Текст книги "Парк Горького"

– Пока не знаю, но на первый взгляд – чистая уголовка, – отозвался Опалин и стал излагать свои соображения. Соколов слушал его, щурясь, и изредка чесал шею, укушенную комаром.

– Бергман еще не ушел в отпуск, – сказал следователь, когда Опалин умолк, – и да, хорошо бы он сказал свое мнение. Что касается свидетелей – если твои люди начнут опрашивать всех подряд, на это уйдет несколько месяцев. На убитой красивое платье, так что я сомневаюсь, что она собиралась прыгать с парашютом или заниматься греблей. Может быть, она ходила в кинотеатр. Может, была в ресторане или кафе. У Зеленого театра есть ресторан, потом этот, как его, «Шестигранник» в Аллее пионеров, тут, в Нескучном саду, «Поплавок» и «Золотая рыбка», с них и можно начать.

– Еще есть ресторан на пароходе, – напомнил Казачинский. – Который возле набережной стоит.

– Как приятно встретить знатока, – хмыкнул Соколов. – Точно, про пароход-то я забыл.

«И про «Бар» возле пруда, и про кафе, где подают лучшее в Москве мороженое, и про буфеты», – хотел добавить Юра, но поглядел на хмурое лицо следователя – и прикусил язык. Ни к чему сейчас было настраивать против себя человека, который несколько часов назад помогал разгрести последствия его же опрометчивости.

– Я все-таки не могу понять, – неожиданно проговорил Соколов, глядя на труп, над которым вились мухи, – зачем было так рисковать. Почему нельзя было избавиться от нее в другом месте…

– Может быть, кто-то сильно торопился, – заметил Опалин. – Или больше нигде не мог ее подстеречь.

– Не нравится мне все это, – пробормотал следователь, растирая лоб, – и то, что ее убили вчера, тоже не нравится… Ты своим людям скажи, чтобы держали язык за зубами, ладно? Если иностранная пресса пронюхает, что в парке Горького в день визита Роллана случилось такое… – Он не стал договаривать, а лишь сокрушенно покачал головой.

Опалин заверил его, что муровцы будут молчать как рыбы, и, подозвав фотографа, велел ему сделать как можно больше снимков места преступления.

– Понял, – кивнул Спиридонов и, вернувшись к своему фотоаппарату, принялся за дело. Над кустами вилась белая бабочка, но она улетела, прежде чем он сделал первую фотографию.

Глава 8. Лиза

Как хорошо за книгой дома!

М. Цветаева, «Книги в красном переплете»

Признав разумным совет следователя по поводу ресторанов, Опалин разделил свой маленький отряд и отправил его опрашивать персонал. Петровичу с Казачинским было поручено заняться «Золотой рыбкой» и «Шестигранником», а себе с Яшей Иван оставил «Поплавок» и заведение возле Зеленого театра. Не удержавшись, Юра указал начальству на то, что этот список вовсе не исчерпывает всех заведений парка и что по-хорошему надо еще проверить кинотеатр и самые крупные аттракционы.

– Всему свое время, – заметил Петрович, усмехаясь. – Поверь, на сегодня тебе хватит…

Юра не поверил ему, и зря. Последующие несколько часов они с Петровичем провели, опрашивая персонал двух – всего лишь двух – ресторанов и пытаясь выявить постоянных посетителей, которые могли что-то заметить. И если «Золотая рыбка» оказалась сравнительно скромным заведением, в знаменитом «Шестиграннике» муровцам пришлось туго. Здесь завтракали, обедали и ужинали целые коллективы приезжих, отдыхающие, а кроме них те из посетителей, кто озаботился купить специальные абонементы на аттракционы с правом ужина в ресторане. Шум стоял невообразимый, между столами метались официанты, которые крайне неохотно отрывались от работы, чтобы ответить на несколько вопросов. Вчера – женщина в платье с маками – да тут сотни женщин проходят за сутки, товарищ! Разве ж мыслимо запомнить их всех?

В начале шестого Петрович сдался и, поглядев на часы, объявил, что новичкам пора позаниматься с Леопольдом. Харулин доставил Казачинского и Яшу в ведомственный тир, а Опалина с Петровичем повез на Петровку. Фотограф и судмедэксперт уехали туда еще раньше.

