Текст книги "Вуаль из солнечных лучей"

– Скажем так, миледи: мне показалось это странным. Я попытался его выпроводить, но ваш друг не из тех, кто уходит, не получив ответы на свои вопросы. – Хобсон снова дотронулся до шеи и поморщился.

– О чем он вас спрашивал?

– Все его вопросы были об одном и том же: мог ли кто-то подобраться незамеченным и убить Уортингтона. Не видел ли я какую-нибудь подозрительную вспышку, не слышал ли звук от двойного выстрела, и тому подобное.

– А вы ничего такого не заметили?

– Миледи, я сто раз думал об этом еще до прихода мистера Ломова. И я все же вынужден ответить: нет, нет и нет. Поймите, там был не только я – там находились и Джереми Скотт, и доктор, и еще двое секундантов противника – граф де Ранси и лейтенант Форже, и наш кучер ждал в карете неподалеку. Конечно, мы были поражены исходом дуэли, поражены до глубины души, но… ни тогда, ни позже никто не сомневался, что стрелял именно виконт.

– Скажите, а секунданты виконта де Ботранше тоже были удивлены исходом дуэли?

– Миледи, мы ведь говорим о французах, – усмехнулся Хобсон. – Когда первый порыв удивления прошел, они стали жать руку виконту, который от ужаса еле стоял на ногах, и наперебой уверяли, что всегда верили в него и знали, что он не подведет. Виконт никак не мог взять в толк, что убил противника, он все время спрашивал, что можно сделать для Джеральда. Когда доктор в сотый раз повторил ему, что полковник Уортингтон мертв, виконт подошел посмотреть на тело и упал в обморок.

Амалия хорошо помнила, что произошло после того, как дуэль, в сущности, окончилась, и пересказ англичанина ее интересовал лишь с точки зрения точности передаваемых им деталей. Если он не солгал здесь, возможно, он говорил правду и раньше.

– А второй кучер? – спросила баронесса Корф.

– Что? – Хобсон озадаченно уставился на нее.

– Вы упоминали вашего кучера, а ведь противники должны были явиться со своим. Что он делал во время дуэли?

– Да, там был второй кучер, француз, но простите меня, миледи, подозревать его в чем-то просто нелепо. Все время, пока шла дуэль, он болтал с нашим кучером.

– О чем?

– У слуг всегда найдется, о чем поговорить, – усмехнулся Хобсон. – Кажется, они обсуждали, кому больше платят. Еще сравнивали преимущества жизни в Лондоне и Париже.

– Как зовут кучера? Француза, не вашего.

– Не помню, – недовольно ответил англичанин. – Кажется, Матье… Матье Эпиналь, вот.

– А как имя доктора?

– Доктор Монруж. Огюст Монруж. Почему вы спрашиваете? Имя доктора было указано в газетах. Это известный и весьма уважаемый человек.

– Искать старые газеты чертовски скучно, – ответила Амалия с ослепительной улыбкой. – Я задам вам еще один вопрос, мистер Хобсон. Вы не обязаны на него отвечать, но мне все же хотелось бы, чтобы вы ответили. Вопрос, собственно, такой: среди ваших посетителей за последние дни был ли кто-то, кто особенно интересовался тем, что вы сказали Ломову?

– Разумеется, был, – усмехнулся англичанин.

– И кто же?

– Вы, миледи.

– А еще?

– Из посторонних – никого, – с нажимом ответил Хобсон.

Значит, он докладывал о визите Ломова своему начальству. Но ничего особенного в этом не было, более того – он был обязан сообщить о посетителе, который вдобавок ко всему взял его за горло, чтобы получить нужные сведения.

– Полагаю, я должна извиниться за поведение мистера Ломова, – начала Амалия.

Хобсон усмехнулся.

– Не утруждайтесь, миледи. Полагаю, Джеральд был бы в восторге, если бы видел, как его враг рвется расследовать его гибель. Полковник всегда говорил, что жизнь полна сюрпризов и в ней ни в чем нельзя быть уверенным. Увы, сюрприза, который ему преподнес французский химик, он предвидеть не смог.

