Текст книги "Званый ужин в английском стиле"

Глава 5
Суббота, девятый час вечера

«Опростоволосилась, да еще как!» Сердце Евдокии Сергеевны пело. Нет, она всегда подозревала, что ее старая подруга – недалекая особа, но чтобы вот так проштрафиться…

– Ах, какой пассаж! Какой пассаж!

Иван Андреевич недовольно поглядел на супругу. Он редко видел ее такой оживленной, и оживленность ее ему не нравилась.

– Право, ma chère[10]10
  Дорогая (франц.).


[Закрыть], – забурчал он, – иногда я тебя не понимаю, честное слово. Вы, женщины…

– А тут и понимать нечего, – перебила его Евдокия Сергеевна. – Как угодно, но это просто… Просто невозможно! Да и неприлично, наконец!

– Что именно? – уже в изнеможении спросил тайный советник.

– Будто ты не понимаешь, Иван Андреевич! – Евдокия Сергеевна на всякий случай оглянулась – не подслушивает ли их кто. Но подслушивать было решительно некому, да и незачем, ибо все уже и так обо всем догадались. – Варенька, ее племянница, ведь с женихом пришла, а жених – барон Корф. Анна же Владимировна пригласила на вечер еще и баронессу Корф! Теперь ты понял?

– Постой, – оторопел советник, – так она что, его жена?

– Бывшая, – значительным шепотом ответила Евдокия Сергеевна. – Бывшая, ты понимаешь, Иван Андреевич? – Веер затрепыхался в ее руке вдвое энергичнее прежнего. – Quel scandal![11]11
  Какой скандал! (франц.)


[Закрыть]

Иван Андреевич оглянулся на баронессу, вытер платком лоб и подумал, что он и сам не отказался бы оказаться мужем баронессы Корф, хотя и бывшим. Впрочем, Иван Андреевич был женат достаточно долго, чтобы знать, какие мысли надо держать при себе. Он только поглядел на длинную жеваную шею своей жены и тихо вздохнул.

Вокруг раненого офицера меж тем хлопотали Анна Владимировна и Варенька. Доктор Венедикт Людовикович быстро и аккуратно перевязал ему руку, а Глаша убрала осколки стекла.

– Однако и сила у вас, – буркнул доктор, когда все необходимые процедуры были закончены. – Голой рукой раздавить бокал… – Он покачал головой.

– Я знал одну певицу, которая делала то же самое, но лишь силой своего голоса, – вмешался композитор.

Барон Корф покосился на него брезгливо, как на неизвестное науке, но чрезвычайно противное насекомое, и пошевелил пальцами раненой руки. Графиня Толстая, которую происходящее чрезвычайно забавляло, улыбнулась. Хотя мало что знала о баронессе Корф и лично с ней никогда не встречалась, она была рада, что та, по-видимому, попала в неловкое положение. Что может быть смешнее, чем явиться в гости с любовником и застать там собственного мужа с его невестой? Возможность того, что спутник баронессы вовсе не являлся ее сердечным другом, даже не приходила графине в голову.

– Вам лучше? – тревожно спросила Варенька у своего жениха.

Не отвечая, барон поднялся на ноги, но стоило ему сделать столь простое движение, как Амалия, хотя между ними находились рояль и несколько стульев, тотчас же отступила на шаг назад. Она и сама не заметила, как возле нее мгновенно возник Билли. Обостренным чутьем молодой человек сразу же уловил царившую в атмосфере напряженность, и сказать, что она не пришлась ему по душе, значит не сказать ничего.

– Это он? – спросил Билли одними губами. – Твой муж?

Амалия с треском раскрыла веер и стала им обмахиваться. У нее было недюжинное чувство юмора, редкое для женщины, и ситуация мало-помалу стала казаться ей комичной.

– Мы разведены, – коротко обронила она.

Настолько коротко, что Билли понял: дальше расспрашивать бесполезно. Однако он был слишком предан Амалии, чтобы принять существующую ситуацию как есть. Приятный – ну хорошо, ни к чему не обязывающий вечер на глазах превращался в удовольствие весьма сомнительного толка, и Билли решил: пора что-то предпринять. Он тяжко вздохнул и с мученическим видом потер висок.

– В чем дело? – спросила Амалия, когда он повторил сей маневр два или три раза.

– У меня голова болит ужасно, прямо раскалывается, – пожаловался Билли, глядя на нее честнейшими карими глазами. – Может быть, вернемся в гостиницу?