Знаменитый Леопольд Сигизмундович, гроза новых сотрудников МУРа, оказался немолодым здоровяком с мощными ручищами и широким лицом, которое могло бы показаться добродушным, если бы не цепкий взгляд светлых глаз. Обладатель их был почти лыс и говорил по-русски с небольшим акцентом, который, впрочем, придавал его речи особую выразительность.

– А! Так вы к нам из кино? Что ж, очень приятно. Раньше я видел разных, – плавный жест рукой, заменяющий слова, – но кино, трюки – это что-то новенькое!

Казачинский думал, что им с Яшей выдадут оружие и после краткого объяснения, как им пользоваться, отправят палить по мишеням, но он заблуждался. С ловкостью фокусника Леопольд Сигизмундович извлек откуда-то два громадных черных нагана, при виде которых душа Юры ушла в пятки.

– Чтобы хорошо владеть оружием, – назидательно объяснил поляк, – надо его знать и любить!

И своими толстыми, совершенно неартистическими пальцами он за какие-то доли секунды раскрутил наганы на запчасти.

– А теперь соберите, – ласково промолвил Леопольд Сигизмундович, подвигая к онемевшим новичкам две бесформенные груды деталек.

Сосредоточившись, Юра, хоть и не с первого раза, все же сумел собрать наган правильно. Яша, напряженно хмуря лоб, пытался последовать его примеру, но у него ничего не получалось.

– Ну это же совсем просто, вот, смотрите, – пожал плечами Леопольд Сигизмундович и за несколько секунд с непостижимой ловкостью собрал револьвер, после чего прочитал притихшим новичкам небольшую лекцию о том, чем револьверы отличаются от пистолетов и каковы преимущества и недостатки каждого типа. Мало того, он объяснил, как оружие можно использовать, не стреляя – например, одним точным ударом оглушить противника.

– А еще, – задушевно молвил Леопольд Сигизмундович, потирая мочку уха, – дулом можно снимать крышки с бутылок, но лично я делать этого не советую – оружие такие вещи не любит…

Затем он достал патроны, зарядил наган Казачинского, разрядил его и повторил процедуру с оружием Яши.

– Заряжайте, – велел Леопольд Сигизмундович.

Казачинский справился с задачей очень быстро, потому что на этот раз внимательно следил за всеми манипуляциями наставника, но Яше вновь не повезло. Возясь со своим оружием, он не удержался и проворчал:

– Вы знаете, Леопольд Сигизмундович, а наган уже сейчас считается устаревшим. Между прочим…

Бах! Револьвер подпрыгнул в его руках и выстрелил в Казачинского. В ужасе Яша выронил оружие, которое со стуком упало на стол, а Юра, не веря своей удаче, дрожащими руками ощупал себя и убедился, что не ранен.

– Ты, …, ты совсем …? – заорал Казачинский, отбросив всякие церемонии.

Потому что, простите, одно дело, если вас на работе убьет бандит, и совсем другое – если по дурости застрелит собственный товарищ.

– Юра, я нечаянно… – лепетал Яша. – Я не хотел! Не понимаю, как он выстрелил…

Леопольд Сигизмундович громко кашлянул.

– Я русским языком объяснил про предохранитель, – промолвил он скучающим тоном. – Три раза повторил… Но вы меня не слушаете, вы никогда меня не слушаете.

– Я вас слушал! – взвился Яша. – Но…

– Если бы я не дал вам холостые патроны, – безжалостно оборвал его поляк, – ваш товарищ сейчас валялся бы мертвый, а не он, так я. Вы не умеете обращаться с оружием, вам этого просто не дано.

– Я научусь! – запальчиво воскликнул Яша. – Дайте мне время…

– Я уже достаточно за вами наблюдаю. Вы не можете выполнить простейшие действия…

– А я вам говорю, если вы дадите мне нормальное оружие…

– Это и есть нормальное, но дам я вам маузер, браунинг или винтовку – все равно ничего не изменится. Идите лучше играйте на скрипочке…

Яша побагровел.

– Вы антисемит! – выкрикнул он срывающимся голосом.

