Текст книги "Сухарева башня"

Глава 6
Особое поручение

На следующее утро Опалин, пробудившись, почувствовал неприятную пустоту, словно из-под жизни его выбили опору и все его существование из-за этого как-то перекособочилось. Ему не нужно было идти на работу, потому что он был отстранен – но до зарезу требовалось выяснить, где живет Дымовицкий, который мог подсказать что-нибудь ценное, а чтобы найти его, следовало все-таки нанести визит в Большой Гнездниковский и узнать у коллег, где он живет.

Коммунальная квартира была полна обычной суетой: две соседки ругались из-за белья, которое одна из них повесила сушить на веревку, протянутую поперек коридора, кто-то хотел поскорее попасть в туалет, который был занят другим. Идя мимо соседской двери, Опалин услышал, как рассерженный отец семейства распекает дочь за то, что она потеряла калошу. Потом с кухни прибежала взволнованная соседка и стала жаловаться, что у нее барахлит примус. Она говорила, обращаясь преимущественно к Опалину, и сыпала словами со скоростью пулемета. Наконец, не выдержав, он буркнул: «Я не чиню примусы» и, улучив момент, скрылся в ванной. Соседки, только что ругавшиеся из-за белья, переглянулись и засмеялись.

– Зря стараешься, Татка, не выйдет у тебя ничего, – обратилась одна из них к хозяйке барахлящего примуса. – Ну не ндравишься ты ему!

– Чего ты мелешь? – вскинулась Татка. – Беда у меня!

– То у тя примус барахлит, то занавески снять надо, а еще мебель передвинуть, – хихикнула вторая соседка, блестя глазами. – Ой, Татка, Татка!

– Чего Татка? – фальшиво горячилась собеседница. – Без примуса я что делать буду?

– Ну, Степана чинить позовешь, – хмыкнул проходивший мимо старый сосед. – Братца своего. Нешто откажет? Он же примусами на рынке торгует, все о них знает…

В ванной до Опалина донесся из коридора неясный гул голосов, а за ним взрыв смеха, и молодой человек невольно поморщился, чистя зубы. Он давно уже понял, что Татка имеет на него виды, но сам-то он видов на нее не имел, и ловкость, с которой она выдумывала предлоги, чтобы сократить дистанцию между ними, раздражала его. Он не любил задних мыслей, нечестности и извилистых путей, предпочитая в жизни прямоту и надежность. То, что в отношениях они могут быть не всегда уместны, даже не приходило ему в голову.

Он провел рукой по щеке и подумал, что сегодня можно не бриться. Потрогал губу, которая почти зажила, и стал размышлять, не отпустить ли ему усы. Из зеркала на него смотрел серьезный брюнет с крупноватыми чертами лица, губастый и симпатичный. Возле виска пролегал широкий рубец, о происхождении которого Опалин вспоминать не любил. Но тут Татка стала ломиться в ванную, крича, что ей позарез туда нужно, и Иван сбежал.

Он позавтракал в столовой. Оладьи были так хороши, что он задержался и взял вторую порцию. Свободный человек, черт возьми; никто его нигде не ждет. Кроме, может быть, его судьбы.

Трясясь в трамвае, который вез его в Большой Гнездниковский, Опалин дышал на стекло и думал, что делать и как вообще вести себя, когда он столкнется с кем-нибудь из своих. Мысли об этом были обрывочны и внушали ему смутное желание поскорее от них отделаться. Но в здании угрозыска, едва миновав дежурного, Опалин сразу же нарвался на Петровича.

– А! Ваня! – сердечно вскричал Петрович, как будто не было неприятного разговора в гостиной Сонькиного дома в Одиноком переулке. – А я уж звонить тебе хотел. Слушай, тут дело есть для тебя…

– Меня возвращают на работу? – встрепенулся Иван.

Логинов посерьезнел.