Амалия улыбнулась, и, заметив эту улыбку, обращенную к другому, статный светловолосый офицер с перевязанной рукой сделался еще мрачнее.

– А как же хиромант? – поинтересовалась баронесса. – Ты ведь хотел спросить у него, что тебя ждет?

– Ничего меня не ждет, – упрямо объявил Билли, только что заделавшийся отчаянным скептиком. – Мы уйдем отсюда, только и всего. Может, даже успеем в театр ко второму акту. – Он перехватил иронический взгляд Амалии и надулся. – И вообще, у меня так голова болит, врагу не пожелаешь!

– Нет, – всего-то и произнесла его собеседница, отчего Билли тут же сдался.

– Ну хорошо, совсем не болит. Только какого черта мы тут забыли?

– Я не уйду, – отрезала Амалия. – Иначе он будет думать, что я его боюсь. Так что мы остаемся. – И она мило улыбнулась добрейшему Павлу Петровичу, который от смущения не находил себе места.

Но тут Анна Владимировна, улучив минутку, пригласила дорогих гостей к столу. Муж подошел к ней. Он чувствовал себя виноватым – ведь именно ему пришла в голову мысль пригласить на вечер баронессу.

– Аннушка, – прошептал он, – ты разве не знала, что Варенькин жених – господин Корф?

Анна Владимировна горько покачала головой.

– Твоя сестра мне ничего не сказала. Все твердила: жених да жених. Мол, офицер, выгодная партия, а имя даже не назвала. Но тебе-то она наверняка сказала! Как же ты не мог сообразить такую простую вещь?

Павел Петрович тяжело вздохнул и признался:

– Она, кажется, упоминала его имя, да я забыл. Ох, грехи наши тяжкие!

Глаза Анны Владимировны увлажнились. Ах, как бедный Павлуша переживает!

– Ничего, – ободряюще сказала она, – бог милостив. Проследи только, чтобы рядом их не посадить.

Тут выяснилось, что, по замыслу самой Анны Владимировны, жених Вареньки и госпожа баронесса как раз и должны были оказаться на соседних местах. Павел Петрович в отчаянии схватился за голову, но на помощь отцу очень своевременно пришел Митенька, высказавший весьма практичное предложение – он сам сядет рядом с баронессой, а господин барон займет его место. По другую руку от разведенной жены окажется ее родственник из индейских прерий, так что все приличия будут совершенно соблюдены.

– Ах, Митенька, какой ты молодец! – расчувствовалась Анна Владимировна и обняла сына.

По правде говоря, Митенька был готов и не на такое, чтобы спасти красавицу Амалию от мужа – наверняка тирана, деспота и самодура, каких свет не видел, но похвала была ему приятна. Он приосанился и поправил очки, а Павел Петрович бросился к доктору, который взглянул на часы и быстрым шагом направился к выходу. Судя по всему, француз собирался произвести маневр, в просторечье известный как «сделать ноги». Выражаясь более высоким штилем, он явно собирался улизнуть.

– Венедикт Людовикович! – Павел Петрович догнал де Молине уже на лестнице. – Куда же вы? Мы так на вас рассчитывали!

Доктор, явно сконфуженный, забормотал что-то о пациентах и профессиональных обязанностях, которые вынуждают его… Но от Павла Петровича не так-то легко было отделаться. Он ласково, однако же весьма твердо взял француза под локоть и, невзирая на его протесты, увлек обратно в гостиную.

– Венедикт Людовикович, я просто вам поражаюсь! Вы же сами понимаете, какой вы незаменимый человек… – Павел Петрович оглянулся на жену и позволил себе даже довольно рискованную шутку. – Вдруг барон Корф еще что-нибудь у нас разобьет? Тогда ведь нам будет не к кому обратиться за помощью… – Де Молине вновь замотал головой, но Павла Петровича было не остановить. – Хорошо, мой дорогой, хорошо! Я посажу вас рядом с нашим итальянским гостем.

– О, нет, зачем же, прошу вас! – запротестовал доктор. Но Павел Петрович не желал ничего слушать. Он пожурил доктора за бегство, подвел его к жене и спросил, нельзя ли посадить де Молине рядом с хиромантом. Однако Анна Владимировна заявила, что это невозможно, места возле итальянца уже заняты ею самой на правах хозяйки дома и графиней Толстой.