– В жизни не страдал такой глупостью, – ответил Леопольд Сигизмундович с презрением.

– Я буду на вас жаловаться! Вы не имеете права…

– Вы уже чуть ли не шестидневку собираете наган и никак не можете собрать, – безжалостно напомнил поляк. – Каждый день я напоминаю вам про предохранитель, но нет – вы всегда о нем забываете!

– Потому что вы меня сбиваете!

– Ах, значит, это я виноват? – уронил Леопольд Сигизмундович с совершенно непередаваемой интонацией. – Раз так, ищите себе другого учителя, товарищ Кауфман. Посмотрим, как скоро вы прострелите себе ногу или убьете кого-нибудь, кто находится рядом…

– А-а, да идите вы!.. – выкрикнул Яша и метнулся к выходу. Через секунду до Казачинского долетел грохот с силой захлопнутой двери.

– Сказал «идите» и сам ушел, – хладнокровно заметил поляк, оборачиваясь к Казачинскому, и тот понял, что этого обстоятельного, любящего и ценящего оружие человека вообще ничем не проймешь. – Может быть, вам тоже что-то не нравится?

– Мне все нравится, – поспешно ответил Юра и даже выдавил из себя улыбку.

– Тогда продолжим, – смилостивился Леопольд Сигизмундович и вывалил на стол несколько разных моделей оружия.

…Шел уже девятый час, когда высокий брюнет в форме с зелеными петлицами сошел с автобуса и зашагал по привычной дороге к дому. Впрочем, слово «дом» здесь не вполне уместно, так как речь шла о сущей развалюхе, которая тем не менее была плотно заселена несколькими десятками семей. Казачинским не повезло – они ютились в полуподвальном помещении, из окон которого можно было любоваться на ноги мимо ходящих людей.

Округа жила обычной жизнью: где-то наяривали на гармошке, толстая баба деревенского вида снимала белье с веревок, одновременно ругаясь с другой бабой, которая высовывалась из окна. На втором этаже самозабвенно ссорились муж и жена, и до Юры доносились их вопли, из которых он понял, что жена требовала купить новый примус, потому что старый в любой момент мог взорваться, а муж был согласен только оплатить починку. Слово за слово, и жена припомнила мужу некую Люсю в каком-то клубе, с которой он танцевал несколько месяцев назад, а также его мать, которая при всей своей худобе ела за троих. Муж в долгу не остался и высказал все, что думал о стряпне своей половины и о ее старшем сыне, прижитом неизвестно от кого. Судя по градусу взаимных оскорблений, дело вот-вот должно было дойти до рукоприкладства, но Юра отлично помнил, что соседи так ругались изо дня в день, из месяца в месяц, использовали для перебранки любой повод и всегда расходились без драки, а тот, кому удавалось в ссоре одержать верх, выглядел чуть ли не счастливым. Но тут Казачинский заметил на скамейке возле дома знакомую фигуру и поспешил к ней, выбросив склочных соседей из головы.

Сидя на фоне кустов шиповника, девушка лет шестнадцати читала книгу в пестрой обложке. Если присмотреться, можно было заметить, что юбка незнакомки перешита из школьного платья, а блузка сделана из дешевого ситчика. Однако Юра никогда не обращал внимания на такие детали, когда речь шла о близких людях.

– Привет, Лиза, – сказал он, подходя к девушке. – А ты что здесь?

– К отцу сослуживцы пришли. Отмечают встречу.

– Это там гармошка?.. – Юра поморщился.

– Ага.

Он сел на скамейку, собираясь с мыслями. Баба, собиравшая белье, зыркнула в его сторону и, на мгновение отвлекшись, уронила простыню. Ругаясь, как дюжина пьяных возчиков, она подобрала испачканную простыню с земли и удалилась в дом.

– Что читаешь? – спросил Казачинский.

– «Золотой теленок».

– Это что-то о колхозах? – спросил он несмело. Сестра читала гораздо больше, чем он, и Юра не поспевал за ее вкусами.

– Нет, там нет колхозов, – серьезно ответила Лиза. – И герой такой… странный. Я читала раньше другую книжку о нем, там в конце его убили, а тут он опять жив и здоров.