– Нет. Пока нет. То есть, – он прокашлялся, – в полном, так сказать, объеме… еще нет. Но ты нам нужен. В общем, кому заняться этим делом, как не тебе…

Он завел Опалина в кабинет, где они сидели, и объяснил, что есть заявление по факту гибели под трамваем гражданки Евлаховой Галины Аристарховны. Родители ее сомневаются в том, что это был несчастный случай, так что…

– Ну вот, и для тебя нашлась работенка, – объявил Логинов жизнерадостно.

– Это что, та самая, из-за кого я в ту ночь опоздал?

– Она.

– Так я же свидетелем был. Разве я могу…

В кабинет вошел Келлер, увидел Опалина, стал желт, как лимон, погонял по скулам желваки и ретировался.

– Можешь, – подтвердил Петрович, сделав вид, что не заметил немца, как и того, что, уходя, Бруно хлопнул дверью громче обычного, – ты – незаинтересованное лицо. Ты же не знал ее?

– Нет, конечно! – нервно вскрикнул Опалин. – Слушай, где я могу Дымовицкого найти?

Петрович, который залез в ящик стола, чтобы передать собеседнику имеющиеся бумаги, застыл на месте.

– А зачем он тебе?

– Посоветоваться. Я слышал, он Стрелка ловил.

– Он уже не наш, – сказал Логинов решительно, вкладывая в эту короткую фразу какой-то особенный смысл, словно отсекающий Дымовицкого от их среды.

– Какая разница? Мне только поговорить.

Петрович поглядел на его нетерпеливое лицо, вздохнул, оторвал полоску бумаги от газеты и нацарапал на ней адрес.

– Вот… Держи.

– Спасибо, – поблагодарил Опалин, прочитав адрес. – Это Верхние торговые ряды, что ли?

– Угу, – Логинов кашлянул. – Ты на кремации будешь?

Кремация была в некотором роде идеей фикс тогдашней власти, поссорившейся с церковью и наступающей на все, чем церковь занималась ранее, включая то, что относилось к области смерти. Кремация против традиционного погребения – с привлечением всех средств пропаганды, от популярных брошюрок до стишков продажных куплетистов в «Вечерней Москве»; но успехи, прямо скажем, были не слишком выдающиеся – хотя бы по той причине, что на всю страну имелось лишь несколько крематориев. Кроме того, кремация порождала порой двусмысленные ситуации, как, например, с Лениным, которого нельзя было хоронить по-христиански и в то же время было неудобно сжигать с точки зрения политической. Разумеется, в тот миг Опалин не размышлял обо всех этих тонкостях. Он был молод, полон жизни, и его инстинктивно отталкивало все, что слишком навязчиво напоминало о смерти. Он не любил кладбища, похороны, траурные одежды и надгробные речи. Логинов увидел, как вытянулось его лицо, и угадал ответ до того, как он был произнесен.

– Я не… Ты же сам поручил мне… Я лучше пойду…

Он взял из рук Петровича тоненькую папку, в которой находились все материалы дела, и шагнул к двери.

– Постой, – сказал Логинов ему вслед. Опалин нехотя остановился и обернулся. – Отец этой девушки в Моссовете работает. Будь с ним вежлив и… Ну и вообще.

– Девушки? – машинально переспросил Иван.

– Ей семнадцать было.

Он вспомнил улицу, утопающую в тумане, встречный трамвай, ползущий по рельсам, платок на голове вагоновожатой, месиво под колесами, и в ушах его вновь зазвучал слабый вскрик:

– А-ах!

Последнее, что она произнесла в жизни.

– Постой, – начал Опалин, – почему ее родители считают, что это не несчастный случай? У них есть причины?

– Не знаю. Поговори с ними.

… Он открыл было рот, чтобы сказать, что собирается вообще-то ловить Стрелка и ему серьезно мешает это дело, которое зачем-то свалили на него. Ясно же, что ситуация безнадежная. Вечер, туман, он сам был на месте происшествия и пытался найти свидетелей – и что? Никого же не нашел. Сам сидел в вагоне и ни черта не видел, а вагоновожатая…

– Ты с вагоновожатой говорил? – спросил Опалин.

– Нет.