Говорить больше было не о чем. Амалия попрощалась с хозяином, пожелала ему скорейшего выздоровления и отправилась навестить Джереми Скотта.

Глава 8
Второй секундант

– Не думаю, миледи, что мистер Скотт сможет вас принять, – сказал старый слуга, держа двумя пальцами карточку Амалии так, словно это было нечто заразное. – Мой хозяин серьезно пострадал в результате несчастного случая, и доктор предписал ему полный покой, а о каком покое может идти речь, когда к нему то и дело ходят посетители и трезвонит телефон! – Слово «телефон» слуга произнес с особенным отвращением, но именно оно подсказало Амалии, как ей себя вести.

– Я знаю, что мистер Хобсон звонил, – сказала она. – Он должен был предупредить о моем приходе. Обещаю, я не отниму у вашего хозяина много времени.

Слуга мрачно посмотрел на посетительницу сверху вниз (он был немолод, поразительно худ и больше чем на голову выше ее), но лицо Амалии излучало такую безмятежную уверенность, что старик покорился и вышел, шаркая ногами. Через несколько минут он вернулся и пригласил баронессу следовать за собой.

Джереми Скотт уже попал в поле зрения Амалии, когда она следила за дуэлью со своего наблюдательного пункта на дереве. Он показался ей молодым – лет двадцати пяти или около того, но теперь, видя его лицо, обращенное к ней с подушек, она убедилась, что ему и того меньше, и сердце у нее сжалось. Слишком велик был контраст между его юностью и тем особенным выражением, какое появляется у человека после того, как смерть погладила его по голове, постояла рядом и скользнула прочь. Амалия знала, что Джереми Скотт пострадал куда больше своего коллеги, знала и то, что врачи до недавнего времени опасались за его жизнь. Вероятно, он не будет ходить, а раз так, получается, что до конца своих дней он останется калекой. Разумеется, секретная служба выделит ему пенсию, но Амалии было отлично известно, что сломанные агенты, как и сломанные игрушки, никому не нужны и что пенсии хватит только на то, чтобы кое-как сводить концы с концами. Слуга придвинул к постели небольшое кресло, и гостья села. Забрав стоявший на столе поднос, старик удалился.

– Я взяла на себя смелость навестить вас, потому что у нас есть по меньшей мере двое общих знакомых: мистер Хобсон и мистер Ломов, – начала Амалия.

Джереми моргнул и обеими руками быстро провел по светлым волосам, чтобы пригладить их. Амалию нелегко было смутить, но она поймала себя на том, что под взглядом его блестящих голубых глаз ей становится немного не по себе. В нем не было ничего от секретного агента – просто юноша, вероятно, вчерашний студент, возможно, ставший заложником своего идеализма, из-за которого он и выбрал такую работу. Какое это было задание для него – первое, второе?

…И вот он лежит в постели со сломанным позвоночником, и вся его жизнь перечеркнута, хотя он, скорее всего, не догадывается об этом.

– Я знаю, кто вы такая, – сказал Джереми.

Большая ошибка – с самого начала показывать, что именно ты знаешь. Нет, он все-таки непрофессионал… и очень хорошо.

– Полагаю, мистер Хобсон наговорил обо мне всяких ужасов, – отозвалась Амалия, успешно имитируя легкомысленный тон.

– Нет, для этого он слишком вас уважает.

– Неужели?

Гостья ухитрилась вложить в эту простую фразу столько двусмысленности, что Джереми даже покраснел.

– Ну, он… Он, конечно, попросил меня следить за языком… простите, миледи.

– Вы меня расстроили, мистер Скотт, – вздохнула Амалия. – Я как раз собиралась выведать у вас парочку военных тайн. Например, какой город является столицей Англии или сколько пенсов в шиллинге.

Не удержавшись, молодой человек фыркнул.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Амалия.

– Неужели вас это интересует, миледи?

– Представьте себе, да. Мне не нравится, когда людей давят.

– Мне тоже, особенно когда задавить пытаются меня. – Джереми вздохнул. – Я проиграл, но я не в обиде. Так уж сложилось. Я должен был вызвать на дуэль виконта, если мистер Уортингтон не справится. Сам полковник, правда, все время подтрунивал надо мной и говорил, что я могу ни о чем не беспокоиться. Забавно, правда? Кстати, мистер Хобсон говорил мне то же самое.

