Текст книги "Эхо возмездия"

Глава 11
Страх

Враг был большой и мягкий, и в него приятно было вонзать когти. Фруфрик прыгнул на клубок, но не рассчитал сил, и клубок покатился по полу, разматывая нить. Фруфрик оскорбленно мяукнул и снова бросился на клубок. Обычно Евгения, видя, что творит котенок с нитками, не могла удержаться от смеха; но теперь она даже не смотрела, чем занимается ее любимец.

В дверях показался Николенька. На пороге он немного замешкался, словно сомневался, стоит ему входить или нет, и Евгения машинально отметила, что это было что-то новое. Обычно Николенька входил широкими шагами, бросал какую-нибудь шутку или замечание, и от него веяло спокойным оптимизмом и уверенностью, что все будет хорошо – уверенностью, которая больше всего поддерживала Евгению в ее нелегкой жизни. А теперь он медлил на пороге, как чужой, и лицо у него было чужое – сконфуженное, если не виноватое.

– Они все еще в саду? – спросила она, просто чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Да, доктор осматривает тело, а следователь что-то у него спрашивает.

– Почему?

Она хотела спросить: «Почему Колозин оказался в нашем саду?», но у нее не хватило сил закончить фразу, и брат ответил на совсем другой вопрос.

– Наверное, потому что он доктор, – пожал плечами Николенька, падая в кресло. – Причина смерти и всякое такое. Хотя я сразу же понял причину, как только перевернул тело. Его застрелили, выстрелом сзади в голову.

– Тебе не надо было трогать тело, – проговорила Евгения, чуть не плача. – Во всех уголовных романах[7]7
  То есть детективных романах.


[Закрыть] об этом пишут.

– Ты забыла, я их не читаю? – рассердился Николенька. – Я спускаюсь в свой собственный, между прочим, сад, ищу своего собственного котенка, нахожу его следы, иду по ним, и нате вам – ни с того ни с сего вижу человека, который лежит без движения, присыпанный снегом. – Евгения содрогнулась. – Фруфрик пищал возле него, сводя меня с ума. Не знаю, почему мне показалось, что Колозин еще жив и можно что-то сделать. Я приподнял его и увидел сзади на волосах кровь, а под волосами – маленькую такую дырочку. Тут появилась ты и закричала не своим голосом…

– Я испугалась! – крикнула Евгения, теряя самообладание. – Ты бы тоже испугался… Только вчера мы видели его у Павла Антоновича, он казался очень оживленным и даже надерзил баронессе Корф… А сегодня он труп, понимаешь, не человек, а труп! – Она подалась вперед, в глазах ее блестели слезы. – Николенька, я ничего не понимаю! Скажи, ну пожалуйста, что он делал у нас в саду?

– Откуда мне знать? – раздраженно спросил ее брат.

– Но почему у нас, почему именно мы? Николенька…

– Женечка, ей-богу, я знаю не больше твоего… Если он ехал на станцию, она совсем в другой стороне. И потом, куда тогда делись кучер, и экипаж, и лошади?

Евгения шмыгнула носом и достала носовой платок.

– Николенька… А он не мог прийти, чтобы повидаться с тобой?

Нет, она не ошиблась: брат действительно на-прягся.

– Зачем я ему?

– Ну, затем, что ты знал его в Петербурге.

– Господи, Женечка, да мало ли кто его знал… Мы ведь не были друзьями! Так, шапочные знакомые…

– Николенька, скажи: почему ты не хотел идти на вечер к Снегиревым?

Брат надулся и откинулся на спинку кресла, положив одну ногу плашмя на колено другой.

– Потому что думал, что там будет скучно, – с вызовом произнес он.

Евгения отвернулась.

– Ты не хотел с ним встречаться, – тихо сказала она.

– Женечка, что за фантазии… При чем тут Колозин? Я просто был не в настроении…

– А ведь он тоже был не рад тебя видеть, – продолжала Евгения, отводя со лба непокорную светлую прядь. – Когда он заметил тебя, то перестал улыбаться, хотя до того казался таким веселым… Николенька, скажи мне правду: это не ты?

– Женечка, о чем ты?

– Николенька, ты ведь не убивал его? Я не знаю, что со мной будет, я этого не переживу…

Брат вскочил на ноги, схватился за голову и сделал несколько шагов по комнате.

– Да что же это такое… Везде, где он появляется, даже после смерти… – Николенька осекся и не закончил фразу, видя, с какой мольбой сестра смотрит на него. – Ну, вот что. Я не знаю, что ты вообразила, но я не убивал его и не имею никакого отношения к его убийству. И я не имею ни малейшего понятия, как он оказался в нашем саду! – с ожесточением закончил он.

