Текст книги "Вуаль из солнечных лучей"

Глава 10
Человек со шрамом

– Разумеется, у нас есть досье на капитана Уортингтона, – сказал Осетров, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – Не сказать, чтобы объемное, но есть. Могу я узнать, почему этот джентльмен вас так заинтересовал?

– Его имя упомянул Джереми Скотт, а затем доктор Монруж, – отозвалась Амалия. – По их словам, капитан хочет разобраться, кто на самом деле убил его брата. Так как его интерес отчасти совпадает с нашим, мне бы хотелось узнать о младшем Уортингтоне побольше.

– Боюсь, когда вы узнаете о Треворе Уортингтоне побольше, у вас пропадет всякая охота с ним общаться, – ответил Осетров, усмехаясь. – Капитан Уортингтон – хвастун, задира, горлопан и coureur de femmes [5]5
  Бабник (фр.).


[Закрыть]. Его единственный талант, с лихвой возмещающий отсутствие остальных талантов, – влипать во всякие истории, и можете не сомневаться, что он весьма в этом преуспел. Он сводный брат покойного полковника, который долго с ним возился, пытаясь приставить к делу, но, в конце концов, сдался и махнул на Тревора рукой. В армии тот постоянно оказывался в центре всевозможных скандалов, так что, в конце концов, его услали в Гибралтар, где он служил до недавнего времени. Узнав о том, что случилось с братом, он выхлопотал себе отпуск – опять же со скандалом, если верить слухам, – и явился в Париж. Толку вам от него не будет никакого: все, кто с ним сталкивался, в один голос характеризуют его как дурака, причем опасного.

– Гм, – сказала Амалия, с преувеличенным вниманием разглядывая потолок, – как говорит Петр Петрович Багратионов, «нет на свете такого дурака, которого мы не могли бы использовать в своих целях».

– Должен признаться, лично я в таких случаях вспоминаю другую поговорку, – любезно отозвался ее собеседник. – А именно «есть такие дураки, с которыми лучше не связываться». Никогда.

– По-вашему, младший Уортингтон именно из таких?

– Совершенно верно, сударыня. Пытаясь наладить с ним контакт, вы не получите ничего, кроме неприятностей. Потому что капитан Уортингтон, помимо всего прочего, – большой мастер создавать другим проблемы на ровном месте. Верьте мне, пользы от него не будет никакой, зато вреда – предостаточно. Он не умеет держать язык за зубами, не уважает женщин и не подчиняется ничему, кроме собственных прихотей, которые меняются по двадцать раз в минуту. Ни к каким особенным данным он доступа не имеет, потому что ни одна секретная служба не возьмет к себе человека с таким характером, так что ценность капитана Уортингтона для нас нулевая. Вы меня знаете, сударыня, я редко даю советы, но в данном случае я бы не советовал вам тратить на него ваше драгоценное время.

– Хорошо, раз вы так говорите, я не буду искать с ним встреч, – сказала Амалия. – Хотя должна признаться, что расследование пока продвигается туго. Кое-что я узнала от Виктора Ивановича, после чего побеседовала с Хобсоном, Скоттом и доктором Монружем, а также побывала на месте дуэли. Правда, поездка в Булонский лес мне ничего не дала – после публикации в газетах туда потянулись любопытные и все затоптали. Если бы стадо слонов сбежало из зоологического стада, оно и то не могло бы навредить больше, – добавила баронесса Корф с обидой.

– Но вам все же удалось что-то выяснить?

– Елагин рассказал, что Ломов разговаривал с человеком, который зашел в его купе. Англичане уверяют, что никакого постороннего стрелка на месте дуэли не было. Доктор Монруж говорит то же самое. – И Амалия вкратце пересказала содержание своих встреч со свидетелями.

Осетров очень внимательно выслушал свою собеседницу, вертя в пальцах карандаш. Когда она закончила свой рассказ, резидент некоторое время молчал.

– Итак, по поводу того, что произошло в Булонском лесу, у нас есть показания четырех человек. Вы уверяете, что не видели никаких посторонних лиц. Хобсон клянется, что осмотрел все возле места дуэли и тоже никого не видел. Молодой Скотт искал пулю виконта и ничего не нашел. Доктор Монруж считает, что причиной смерти полковника Уортингтона стал выстрел, произведенный его противником. Таковы факты. Что мы можем им противопоставить? Уверенность Сергея Васильевича, что с дуэлью что-то нечисто, последующее нападение на него и его исчезновение.