– Мы посадим вас рядом с Митенькой, – объявила она, улыбаясь своей блеклой, невыразительной улыбкой. – И баронессой Корф.

Судя по всему, доктор был вовсе не против подобного соседства, так что на том и порешили.

– Александр, – тревожно шепнула Варенька своему спутнику, когда они шли в столовую, – может быть, нам лучше уйти? Я же вижу, вам неприятно находиться… рядом с ней.

Это было явно лишнее: барон Корф терпеть не мог, когда кто-то видел его слабость. Он метнул взгляд на Амалию, которая держалась непринужденно, словно ничего и не произошло, и отвернулся.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь, – холодно произнес офицер. – Между мной и госпожой баронессой все давно кончено.

Варенька поглядела на него тревожно. От отца, генерала Мезенцева, который многое знал о жизни двора, она слышала, что первая жена барона оказалась вертихвосткой и авантюристкой, каких поискать, и что бедный барон изрядно с ней намучился, пока развод (на который он, к слову, до последнего не соглашался) не положил конец его мучениям. Но Амалия не походила ни на авантюристку, ни на легкомысленную особу вроде графини Толстой, которую не принимают в приличном обществе. Она вообще ни на кого не походила. У нее было умное лицо, и держалась она как настоящая светская дама. Нет, Варенька была бы только рада, если бы первая баронесса Корф оказалась исчадием ада, но, если посмотреть правде в глаза, та вовсе не производила такого впечатления.

Однако если баронесса Корф и в самом деле ничем не провинилась перед своим мужем, то чем же тогда объяснить реакцию Александра при ее появлении? Варенька знала своего жениха (то есть думала, что знала). Он самый сдержанный, самый хладнокровный человек на свете, и надо было основательно потрудиться для того, чтобы заставить его голой рукой так сдавить хрустальный бокал, словно тот обыкновенная бумажка.

«Как он, должно быть, из-за нее страдал! – думала сердобольная Варенька. – Нет, наверное, жена все-таки чересчур была с ним жестока. А то, что с виду баронесса такой не кажется… Вот, к примеру, Китти Барятинская тоже в институте слыла паинькой, а на самом деле… На самом деле ужасно гадкой девушкой оказалась».

Графиня Толстая поглядела на Амалию, которая шла к столу в сопровождении своего кузена, перевела взгляд на мрачное лицо барона и глупышку-невесту рядом с ним и ласково улыбнулась Никите Преображенскому.

– Кажется, никто из них не догадается уйти, – сказала она. – Интересный вечер нам предстоит! По правде говоря, я обожаю скандалы, особенно семейные.

– Элен, умоляю тебя, – довольно кисло пробормотал молодой композитор.

– Разумеется, когда они происходят в чужих семьях, – продолжала графиня, безмятежно улыбаясь. – Скандалы в собственной семье всегда скучны, грубы и несносны…

Неподалеку от них Анна Владимировна успокаивала знаменитого хироманта, который во что бы то ни стало хотел знать, что происходит и почему тот officier[12]12
  Офицер (франц.).


[Закрыть] так разволновался при появлении дамы в изумрудном платье.

– Нет-нет, месье! – лепетала хозяйка дома. – Уверяю вас, вы ошиблись!

Беренделли шутливо погрозил ей пальцем и важно заявил:

– У судьбы от меня нет секретов. Я все равно прочту все по их ладоням, понимаете?

На самом деле, конечно, ему не требовалось даже смотреть на ладони, чтобы понять смысл происходящего. Он был почти уверен, что красавица с бархоткой на шее предпочтет покинуть дом Верховских под благовидным предлогом, но: но она уже садилась за стол между своим спутником – судя по сходству лиц, близким родственником – и сыном хозяев. Беренделли нравились храбрые женщины, и он посмотрел на Амалию с невольным уважением.

«И какого черта он на нее пялится?» – подумал, бросив взгляд на итальянца, бледный от бешенства барон Корф.

Билли же с задумчивым видом смотрел на вилки и ножи возле своего прибора. С другой стороны от Амалии Митенька Верховский на правах почти хозяина решил, что настала пора развлечь гостью разговором.

– Вы давно изволили прибыть в Петербург? – спросил он.

– Совсем недавно, – ответила баронесса.

– Кажется, вы остановились в гостинице?

Но тут в их беседу самым неучтивым образом вмешался барон Корф.