– Меня сегодня тоже чуть не убили, – невпопад брякнул Казачинский. Лиза не сказала ни слова, но глаза у нее стали в пол-лица, и он пожалел, что вообще затронул эту тему.

– Ладно, забудь, – поспешно прибавил он, пытаясь сгладить впечатление. – Ничего не стряслось, меня даже не ранили.

– Какой ужас, – проговорила Лиза сдавленным голосом. – Послушай, может быть, тебе поговорить с Раей? Объясни ей…

– Что объяснить?

– Что там опасно! Юра, как так можно? Ладно ты никого не боишься, это ты уже говорил, но у вас же отношения серьезные… А если что-нибудь случится?

– Ничего не случится.

– Юра!

– Лиза, перестань… Я обещал ей, что не буду бегать от серьезной работы. Что мне теперь – говорить, что я не смог? Что она обо мне думать будет?

– А если тебя убьют, что она будет думать?

– Никто меня не убьет.

– Ты же сам говоришь: в первый день тебя чуть не убили! Что же будет дальше?

– Зато я помог поймать преступника, – сказал Казачинский, благоразумно решив не уточнять, каким образом. – Все наладится! И Рая на меня рассчитывает… Я не могу ее подвести, понимаешь, не могу!

Лиза растерянно молчала. В их большой, работящей и с виду вполне дружной семье она по большому счету не любила никого, кроме брата. Мать погрязла в быту, отец выпивал, остальные ничем не выделялись среди малокультурного, примитивного, убогого окружения, и только Юра с Лизой пытались противостоять ему и ускользнуть от его влияния. Юра не пил, не курил, пытался найти достойную профессию и даже забрался в кино; Лиза спасалась книгами, которые читала без всякой системы, но со смутным ощущением, что они поднимают ее над миром, сотканным из серой советской нищеты, омерзительных свар и безнадеги. В глубине души она чувствовала, что всегда может положиться на брата, только на него одного, и мысль, что она может его лишиться, привела ее в ужас. Она не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы бороться со средой в одиночку, и боялась, что та в конце концов одолеет ее и подчинит, превратит в злобное, задавленное нуждой существо с беспросветной жизнью – такое же, как Лизины соседки, которых она инстинктивно сторонилась.

– Я все-таки считаю, что тебе лучше посоветоваться с Раей, – сказала Лиза, нервным жестом заводя за ухо прядь волос. В отличие от брата, она не являлась красавицей, но выразительные глаза и высокий лоб были у них общие, и когда Лиза с Юрой сидели рядом, сразу чувствовалось, что они родственники.

– Лиза, нет. – По лицу брата она поняла, что он начал сердиться. – Она решит, что я испугался трудностей, пошел на попятный. Да и что со мной может случиться? Ребята в угрозыске хорошие, пропасть мне не дадут…

– Как сегодня, когда тебя чуть не убили?

– Вот именно, как сегодня. Лиза, хватит! У меня был тяжелый день. И девушка эта убитая, и та, которая в парке Горького… – Он неожиданно вспомнил, что их просили не болтать об изуродованном трупе, и прикусил язык. – Ничего, Опалин во всем разберется, я уверен.

– Опалин?

– Да, Иван Григорьевич.

– Какой он – старый? Сердитый?

– Да какой старый – ему, наверное, столько же, сколько и мне. Шрам у него вот такой, – Казачинский сделал неопределенный жест, так что могло показаться, что у Опалина шрам на пол-лица. – Это он с бандитами, значит, дрался. Помощник у него – Петрович, тоже хороший человек. Его так зовут – Петрович – а вообще его фамилия Логинов. И он постарше, но не главный.

Лиза попыталась представить себе молодого Опалина, который дрался с бандитами и заполучил жуткий шрам, но воображение услужливо подсунуло ей образ страхолюдного здоровяка, наводящего ужас на любого, кто столкнулся бы с ним на улице, и она содрогнулась.

– Еще есть Яша Кауфман, но он для угрозыска совсем не годится. Вида крови не выносит, в обморок падает. А мне, знаешь, ничего не делается. Вот сегодня… – Он снова едва не проговорился об убитой в парке, но вовремя спохватился. – Ладно, тебе это незачем знать…

– Юра, ты там береги себя, – не выдержала Лиза. – Пожалуйста.