Значит, начальство Уортингтона все же предусматривало возможность его провала и позаботилось принять на этот счет меры. Получается, что несчастный случай, который разом вывел из строя и Скотта, и Хобсона, был подстроен Ашаром и его людьми не просто так.

Но почему после дуэли, а не до? Получается, Ашар был уверен, что его подопечному на дуэли с Уортингтоном ничего не угрожает? Почему?

– Разве вы успели вызвать виконта на дуэль? – спросила Амалия вслух.

Джереми покачал головой:

– Нет. Когда полковник Уортингтон рухнул с пулей в голове, я растерялся. Мы все растерялись… Потом виконт упал в обморок, и его отнесли в карету. Я не успел ничего ему сказать…

– Вы полагаете, виконт действительно убил полковника?

– Да. Он стрелял… – Джереми шевельнул рукой, словно ему не хватало слов, – как стреляют, чтобы убить. Понимаете, о чем я?

– А вы хорошо разбираетесь в том, кто как стреляет?

– Конечно, – с готовностью ответил молодой человек. – Я стреляю не хуже Уортингтона. Мой отец брал меня с собой на охоту с тех пор, как мне исполнилось шесть. Если бы я вышел на дуэль против виконта, у него не было бы шансов. Его тактика правильная – стрелять первым и стараться уложить противника, но я сумел бы его опередить.

Да-с, Амалия Константиновна. Вот вам и непрофессионал, и первое задание, и бедный покалеченный юноша. Сделал бы он то, о чем говорил? Как пить дать сделал бы – Амалия видела это по выражению его лица. И тогда жалеть пришлось бы точно не его.

– Вы можете поручиться, что там не было еще одного стрелка? – спросила баронесса Корф настойчиво.

– Я не уверен, – промолвил Джереми с расстановкой. – Дело в том, что там совершенно точно был какой-то человек.

– Что за человек? – насторожилась Амалия.

– Не знаю. Он прятался на дереве. Я заметил его только потому, что увидел блеск какого-то стекла на солнце. Бинокль, очки или что-то подобное.

– О! – вырвалось у Амалии. – Скажите, а этот джентльмен… он, случаем, не мог оказаться тем самым стрелком?

Баронесса Корф отлично знала, что речь шла вовсе не о джентльмене, а о ней самой, но если бы она прекратила расспросы, это могло бы вызвать у собеседника сильнейшие подозрения.

– Нет, он не стрелял, это исключено, – уверенно ответил Джереми. – Видите ли, миледи, траектория пули совершенно иная. Если бы стреляли с той стороны, полковник получил бы пулю в висок, а не в лоб. Думаю, тот, на дереве, просто наблюдал.

– Кто-то из людей мсье Ашара?

– Скорее всего.

– Как хотите, – небрежно уронила Амалия, – но лично меня уже одно присутствие наблюдателя наводит на… на определенные мысли.

– Такие же мысли появились и у меня, поэтому я сразу же осмотрел место дуэли. Понимаете, если бы я ошибся и полковника убил не виконт, пуля из пистолета виконта должна была куда-то деться.

– Вы чертовски сообразительны, мистер Скотт. Вы нашли пулю?

– В том-то и дело, что нет. Как, в сущности, и должно быть, потому что она застряла в голове мистера Уортингтона.

– А пуля не могла улететь так далеко, что вы ее не нашли?

– Вокруг нас были деревья и кусты. Я почти уверен, что летящая пуля оставила бы хоть какой-то след. Застряла в стволе, сбила листья с куста, и так далее…

– Но таких следов не было?

– Лично я ничего не заметил.

Амалия задумалась. Когда виконт после дуэли потерял сознание, она решила, что ничего интересного уже не случится, и стала слезать с дерева, почему и не обратила внимания на деятельность, которую развил Джереми Скотт.

– Раз уж вы разбираетесь в тонкостях стрельбы, скажите мне вот что, – начала она. – Возможно ли за один день научиться стрелять так, чтобы убить человека на дуэли, да еще таким метким выстрелом?

