Текст книги "Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940–1941"

Глава 5
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В АПРЕЛЕ 1940 ГОДА

Первые предположения о германской операции на севере. – Развитие ситуации в Дании. – Вокруг нейтралитета Норвегии. – 8 апреля в Осло. – Миссия немецкого посланника в Норвегии. – Позиция Швеции. – Усиление нейтралитета или мобилизация в Швеции? – Отсутствие германских военных намерений против Швеции. – Вопрос транзита. – Россия приятно удивлена. – Италия и США. – Подготовка союзников против Норвегии и Швеции. – Военное положение противника

После рассказа о первой фазе операции «Учение Везер» необходимо прервать описание действий вермахта, чтобы коротко ознакомиться с государственными отношениями Скандинавских государств, союзников и некоторых других стран. Прежде всего нужно рассмотреть дипломатические отношения государств.

Заключение мира между Финляндией и Россией в середине марта дало Скандинавским государствам лишь короткую передышку. Уже в конце этого месяца, 29 марта, после тайного заседания военного совета союзников, который рассматривал скандинавскую проблему, шведский посланник в Лондоне сообщил о нескольких не вызывающих сомнений намерениях юридического отдела британского министерства иностранных дел, которые сводились к преобразованию нейтральной трехмильной зоны в «охранную зону» прибрежных вод. Шведский посланник отреагировал на эти предложения в своем сообщении словами: «Это намерение было замечено». В тот же день шведский морской атташе в Берлине сообщил, что на основании беседы с высокопоставленными немецкими морскими офицерами он получил общее впечатление, «что опасность военных осложнений в Скандинавии не стала меньше после Московского мира». В течение последующих недель, по сообщениям из Парижа, Лондона и Берлина, опасность для северных государств усиливалась.

При этом достойно внимания то, что шведскому морскому атташе на основании беззаботных высказываний немецких морских офицеров удалось уже 2 апреля – в день приказа на проведение операции – создать совершенно правильное мнение о германских намерениях. В его донесении начальнику отдела информации шведского штаба вооруженных сил сообщается: «В общем я хотел бы подчеркнуть, основываясь на оценке обстановки, информацию о которой я получил от господина С. М., следующее: была проведена подготовка к противодействию английской высадке, по возможности упреждение ее в первую очередь в Бергене. Я не исключаю, что одновременно необходимо считаться с немецкой акцией против Южной Норвегии – отправка морем войск и, например, в Нарвике – высадка парашютно-десантных войск. Немецкие базы подводных лодок в Северной России являются хорошей поддержкой этому. Отказ от подготовки в Штеттине можно приписать желанию не раскрывать планы, которые в действительности, кажется, не направлены против нас. Лично я не считаю, что откровенные высказывания господина С.М. имели намерение дезориентировать. Теоретически это можно считать возможным. Его высказывания производят в целом впечатление полной честности».

Неясность в отношении того, для чего предназначалось получившее известность скопление корабельного транспорта в Штеттине (115 000 брутто-регистровых тонн), была мгновенно устранена, когда 4 апреля голландский военный атташе в Берлине через немецкого офицера службы контрразведки Верховного командования вермахта получил сообщение о вскоре вступающих в силу планах нападения «Учение Везер» и «Гельб». Естественно, это важное сообщение немедленно было передано представителям затронутых государств. В тот же день шведский морской атташе сообщил в контрразведывательный отдел шведского штаба вооруженных сил:

«Сегодня здешний военный атташе предоставил в распоряжение следующие сообщения. Они являются абсолютно надежными.

На следующей неделе будет осуществлено нападение на Данию (острова).

Это рассматривается как первый шаг нападения на Норвегию.

Одновременно с нападением на Данию или, вероятно, вскоре после этого должно произойти нападение на Голландию и Бельгию.

О Швеции ничего не говорилось…»

Необычно было то, что в дальнейшем все иностранные военные атташе, морские атташе и атташе военно-воздушных сил были приглашены на 7–9 апреля для официальной инспекционной поездки на Западный вал, что указывало на то, что их присутствие в Берлине в течение этих трех дней не было желательно. 5 апреля генерал-фельдмаршал Геринг пригласил всех иностранных дипломатических представителей с военными атташе на праздничную премьеру фильма «Боевое крещение», в котором показывалось использование немецкой военной авиации в Польше. Демонстрация разрушительного воздействия налетов авиации на города оставила, по словам шведского атташе военно-воздушных сил, «тягостное впечатление».

