите, я остаюсь. Силы мои иссякли.

Караван зароптал:

– Не бросай нас.

– Сын мой вас поведёт. Прощайте, братья и сёстры.

Все поняли. Это непререкаемо. Джим не говорил лишних слов. Только те, за которыми следовало действие.

В последний раз он печально смотрел вслед удаляющемуся каравану. Джим лег на песок:

– Вот и всё. Только не заплакать. Запас влаги заканчивается. Надо беречь слёзы. А зачем они мне, если я умираю. Но по установившимся веками «правилам» пустынь он помнил: надо беречь влагу даже в последний час.

Сквозь полуопущенные веки Джим увидел оазис. Это было потрясение ещё и потому, что возле озиса лежала верблюдица. От радости он так глубоко вздохнул, но в тот же миг с горечью одумался: мираж – это вопль в пустыне, одинокий и тоскливый. А теперь надо осторожно выдохнуть, чтобы задержать водяные пары. А если не мираж! Джим даже почувствовал запах листьев тополя, ощутил вкус тростника. И хоть он не был пристрастен к еде, мысль о ней возвращала его к жизни. На верблюдицу он боялся смотреть, боялся, что она первая исчезнет из этого чарующего видения.

Он вспомнил Бамбалу, свою верную жену, прошедшую рядом с ним тысячи километров и внезапно исчезнувшую во время песчаной бури.

– Бамбала, Бамбала, – шептал Джим, – даже если это мираж, я буду двигаться к тебе в надежде, что ты выжила в те страшные времена.

Старенькая Бамбала тоже оставила караван, к которому примкнула после песчаной бури. Ни на секунду не забывала она своего любимого Джима. Ни на секунду не сомневалась, что он жив. Увидев сердцем еле бредущего верблюда, она заплакала. Ей было можно, ведь рядом вода. Страх почти порализовал её: а если это мираж… Но видение не исчезало.

– Джим, это Джим.

Бамбала уже не сомневалась – она боялась отползти от источника жизни в пустыне. Бамбала терпеливо ждала и не уставала повторять:

– Ты дойдешь, Джим, ты дойдешь.

Неиссякаемая вера Бамбалы помогла Джиму добраться до оазиса. Он плакал, не стыдясь слёз, и прерывистым дыханием, уже ничего не боясь, всё ей сказал.

Бабочка на оконном стекле

Утро. На кухне бабочка бьётся об оконное стекло. Влетела в форточку, а обратно – никак. Вот кошка быстро бы нашла путь обратно. Но бабочка не кошка.

Пытаюсь помочь разноцветнокрылой, но боюсь повредить чешуйки, иначе крылья потеряют силу. Без пыльцы она ещё может летать. Попробовала сложить крылья, чтобы не смять их. Но бедняжка отчаянно сопротивляется.

Заодно подумала: откуда я про бабочку знаю, у меня же по биологии тройка была. Вспомнила: тройка, потому что отказалась от летнего задания (одного для всего класса), – собрать и засушить подорожники. Представила, как все подорожники повыдёргивают. Чем же я буду царапины залечивать, кровь останавливать?!. Вот и получила трояк… за непослушание.

В процессе моих стараний и раздумий свалились с подоконника два горшка с финиковыми пальмами, мною выращенными из косточек. Один горшок разбился, в другом пальма сломалась. Кругом земля, но что это по сравнению с одним днём бабочки.

Не буду я ей крылья складывать. Подставила ладони и стараюсь осторожно вверх бедняжку подталкивать. А сейчас она прижалась к стеклу. Сегодня ветер, и за окном такие играющие блики на листве. Я, как и бабочка, заворожилась игрой теней и света, ничуть не думая, что она замерла навсегда.

Удалось! Додвигала я её до форточки. Взмахнула бабочка крыльями и скрылась в сияющей листве. Успокоилась я и пальму подлечила.

Вы думаете я всегда… такая! Не всегда.

Вчера перечитала на ночь «Маленького принца»: «…– Если любишь цветок – единственный, какого больше нет ни на одной из моих миллионов звёзд… чувствуешь себя счастливым…»

И хочется продолжить:

– Если любишь сейчас, в эту минуту, одну-единственную бабочку на оконном стекле – чувствуешь себя счастливым.

Бесконечность арабесок

Майе Гринёвой

Разве наша жизнь не арабеска в постоянном чередовании светлого, тёмного, цветного? Различие лишь в том, что арабеске не обязателен фон, тогда как у жизни есть фон – это прошлое – арабеска (араб.) орнамент из геометрических фигур, стилизованных листьев, цветов и т. д.