– Какая еще гостиница? – зло обронил он. – А что такое случилось с вашим особняком на Английской набережной?

– Я распорядилась переделать в нем второй этаж, – очень спокойно ответила Амалия. Но в ее глазах полыхнули уже не искры, а такие языки пламени, что даже Билли, которого они ни в коей мере не касались, малость поежился.

Иван Андреевич метнул на говорившую быстрый взгляд. На Английской набережной? Стало быть, странная молодая женщина принадлежит к высшей знати, иначе бы ей просто не удалось там поселиться.

– А как поживает ваш почтенный дядюшка? – осведомился у бывшей жены барон Корф. – Надеюсь, он в добром здравии?

– О, в прекрасном, – небрежно отвечала баронесса.

– И по-прежнему проигрывает в карты тысячи рублей? – В голосе барона сквозила неприкрытая ирония.

– Десятки тысяч, – вздохнула молодая женщина. – Еще каких-нибудь лет тридцать, и он окончательно меня разорит. – Судя по ее тону, в смысле иронии она могла дать своему бывшему мужу сто очков вперед.

Митя сделал героическое усилие вклиниться в словесную перепалку супругов.

– Вам нравится Петербург? – спросил он у Амалии.

– Вполне, – честно ответила она.

– А я собираюсь скоро поступать в университет, – отважно солгал Митенька, сам удивившись, как ему удалось не покраснеть.

– О, – протянула Амалия. – И кем же вы собираетесь быть?

– Юристом, – объявил Митенька, застенчиво глядя на нее. – Скорее всего, адвокатом, хотя я еще не уверен.

– Будете защищать преступников? – Амалия послала Билли ласковый взгляд. – Боюсь, это мне не интересно.

– Почему? – пролепетал Митенька, совершенно сбитый с толку таким неожиданным поворотом.

– Потому что куда интереснее их ловить, – отозвалась его загадочная соседка.

Но тут Павел Петрович решил, что пора произнести первый тост, и поднялся с места. Глаза всех присутствующих обратились на него.

Глава 6
Муж и жена

– И мы счастливы приветствовать под нашим кровом знаменитого маэстро Беренделли, который среди своих, вне всякого сомнения, примечательных трудов, которые служат человечеству, выкроил минутку для того, чтобы… чтобы… – Оратор запутался в сложном предложении, как рыба в сетях, затрепыхался, глотнул воздуху и коротко завершил маловразумительную речь: – Словом, да здравствует маэстро!

Он улыбнулся жене, улыбнулся гостям, сел и стал вытирать платком лоб.

– Как ты думаешь, – громким шепотом осведомилась Евдокия Сергеевна у мужа, – он и впрямь ее брат?

– Кто? – недовольно спросил Иван Андреевич.

– Американец! – Евдокия Сергеевна сделала страшные глаза.

Иван Андреевич шевельнул рыжими усами, покосился на баронессу Корф, которая вполголоса переговаривалась о чем-то со своим хрупким кузеном. Но почти сразу же он встретил ледяной взгляд сидевшего неподалеку барона Корфа и отчаянно закашлялся.

Тайный советник и его супруга даже не подозревали, что в то же время и братья Городецкие обсуждали даму в изумрудном платье.

– Ты знаешь, кто она такая? – спросил Владимир у адвоката.

– В свете я ее не встречал, – пожал тот плечами.

– Может быть, она живет за границей? Да и брат ее…

– Ей кто угодно, только не брат, – сквозь зубы закончил фразу Константин Сергеевич.

– Почему? Они ведь похожи…

– Именно потому, что похожи, – безапелляционным тоном отрезал адвокат.

– Ты что-нибудь вообще о ней знаешь?

– С чего бы это?

– С того, что она разводилась и наверняка со скандалом делила имущество. Ведь вы, адвокаты, обычно в курсе дел друг друга.

Константин Сергеевич снова пожал плечами.

– Ты, наверное, удивишься, но о ее разводе мне ровным счетом ничего не известно.

– Правда? Занятно! – И Владимир Сергеевич откинулся на спинку стула. Он был заинтригован не на шутку. Странная баронесса Корф против воли начала его занимать.

За первым тостом последовали второй, третий – за хозяйку, за хозяина, за присутствующих дам и процветание хиромантии. Итальянец тоже не остался в долгу и особо отметил красоту русских женщин. Правда, первой в списке красавиц он почему-то назвал хозяйку дома, но, надо полагать, то был чистый жест вежливости.