– И мое ощущение, что что-то было не так, – подала голос Амалия.

– И то обстоятельство, что Хобсон и Скотт вовсе не обязательно сказали вам правду. Да и доктор Монруж тоже мог соврать, если его подкупили или, к примеру, на него как следует надавили.

– Разумеется.

– Что касается незнакомца, с которым говорил Сергей Васильевич в своем купе, давайте будем честны: данный факт вам кажется подозрительным, потому что вы знаете, чем все кончилось. Нет никаких доказательств того, что собеседник господина Ломова имел отношение к его исчезновению.

– Как и никаких доказательств обратного, – отозвалась Амалия с легкой улыбкой.

– Хорошо, сударыня, будь по-вашему. В принципе любой человек, с которым Сергей Васильевич общался в последние дни, вызывает определенные подозрения… Что-нибудь не так?

Амалия только что поднялась с места, подошла к окну и встала за портьерой так, чтобы ее не было видно снаружи.

– Похоже, я оказалась права, – негромко проговорила она, оборачиваясь к Осетрову. – Он до сих пор здесь.

– Кто, госпожа баронесса?

– Филер. Я заметила его вчера, когда вышла из дома и отправилась на Шоссе д’Антэн. Потом, когда я в первый раз поехала на улицу Аркад, филер следовал за мной в экипаже. Доктора дома не было, и я решила отправиться в Булонский лес. Затем я поела дома и вернулась на улицу Аркад, но этот господин не отставал. Сегодня он снова ходит за мной по пятам… – Амалия нахмурилась. – Кстати, у него военная выправка. А это не может быть капитан Уортингтон?

Осетров поднялся на ноги, подошел к окну и выглянул наружу.

– Нет, это не Тревор Уортингтон, – сказал он спокойно. – У капитана шрам через все лицо, его легко узнать. Думаю, это кто-то из контрразведки. Получается, вы у них тоже под колпаком.

– Чем это мне грозит? – спросила Амалия.

– После исчезновения Сергея Васильевича нас очень стараются не выпускать из виду, – усмехнулся Осетров. – Но более никаких действий они не предпринимают… если не считать задержания двойника Ломова.

– Когда я сегодня утром просматривала почту, – медленно проговорила Амалия, – я заметила, что кто-то уже смотрел ее до меня. Конверты аккуратно расклеивали и потом заклеивали.

– Плохо, – уронил ее собеседник. – Значит, речь действительно идет о неких сведениях, огласки которых французы очень и очень опасаются. Что же такого Сергей Васильевич мог узнать?

Он вернулся на свое место за небольшим, но изящным бюро палисандрового дерева, сел и мрачно задумался. Амалия опустилась в кресло, в котором до того сидела.

– Возможно, через некоторое время кое-что прояснится, – сказал наконец резидент, глядя на Амалию. – По крайней мере, я приложу все усилия, чтобы понять, что происходит. А вам, госпожа баронесса, я предлагаю вернуться в Петербург следующим экспрессом. В нынешних условиях, оставаясь в Париже, вы ничем не сможете помочь.

– Я никуда не уеду, пока не выясню, что произошло с Сергеем Васильевичем, – отрезала Амалия.

– Даже если вас потребует к себе генерал Багратионов?

– Если он вызовет меня, я могу вспомнить, что давно не брала отпуска.

Осетров невольно улыбнулся ее горячности, но Амалия видела, что в глубине души он одобряет ее.

– Хорошо. Могу я спросить, что вы намерены предпринять, госпожа баронесса?