* * *

В углу было темно и тесно, несмотря на то, что девочка совсем маленькая. Немного повзрослев, она стала сажать в угол кукол. Они не плакали и сидели столько, сколько было надо.

Она выросла, куклы «постарели» и стали не нужны. Однажды увидев узорчатый коврик, она решила тоже нарисовать узор, но некоторые элементы узора напоминали уголки. Уголки напомнили ей тот самый тесный тёмный угол.

И тогда она стала рисовать овалы. Большие, маленькие и средние. Ей нравилась их бесконечность. О них не спотыкаешься, можно без конца путешествовать и никаких точек пересечения.

Но в школе начались проблемы, особенно на уроке геометрии. Она упорно чертила круги и овалы. Все над ней смеялись. А милосердная учительница советовала показать её врачу.

И она сдалась. Заставила себя рисовать фигуры с углами. Но овалы, круги всегда были рядом, её любимые овалы, приносящие ей столько радости.

Она рисовала на всех листочках, попадающихся под руку. Ей нравилось соразмерное чередование углов, овалов, кругов и других фигур. Они переплетались в удивительные композиции, казалось, без её участия. Достаточно водить карандашом по клеткам… Потом, самое увлекательное, раскрашивать цветными карандашами, выделяя одни элементы и притушёвывая другие.

А позже геометрические фигуры на листочке стали распадаться на мелкие элементы. И они тоже, будто сами по себе, выстраивались в удивительный калейдоскоп.

Потом в её композициях появились листья, птицы, рыбы. Со временем она узнала, что рисует орнаменты-арабески.

Одна профессиональная художница, восхищаясь её акварельными работами, про арабески сказала: «А вот это – философия. Это я не понимаю».

Но появились любители арабесок и стали заказывать их для украшения домашнего интерьера. Она рисовала и дарила. И продолжала рисовать…

И всё же она осталась верной себе. В её доме нет углов.

Они так искусно заставлены, что образуют овальное пространство.

Дети ропщут: «Мама, давай переставим мебель. Даже негде спрятаться».

А она улыбается: «Непременно. Вот только подрастёте».

Маленькое счастье

Наталии Гежа

Предыстория

Однажды я познакомилась с мальчиком лет шести, зимой. Костик – так он попросил себя называть. И удивил меня рассуждением о своём имени: «Какое-то оно у меня костлявое». Он был в одном валенке, а на другой ноге – шерстяной носок и привязанная галоша.

Я готовила Диму в школу (это была моя работа), а Костик в том же доме жил с бабушкой. Мы, конечно, к нему домой – найти валенок, а в неухоженной квартире бабушка, измученная жизнью: дочка её и мама Костика их бросила, вышла замуж за такого же пьющего, как и сама (это по рассказам бабушки). Валенок мы нашли и пошли гулять.

Костик всё время, пока я была с Димой, ходил с нами и рассказывал. Его речи надо было записывать на диктофон. Маленький философ. По каждому моменту у него было своё мнение. Он знал про Гавроша и на добрый посыл отвечал: «мерси». Это было так забавно! Но со временем я поняла – «всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

К сожалению, о дальнейшей судьбе Костика я ничего не знаю. Они выехали. А потом и Димоша уехал. Но это время, эту дружбу часто вспоминаю со светлой грустью. И очень, очень надеюсь, что у самородка Костика всё сложилось. А со временем сложились строчки:

Le petit honheur[2]2
  Le petit honheur (фр.) – Маленькое счастье.


[Закрыть] – Маленькое счастье

 
Я нашла le petit bonheur
Маленькое счастье.
 
 
Я поймала светлый луч,
Победив ненастье.
 
 
Кричу – в ответ негромкое
Le petit bonheur.
 
 
А долго жду – недолгое
Le petit bonheur.
 
 
Мне весело – шальное
Le petit bonheur.
 
 
А грустно мне – смешное
Le petit bonheur.
 
 
Бродит маленький Гаврош…
Шепчет: «Все же Мир хорош…»
 

Два рассказа о моей маме Надежде

Письмо маме

Сегодня день рождения моей мамы. И я очень захотела ей написать письмо.

Мамочка! Зачем говорить, сколько тебе лет. И так видно по фотографии, какая ты молодая. В тот памятный день и год 21 января 1924 года тебя, совсем маленькую, поздравили с днём рождения только родители. Вся страна плакала. И ты плакала в свой день рождения.

Мамочка, вспомни, как я, маленькая, в больнице разбила градусник. Мне спящей сунули его в подмышку. Я проснулась и пошла в туалет. А градусник не почувствовала. Он прилип, а потом разбился. На меня так кричали! А я рыдала.