– Маэстро Беренделли, – спросила графиня Толстая, которую уже успели утомить славословия, – вы мне погадаете?

Беренделли поклонился, поцеловал графине руку и с любопытством всмотрелся в линии ладони.

– Непременно! – объявил он.

– И мне! И мне! – воскликнула Евдокия Сергеевна.

– Пожалуй, я был бы тоже не прочь узнать свое будущее, – с расстановкой заметил адвокат. – Сейчас мы как раз ведем процесс такого рода, что нам не помешало бы знать, чем он закончится.

– А вы, доктор? – спросила хозяйка у де Молине, который мрачно посмотрел на нее. – Вы не хотите знать свое будущее?

– Зачем? – довольно резко ответил тот. – Все проживают более или менее одинаковую жизнь, и все в конце концов умирают. К чему знать больше?

Стол неодобрительно загудел.

– Ах, какой вы циник! – проворковала графиня Толстая и сделала неприятному доктору глазки.

Венедикт Людовикович с раздражением отвернулся. Что-то было в женщине такое, что всерьез раздражало его, хотя он старался относиться ко всем людям ровно и беспристрастно.

– Право же, глупо не узнать, когда есть возможность узнать, – заметил композитор.

– Что до меня, то я бы очень хотела приоткрыть завесу над своим будущим, – промолвила Варенька и покраснела. – А вы, Александр?

– Я? – грубовато отозвался барон. – О нет, увольте!

– Почему? – Варенька смотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Потому что все это вздор, – отрезал Александр.

– А вы верите в гадания? – с волнением обратился Митя к своей очаровательной соседке.

Амалия не успела ответить, потому что вмешался Павел Петрович:

– Дамы и господа, обещаю вам, маэстро Беренделли после ужина погадает каждому желающему! И я желаю всем, чтобы их чаяния сбылись!

Графиня Толстая улыбнулась.

– Интересно, она красит волосы? – задумчиво пробормотала она.

– Кто? – спросил Никита.

– Баронесса.

На взгляд Преображенского, такого просто не могло быть, но по тону прекрасной Элен он понял, что та не ждет ничего, кроме утвердительного ответа. А потому ответил уклончиво:

– Кто вас, женщин, разберет!

Доктор катал по столу хлебные шарики. Павел Петрович предложил очередной тост.

– Хм, а на хорошее вино они денег пожалели, – заметил тихонько Владимир Сергеевич, опустошая бокал.

– Чего еще ты от них ждал? Провинция, – фыркнул адвокат.

Напротив них Евдокия Сергеевна методично пилила мужа, чтобы тот не пил слишком много, иначе она не ручается за последствия. Судя по выражению лица добрейшего Ивана Андреевича, с которым он слушал нотации своей половины, тайный советник был явно не прочь овдоветь.

«Лучше бы мы поехали в театр, – думал Билли, механически дожевывая кусок мяса. – Как он мог допустить, чтобы она от него ушла? Я бы, во всяком случае, ни за что не допустил».

Но вот ужин кончился, и гости потянулись обратно в гостиную, где таинственно поблескивал большой рояль. Никита Преображенский сразу же сел за инструмент и начал наигрывать что-то меланхолическое. Беренделли подошел к Амалии, поцеловал ей руку и напомнил, что они мельком встречались на курорте, где лечилась его дочь.

– Впрочем, – добавил он, глядя на ладонь молодой женщины, – я вижу, что вы уже вылечились. Но вы должны быть осторожны, мадам… очень осторожны… – Хиромант с любопытством глянул на Амалию. – У вас странная линия судьбы! – Рука Амалии уже выскользнула из его пальцев; молодой женщине явно не понравилось, что он пытался определить ее будущее. – Столько превратностей, столько опасностей! Но вы можете быть спокойны, дитя мое. Вы будете жить еще долго… очень долго!

– И доживу до ста лет? – в тон ему осведомилась молодая женщина.

– Возможно, – отвечал хиромант с загадочной улыбкой. – Разве это не прекрасно – пройти сквозь годы и сквозь эпохи и видеть, как меняется мир вокруг?

Амалия пристально посмотрела на него. Лицо Беренделли осветилось вдохновением – судя по всему, он и сам верил в то, что говорил. И все же баронесса Корф возразила:

– Нет. Потому что старость ужасна, уродлива и отвратительна. А когда разум слабеет, она становится отвратительной вдвойне.