– Навещу несколько больниц для душевнобольных, – в высшей степени загадочно ответила Амалия. – Куплю двести мелочей в лавках и попрошу прислать их на мой адрес. Пусть агенты с ног собьются, выясняя, не подаю ли я кому тайного знака и не прячется ли Сергей Васильевич среди сумасшедших…

На следующий день Амалия объездила несколько больниц, предварительно убедившись, что за ней по-прежнему ведется слежка. В одной больнице она представлялась членом благотворительной организации (что, кстати сказать, было чистой правдой), в другой говорила, что ищет своего дальнего родственника, потерявшего память, в третьей спрашивала, не работает ли здесь доктор такой-то, который будто бы обещал жениться на ее сестре (разумеется, вымышленной). Покончив с больницами, Амалия поехала по магазинам, где провела не один час, а затем вернулась в посольство и написала сама себе две дюжины писем, которые при желании можно было истолковать как завуалированные шифры с упоминанием различных адресов. Осетров, хоть для виду и пожурил баронессу за стремление водить противника за нос, пообещал немедленно все отправить, и Амалия вернулась к себе, предвкушая, как агенты контрразведки собьются с ног, выясняя, что на самом деле стоит за текстами загадочных посланий.

Утром Амалия просмотрела почту, убедилась, что кто-то изучил все ее письма до того, как они были доставлены, и поехала в посольство. Телефону она не доверяла – было очевидно, что все ее разговоры станут прослушивать.

– Новостей нет?

– Пока нет.

Амалия сделала круг по кабинету Осетрова, поглядела из-за портьеры на филера, ждавшего ее на противоположном тротуаре. «Хвосты», следившие за ней, периодически сменялись. Нынешний был маленький и невзрачный, и баронессу бог весть отчего разобрала досада.

– Терпение, – шепнул Осетров, оказавшийся возле нее, – только терпение. Я жду сообщения от моего осведомителя. Тогда нам станет понятно, с чем мы имеем дело.

– Знаете, – начала Амалия, – я тут думала насчет дуэли… Я не могу понять, почему он сказал «Что, уже все?».

– Кто сказал?

– Граф де Ранси. Секундант виконта. Он закрыл глаза и открыл их только после выстрела, словно не хотел видеть чего-то… чего?

Осетров едва заметно поморщился.

– Думаю, госпожа баронесса, исчезновение Ломова все же не связано с дуэлью.

– А с чем же тогда? – Собеседник баронессы молчал. – У него было какое-то задание в Париже? Или это как-то связано с тем, что он до того делал в Лондоне? Вам что-то известно?

– Мне ничего не известно, – уже с раздражением промолвил Осетров, и тут только Амалия разглядела, что он бледен той особой болезненной бледностью, которая появляется у человека после долгой бессонницы. – Если хотите, можете побеседовать с графом де Ранси, но не забывайте, что он секундант виконта, а вдобавок еще и его родственник. Вряд ли вы от него чего-то добьетесь.

Амалия не любила того, что ее коллега Ломов обозначал емким глаголом «темнить». Осетров явно темнил и что-то от нее скрывал, поэтому на бульвар Османа, где жил граф де Ранси, она отправилась не в самом лучшем настроении. Карета с филером следовала почти вплотную за ее экипажем.

Граф занимал бельэтаж особняка, куда менее представительного снаружи, чем внутри. Поднимаясь по великолепной мраморной лестнице, Амалия услышала громкие голоса. Первый, с типично парижским прононсом, принадлежал, судя по всему, старому слуге или дворецкому; второй – гораздо более молодому человеку, который прилагал нешуточные усилия для того, чтобы говорить по-французски, но чудовищный британский акцент забивал все.

– А я повторяю вам: господин граф не принимает, – говорил слуга.

– Но мне очень нужно его увидеть!

– Приходите в другой раз, месье.

Слуга сделал попытку захлопнуть дверь, но не тут-то было: заморский нахал налег плечом на дверь и не дал ее закрыть.

– Какого черта вы не пускаете меня, – возмутился он по-английски, – я же знаю, что ваш хозяин дома! Можно подумать, у него много дел…

Тут он повернул голову, увидел Амалию и расплылся в улыбке. В свою очередь, баронесса Корф увидела высокого, светловолосого, загорелого господина с шрамом наискосок через все лицо и, вспомнив предостережения Осетрова, мысленно приготовилась к худшему.

– Только не говорите мне, что вы будущая вдова графа, – объявил капитан Уортингтон, ухмыляясь, – иначе я окончательно разочаруюсь в человечестве.