Казалось, что сначала Дания находилась под угрозой разворачивающейся акции. После того как шведский морской атташе и голландский военный атташе, майор Зас, известили в Берлине датского посланника, Цале, тот так же, как и его норвежский коллега, 4 апреля послал сенсационное сообщение своему правительству с особым курьером. И все же уже на следующий день датскому морскому атташе в Берлине, капитану второго ранга Кьёлсену, военная цель такой германской операции показалась неубедительной: «…нужно все же принять во внимание возможность того, что эти донесения были инспирированы командованием вермахта». Этот взгляд побеждал в датских правительственных кругах в течение последующих дней все больше и больше. Датский министр иностранных дел имел беседу с государственным министром Штаунингом, после чего оба доложили королю Христиану X, который решил, что на следующий день эта тема должна быть обсуждена в государственном совете. Кабинет собрался 5 апреля в 12 часов, тем не менее начало его заседания было отложено до 14 часов 30 минут, чтобы привлечь последующие сообщения из Норвегии и Швеции. Казалось, что для спешки вопреки рискованно надвигающемуся сроку нападения не было никакого повода, тем более что запросы в Осло показали в итоге, что там не придают сомнительному сообщению особенно большого значения, и Стокгольм не мог дать какие-либо более точные справки. Официальные шаги в Берлине как попытка получить ясность не были предприняты по совету норвежского министра иностранных дел Кота, который ничего от этого не ожидал. Эта точка зрения совпадала с рекомендациями, которые датский посланник в Берлине дал своему правительству. Кроме того, он опасался, что он, как подписавший немецко-датский пакт о ненападении, мог быть подвергнут общественной критике – с какой стороны она ни исходила бы, если он попросит германское правительство о разъяснении ее подготовительных мероприятий против Дании. Цале также не придерживался взгляда, что такой значительный транспортный флот, о котором было заявлено, необходим для захвата Дании, где и без того интерес представляли бы только базы подводных лодок и аэродромы; Дания же не имела их.

На основании этих впечатлений заседание датского кабинета, состоявшееся 6 апреля в первой половине дня, проходило под знаком определенного оптимизма. Между двумя заседаниями в этот день состоялась беседа между командующими армией и флотом под председательством министра обороны Алзинга Андерсена. При этом выявилось различие в оценке обстановки между армией и морским флотом. Вице-адмирал Рехнитцер считал, что германское нападение на Данию исключено, во всяком случае захват Лесе. Генерал-лейтенант Приор предложил призвать военнообязанных, отслуживших в 1930–1935 годах, для краткосрочных учений, но генерал Гёртц утверждал, что для общей мобилизации потребуется шесть дней. Министр Андерсен, поддержанный Рехнитцером, отказался от мобилизации, чтобы не создавать беспокойство в стране. В воскресенье вечером 7 апреля датский посланник в Берлине проинформировал по телефону об имеющемся сообщении американского морского атташе, что немецкие корабли покинули Штеттин ночью 5 апреля, взяв курс на запад. В своем письменном сообщении на следующий день посланник Цале снова оценил положение Дании как действительно серьезное: «В ближайшем будущем обе воюющие стороны могут поставить нас перед проблемами, для которых не имеется никаких «прецедентов», если не углубляться очень далеко в историю…» Однако, когда министры снова встретились в Копенгагене 8 апреля в 11 часов в первой половине дня, картина изменилась значительно. Ночью британские и французские военно-морские суда поставили мины в трех местах в норвежских территориальных водах. Ранним утром флотилии немецких транспортных и военных кораблей прошли Большой Бельт. Это было связано с акцией союзников по постановке мин. Проход через датские воды не представлял никакого нарушения нейтралитета, так как согласно международным условиям от 31 мая 1938 года проход через проливы Зунд и Бельт разрешался для всех кораблей, а также для военных кораблей воюющих государств. Так как транспортный флот находился уже на севере от Лесе, могло возникнуть мнение, что опасность для Дании миновала. В первой половине дня в датский Генеральный штаб поступило донесение, что моторизованная колонна длиной от 50 до 60 км находится на марше между Рендсбургом и Фленсбургом. Теперь генералы Приор и Гёртц предложили мобилизовать призывной контингент десяти лет, что увеличило бы датскую армию примерно до четырех дивизий (две из которых – в Ютландии). Кажется, что следующими неизбежными мероприятиями были тревога в пограничных гарнизонах и авиаразведка вдоль границ страны. Военно-морской флот должен был мобилизовать призывной контингент четырех лет береговой обороны и кадетский учебный корабль «Нильс Юель» (единственный готовый к выходу броненосец береговой обороны) – заменить рекрутов на отставную команду. Все это министр обороны предложил королю. После дальнейшей конференции сначала было решено привести в боевую готовность армию и созвать состав бронированного корабля «Нильс Юель». Во второй половине дня датский министр иностранных дел Мунх имел возможность переговорить с германским посланником в Копенгагене, доктором фон Ренте-Финком. Когда он услышал о датских планах мобилизации, у него вырвалось: «Это было бы чистым безумием». Он немедленно добавил, что это – его личная точка зрения, которая продиктована дружескими чувствами к Дании. В действительности он еще не мог знать, какая роль была предназначена ему в последующие часы.