А когда ты пришла, сразу спросила, почему у меня глаза красные. Я и рассказала. Помню, как ты, молча, отдала 10 градусников главному врачу. И он просил прощения и ещё говорил, что ты очень красивая.

А помнишь, как ты испугалась, когда соседка кричала истошно: «Надя, Надя, Лерка разбилась!» А я вовсе не разбилась. Просто девочке послевоенного времени не хотелось играть в куклы. И однажды я играла в раненого партизана Лёню Голикова.

Обвязала себя бинтами, сверху накапала на них красной акварелью и с конвертом поползла по лестнице чёрного хода коммунального дома на чердак доставить донесение. Когда соседка закричала, я испугалась, скатилась кубарем вниз в подвал и лихорадочно начала срывать бинты. Ты меня обнаружила в подвале всю в синяках, плачущую.

И чтобы меня успокоить, купила торт-мороженое. Это было лакомство-новинка. А соседка советовала маме наказать меня и не пускать неделю на улицу. До сих пор помню недоумение в твоих глазах: разве это возможно?!»

Мамочка, я помню, как ночью тебя разбудили. Ты работала зав. телеграфом на Кропоткинской улице в центре Москвы. А там сплошные посольства. В одной из поздравительных телеграмм в посольство Кубы обнаружилась опечатка. Вместо «Поздравляем с Новым Годом!…» «Поздравляем с Новым Гадом…» И ты ночью помчалась извиняться в посольство. До сих пор недоумеваю – почему ночью.

И всегда всем ты говорила, какая я замечательная, какая красивая. И как много у меня платьев. Целых три.

Мамочка, я помню, как ты на какой-то массовке играла в волейбол в кружок. И ни один мужчина не мог взять твою подачу. Ты тренировалась в обществе ЦСКА и соревнования проходили, в основном, внутри СССР. Помню, как тебя загримировали под грузинку, уговорив сыграть за их команду. Но судья узнал тебя по почерку и чуть было не дисквалифицировал. А как ты при росте 158 прыгала возле сетки!!!

А ещё ты плавала как рыба. Москва-реку переплывала туда и обратно.

А как ты опекала своих подопечных – доставщиков (почтальонов). Ты отстояла Катю, родившую трёх негритят. Её хотели уволить за распутство. А она влюбилась в камерунца, который отказался на ней жениться.

Мамочка, а сколько у тебя интересных поздравлений: от патриарха сия Руси Алексия, от Алексея Петровича Маресьева, легендарного лётчика, от певца Батыра Закирова. А Тамара Синявская написала благодарность тебе. У неё по каким-то причинам не принимали посылку, и ты уладила конфликт. А после Тамара достала коробку конфет, и вы пили чай.

Можно было бы перечислять и перечислять твои душевные качества. И вспоминать, вспоминать события твоей жизни. Но хочу только добавить. Всю свою жизнь ты посвятила не только мне, но и родной сестре, инвалиду детства, стала ей настоящей мамой и обеспечила все условия для достойной жизни.

Мой сын посвятил тебе стихотворение:

 
Всё прошла, простила всех кругом.
На страну и время не роптала.
Словно ветхий деревянный дом.
В центре современного квартала.
 

Мамочка, ты всегда была украшением при самых изысканных фасадах. Спасибо тебе за жизнь мою. А вернее было бы написать: «за жизнь твою».

Удивительный человек – моя мама

Противная тахикардия напала на мою маму и лекарства не помогают. Вызываю скорую. Едва успеваю открыть дверь, как мужчина в белом халате буквально врывается в квартиру: «Кофе, если можно».

Второй мужчина стоит в прихожей и не двигается. Судорожно ставлю чайник, достаю банку с кофе и с ужасом смотрю, как доктор высыпает кофе из банки в кружку. Быстро опомнилась и пошла в комнату к маме, приглашая второго доктора последовать за мной. Вспомнив про свои обязанности, второй доктор достал всё необходимое, чтобы снять кардиограмму.

Первый доктор глотает кофе и так тяжело дышит! Что с ним? Мне стало не по себе. Но успокаивало, что есть ещё второй доктор. Всё же взорвалась:

– Это как понимать! Вы для чего здесь? Кофе пить? И коллега Ваш не очень торопится помощь оказать. А знаю, что вы скажите: «А что вы хотите. Бабушке лет не мало, если не сказать, очень много». А я вот жаловаться буду! И вас уволят обоих.

Вдруг слышу слабый голос мамы:

– Дочка, не надо ругаться. Посмотри, какие они симпатичные. И они всё умеют.

Надо было видеть реакцию старшего доктора (по разговору я поняла, что кофе пил главный доктор, потому, видимо, и не торопился не главный доктор, ожидая указаний).