Фраза, судя по всему, была рассчитана на даму, которая не понимает по-английски, но Амалия все прекрасно поняла, взяла свою длинную перчатку и хлестнула ею наглеца по физиономии.

– Выбирайте выражения, сэр, – посоветовала баронесса по-английски, – иначе все кончится тем, что вас спустят с лестницы.

– Черт возьми! – вскричал капитан, с изумлением глядя на Амалию. – Я даже и подумать не мог… Дорогая леди! Тысячу извинений! Этот чертов лягушатник, – он ткнул пальцем в слугу, – вывел меня из себя. Позвольте представиться: капитан Тревор Уортингтон. – Он церемонно поклонился и сделал попытку завладеть рукой Амалии, но она успела руку отдернуть. – Ей-богу, до сегодняшнего дня… я хочу сказать, до сего момента я и сам не знал, зачем оказался в этом омерзительном городе, где никто не говорит по-английски. Вы, без сомнения, моя соотечественница? – спросил капитан с надеждой.

– Нет, сэр, – ответила Амалия, забавляясь, – я русская. Баронесса Амалия Корф.

И она с интересом стала следить, какой эффект окажет ее имя на собеседника. Глаза у Тревора были светло-серые, шальные, а общее выражение лица Амалия определила про себя как типично ноздревское – смесь нахальства, бьющей через край энергии и уверенности в собственной неотразимости. Впрочем, у него были некоторые основания считать себя неотразимым – даже плохо зарубцевавшийся шрам, шедший через левую часть лба и правую щеку, не смог его изувечить и придал его правильным чертам своеобразный шарм, который, вероятно, покорил немало женских сердец.

Услышав имя своей собеседницы, капитан явно насторожился и собрался, как встревоженный кот. Глаза стали колючими и льдистыми, улыбка застыла на губах. Отвернувшись от Тревора, Амалия обратилась к слуге и спросила по-французски, дома ли господин граф.

– Я сожалею, но он болен и не принимает, – последовал ответ.

– Да он просто боится! – громогласно объявил капитан. – Когда человеку нечего скрывать, ему скрывать нечего! – И, выпалив эту в высшей степени глубокомысленную фразу, он покосился на Амалию с надеждой, что сумел произвести на нее впечатление.

– Что происходит, Оноре?

Голос принадлежал только что появившемуся в прихожей немолодому седовласому господину с бородкой и усами, напоминавшими об императоре Наполеоне III, чье царствование закончилось более четверти века тому назад. Взгляд бесцветных старческих глаз скользнул по лицу баронессы и переместился на капитана, который напыжился и взял под мышку свою трость.

– Господин граф, капитан Уортингтон и баронесса Корф настаивают на том, чтобы видеть вас, – почтительно ответил слуга.

– Хорошо, Оноре, впустите их.

И, не сказав более ни слова, хозяин дома скрылся в дверях гостиной. Амалия собиралась возразить против того, чтобы ее объединяли с капитаном Уортингтоном, и уточнить, что она явилась сюда сама по себе, но тут ей в голову пришла другая мысль.

Глава 11
Старый аристократ

Гостиная, в которой граф де Ранси ждал своих посетителей, не заигрывала с современностью и не пыталась удивить подчеркнутой старомодностью. Добротная мебель, ковры, камин, на стене картина, изображающая девочку с собакой, – ничего кричащего, ничего, в сущности, особенного, но тем не менее ощущалось, что это естественная оправа для человека, не лишенного вкуса и, пожалуй, характера. По некоторым книгам, которые попали в поле зрения Амалии, она заключила, что хозяин дома предпочитает хорошую французскую прозу восемнадцатого века.

Граф де Ранси предложил гостям сесть и объяснил, что из-за не вполне хорошего самочувствия не собирался сегодня никого принимать. Однако он готов войти в положение мсье капитана, который потерял своего брата, и ответить на его вопросы. Что же касается госпожи баронессы…

– Господин граф, капитан Уортингтон не вполне владеет французским языком, поэтому я буду переводить то, что вы скажете, – объявила Амалия, лучась улыбкой.

– Я не владею французским языком? – удивился капитан.

– Ну разумеется, – ответила баронесса Корф, посылая ему предостерегающий взгляд.