И он пообещал ей, что будет себя беречь, а потом вспомнил, что ему надо поговорить по телефону, и направился в дом, где занял аппарат аж на двадцать пять минут. Чем, разумеется, вызвал неудовольствие жильцов, и в особенности тех, кто сам был не прочь говорить по телефону часами.

Глава 9. Дети хаоса

Продолжается подписка на журнал «Коммунальное хозяйство». Годовые и полугодовые подписчики получают в виде бесплатного приложения любые два издания из следующего списка: «Большая Москва», «Трамвай как средство сообщения в больших городах», «Метрополитен» и «Кремация».

Рекламное объявление, 1927

– С Мехлиным будут проблемы, – сказал Опалин.

– Еще самоназначенная вдова, – напомнил Петрович, насупившись.

– Какая-какая вдова? – отважился спросить Казачинский. В кабинете Опалина шло нечто вроде утреннего совещания, и он не поспевал за быстрыми репликами Ивана и его заместителя. Сегодня Юра явился на работу в привычной для него одежде, и хотя он считал ее удобной, его не покидало ощущение, что ему чего-то не хватает. С другой стороны, ходил же Опалин в штатском – но держал он себя совсем иначе, и не было похоже на то, чтобы наличие или отсутствие формы как-то влияло на его самооценку.

– Ну Грацианская же, – проворчал Яша в ответ на реплику Казачинского. – Сама мужа отравила, сама себя вдовой назначила.

Значит, Опалин думал об особе, которая извела мужа сулемой, и о Тагильцеве, которого, возможно, убил один из работников Мехлина по заказу зятя. А как же парк Горького? Убитая незнакомка? Казачинский ничего не понимал. Ему казалось, что ее дело важнее прочих и его будут обсуждать прежде всего, но Опалин, похоже, так не думал.

– А по поводу вчерашнего, – говоря, Иван поморщился так, словно не ждал от нового дела ничего, кроме неприятностей. – Вот что: Ромен Роллан нам поможет.

Юра вытаращил глаза. Яша лучше владел собой, но, судя по его лицу, он тоже пребывал в недоумении.

– Если он приезжал в парк, – продолжал Опалин, – его должны были сопровождать фотографы. А раз так, есть надежда, что где-то на фото попала и наша гражданка в платье с маками. О чем говорит 167-я статья Уголовного кодекса? – неожиданно спросил он совершенно другим тоном, повернувшись к Казачинскому.

Застигнутый врасплох, Юра смог только промямлить:

– 167-я статья… э… убийство?

– Яша! – рявкнул Опалин.

– Статья 167-я говорит о разбое, то есть об открытом нападении с целью завладения чужим имуществом, – с готовностью затараторил Яша. – Предусматривает лишение свободы на срок до пяти лет. Если разбой случился повторно или повлек за собой смерть потерпевшего, тогда срок увеличивается до десяти лет. За вооруженный разбой срок до десяти лет, а при отягчающих обстоятельствах – расстрел.

– Я кому сказал учить Уголовный кодекс? – спросил Опалин и прищурился так неприязненно, что у Юры, к которому он обращался, по спине поползли мурашки.

– Я вчера не успел, – пробормотал он. – Меня Леопольд задержал.

– Для тебя он Леопольд Сигизмундович, – поставил собеседника на место Опалин. – И занятия с ним не освобождают тебя от изучения кодексов, учебника криминалистики и словаря. Кстати, Ира на жаргоне – кто?

– Не знаю, – ответил Казачинский несчастным голосом.

– Ира означает уголовный розыск, – подал голос Яша и, гордо приосанившись, поправил очки.

– А кадет?

– Неопытный сыщик, – усмехнулся Петрович. – Сейчас уже редко употребляется, но от старых воров иногда услышишь.