Иван смотрел на собеседника исподлобья – и сам не заметил, как совершенно по-детски начал дуться. Ему не нравилось дело, которое выпрыгнуло из недавнего прошлого и рухнуло на него без предупреждения. Он нутром чуял, что из расследования ничего не выйдет, и более того – что от него вообще ничего не ждут, что ему дали поручение для галочки, для успокоения несчастных родителей, один из которых к тому же занимает высокий пост. Внутренне Опалин бунтовал. Но он не имел права отказываться, и Петрович знал это.

– Если они хотят свалить все на вагоновожатую и испортить ей жизнь, – проговорил Иван, вздернув подбородок и неприятно напирая на каждое слово, – я им не помощник.

– Ваня, не пыли, – устало попросил Логинов. – Выясни все для начала. Мало ли какая там ситуация… Может, у девушки враги были. Или у ее папаши…

– Да туман был, туман, – неожиданно разозлился Опалин, – и вечер! Зазевалась и попала под колеса, обычное дело…

– А если нет? – спросил Петрович.

В кабинет без стука вошел Валя Назаров, по привычке наклонив голову. Заметив Опалина, агент приблизился к нему и протянул руку, которую Иван пожал, чувствуя, как его заполняет благодарность. Потому что Назаров даже не колебался, подойти к нему сейчас или нет. А кое-кто из тех, кого Иван видел сегодня в здании, колебался, а еще кто-то и вовсе делал вид, что не заметил его.

– Ваня, я это… Ты не думай, что мы поверили Бруно… – сбивчиво заговорил Назаров. – Он лишнего сболтнул, конечно. Мы даже не сомневаемся…

– Келлер тут только что был, – буркнул Опалин, который, несмотря на молодость, все примечал и был крайне злопамятен. – Даже поздороваться не пожелал.

– Вань, да ты что… Бруно, это же… Когда он перед кем извинялся… Да он не признает ни за что!

Опалин шмыгнул носом. Он только что вспомнил кое-что и обратился к Логинову.

– Слушай, Петрович, может, это и неважно, но… Насчет патефона…

И он рассказал собеседникам, что из дома в Одиноком переулке пропал патефон и что, возможно, это как-то связано с тем, что бандиты смогли застать агентов угрозыска врасплох.

– Сонька часто пользовалась патефоном? – спросил Логинов.

– Каждый день пластинки ставила.

– А какие?

Опалин наморщил лоб, припоминая.

– Фокстроты в основном, – пришел ему на помощь Назаров, которому тоже доводилось сидеть в засаде. – Еще танго. Танцевать она ого-го как любила! Все Ваню пыталась на это дело подначить…

– Я с такими не танцую, – сухо ответил Опалин и глазами сверкнул сердито, как кот.

– Не-не, ты с ней танцевал, я помню, – засмеялся Назаров. – Пару раз она все-таки тебя вытащила из кресла, где ты сидел.

– И что? – спросил Опалин уже с раздражением.

– Да ничего, – ответил удивленный Назаров. – Ты, Ваня, главное, не горячись.

– Вы хоть ищете их? – задал Иван главный вопрос, который занимал его больше всего. Логинов посерьезнел и послал Назарову предостерегающий взгляд.

– Разумеется, ищем. Но – извини – сказать тебе ничего не можем.

– Когда мы их поймаем, я обязательно тебе сообщу, – пообещал Назаров. – Честно-честно.

Это было одно из его любимых выражений, которые он употреблял к месту и не к месту. И хотя Опалин понял, что Валя сказал это только для того, чтобы его успокоить, он был тронут.

– Спасибо, Валя, – пробормотал он, снова пожав руку Назарову. – Я… Понимаешь, мне это очень больно все.

Он поглядел на папку, которую переложил в левую руку, когда обменивался рукопожатием с Валей, и, не прощаясь, шагнул к двери.

– Если понадобится помощь, ты только скажи! – крикнул Логинов ему вслед. – Я про дело твое, – добавил он на всякий случай.

Когда дверь за Опалиным закрылась, агенты молча переглянулись.