Беренделли усмехнулся.

– Могу вас заверить, госпожа баронесса, что вам это не грозит. Вы до самого своего последнего часа будете превосходить умом окружающих. Причем доказать это вам придется гораздо быстрее, чем вы думаете.

И, сочтя, очевидно, что уделил Амалии достаточно внимания, хиромант поклонился и вернулся к хозяину дома, с которым завел разговор об их общих курортных знакомых.

Билли вздохнул и поправил какой-то предмет под сюртуком.

– Может, стоит заставить его изменить свое мнение? – небрежно спросил он. – Я бы смог найти подходящие аргументы.

Амалия покачала головой.

– Нет. Он все равно не смог бы предсказать мне то, что я хочу.

– А чего вы хотите? – с любопытством спросил Билли.

– Как и любая женщина, быть бессмертной и вечно молодой, – с улыбкой отозвалась Амалия. – Но, к сожалению, это совершенно невозможно.

«Однако! – подумала Евдокия Сергеевна, которая, сидя неподалеку, постаралась не упустить ни единого слова, произнесенного Амалией. – Ну и нравы у аристократок! Неудивительно, что бедный барон на дух ее не переносит».

Воспользовавшись тем, что никто на него не смотрел, доктор де Молине вновь сделал попытку уйти, но на сей раз его перехватила бдительная Анна Владимировна. Проклиная в душе все на свете, Венедикт Людовикович вернулся в гостиную и сел на диван рядом с баронессой Корф, которая заговорила с ним по-французски о его родине. Митенька застыл за диваном как изваяние. Ему было мучительно стыдно – из беглой речи баронессы он понимал лишь отдельные слова и решил, что непременно подтянет свой французский, чтобы было чем блеснуть в обществе.

Барон Корф устроился в углу, но, как заметил Билли, примостившийся в кресле рядом с диваном, первый муж не спускал с Амалии глаз. Что явно не понравилось Вареньке, которая предприняла попытку увести жениха под тем предлогом, что он неважно выглядит и она не слишком доверяет доктору де Молине. Может быть, им лучше обратиться к кому-нибудь другому? Но Александр таким тоном ответил: «Я вполне здоров, благодарю вас», – что бедная девушка пожалела, что вообще задала свой вопрос. В отместку она решила непременно сказать Амалии какую-нибудь колкость, если та станет с ней разговаривать. Но баронессе Корф, похоже, не было до Вареньки никакого дела. Она беседовала со злюкой доктором, который, похоже, был совершенно ею очарован и даже перестал поглядывать на часы.

– Ну что, нас будут развлекать или нет? – спросил вдруг Владимир Сергеевич.

Павел Петрович посовещался с хиромантом и сказал, что маэстро готов приступить к гаданиям, но так как дело это довольно деликатное, то маэстро удалится в малую гостиную, куда к нему могут заходить по одному все желающие. Каждому из них синьор Беренделли расскажет об их будущем, а для проверки он готов приоткрыть завесу и над некоторыми тайнами их прошлого.

– Ну разумеется, – протянул Константин Сергеевич, качая головой, – кто бы сомневался. Наверняка он нанимает ловких людей, чтобы разузнать все о тех, кому он будет делать предсказания, а потом ошеломляет легковерных силой своего прозрения. Как же это все мелко, в самом деле!

– А как же предсказания будущего? – обратилась к нему с каверзным вопросом Евдокия Сергеевна, обмахиваясь веером. – О будущем он тоже может расспросить, как вы говорите, ловких людей?

– Ах, сударыня, – вздохнул, вступая в беседу, Владимир Сергеевич. – Старый, всем известный фокус! Говори людям такие вещи, какие они хотят услышать, и все будут тебе благодарны. А правда то или нет, не имеет никакого значения.

До сих пор Евдокия Сергеевна колебалась, идти ли ей к хироманту, но ответ Городецкого окончательно развеял ее сомнения. Разумеется, она хочет знать свое будущее. А насколько оно правдиво – в конце концов, жизнь покажет.

Беренделли перешел в малую гостиную, а гости стали совещаться, кто отправится к нему первым. Азартнее других узнать о своем будущем желала графиня Толстая, и ее пропустили вперед. За ней вызвалась идти Евдокия Сергеевна, а после тайной советницы – хозяйка дома. Что же до баронессы Корф, то она, судя по всему, ничуть не интересовалась грядущим. По крайней мере, явно не собиралась расспрашивать о нем всезнающего хироманта.