– Так вот что, кадеты, – объявил Опалин, – садитесь-ка вы оба на телефоны. Первое: кто были сопровождающие Роллана с нашей стороны. Второе: узнаете у них, кто из фотографов находился позавчера в парке. Третье: составите список фотографов, никого не пропустив, и принесете его мне. Все ясно? Выяснять начнете вот с этого номера, – и он подал Яше клочок бумаги с крупно начертанными на нем цифрами и словами: «тов. Богомолов». – О визите к нам гражданина Роллана он знает все… ну или почти все. Действуйте!

Новоиспеченные «кадеты» вернулись в свой кабинет и под хмурым взглядом висящего на стене Иосифа Виссарионовича принялись за дело. Товарищ Богомолов ответил на телефонный звонок не сразу, зато из разговора с ним моментально стало понятно, что по поводу сопровождающих Роллана можно не беспокоиться. Фотографов, допущенных до съемок столь выдающейся особы, товарищ Богомолов знал назубок и тут же продиктовал Яше их список.

– Да, вот что, – добавил товарищ Богомолов, – когда Ромен Роллан приехал в парк Горького, за группой сопровождающих увязался еще один человек с фотоаппаратом. Его там не должно было быть, и ему это поставили на вид, на что он ответил, что на совершенно законных основаниях представляет свою газету и вообще не понимает, почему ему нельзя снимать то, что хочется. – Товарищ Богомолов возмущенно фыркнул. – Старик, то есть я хочу сказать Ромен Роллан, услышал шум и стал спрашивать, что происходит. Короче говоря, пришлось чужого фотографа оставить в покое, и он тоже сделал несколько снимков.

– Вы не помните, как его зовут? – спросил Яша.

– Он работает в «Красном спорте», – ледяным тоном ответил товарищ Богомолов, давая понять, что у него нет времени запоминать фамилию какого-то рядового фотографа. – Думаю, там вы его и найдете.

Закончив разговор с Богомоловым, Яша взял со стола телефонный справочник и стал искать в нем номер «Красного спорта».

– Дай я позвоню, – не утерпел Казачинский.

– Нет, – ответил Яша коротко. – Звонить буду я.

Юра понял, что коллега задет его вчерашними успехами в тире и решил отыграться.

– 4-42-20, – пробормотал Яша себе под нос. Но на том конце провода оказалась бестолковая секретарша, которую взяли на это место непонятно зачем. Она путалась, несла чепуху, ссылалась на то, что недавно работает, и с большим трудом удалось от нее добиться, что фотографа, который снимал Роллана, зовут Верзилов, а может быть, Гудим, если не Корнеев.

– Надо позвонить в редакцию по другому номеру, – предложил Юра, когда Яша повесил трубку. Но в справочнике оказался только один телефон.

Начинающие сыщики вместе со списком поднялись в кабинет Опалина, и Яша доложил о выполнении поручения.

– Только один фотограф со стороны не установлен… То ли Верзилов, то ли Гудим, то ли Корнеев. Из «Красного спорта»…

– Мне нужен список целиком, – заявил Опалин. – Вот что… Юра! Отправляйся в редакцию, узнай, как фамилия фотографа, который снимал Роллана, узнай его адрес и прочее… Как узнаешь, позвони из редакции и доложи. Все понял?

– Понял, – ответил Казачинский. – А где находится редакция?

– В справочнике посмотри, – проворчал Яша.

И Юра убежал, радуясь тому, что для него наконец-то нашлось настоящее дело. Яша нахохлился, и, заметив это, Опалин нашел нужные слова, чтобы поблагодарить его за то, что он так быстро управился и продвинул расследование вперед.

– А теперь мне что делать? – спросил Яша.

– Работать, – усмехнулся Опалин. – Обзвони отделения милиции и спроси, нет ли заявлений о женщинах, которые исчезли 11 июля и могли в этот день оказаться в парке Горького. Рост средний, волосы русые, телосложение обыкновенное, возраст от 20 до 30, но это приблизительно. В описании должно фигурировать платье с маками.

Когда Яша скрылся за дверью, Петрович покосился на Опалина и негромко напомнил:

– Мы ведь вроде бы договорились, чтобы из милиции позвонили нам, если сыщется кто-то, похожий на нашу жертву.

– Ничего, – ответил Опалин. – Пусть учится. Ему полезно. Вот с этим что делать… – Он постучал пальцами по списку, который принес Яша. – Там фотографы из «Правды», из «Известий», и ладно бы только наши – еще и несколько иностранцев.