– Думаю, что это практически невозможно. Но удача и желание выжить творят чудеса, миледи.

Странное дело: чем больше доводов Хобсон и Скотт приводили в пользу того, что стрелял и убил противника именно виконт де Ботранше, а не кто-то иной, тем меньше Амалии хотелось им верить.

– Мистер Скотт, а что вы можете сказать о секундантах противоположной стороны? – спросила она, чтобы сменить тему.

Джереми улыбнулся.

– Просто поразительно – вы задаете такие же вопросы, как и брат полковника…

– Брат? Что за брат?

– Э… полагаю, я не должен был этого говорить, – признался собеседник после секундной паузы. – С другой стороны, вы ведь наверняка узнаете о нем… Капитан Тревор Уортингтон – младший брат полковника. Он приехал в Париж, как только узнал о случившемся. Весьма шумный… э… джентльмен. И он точно так же, как и вы, убежден, что его брата убил не виконт де Ботранше.

– Почему?

– Капитан Уортингтон показал мне письмо, полученное им от полковника. В письме тот весьма фамильярно отозвался о виконте и его способностях. Капитан Уортингтон и мысли не допускает о том, что полковник мог недооценить своего противника. Сейчас младший брат полон жажды мести, он рвет и мечет. Мистеру Хобсону пришлось приложить немало усилий, чтобы его утихомирить, но строго между нами, я сомневаюсь, что это надолго.

– Мы начали говорить о секундантах виконта, – заметила Амалия. – Скажите, какое они произвели на вас впечатление?

– Граф де Ранси – старый джентльмен, весьма достойный человек, – ответил Скотт, с любопытством глядя на собеседницу. – Второй, мсье Форже – из военных, лейтенант 24-го пехотного полка. Он все время порывался командовать, и граф уступил ему эту честь. Граф де Ранси – дальний родственник виконта, а лейтенант был в опере, когда там произошла стычка между виконтом и полковником Уортингтоном. Что, собственно, вы хотите о них узнать, миледи? Никто из них не стрелял в полковника, и свои обязанности секундантов они выполняли на редкость добросовестно.

– Исход дуэли их удивил так же, как и вас?

– Лейтенант был просто ошеломлен, а граф даже проснулся. То есть не проснулся, я неудачно выразился, – поправился Джереми. – По-моему, граф де Ранси не выспался, и когда дуэлянты занимали свои места, он незаметно прислонился спиной к стволу дерева, закрыл глаза и задремал. Выстрел виконта разбудил его, он дернул головой и спросил: «Что, уже все?»

Оказывается, сколько любопытных деталей можно заметить, если находишься неподалеку от основных действующих лиц. Сама Амалия не запомнила ни задремавшего графа, ни его возглас. Правда, справедливости ради надо сказать, что ее внимание было целиком поглощено дуэлянтами.

– Мистер Скотт, скажите: когда вы беседовали с Ломовым, он задавал вам еще какие-нибудь вопросы? Может быть, не только по поводу дуэли, но и… вообще.

– Я тогда себя неважно чувствовал, и наша с ним беседа длилась едва ли десять минут, – ответил молодой человек. – Его заинтересовало только то, что я искал пулю виконта, но не нашел.

– Я надеюсь, – Амалия замялась, – мистер Ломов не позволил себе… э… лишнего во время разговора?

Ей было неприятно думать, что Сергей Васильевич мог применить силовые методы к человеку, который на всю жизнь останется калекой.

– Нет, он был очень вежлив, – ответил Джереми с легкой улыбкой. – Не хватал меня за горло и даже не обещал выкинуть в окно. – Амалия с облегчением выдохнула. – Правда, он на прощание назвал меня младенцем. «И куда вы полезли, младенец», – вот его собственные слова. Должен признаться, миледи, меня это немного задело.

– Я очень признательна вам, мистер Скотт, за то, что вы уделили мне время, – сказала Амалия, поднимаясь с места. – Я надеюсь, что вы поправитесь и что… ну, словом, у вас все будет хорошо.

– Что до меня, миледи, то я очень рад нашему знакомству, – отозвался Джереми. – Не очень-то весело целыми днями лежать вот так, – он глазами указал на свое тело, покрытое одеялом. – Хотя я ни о чем не жалею, нет, ни о чем не жалею.