– Почему же следователь допрашивал тебя так долго?

– Вовсе нет! Мы говорили минут пять…

– Двенадцать минут, я засекала время! О чем он мог говорить с тобой двенадцать минут? Да еще попросил меня удалиться из комнаты!

– Он расспрашивал меня, как я нашел тело, со всеми подробностями. А тебя попросил уйти, чтобы ты не мешала ему работать. Свидетелей всегда допрашивают с глазу на глаз.

– Допрашивают не свидетелей, а преступников! А свидетели дают показания…

– Не знаю, что ты вбила себе в голову, – сказал Николенька после непродолжительного молчания. – Но я не преступник. Впрочем, кажется, я уже говорил об этом…

– Николенька, мне страшно, – сказала Евгения, зябко ежась, хотя в комнате было жарко. – Мне просто очень-очень страшно. Прости меня.

– Ничего, я даже польщен, – пробормотал брат, двигая кочергой поленья в очаге. – Разное бывало в жизни, но пока никто еще не принимал меня за убийцу.

Он пересел в другое кресло, поближе к огню, и посадил Фруфрика себе на колени.

– Когда же ты у нас научишься ловить мышей, а? – спросил Николенька, гладя котенка. – А то наша кошка стала совсем старой…

– Как ты думаешь, кто его убил? – спросила Евгения.

– Откуда мне знать? – ответил ее брат уже с раздражением. – Но раз уж его убили, должна быть какая-то причина. Как, по-твоему, у кого была самая серьезная причина?

И тут Евгения почувствовала, как у нее отлегло от сердца.

– До чего же я бестолковая! Ну конечно же… Эти… как их… Сверчок… нет… Печка, да? А он к тому же военный…

– Человек, привычный к оружию, – кивнул Николенька. – Думаю, это он убил Колозина.

– Как это ужасно, – проговорила Евгения больным голосом. – Человека обвинили в том, чего он не совершал, после долгих мытарств оправдали… и сразу же после суда его убивают… Но я одного не понимаю – при чем тут наш сад? Что Колозин мог здесь делать? И ведь он слышал угрозы этой эпилептички… Что же он не поостерегся?

– Его сзади застрелили, – напомнил Николенька, морщась. – Как уж тут остеречься-то…

– Нет, я все же не понимаю… – бормотала Евгения, нервно сжимая и разжимая пальцы. – Вот ты говоришь, что его застрелили. Но у меня чуткий сон, эти кусты не так далеко от моих окон, а между тем я ничего не слышала… Звук выстрела, понимаешь? Я его не слышала…

– Я об этом не подумал, – признался Николенька. – Кстати, я ведь тоже ничего не слышал…

Брат и сестра переглянулись.

– А что, если его убили не здесь? – проговорила Евгения, волнуясь.

– И привезли к нам, чтобы нас заподозрили в убийстве? Мило…

Он заметил, что сестра задумалась, и тяжело вздохнул. «Ну, сейчас пойдут гипотезы, одна другой невероятнее… Кто из знакомых настолько нас не любит, что мог подбросить труп… Нинель, к примеру… А что? Всегда ждешь каких-нибудь пакостей от того, кто тебе неприятен…»

– Его убили в доме Снегирева, – наконец произнесла Евгения. Ее брат аж подскочил на месте.

– Я смотрю, чтение уголовных романов даром не проходит… Откуда такие выводы?

– Снег, – почти беззвучно промолвила его сестра. – Ты же сам сказал, что труп был присыпан снегом… Вокруг не было никаких следов, кроме твоих, моих и еще Фруфрика… Вчера вечером шел мелкий снег, но, когда мы возвращались домой, он прекратился. Когда я ложилась спать, снег тоже не шел… А утром все было уже белым-бело, значит, снег шел ночью и утром. Ты понимаешь? Колозин пролежал там несколько часов, наверное… А нашли мы его в начале девятого утра…

– Он действительно был совсем холодный, когда я до него дотронулся, – нехотя признался Николенька. – Ты думаешь, что…

– Его принесли к нам в сад, и снег успел засыпать все следы, которые оставил убийца, – продолжала Евгения. – Когда Колозин был убит? Получается, ночью или ранним утром… Вчера он остался ночевать в доме Павла Антоновича. Ночь или раннее утро поздней осенью – не то время, когда городской житель станет выходить из дома… Хотя я допускаю, он мог пойти куда-то даже ночью… Если, например, речь шла о встрече с человеком, которого он хорошо знал…

– Идти куда-то ночью в незнакомой местности? – фыркнул Николенька. – Не знаю, может быть, герои уголовных романов так и делают, но в жизни… Хотя…

– Что? – спросила Евгения, увидев, как изменилось выражение его лица.