– Я думаю, – осторожно заметил Петрович, – прежде чем действовать дальше, надо посоветоваться с Николаем Леонтьевичем. Вряд ли в «Правде» сильно обрадуются, если мы начнем изымать их пленки, а ссориться с ними – себе дороже.

– Это само собой, – буркнул Опалин и, взяв со стола список, засобирался к начальству.

Пока он разговаривал с Петровичем, Юра Казачинский уже ехал в Большой Черкасский переулок, где помещалась редакция газеты «Красный спорт». При желании от Петровки туда можно было добраться пешком, но Юра предпочел воспользоваться общественным транспортом. Только вчера он сделал открытие, что удостоверение агента угрозыска позволяет ездить бесплатно и вдобавок проходить в трамваи с передней площадки, не стоя в очереди к заднему входу, и наслаждался невиданной доселе свободой. Сам себе Юра казался в эти минуты очень важной персоной и, конечно, обиделся бы на всякого, кто указал бы ему, что он чуточку – а то и не чуточку – смешон. К счастью, никому и в голову не приходило делать ему замечаний подобного рода. Спрыгнув с трамвая, Юра стал обдумывать, какой тактики ему придерживаться в редакции, и вполне логично пришел к выводу, что надо быть как Опалин – задавать вопросы по существу, держаться сухо, но корректно. Однако все планы новоиспеченного агента угрозыска разбились о реальность, которая практически лоб в лоб столкнула его с проворным рыжеватым гражданином, только что выбежавшим из кабинета в коридор. Гражданин ойкнул, отскочил на шаг, всмотрелся в лицо посетителя и всплеснул руками.

– Глазам своим не верю! Казачинский, верно? Здорово, старик! Ну как дела, как жизнь молодая, как всё?

Юра сразу узнал в говорившем Семена Рожкова и вслед за этим вспомнил, что на дух его не переносит. Рожков принадлежал к числу тех людей – довольно многочисленных, – которые отираются возле кино, питаясь главным образом сплетнями и не на шутку гордясь своей причастностью к нему, хоть и мнимой. Он не был ни актером, ни режиссером, но его можно было повстречать дома у актеров и режиссеров – тех, что помельче, потому что крупные до знакомства с ним не снисходили. Казачинский слышал, что Рожков где-то что-то пишет, но где и что – он так и не разобрался: Семен, казавшийся человеком открытым, с душой нараспашку, с непостижимой ловкостью избегал разговора об этом. Он с легкостью занимал деньги у всех подряд, так же легко забывая их возвращать, но излучал такое добродушие, такое обаяние, что только совершенно бесчувственные души могли отказать ему в повторном кредите. Если ему что-то было нужно, он вцеплялся в человека мертвой хваткой, и мало кому удавалось отделаться от Рожкова – но тем быстрее он забывал о тех, кто выпадал из сферы его внимания или становился ему не нужен. При случайной встрече, хоть через год, хоть через десять, он вел себя так, словно расстался с вами только вчера, жал руку, сердечнейшим образом улыбался и непринужденно перечислял все, что вас объединяло когда-то. Из-за этого Рожкова считали недалеким, но приятным человеком, который неспособен оцарапать ничье самолюбие и ни на что не претендует, – одним словом, самое оно, чтобы посидеть вместе, душевно выпить пивка и обсудить последние слухи. Тем не менее Казачинский не любил его, потому что, когда он привел Лизу на кинофабрику в надежде пристроить ее в массовку, Рожков посмотрел на нее и объявил, что она нефотогенична и что никто ее не возьмет. Так в итоге и вышло, и хотя Юра знал, что лично Семен не имел никакого отношения к отказу киношников работать с Лизой, он заточил на Рожкова зуб. Не страдая особой злопамятностью, Казачинский тем не менее тяжело переносил обиды, нанесенные близким людям, и потому на приветствие Семена ответил без особого энтузиазма.

– А что ты тут делаешь? – спросил Юра.

– Здрасте! Я тут работаю, между прочим!

– В «Красном спорте»?

– Ну так! – самодовольно подтвердил Семен.