Последние слова явно были предназначены для того, чтобы убедить самого себя, а не собеседницу. Чтобы его приободрить, Амалия заметила, что современная медицина способна на многое и что падать духом никогда нельзя, еще раз пожелала молодому человеку скорейшего выздоровления и удалилась.

Глава 9
Доктор Монруж

Амалии было над чем подумать. Судя по всему, секунданты полковника Уортингтона были готовы к любому подвоху, но, если верить им, не обнаружили ничего подозрительного. Виконт де Ботранше просто выстрелил и просто убил своего противника. Могло такое случиться? Теоретически могло, и Джереми Скотт совершенно правильно заметил, что удача и желание выжить творят чудеса.

Одним словом, если бы не случившееся с Ломовым, который взялся расследовать гибель своего старого врага, а потом таинственно исчез, Амалия бы приняла на веру предложенную ей версию.

«Нет, он наверняка что-то обнаружил… что-то крайне важное, иначе французская контрразведка не стала бы сейчас так суетиться…»

Сергей Васильевич успел побеседовать с тремя очевидцами дуэли: Хобсоном, Скоттом и доктором по имени Огюст Монруж, который, как выяснилось, жил на улице Аркад. Первый раз баронессе Корф не повезло – ей сказали, что доктор уехал к больному, и затруднились ответить на вопрос, когда он вернется.

– Вы можете позвонить по телефону, сударыня. Или, если вам угодно, записаться на прием…

– Я подумаю, – уклончиво ответила Амалия.

Она вновь приехала на улицу Аркад вечером, рассудив, что доктор, как француз и человек семейный, будет, скорее всего, ужинать дома. Баронесса Корф не ошиблась в своих ожиданиях: семья доктора, которая, помимо него, включала жену и пять детей разного возраста, как раз собиралась садиться за стол. Амалия мысленно отметила про себя, что жена казалась намного младше мужа, а по манере держаться немного особняком и интонациям двух старших дочерей заключила, что нынешняя мадам Монруж является их мачехой.

Доктор пригласил Амалию перейти в свой кабинет, и она последовала за хозяином дома. На вид Огюсту Монружу было около пятидесяти. Темные волосы с проседью, умное лицо, окаймленное небольшой ухоженной бородкой, красивые руки, но общие очертания фигуры скорее крестьянские, и плечи для потомственного интеллигента слишком широки. Амалия подумала, что предкам доктора пришлось немало потрудиться на земле, прежде чем он сумел оторваться от своих корней, получил высшее образование и благодаря ему значительно поднялся по социальной лестнице.

– Итак, сударыня, что именно вас беспокоит? – спросил Монруж, окидывая свою гостью особенным, профессиональным взглядом врача, который стремится считать недуги пациента прежде, чем тот о них заговорит.

– Речь пойдет не о здоровье, – сказала Амалия, кладя на стол купюру весьма приятного достоинства. – Мне очень жаль, что я побеспокоила вас и оторвала от семейного ужина, но есть кое-что, что можете рассказать только вы.

Монруж покосился на купюру, на лицо Амалии, усмехнулся и двинулся к массивному столу, за которым он наверняка выписал до того не одну сотню рецептов.

– Прошу, – отрывисто бросил доктор, указывая гостье на стул. – Речь, случаем, пойдет не о дуэли химика де Ботранше и английского полковника?

Доктор Монруж был на памяти Амалии первым, кто назвал французского участника дуэли не виконтом, а химиком, опустив титул. «Да, он действительно должен быть из крестьян… и уж точно – убежденный республиканец. Вероятно, своего нынешнего положения добился сам, без всякой поддержки. С такими людьми стоит вести себя осторожно – они обычно считают, что сам черт им не брат, но на самом деле до ужаса обидчивы».

– А что, вас многие уже расспрашивали о дуэли? – спросила Амалия, садясь на стул. Доктор занял свое место за столом и, потирая лоб, с любопытством поглядел на гостью.

– Разумеется, сударыня, – ответил Монруж на вопрос Амалии. – Знакомые, жена, дети, родственники. Еще брат убитого приходил, а до него – один русский, который объявил, что очень сожалеет о смерти полковника.