– Эх, Бруно… – буркнул Назаров, доставая папиросу. – Зря он! Я бы в жисть на Ваню не подумал…

– А на кого? – внезапно спросил Логинов, который любил расставлять все точки над ё.

– Ты точно хочешь знать?

– Уж не сомневайся. Так на кого бы ты подумал?

– На Рязанова.

– Ты спятил? – вытаращил глаза Петрович.

– Нет. Вечер, туман, окраина. Он не сменялся, все время там сидел. Злой был, говорил: «Я его возьму, он от меня не уйдет», – Валя закурил, выпустил клуб дыма. – Ну и… Сам знаешь, как это бывает. Переутомился. Переоценил свои силы… Еще если эта вовремя патефон завела… Могли ничего не услышать. Повезло Опалину, – не совсем логично добавил он, пуская дым.

Петрович подошел к окну, засунул руки в карманы. Потом обернулся.

– Бандиты в Рязанова пять пуль всадили. Больше, чем в остальных.

– И что?

– Ничего. – Логинов нахмурился. – По-моему, они знали, кто в группе главный. И это наводит меня на мысль, что их осведомитель был в курсе всех деталей операции. А туман… Никто же не знал, что он будет…

– Повезло? – усмехнулся Назаров, докуривая папиросу и решительным жестом швыряя ее в пепельницу, доверху набитую окурками.

– Нет, – медленно ответил Петрович, – для везения это чересчур… Они увидели туман и сообразили, как его использовать. Но если Сонька завела патефон, чтобы отвлечь наших… – Он нахмурился. – Она сделала это не просто так, понимаешь? Кто-то должен был ее известить, что они явятся. Как? И почему Рязанов это допустил? Черт возьми…

Он прошелся по комнате, потирая подбородок.

– К чему гадать? – усмехнулся Валя. – Взять бы их за жабры да допросить… Все тогда узнаем!

– Золотые слова, – заметил Логинов. – Знаешь, что сказал Бруно? Если Опалин не соврал и действительно слышал, как Генрих перед смертью произнес что-то вроде арка… может, это было слово маркт? Рынок?

Назаров задумался.

– Сестра Лариона на рынке торгует, – сказал он наконец. – На Ново-Сухаревском. Но сколько раз ее ни допрашивали, она стояла на своем: с братом отношений не поддерживает, на него ей совершенно наплевать.

– А остальные члены банды с рынками никак не связаны?

– Вроде нет. Кажется, Сонька когда-то торговала, но это было давно.

– Проверь-ка сестру, – распорядился Логинов. – Только без напора. Мол, чистая формальность, ничего страшного, гражданочка. Понял? Потом с соседями поговори, с дворником, с управдомом, – Он дернул щекой. – А то она твердит, что брат давно ей чужой, а как его в Одессе схватили, денег дала тому, кто туда поехал и передачки Стрелку носил. Нет, Валя, родная кровь – не водица. Кто бы там чего ни говорил!

Глава 7
Свидетели

Выйдя из здания угрозыска, Опалин задумался, что ему делать.

С одной стороны, у него имелось совершенно определенное поручение – узнать, почему родители Галины Евлаховой считали, что происшедшее с ней не было несчастным случаем, и заняться расследованием. С другой стороны, Иван еще не расстался с мыслью найти Стрелка и надеялся, что Дымовицкий ему что-нибудь подскажет.

Он взялся за тесемки папки, которую ему дал Логинов. Серые сдобные тучи, которые ползли низко над Москвой, тотчас учуяли, что юноша внизу развернул папку с бумажками, часть из которых была исписана почему-то красными чернилами, обрадовались случаю и принялись сыпать на него и на документы крупный снег. Со стороны могло даже показаться, что кто-то наверху распорол подушки и из них летит пух. Опалин чертыхнулся, вернулся в желтоватое обшарпанное здание и там дочитал то, что его интересовало. Из бумаг следовало, что ввиду сопутствующих обстоятельств дело собирались признать несчастным случаем, но тут подоспело заявление от Евлахова Аристарха Николаевича, отца девушки, с требованием провести дознание по всей форме. Опалин поглядел на крупные, твердые буквы и подумал, что этот Аристарх Николаевич, должно быть, человек решительный и шутить не любит.