– Ничего, – угрюмо ответил ее брат. – Просто я вспомнил, что Колозин мог не спать до трех утра, а иногда и до четырех… Он сам мне говорил.

– Тогда, может быть, он вышел из дома из-за бессонницы, преступник подстерег его, убил и привез тело к нам, чтобы замести следы, – сказала Евгения.

– Тогда возникает другая проблема – откуда убийца знал, что Колозин может выйти из дома, – заметил Николенька. – Кроме того, у Снегиревых есть собаки, почему они не залаяли и не разбудили весь дом?

– Потому что Павел Антонович, как и мы, считает, что нехорошо держать животных на холоде, и сейчас собаки живут в доме, – напомнила Евгения. – Они спали, Колозин вышел, а муж той женщины следил за домом… И застрелил его.

– И никто в доме ничего не услышал, – проворчал Николенька. – А штабс-капитан вместо того, чтобы просто сбежать, зачем-то потащил тело к нам в сад.

– Я просто выдвигаю теории, а доказательства пусть ищет следователь, – сердито произнесла Евгения. – И потом, откуда мы знаем, что убийца непременно штабс-капитан? Колозин вчера наговорил дерзостей баронессе Корф… Ты помнишь, какие у нее были глаза? Если хочешь знать мое мнение, эта женщина умеет ненавидеть…

– Ничего ты, Женечка, не понимаешь, – вздохнул Николенька, гладя котенка. – Колозин просто из кожи вон лез, чтобы привлечь ее внимание, а ей до него не было никакого дела. Она строила глазки англичанину, который гостит у Снегирева.

– Это ты, Николенька, ничего не понимаешь, – парировала Евгения, задетая за живое. – Чтобы такая женщина, как баронесса Корф, могла увлечься этим филином… Да никогда в жизни! Уверена, тебе показалось…

Николенька мог много чего рассказать о тех, кто с легкостью подозревает красивую женщину в убийстве, но горячо защищает ее, когда речь идет о неподходящем поклоннике, однако он предпочел наслаждаться своей наблюдательностью молча и, улыбаясь, взъерошил шерстку котенку, который пытался вскарабкаться ему на плечо.

– Вообще, чем больше я думаю об этом преступлении, тем меньше понимаю, – призналась Евгения. – Наверное, я перегнула палку, когда сказала, что баронесса Корф могла убить Колозина… Она обычная светская женщина, если не считать внешности, конечно… И этот штабс-капитан, который дергал свою жену за рукав, чтобы ее утихомирить, и был явно не рад, что приехал сюда… Не очень-то и он похож на убийцу, по правде говоря… – Она встряхнулась. – Впрочем, пусть следователь разбирается, это его работа. Конечно, я расскажу ему, что снег успел засыпать следы и что мы не слышали никакого выстрела… Ведь чем быстрее он отыщет убийцу, тем лучше.

– Разумеется, – рассеянно пробормотал Николенька, снимая котенка, который упорно карабкался по его груди, и сажая его на пол.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – не удержалась Евгения.

– Я? Нет, ничего.

– Прекрасно, – заключила сестра, поднимаясь с места. – Тогда я пойду искать господина Порошина.

Глава 12
В больнице

Палата, в которую доктор Волин определил незваную гостью Снегирева, находилась на втором этаже, в самой дальней части крыла. Помещение было маленькое и узкое, как пенал. Здесь стояли всего две кровати, которые были короче, чем кровати обычных больных. В эту палату чаще всего помещали детей, страдающих опасными заразными заболеваниями, но в то время, о котором идет речь, никаких эпидемий в уезде не было, и помещение пустовало до тех пор, пока в нем не появились штабс-капитан и его супруга.