– Слушай, а кто из ваших позавчера снимал Ромена Роллана в парке Горького? Я ищу этого фотографа. Как его зовут – Корнеев? Гудим?

– Да они не фотографы совсем, – воскликнул Рожков, – что ты! Роллана снимал Леша Бобырев… Леша! Леша! Иди сюда, дело есть…

И под треск пишущих машинок, доносящихся из кабинетов, перед Казачинским предстал маленький щуплый брюнет, самой примечательной чертой которого был внушающий зависть идеальный пробор, которым его обладатель, видимо, очень гордился.

– Леша Бобырев – Юра Казачинский, – представил друг другу новых знакомых Рожков. – Леше поручили снять спортсменов в парке Горького, он все отнекивался, потом пошел туда – а там Роллан! – Семен залился счастливым смехом.

– Скажите, а вы много фотографий сделали в парке? – быстро спросил Казачинский у фотографа.

– Порядочно, – ответил Бобырев осторожно, – а вы, простите, какое издание представляете?

– Я не издание, я из угрозыска, – ответил Юра. Семен вытаращил глаза, разинул рот – и неожиданно разразился хохотом.

– Старик, старик! Ну удружил! Из угрозыска он… Шутник! Я его по кино знаю, его в массовке иногда занимают, – пояснил он фотографу.

При упоминании о массовке, в которой он будто бы подвизался, да еще нечасто, терпение Юры лопнуло. Он достал удостоверение и воинственно помахал им в воздухе.

– Я действительно работаю в угрозыске, – сказал он официальным тоном, подражая интонациям Опалина, – и если я приехал сюда и расспрашиваю вас, то делаю это вовсе не для своего удовольствия, а потому, что мы с товарищами расследуем преступление…

И тут Рожков как-то посмурнел, его смех внезапно оборвался, улыбка увяла, глаза забегали. «Черт возьми, – сообразил Казачинский, – да у него совесть нечиста… Он испугался! Интересно, что такого он мог натворить? Сколько я его помню, он не дурак поесть-выпить за чужой счет да стрельнуть несколько рублей без отдачи, но все это слишком несерьезно. Что ж он так напрягся тогда?»

– Да, Юра, – пробормотал Семен, качая головой, – удивил ты меня… Не ждал я от тебя такого! Значит, вчера ты трюкач, позавчера – эстрадный конферансье и в гонках автомобильных участвовал, мне кто-то говорил… а сейчас, получается, в угрозыске, да? Говорят, там платят хорошо, и вообще…

– Я только начал работать, – сказал Юра. Рожков скользнул взглядом по его лицу.

– Ладно, мне надо идти, статью писать, – делано спохватился он.

– Иди, конечно. Я ж тебя не задерживаю…

Семен поплелся прочь, засунув руки глубоко в карманы, и, глядя на его согбенную спину, Юра вновь подумал, что тут что-то нечисто. (Он даже не заметил, какой двусмысленной получилась его фраза.)

– А вы здорово его напугали, – не удержался фотограф. – Слушайте, а вы можете повлиять на него, чтобы он мне сорок рублей вернул? Занял и уже которую неделю не отдает.

– Попробую, – осторожно ответил Юра. Он хотел добавить, что вообще-то не может добиться, чтобы Рожков вернул ему то, что давно брал в долг, но сообразил, что создаст о себе невыгодное впечатление, и решил вернуться к тому, что его больше всего интересовало. – Слушайте, я могу как-то увидеть все фотографии, которые вы сделали в парке Горького 11-го числа?

– Вы имеете в виду, что вам нужны все кадры? – спросил Бобырев, прищурившись. – Далеко не каждый идет в обработку, а уж в газету и подавно попадают единицы. Может быть, вам тогда стоит просмотреть негативы?

– Давайте негативы, – смирился Казачинский.

– Хорошо. Э… А можно узнать, что вы ищете?

Спохватившись, Юра объяснил, что именно ему нужно.

– Я так понял, вы были в парке довольно долго в тот день и снимали не только Роллана, но и спортсменов? Тогда есть шанс, что нужная нам женщина где-то попала в кадр… может быть, на заднем плане, не знаю…