«К Евлаховым в Глинищевский переулок или к Дымовицкому на Красную площадь? – думал Ваня, завязывая папку. – Ладно, поеду к Евлаховым… Сначала дело, а все остальное потом».

Дом, в котором жил работник Моссовета, мало чем отличался от других домов в этой части города. Машинально Опалин отметил, что неподалеку располагается моссельпромовская пивная, которая наверняка была центром притяжения местных забулдыг, но ведь при советской власти пиво пить не возбраняется. «Зайти, что ли, в пивную, попробовать разузнать насчет Евлахова?» – мелькнуло у него в голове. Но он инстинктивно чурался подобных мест и решил начать расспросы с дворника или управдома – как получится.

Дворника Опалин поймал возле ворот дома Евлахова, и разговорить его удалось довольно легко – с помощью пары папирос.

– Аристарх-то? Ну, Аристарх человек известный… Ничего плохого про него сказать не могу. Здоровается! Иные мимо шмыг с портфелем и даже не глядят в твою сторону. А он ничего…

– А дочь его ты знал?

– Которую?

– А что, у него несколько дочерей?

– Ха-ха! Так три девки у него. Галка старшая была, под трамвай угодила. А зачем он тебе?

– Я как раз и буду расследовать, отчего она под трамвай угодила, – признался Опалин. Дворник скользнул глазами по его лицу.

– Вишь ты! А что она угодила, так ничего хитрого тут нет. Жених ее бросил, – Он произносил слово через «а»: жаних.

У Опалина заныло под ложечкой. Не зря он предчувствовал, что с этой историей что-то не так. Получается, что Галина бросилась под трамвай, поссорившись с женихом, и теперь рассерженный отец будет пытаться этого жениха притянуть к ответу или хотя бы как-то испортить ему жизнь. Да, в уголовном кодексе есть статья о доведении до самоубийства, но применяется она крайне редко, потому что в таких делах много спорных моментов, которые можно трактовать по-разному.

– А кто ее жених? – спросил Опалин мрачно.

– Ванька Катаринов. Он в этом же доме живет, только на верхнем этаже, – пояснил дворник, махнув рукой с папиросой куда-то в сторону окон под крышей.

– А Евлаховы?

– Евлаховы на втором.

– Квартира коммунальная?

– Райская, – хмыкнул словоохотливый дворник. – Шесть комнат, две семьи. Хоромы!

– А вторая семья кто?

– Прокудин, инженер. Его отец до леворюции этим домом владел.

– До революции, – машинально поправил Опалин.

– Ну а я что говорю? Буржуй, одно слово. Но человек хороший. И дочь его родителей уважает, не пойдет она под трамвай прыгать из-за того, что ее бросили. Галка-то – та с норовом была. Самосборная, – выдал дворник, имея в виду, очевидно, «сумасбродная».

– Сильно переживала?

– Чаво?

– Галина сильно переживала, что с женихом поссорилась?

– Так под трамвай же бросилась! Конечно, переживала…

– Я имею в виду: по ней в тот день или раньше было заметно, что что-то не так?

– А то! Раньше смеялась, только зубы сверкают, а потом и улыбаться перестала. Ванька от нее рожу воротил, а она от него. Это когда они тут во дворе встречались случайно, – пояснил дворник.

Поблагодарив своего собеседника, Иван двинулся к дому, но тут услышал:

– Если тебе Аристарх нужен, его дома нет! Вся семья на похоронах. В этом… как его… климатории…

– Крематории? – догадался Опалин. Дворник энергично закивал.

– Что, и домработницы тоже нет? – допытывался Иван.

– Нету, ее хозяйка выгнала, а новую взять не успела.

– Когда выгнала? За что?

– Ну, за что-то, – туманно отозвался дворник, почесывая щеку. Опалин понял, что он знает, но не хочет говорить представителю власти.