После ухода Волина Терентий Емельянович, не чуя под собой ног, опустился на свободную кровать и долго-долго смотрел в лицо своей спящей жены. Еще до того, как ей дали успокоительное, по настоянию доктора, Василиса переоделась в больничную одежду, придававшую ей полуфантастический вид и наводившую на мысли не то об осужденной, не то о нищенке. Ее тулуп, платье и дырявые поношенные чулки грудой лежали на деревянном стуле, стоявшем возле стены, и всякий раз, когда взор отставного штабс-капитана падал на эти чулки, ему хотелось плакать. Чулки словно символизировали всю их жизнь, далекую от тонких материй, которую они латали и чинили в безуспешной попытке выкроить из нее что-то более-менее пристойное. Супруги Печка знали о себе, что они не птицы высокого полета и никогда ими не станут, и нельзя сказать, чтобы их это особо печалило. По-настоящему их задевало только одно: что у них не было детей. Много, много было пролито слез, пока Василиса не смирилась и не обратила всю свою нерастраченную любовь на племянников, детей своей родной сестры. И оттого она оказалась вдвойне не готова к тому ужасу, который неожиданно обрушился на нее.

Убийство, зверское, бессмысленное, квартира сестры, залитая кровью, полицейские формальности, допросы, похороны, на которые собрались все знакомые и знакомые знакомых, и каждый подходил и выражал Василисе и ее мужу свое сочувствие – все промелькнуло перед внутренним взором отставного штабс-капитана, как один непрекращающийся кошмар, который хочется поскорее забыть. Но то, что случилось, относилось к разряду происшествий, которые не получится забыть – до самого последнего вздоха.

Терентий Емельянович немного знал Колозина и несколько раз беседовал с ним о каких-то мелочах. После убийства отставной штабс-капитан истерзал себе всю душу, пытаясь нащупать в своих воспоминаниях нечто, подобие следа, хотя бы намек на то, что все завершится так страшно и жестоко, что студент разрушит их с Василисой жизнь до основания. Но Колозин всегда вел себя как самый обычный человек, а когда его задержали, на допросах он держался на удивление спокойно и ничем не показал, что он действительно виновен.

Оттого отставной штабс-капитан и терзался сомнениями. Он не был уверен, что Дмитрий Колозин убийца, однако Василиса, знавшая от сестры о ее разногласиях с жильцом, ни минуты в этом не сомневалась. Совершенно ни от кого не таясь, она кровожадно радовалась, что проклятый студент, убивший ее сестру, мужа сестры и их двух детей, получит по заслугам. Но тут в дело вмешался Павел Антонович Снегирев, и внезапно выяснилось, что дело-то шито белыми нитками. Ну, ссорился Колозин с сестрой Василисы, ну, не платил за квартиру, но орудие убийства не найдено, пропавшие из квартиры жертвы вещи не обнаружены, и вообще доказательств убийства у следствия никаких нет, если не считать показаний соседки-алкоголички, которая видела, как студент выходил из квартиры. Обвинению очень хотелось верить, что выходил как раз после преступления, что день и время события соответствовали версии о том, что Колозин виновен, но защита сразу же обратила внимание на то, что свидетельница путает даты, она не раз ругалась в прошлом с обвиняемым и вообще ее словам веры нет. Что же касается того факта, что у Колозина не было алиби, так как в момент совершения преступления он просто гулял по улицам, то ведь никому же не возбраняется ходить по Петербургу столько, сколько ему заблагорассудится…

Однако никакие доводы, которых оказалось достаточно для того, чтобы убедить общественное мнение в невиновности Колозина, не могли смягчить Василису. Она упорно продолжала считать, что студент виновен, что ему удалось обвести всех вокруг пальца, он убийца, проклятый душегуб и чудовище, которое хуже любого зверя. А когда она поняла, что Колозин ускользнул от наказания благодаря тому, что обратился за поддержкой к знаменитому Снегиреву, она возненавидела Павла Антоновича едва ли не больше, чем того, кого считала губителем своих близких.

А потом была долгая, мучительная поездка с пересадками в вагонах третьего класса, изумленные лица слуг в имении Снегирева, ужасный скандал, завершившийся припадком, четыре стены, окрашенные в желтый цвет, и кровать с серым одеялом, на которой Василиса заснула, поджав ноги.

Терентий Емельянович вздохнул. Здесь, в полумраке палаты, он бодрствовал не один – вместе с ним было сознание собственного бессилия и еще кое-что, что было еще горше – страдание из-за того, что его жена так изводит себя. Он услышал, как скрипнула дверь, и повернул голову.

– Меня зовут Ольга Ивановна, – тихо сказала женщина, стоявшая на пороге, – я здесь работаю. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне или к сиделкам.

Он пробормотал несколько слов благодарности, но тут Василиса застонала, заворочалась во сне, и он умолк. Ольга Ивановна внимательно посмотрела на его лицо и вышла. Тяжело вздохнув, штабс-капитан сел поглубже на кровати, привалился спиной к стене и сам не заметил, как провалился в беспокойный сон.