Главный доктор оживился, прямо на глазах помолодел и быстро принялся за дело. Нажал маме на веки и в миг сердечко мамино отозвалось благодарностью.

Я уверена, что сработала не моя угроза, а мамины слова. Просто надо слышать, как они трогательно звучат из маминых уст.

– Два дня сплошных реанимаций. Извините.

Вот так ответил главный доктор на моё: «Спасибо. До свидания».

И я представила себя на месте врачей скорой помощи. Представила, и скорее вернулась на своё место, а то пришлось бы и мне вызывать скорую.

Маме очень везло на врачей. И врачам везло. Помню, как я благодарила доктора, сделавшего операцию маме на лёгком. Купила бутылку армянского коньяку, 11 гвоздик и сама сделала эстамп «Зимний лес». Доктор вернул мне коньяк и цветы с комментарием:

– Коньяк нужен Вашей маме. У неё низкое давление. Добавляйте в чай по пять капель. Цветы очень дополняют Вашу внешность. А вот эстамп… не ожидал. Лучший подарок за всё время работы. С удовольствием принимаю.

И добавил:

– Удивительный человек Ваша мама. Абсолютное отсутствие даже намёка на капризы. Ещё и психолог для больных людей. Берегите её.

И я поняла, что моя мама тоже берегла врачей. Чтобы обратиться к доктору, нужен был очень серьёзный повод, очень.

Прозаические миниатюры

Натюрморт

Давно собиралась в музей восковых фигур. А он оказывается совсем рядом и недорого. Вхожу. Мужчина у входа сидит в позе роденовского мыслителя. Рядом тоже мужчина и тоже сидит, опершись на клюку, очень сосредоточенный. Ой, девушка стоит с огромными ушами! Да это же наушники в форме ушей! Забавно придумано. Две женщины сидят и смотрят пристально вперёд, как в кинотеатре. Возле мужчина с опущенной головой, а рядом, наоборот, с запрокинутой. И все такие бледные, видимо, от тусклого освещения. Ах да, они же восковые! И что всех объединяет – полное отсутствие присутствия, хотя некоторые фигуры перемещаются, как на шахматной доске. Что-то не так… Вижу место, но никто на нём не сидит. И я не сажусь. Очень боюсь… боюсь…

Наконец, выхожу. А музей мчится дальше… в тёмный тоннель.

Это утро. Это раннее утро в метро.

Кораблик

– Мамочка, посмотри, по небу плывет кораблик.

– Корабли плавают по воде, а это облако.

– Нет, кораблик. Сейчас его затопят серые волны.

– Не волны, а тучи. Дождь пойдет.

Прошло много лет. Я стоял у окна и неожиданно сказал:

– Посмотри, по небу плывет корабль.

– Корабль, – насмешливо повторил мой маленький сын, – обыкновенное облако.

Но я продолжал:

– Сейчас его затопят серые волны.

– Дождь будет, – снисходительно заметил мой сын.

Разговор с сердцем

– Ты стучишь?

– А что же я делаю, если ты живой.

– Ощущение, что дремлешь, какие-то слабые обертоны. Мне нехорошо.

– А ты как думал. Вчера…

– Забудем.

– Вчера у тебя был приступ, вернее – у меня.

– Да!!! Меня хотели взять приступом, но я не сдался.

– Может, без шуток?..

– Ладно. Почему обертоны???..

– Ты же музыкант, возьми камертон и настрой меня.

– Как???

– Обычные люди говорят: включи мозги. Я этого делать не умею.

Я могу только выскочить, если мне очень не комфортно.

– Ну-ну. Не шали. У меня завтра концерт.

– Не пей сегодня много.

– У меня сегодня день рождения…

– Поздравляю. Ты хочешь получить поздравления вместе с соболезнованием?

– Какое же ты нудное. Ну, прихватило, бывает. И потом… она ушла…

– Она ушла, а я не стучи, а дёргайся. Я уже как паралитик.

– Подожди, приму что-нибудь сердечное…

– Посмотри, как ты обрюзг. Мне душно в твоём теле…

– Отстань, все так живут и спортсмены помирают.

– Когда твоя мама носила тебя под сердцем…

– Перестань, я не школьник – в животе я был.

– Так вот это и есть под сердцем, все умилялись, как стучит твоё сердечко…Мне было так хорошо!

– Я понял, сейчас приму сердечное. Правда, на спирту.

– Ты выпил не то и ещё больше расстроил меня. Я буду бороться за тебя. Но прости, если что…

* * *

У замечательного писателя Феликса Кривина есть цикл «Полусказки».

Я свой цикл назвала «Полубыли»