«Поговорю с Прокудиными, – решил он, карабкаясь по высокой и чрезвычайно широкой лестнице. – Живут в одной квартире… все должны друг о друге знать».

Он позвонил в дверь и стал ждать.

– Кто там? – спросил высокий чистый девичий голос.

– Уголовный розыск, агент Опалин, – степенно ответил Иван, хотя числился только помощником агента.

Дверь распахнулась. На пороге стояла девушка с толстой русой косой, довольно высокая – ростом почти с Ивана, который вовсе не был мелким.

– А нас никто не грабил, – строго сказала девушка. У нее был вздернутый носик, серые глаза и длинные ресницы; из одежды он заметил только темно-синюю юбку в складках и блузку с подобием галстучка. Девушка ему понравилась сразу же, с первого взгляда, но сыщик в нем не дремал, и Опалин решил, что это, должно быть, дочь Прокудиных.

– Я насчет Галины Евлаховой, – признался он, поспешно снимая шапку, которая вдруг ни с того ни с сего стала казаться ему ужасной.

– О! Проходите. Верхнюю одежду оставьте вот тут, – она указала на вешалку, на которой висело женское зимнее пальто с воротником из лисы. Внизу под вешалкой валялись детские ботиночки, живописно раскинув шнурки, и стояли несколько пар взрослой обуви, из которых Опалин сыщицким взглядом выделил модные светлые туфли на каблучке. «Галины? Или той, которая открыла мне дверь? А впрочем, какая разница…»

Опалин снял пальто, после чего, спохватившись, переложил браунинг оттуда в карман брюк. При этом он чуть не уронил папку, которую держал под мышкой. Девушка наблюдала за ним с любопытством, немного склонив голову к плечу. Опалин тоже наблюдал – и делал свои выводы. Огромный коридор, высокие потолки; квартира хорошо протоплена; у одной из дверей стоит детский трехколесный велосипед, рядом валяется большой игрушечный медведь – ростом, должно быть, с пятилетнего ребенка. Иван готов был поклясться, что люди тут жили хорошо – а для тех лет вообще, можно сказать, шикарно.

– Пойдемте, они должны скоро вернуться… я так думаю, – добавила девушка.

– Вы дочь инженера Прокудина? – не удержался Опалин.

– Да. Вам дворник сказал? Я видела в окно, как вы с ним говорили.

Иван не то чтобы насторожился, но ее признание ему не понравилось. Зачем она смотрела в окно и следила, кто беседует с дворником?

– Извините, как вас зовут?

– Надя. Слушайте, может, будем на ты? Или вы против? – протянула она.

– Нет, я не против.

– А тебя как зовут?

– Ваня.

– Надо же, я так и подумала.

– Что подумала? – Он даже приостановился на мгновение.

– Ну, что ты обязательно окажешься Ваней.

Весь этот разговор происходил в коридоре – и наконец-то они переступили порог гостиной. Шкафы с книгами, кожаный диван на вычурных ножках, строгие часы, отстукивающие время, обои – коричневые с золотыми геральдическими лилиями, а на одной стене более простые, и Опалин подумал, что эту комнату выгораживали как часть другой, куда более обширной. На видном месте висели портреты Ленина и Сталина.

– У нас с Евлаховыми общая гостиная, она же столовая, – пояснила девушка. – А книги из дедушкиной библиотеки, их пришлось перенести сюда, потому что… теперь там комната Аристарха Николаевича и Анны Андреевны.

Опалин ничего не сказал и поглядел на паркет, на котором были видны следы грязных сапог. Девушка покраснела.

– К Аристарху Николаевичу посетители являются, даже домой… А у нас домработница ушла. Новую ищем, но пока не нашли. У тебя никого нет на примете?

– Откуда? – буркнул Опалин.

– Ну, мало ли…

– Когда найдете домработницу, покажите ее мне, я сразу скажу, есть она у нас в картотеке или нет, – усмехнулся он.