Графиня Толстая в сопровождении Глаши, которая показывала дорогу, скрылась за дверью. Тем временем лакеи внесли кофе и ликеры.

Варенька Мезенцева страдала. Ей ужас как любопытно было узнать, что у нее впереди, но у Александра сделалось такое каменное лицо, когда она заговорила об этом, что девушка даже не осмелилась подать голос, когда обсуждали, кто и в каком порядке пойдет к Беренделли. Через пару минут к ней приблизилась хозяйка дома.

– Дорогая, а вы? Разве вы не хотите знать, что вас ждет?

Варенька покачала головой. Она храбрилась, но на душе у нее было скверно.

– А вы, Александр Михайлович?

– Благодарю покорно, – барон ответил таким тоном, что Анна Владимировна поняла: настаивать бесполезно. Она лишь ободряюще улыбнулась Вареньке и отошла.

Павел Петрович обсуждал с Иваном Андреевичем какие-то тонкости службы в их ведомстве. До Вареньки то и дело доносились слова: «столоначальник», «беспрепятственно», «секретные бумаги», и ей сделалось скучно. Композитор за роялем тихо наигрывал какую-то прелестную мелодию. Он поймал взгляд Вареньки и улыбнулся.

– Как хорошо вы играете! – искренне воскликнула девушка.

Ее невинное замечание, очевидно, переполнило чашу терпения барона Корфа. Впрочем, возможно также, что Александр попросту не любил музыки. Так или иначе, он поднялся с места, пересек комнату и, скрестив руки на груди, остановился рядом с диваном, на котором сидела Амалия. Евдокия Сергеевна хищно распрямилась, почуяв назревающий скандал. Анна Владимировна и Павел Петрович обменялись растерянными взглядами, однако баронесса Корф и бровью не повела.

– Кажется, вы не представили меня вашему спутнику, – холодно произнес барон, глядя на нее сверху вниз.

Спутник Амалии бросил на барона рассеянный взгляд и сунул руку под сюртук. Носком туфли баронесса тотчас же стукнула Билли по ноге, и «кузен» сделал вид, будто ничего не случилось.

– Alexandre, ce n’est pas poli[13]13
  Александр, это невежливо (франц.).


[Закрыть], – спокойно уронила Амалия.

– Что именно?

Амалия выразительно повела бровями, указывая на Вареньку.

– Ваша невеста может не так вас понять.

– Уверяю вас, она поймет меня именно так, как надо, – отрезал Александр. – Ну и кто же он, господин, который ест салат большой вилкой? – И он с задором покосился на Билли. – К тому же, сколько мне помнится, среди ваших родственников прежде не водилось американцев.

– А вы уверены, что знаете всех моих родственников? – вскинула брови Амалия. – И может быть, вам сначала лучше разобраться со своими?

Доктор беспокойно шевельнулся. Судя по всему, в словах баронессы содержался какой-то намек, причем достаточно обидный. Во всяком случае, скулы барона окрасились кирпичным румянцем.

– Сударыня, я запрещаю вам… – прошипел Александр.

Но тут – надо признаться, весьма вовремя – подоспела Анна Владимировна и увлекла жаждущего схватки барона пить кофе. Самый, самый наилучший кофе, какой только есть в Петербурге, уверяла хозяйка дома, такой, что господин барон не сможет отказаться, тем более что она сама, своими руками нальет ему чашечку. Она, кстати, так рада видеть его у себя в гостях!

– Скандала не получилось, – вздохнул Константин Сергеевич в другом углу гостиной. – А жаль!

– Подожди, все еще впереди, – рассеянно откликнулся его брат и взглянул на часы.

Но тут растворились двери, и вошла Елена Николаевна Толстая. Все сразу же заметили, что лицо ее мрачно. «Интересно, что ж ей наговорил Беренделли?» – подумала изнывающая от любопытства Евдокия Сергеевна.

– Госпожа графиня… – Павел Петрович был уже возле Толстой.

Та повела плечами, сухо улыбнулась и сквозь зубы обронила:

– Не так уж он и хорош, ваш хиромант.

«Значит, композитор ее бросит», – тотчас же повеселела тайная советница. И в сопровождении Глаши направилась к маэстро – пытать свою судьбу.