– Мсье Ломов?

– Да, кажется, именно так его звали.

– Что именно он пытался у вас узнать?

– Могу ли я спросить, сударыня, почему это вас так интересует?

– Скажу вам откровенно, мсье Монруж: меня интересует все, что связано с дуэлью.

– Охотно верю, но все же: почему?

– А вы еще не догадались? – Амалия напустила на себя скорбный вид. – Скажем так: я была неравнодушна к одному из участников.

Если ты собираешься лгать, то ложь должна быть простой, понятной и такой, которую невозможно опровергнуть.

– Признаюсь вам, – продолжала баронесса Корф, – исход дуэли поразил меня до глубины души. Кроме того, до меня дошли слухи…

Тут она выдержала многозначительную паузу. Доктор поморщился.

– Да, я тоже их слышал, – признался он. – Брат убитого англичанина решил, что стрелял кто-то другой. И мсье Ломов, кажется, придерживался того же мнения.

– Вот как?

– Да, он спрашивал, не насторожил ли меня вид раны, не заметил ли я эха в момент выстрела, и все в таком же духе.

– И что вы ему ответили?

– Что я мог ответить? – Доктор Монруж повел плечами. – Сударыня, я был там. Я видел все, что происходило. Мсье де Ботранше выстрелил первым и попал. Мне оставалось только засвидетельствовать смерть вашего… простите, господина полковника.

– Вы когда-нибудь раньше присутствовали на дуэлях?

– Никогда.

– Почему же вы…

– Меня попросил мсье де Ранси.

– Секундант?

– Именно.

– Вы хорошо с ним знакомы?

– Я лечил его внучку. Она была серьезно больна, но я сумел ее спасти. Мсье де Ранси отблагодарил меня очень щедро, хотя ее родители до того уже заплатили мне всю сумму. – По тону доктора, по тому, как потеплели его глаза, Амалия поняла, что ее собеседника больше тронула забота графа о ребенке, чем солидное вознаграждение. – Позже он два или три раза вызывал меня к себе, проконсультироваться по поводу своих болезней. Не могу сказать, чтобы мы были друзьями, но все же, когда он рассказал о дуэли и попросил меня об услуге, у меня не хватило духу ему отказать.

– Вы встречали раньше мсье Пьера де Ботранше?

– Нет. Я знал, что он выдающийся химик, но я и подумать не мог, что он окажется в этом замешан.

– А что вы можете сказать о лейтенанте Форже?

– Я не был с ним знаком. По-моему, во время дуэли он чувствовал себя в своей стихии. Но я бы не назвал его умным человеком.

– Почему?

– Ну, к примеру, пока англичане что-то обсуждали между собой по-английски, лейтенант повернулся ко мне и сказал: «Жаль, что тут не принимают ставки, хоть я и секундант виконта, я бы все свои деньги поставил на его противника». А ведь мсье де Ботранше стоял в нескольких шагах от нас, и когда он посмотрел на лейтенанта, я понял, что виконт все слышал.

Все-таки хозяин дома увлекся и вопреки своим принципам назвал титул дуэлянта.

– Как он вообще себя вел? – спросила Амалия. – Я имею в виду мсье де Ботранше, разумеется.

– Он держался очень спокойно и с большим достоинством, – ответил доктор, подумав. – Не хуже полковника, если вас это интересует. Вообще, к моему удивлению, никто из присутствующих не волновался, по крайней мере, внешне. Никто не суетился, кроме, пожалуй, мсье Форже. Он строго следил, чтобы все было по правилам, не стеснялся делать замечания и вообще, кажется, получал большое удовольствие от того, что ему позволили распоряжаться.

– А что делал мсье де Ранси?

– Ну, он, так сказать, присутствовал, но почти ни во что не вмешивался. Впрочем, у лейтенанта Форже хватало энергии на двоих, так что мсье де Ранси мог и не утруждать себя.

– Скажите, он как-то напутствовал виконта перед дуэлью? Может быть, сказал ему что-то?