– Ах да, в самом деле. – Капитан приосанился и выпятил подбородок. Граф де Ранси едва заметно поморщился и отвел глаза. Вообще, хотя хозяин дома держался крайне учтиво, в его тоне чувствовался легкий холодок, и по тому, как граф смотрел на Амалию, она заключила, что его, пожалуй, предупредили о том, кем она является. Что же касается капитана Уортингтона, то было очевидно, что он не внушает хозяину дома особой симпатии – но, как аристократ и человек воспитанный, граф выдавал свое отношение только крайне незначительными изменениями мимики, на которые наблюдатель менее тренированный, чем баронесса Корф, даже не обратил бы внимания.

– Прежде всего позвольте мне заметить, что дуэль состоялась строго в рамках правил, – проговорил хозяин дома. – Лично я и лейтенант Форже готовы засвидетельствовать это кому угодно, и, насколько мне известно, секунданты господина полковника также с нами согласны.

Капитан набрал воздуха в грудь, и по выражению его лица Амалия поняла, что он готов разразиться негодующей тирадой.

– Простите, сэр, но мой брат… стреляя так, как он стрелял! И виконт… этот мозгляк… который впервые в жизни взял в руки оружие! Черт побери! Я не позволю морочить себе голову! Я доберусь до истины!

В таком духе капитан говорил несколько минут кряду. Когда он наконец умолк, Амалия очаровательно улыбнулась и перевела:

– У господина капитана имеются некоторые сомнения в том, что дуэль была честной.

– Для подобных сомнений нет ни малейшего основания, – все тем же ровным, рассудительным голосом отозвался граф. – Мне жаль капитана Уортингтона, я искренне сочувствую его потере. Возможно, его брату не стоило бы… э… столь категорично высказывать свое мнение о французской опере.

У Амалии мелькнула мысль, что с человеком, который столь невозмутимо выдает такие шпильки, надо держать ухо востро. Она внимательно посмотрела на своего собеседника, но перед ней был все тот же безупречно воспитанный, учтивый, немолодой господин, который вроде бы не таил в себе никакой загадки и казался – в своем роде – простым и вполне предсказуемым.

«Щучья холера, да ведь это человек-крепость, – неожиданно поняла Амалия. – Снаружи любезность и ничего, кроме нее, но… попробуй заставь его сказать хоть слово сверх того, что он изначально намерен тебе сообщить. Скорее всего, не просто так его выбрали секундантом… именно его…».

– Скажите, господин граф, вам часто доводилось выступать секундантом? – спросила она вслух.

– Я присутствовал на трех дуэлях, – последовал исполненный достоинства ответ.

– И последняя была еще во времена императора, не так ли? – Перед тем как нанести графу визит, Амалия озаботилась тем, чтобы по максимуму выяснить подробности его биографии.

– Отдаю должное вашей осведомленности, сударыня. – Хозяин дома улыбнулся каким-то своим мыслям. – Признаюсь, я считал, что давно покончил с дуэлями, и именно поэтому не спешил с согласием, когда мой внучатый племянник попросил меня быть его секундантом. Однако Пьер был настойчив, и, в конце концов, я уступил.

– Кто готовил вашего племянника, виконта де Ботранше, к дуэли?

– Я. И господин лейтенант. Правилами это не запрещается.

Капитан шумно вздохнул и заерзал на месте. Ему очень хотелось вмешаться, но Амалия вовсе не собиралась предоставлять ему такую возможность – по крайней мере, пока.

– Скажите, господин граф, кто именно подал виконту мысль стрелять первым?

– Я, представьте, – с легкой иронией отозвался хозяин дома. – Лейтенант Форже поддержал меня – он тоже считал, что для Пьера это будет единственный шанс. По правде говоря, моего племянника нелегко было уговорить – он никак не мог поверить, что его будут убивать всерьез.

– Что ж, получается, вас можно поздравить: ваша тактика оправдала себя.

Граф пожал плечами.

– Должен заметить, сударыня, что в делах, подобных этому, правильно выбранной тактики мало. Куда большее значение имеет ее исполнение.

– О чем он говорит? – не удержавшись, просипел капитан Уортингтон по-английски.