– То есть воровка она или нет? – Девушка глядела на него во все глаза. – Но… Анна Андреевна всегда нанимает только проверенных людей…

– Они все проверенные, – хмыкнул Опалин, осторожно опустившись на широкий кожаный диван, который чем-то его особенно манил в этой загадочной и смешанной обстановке. – Надя, а ты хорошо знала Галю?

– Конечно.

– Что там у нее стряслось с женихом-то?

– Ах, нет, нет, – заговорила Надя, морщась, – Ваня не был ее женихом… Это глупости. То есть не то что глупости… он ей нравился, понимаешь? И она ему нравилась… одно время. Но он ничего не говорил о свадьбе и даже не намекал…

– Не намекал, а так?

– Что – так?

– Они жили без всякой свадьбы?

Надя покраснела.

– Во-первых, я не думаю… Во-вторых… и вообще… Ваня – порядочный человек! Он к ней относился… ну… по-дружески… А она решила, что это не дружба уже… Однажды стала говорить, что хорошо бы им покончить с неопределенностью и расписаться… а он и вспылил…

– Ты слышала их разговор?

– Нет. Мне Галя сказала. Она… она была… – Надя задумалась, – сражена, да? Ей даже в голову не приходило, что Ваня так может с ней обойтись…

Опалин глядел на нее и с неудовольствием думал, что она чего-то недоговаривает. Дворник назвал Ивана Катаринова женихом Гали. Такие прозвища на пустом месте не рождаются, как минимум загадочный тезка Опалина должен был подавать девушке определенные надежды…

– Когда именно они поссорились? – спросил Иван.

– Дней десять назад, наверное.

– А после этого общались?

– Ну… Она ему книгу какую-то вернула. Получается, общались…

– Ты помнишь тот день, когда ее сбил трамвай?

– Помню.

– Как она вела себя с утра?

– Ну… Завтрак… как обычно… Потом – не знаю, я на курсах была.

– На каких?

– Я курсы иностранных языков посещаю. Бывшие Берлица… Там Екатерина Александровна преподает.

– А Екатерина Александровна – кто?

– Она с Лизой занимается немецким.

Увидев недоумение на лице Опалина, Надя нетерпеливо пояснила:

– Лиза – сестра Гали, в школу ходит.

– Понятно. А медведь в коридоре чей?

– Анечки. Она младшая.

– А почему ты сегодня не на курсах?

– Так занятий нет.

Занятий нет, а одежда все-таки не домашняя. Опалин смерил Надю взглядом. Она нравилась ему, но он чувствовал в ней напряженность, как у человека, который не хочет сказать лишнее, боится проговориться.

– Давай вернемся к третьему февраля, – попросил он. – Ты ведь не весь день была на курсах?

– Нет. Потом я на катке каталась, а вечером в кино пошла.

– Да? И какая фильма шла?

В те годы слово «фильм» употреблялось в женском роде.

– «Цирк Поммера» с Мацистом. Видел?

– Нет еще. У меня… у меня работы много.

– Ты сходи, – посоветовала Надя, с сочувствием глядя на него. – Мне понравилось…

– Ты одна в кино была?

– Почему одна? Полный зал был…

– Нет, я имею в виду, ты одна пришла, без знакомых?

– А, если в этом смысле… Да, одна.

– После фильмы что было?

– После фильмы? О-о… Я вышла из кинотеатра – ничего не видать… Идти-то вроде близко, но мне даже не по себе стало. Думаю, посижу в буфете, послушаю музыку… оркестр играл… Пока пирожное съем, кофе выпью, думаю, и туман рассеется. Какое там! Посидела, выглянула в окно – а там только хуже стало. Поняла, что нельзя больше сидеть, надо возвращаться домой… Еле дошла. Галя на кухне с матерью ссорилась, я не стала туда заходить и ушла к себе.

– А почему они ссорились?

– Это ты у Анны Андреевны спроси, – с вызовом ответила девушка.

– Во сколько ты вернулась домой?