– Нет. Ничего. Но, вероятно, у них было достаточно времени для разговоров раньше, потому что мсье де Ботранше остановился у мсье де Ранси. Правда, я заметил, что англичане обменялись несколькими фразами. Я не говорю по-английски, но, судя по выражениям их лиц, секунданты не сомневались в успехе своего товарища. Да и он сам, по-моему, в нем не сомневался.

– Что было потом, мсье Монруж?

Доктор вздохнул.

– Я смотрел, как дуэлянты занимают свои места, и мне было очень не по себе, сударыня. Я никак не мог отделаться от мысли, что присутствую при убийстве, и меня вовсе не утешал тот факт, что это убийство, освященное традициями. Потом я увидел вспышку и одновременно услышал выстрел. Не было никакого эха, никакого другого выстрела, понимаете? Полковник Уортингтон упал не сразу, но так бывает при смертельных ранениях. Когда я подбежал к нему, я сразу понял, что он мертв. Поднялась суматоха, англичане были просто ошеломлены, а лейтенант Форже кинулся к мсье де Ботранше, стал трясти его левую руку – в правой тот все еще сжимал пистолет – и сыпать поздравлениями. Лейтенант даже объявил, что он всегда верил в успех господина виконта и совсем, совсем в нем не сомневался… представляете? Он говорил с таким убеждением, что я готов был усомниться в том, что слышал от него же всего несколько минут тому назад…

– А что граф де Ранси? – спросила Амалия.

– Он был озадачен, но вел себя очень сдержанно. Пожал руку виконту и сказал что-то вроде «Прекрасный выстрел».

Амалия знала, что разные люди, ставшие очевидцами одного и того же события, будут рассказывать о нем по-разному, и от нее не укрылось, что доктор был более точен в передаче некоторых деталей. Хобсон, к примеру, уверял, что оба секунданта-француза кинулись к виконту и стали наперебой его поздравлять.

– Потом мсье де Ботранше спросил меня, серьезно ли полковник ранен, – продолжал доктор. – Он никак не мог взять в толк, что только что убил человека. Когда он увидел, что его противник мертв, он упал в обморок. Мсье де Ранси попросил отнести его в карету, что мы и сделали.

– Кстати о карете, – вмешалась Амалия. – Там был кучер, некий Матье Эпиналь. Вы можете сказать о нем что-нибудь?

– Это не кучер, это слуга мсье де Ботранше, – ответил доктор. – То есть он умеет править лошадьми, но в первую очередь он все-таки слуга. Мсье де Ранси объяснил, что его взяли, чтобы не посвящать в дело посторонних людей.

– Полагаю, после дуэли Эпиналь уехал из Парижа вместе со своим хозяином?

– Вероятно. Впрочем, я не интересовался. Я был до смерти рад, что все закончилось… но, как оказалось, я все же заблуждался. Похоже, мне придется еще не раз рассказывать о той дуэли, – добавил Монруж с легкой улыбкой.

– Я должна вам сказать одну вещь и надеюсь, что это останется между нами, – проговорила Амалия. – Насколько мне известно, мсье Ломов никогда не был другом покойного полковника. Поэтому его визит к вам меня весьма озадачил. Чего, собственно, он от вас добивался?

– Он расспрашивал меня о дуэли, но вовсе не так дотошно, как вы, сударыня. И его, и брата мсье Уортингтона интересовал только один вопрос: мог ли стрелять кто-то посторонний, кого мы не заметили. Когда я ответил отрицательно, мсье Ломов не стал настаивать на своей версии, а вот англичанин позволил себе усомниться в моей порядочности, после чего я был вынужден просить его покинуть мой дом.

– Скажите, а никто из ваших посетителей не упоминал, к примеру, что у них есть какие-то доказательства?

– Насколько я понял, – усмехнулся доктор, – как раз доказательств им и не хватает. Правда, сударыня, вы должны понимать, что я не могу утверждать наверняка. Возможно, вам лучше задать свой вопрос мсье Уортингтону? Если старший брат, м-м, питал к вам дружескую привязанность, младший вряд ли станет что-то от вас скрывать. По крайней мере, мне трудно представить, чтобы он решился оставить без внимания просьбу столь очаровательной дамы, как вы.