– Я вам потом объясню, – отозвалась Амалия и вновь повернулась к графу. – Что произошло во время дуэли?

– Пьер выстрелил, его противник упал. На этом дуэль закончилась.

– Вы видели момент выстрела?

– Разумеется.

– А один из свидетелей уверяет, что вы закрыли глаза, когда прозвучала команда сходиться. Почему?

Граф нахмурился.

– Должен признаться, сударыня, я не понимаю вашего вопроса…

– Все очень просто: если вы закрыли глаза, вы не могли видеть момент выстрела. Не так ли?

– Да, я закрыл глаза, – медленно проговорил граф. – Вам угодно знать причину? Вот она: я был почти уверен, что Пьер замешкается, или не станет стрелять, или противник его опередит… Я… я просто не хотел видеть, как убивают моего родственника.

– А когда вы услышали выстрел, вы открыли глаза и…

– Я увидел, что Пьер стоит на прежнем месте, а полковник Уортингтон упал. Признаюсь, я растерялся в тот момент, но… там были люди, которые растерялись куда сильнее моего, особенно когда доктор объявил, что полковник мертв, – добавил граф, усмехнувшись.

– Вы имеете в виду секундантов мистера Уортингтона?

– Именно так.

– Вы помните, что сказали, когда открыли глаза?

– Боюсь, что ничего умного я не сказал, – ответил хозяин дома, испытующе глядя на Амалию. – Я был… ну да, просто изумлен.

– Вы сказали: «Что, уже все?» – напомнила баронесса Корф.

– Может быть. Я не помню.

– Какая разница, что он сказал? – не выдержал капитан Уортингтон. – Простите меня, миледи, но моего брата убил лягушатник, который до того не брал оружия в руки. Вот что я хотел бы понять! Как он смог? Или ему кто-то помогал? А? А?

Опустив излишне экспрессивное слово «лягушатник», Амалия перевела графу вопрос капитана.

– Разумеется, сударыня, Пьеру помогли, – ответил граф невозмутимо. – На его стороне было провидение. Только так я и могу объяснить себе случившееся.

Капитан вытаращил глаза.

– Провидение?

– Судьба, если угодно. Небеса.

– Сэр, – капитан откашлялся и перешел на чудовищно звучащий французский, – я ничего не имею против провидения, но мой опыт учит меня, что оно всегда будет на стороне того, кто стреляет лучше.

– Боюсь, я не столь компетентен в вопросах провидения, как вы, – с убийственной иронией отозвался граф. – Во всяком случае, я не пытаюсь решать за него, как оно должно действовать.

– Капитан Уортингтон, – вмешалась Амалия, – весьма удручен гибелью своего брата. Вполне естественно, что он ожидал другого исхода дуэли.

– Мы все на что-то надеемся, но наши надежды не всегда оправдываются. – Хозяин дома тонко улыбнулся. – Вы должны понимать, госпожа баронесса, что я тоже надеялся. И я тоже очень привязан к своему племяннику, если уж на то пошло.

– Разумеется, это более чем естественно.

– Я сочувствую капитану Уортингтону и соболезную его горю, но я нахожу намеки на то, что дуэль состоялась не по правилам, совершенно беспочвенными и более того – оскорбительными. В конце концов, на дуэли присутствовал не только я – там были и другие люди, причем весьма уважаемые. И мне совершенно точно известно, что никто из них не смог назвать никаких фактов, которые подтверждали бы измышления господина капитана.

– Что такое измышления? – с беспокойством спросил Уортингтон у Амалии.

– Что-то вроде подозрений, – небрежно отозвалась баронесса.

– Поэтому прошу меня простить, но я более не намерен обсуждать эту тему. – Граф де Ранси поднялся с места. – Желаю вам всего наилучшего, сударь… и вам, сударыня. Надеюсь, госпожа баронесса, когда мы увидимся с вами в другой раз, это произойдет по более приятному поводу. В молодости дуэли казались мне невероятно романтичными, но теперь я совершенно точно знаю: нет никакой романтики в том, на чем лежит тень смерти. – Он смерил капитана взглядом, исполненным ледяного достоинства, галантно поклонился Амалии и дернул за сонетку, вызывая слугу, чтобы тот проводил гостей.