– Не помню. Поздно было уже. Папа читал газету, как обычно, если я где-то задерживаюсь… Потом я услышала, как дверь хлопнула, но не обратила на это внимания. Утром я узнала, что Галя ушла и домой не вернулась. Аристарх Николаевич встревожился, Анна Андреевна плакала… Стали искать ее… Ну и нашли. Только по сапожкам опознали, она недавно новые купила…

– Скажи, а во сколько фильма началась?

– Ты про «Цирк Поммера»? В четверть седьмого. Кинотеатр «Палас». – Надя тяжело вздохнула. – Может, тебе еще билет показать? У меня где-то валяется.

– Покажи, – спокойно велел Опалин и поглядел на нее загадочным взором, в котором ей почудилась неприязнь.

Надя принесла из комнаты сумочку, обшарила все отделения и нашла-таки билет, который завалился в самый угол. Опалин расправил его и тщательно прочитал все надписи.

– Ну и зачем это? – мрачно спросила Надя, забрасывая косу за спину. – Ты что, меня подозреваешь в чем-то?

– Да при чем тут подозрения, – проворчал Опалин, возвращая ей билет, – мне протокол надо будет оформить, понимаешь? Свидетельница такая-то, жила в одной квартире с жертвой, в тот день была там-то и там-то, рассказать может то-то и то-то, в доказательство своих слов предъявила, к примеру, билет на фильму…

– А! Строго как у вас…

– Конечно. Я же не для себя расспрашиваю, а для дела…

Надя немного успокоилась, но все же глядела на него недоверчиво. Чтобы не настораживать ее, Опалин перевел разговор на родителей Галины.

– Скажи, ты их хорошо знаешь?

– Ну, раз мы живем в одной квартире… – ответила девушка, поводя плечом.

– Что они за люди?

– Они-то? Обыкновенные…

– В каком смысле?

Надя неожиданно рассердилась.

– В таком! – Она сверкнула на Опалина глазами. – Ну что о них можно сказать? Анна Андреевна вся в семье, Анечка часто болеет, Лиза вот тоже… учится не очень… Аристарх Николаевич работает, у него ответственная должность в Моссовете, еще по партийной линии нагрузка…

– А чем он конкретно в Моссовете занимается?

– В жилищно-строительном комитете состоит, – ответила Надя, наморщив лоб. – Они муниципальным и кооперативным строительством руководят… и не только в Москве, но и в губернии.

– А-а, – протянул Опалин. – Важное дело.

Новоиспеченная столица пухла и лезла во все стороны, как дрожжевое тесто, которое проворонила беспечная хозяйка, и в этих условиях строительство действительно имело огромное значение. Увы, квартирный вопрос, испортивший москвичей, решался туго и явно не поспевал за ростом города.

– Я не могу себе представить, как она могла решиться на такое, – пробормотала Надя, ежась, – она же видела, что все ее любят, хотя Анна Андреевна своей воркотней любого выведет из себя…

– Воркотней?

– Да, она очень настойчивая бывает, и одно и то же… по много раз… это, знаешь, раздражает. Моя-то мама совсем другая… поэтому я вижу разницу.

– А мама твоя где сейчас?

– Так она в тресте работает. У папы секретаршей.

– Разумно, – неизвестно к чему заключил Опалин и попросил лист бумаги и ручку, чтобы написать протокол.

Не без сожаления он отлепился от мягкого дивана, подсел к столу и стал писать, но неожиданно прервался.

– Не для протокола, просто мне любопытно. Почему ты не в домашней одежде? Я тебе помешал куда-то идти?

Губы Нади дрогнули.

– Нет, я… Ты правда не для протокола?

– Честное слово.

– А то я тебе не скажу.

– Нет, скажи. Мне просто интересно.

Девушка вздохнула.

– Я очень скверная, ты мне веришь? Я выдумала, что у меня сегодня важное занятие, чтобы не идти на похороны… Я испугалась, что не выдержу. Я… понимаешь, я до сих пор не могу представить, что Гали больше нет… Умом понимаю, но… как же так? Ведь она же была жива совсем недавно… В общем, я ушла утром и вернулась, только когда убедилась, что они ушли. И тут ты позвонил…

– Понятно, – кивнул Опалин и снова наклонился над листом.