Когда он проснулся, то увидел, что жена смотрит на него и легко улыбается.

– Ты… ты… – он хотел продолжить, но не смог закончить фразу.

– Набедокурила я вчера, а, Терентий?

– Да уж!

В дверь заглянула вчерашняя медсестра, Ольга Ивановна. Лицо у нее было хмурое, но почему-то – штабс-капитан не смог бы объяснить, почему – он сразу же уловил, что это была, так сказать, не посторонняя хмурость, а нечто, к чему имели прямое отношение он и Василиса.

«Ишь, какая неприятная», – неодобрительно подумал Терентий Емельянович. Вот вчерашний доктор ему понравился, но он определенно был человек совсем другого склада, чем эта фифа с напряженным лицом.

– Как вы себя чувствуете? – спросила медсестра.

– Благодарствуем, гораздо лучше, – ответила Василиса звонким голосом.

Медсестра метнула на нее странный взгляд и совершенно неожиданно спросила:

– Скажите мне вот что: кто-нибудь из вас выходил из палаты сегодня ночью?

– Зачем? – искренне удивился Терентий Емельянович.

– Ну, мало ли, – туманно ответила неприятная особа. – Вдруг вам так захотелось.

Штабс-капитан и его жена обменялись быстрым взглядом.

– Если вы хотите сказать, что нам тут не место… – начала Василиса дрожащим голосом.

– Нет, – отмахнулась странная медсестра, – я вовсе не о том. Дмитрий Колозин убит.

Терентий Емельянович, который пытался зевнуть, прикрыв рот рукой, застыл на месте. Василиса вытаращила глаза, потом завозилась, приподнимаясь на кровати.

– Как – убит? – пронзительно закричала она, волнуясь. – Что значит убит?

– Убит значит убит, – отрезала Ольга Ивановна, – ничего больше. Так ночью вы не выходили отсюда?

Василиса открыла рот.

– Да кто же его так? Божечки мои! Как это вышло? За что его?.. А почему вы спрашиваете, не выходили ли мы? – внезапно насторожилась она. – Вы что же, думаете, что кто-то из нас…

– Не важно, что я думаю, – сухо ответила Ольга Ивановна. – Будет следствие, и для вашего же блага лучше, если вы не попытаетесь сейчас бежать.

– Бежать? Да вы что? – заверещала Василиса. – Мы здесь останемся… чтобы все разузнать хорошенько! Да я… Я руку пожму тому, кто его убил! Вот!

Она разрумянилась, ее глаза горели так, словно она только что выиграла в лотерею целое состояние, рыжие нечесаные волосы свисали, как у ведьмы.

Ольгу Ивановну покоробило. Она вышла, прикрыв за собой дверь, передала сиделкам указание – ни в коем случае не выпускать этих двоих из больницы, после чего пошла будить доктора.

«А я так хотела, чтобы он отдохнул хоть немного… пока больных мало… Какое у него лицо сделалось тогда ночью… Словно этот противный старик Фаддей Ильич был ему самый близкий и родной человек…»

А пока палата, в которой лежала Василиса Печка, сделалась центром всеобщего притяжения. То и дело в дверь кто-нибудь заглядывал, а самые бесцеремонные еще и навязывались с вопросами, кто именно укокошил студента: муж или жена.

Отставной штабс-капитан бледнел, краснел, шевелил усами, нервно чесал складки жира над шеей и клялся, что он не убивал Дмитрия Колозина, даже пальцем его не тронул. Что касается Василисы, то она с удовольствием включилась в игру и теперь уверяла всех, кто был согласен слушать, что студент умер из-за того, что она ему желала смерти и даже молилась о ней.

Впрочем, едва на пороге показался следователь Порошин, Василиса сразу же сбавила тон и, исподлобья глядя на представителя власти, принялась отвечать на вопросы.

– Имя, сословие, вероисповедание, место жительства…

Однако на главные вопросы Василиса Печка и ее муж твердо ответили «нет»:

Нет, не убивали Колозина.

Нет, ночью никто из них не покидал больницу.

Нет, они понятия не имеют о том, кто мог его убить.

– Вы прибавьте, прибавьте в протокол, – добавила мстительная Василиса, – что не важно, кто его убил, важно, что он получил по заслугам…

Из-за снега дерево за окном казалось совсем белым, и на одной из веток его сидела сова, а может быть, филин. Отставной штабс-капитан посмотрел на него и отвернулся.