В 18 часов состоялось еще одно заседание Совета министров, в ходе которого на предложение министра обороны последовало разрешение короля на незначительную передислокацию войск в ютландской дивизии. В дальнейшем была создана служба оповещения с воздуха.

Тем не менее повторное требование генералов о мобилизации было снова отклонено на заседании кабинета, начавшемся в 21 час, тем более что последние сообщения звучали успокоительно: немецкое соединение военных кораблей, которое было обнаружено утром у Лангеланда, прошло Скаген. Авангард моторизованной колонны, насчитывавшей примерно 2400 машин, стоял между 11 и 13 часами приблизительно в полутора километрах от границы; во Фленсбурге были расквартированы 9000 человек, и вечером войска перешли к отдыху. Таким образом, в полной готовности оставалась Южная Ютландия, включая Фредерицию; другим частям страны, включая острова, было разрешено находиться в меньшей степени готовности. На морском флоте 8 апреля вечером были разрешены увольнения на берег.

Тем же вечером в 23 часа генерал-майор Химер, германский атташе военно-воздушных сил полковник Петерсен и секретарь посольства доктор Шлиттер появились у германского посланника в Копенгагене, фон Ренте-Финка. Удивленному посланнику были переданы запечатанные инструкции. 9 апреля в 5 часов датскому министру иностранных дел сообщили, что германский посланник желает незамедлительно поговорить с ним. Вскоре после этого состоялась беседа в присутствии германского атташе военно-воздушных сил; фон Ренте-Финк передал меморандум, в связи с которым Мунх немедленно выразил протест. Германский посланник указал на то, что немецкие войска уже повсюду вступали в Данию. Не нужно терять время; чтобы избежать кровопролития, датское правительство должно сразу же ответить. Вскоре после этого раздались ружейные выстрелы гвардейцев замка, которые вступили в борьбу с высадившимися немецкими войсками; самолеты-бомбардировщики выполнили показательный полет над Копенгагеном. Под давлением этих обстоятельств в замке Амалиенборг в 6 часов 45 минут началось правительственное заседание под председательством короля. Генерал-лейтенант Приор настаивал на начале борьбы; король должен отправиться в ближайший батальон. Однако он оказался одинок в своем предложении. Адмирал Рехнитцер уже отдал приказ стрелять только по особому распоряжению. Королева, которая находилась под впечатлением от мнения двух раненых солдат гвардии, также просила короля, чтобы он остановил неравную борьбу; наконец, решающую роль сыграл страх перед бомбардировкой Копенгагена. Министр обороны Андерсен оправдывался в своем сообщении правительству о прекращении сопротивления следующим образом: «Мужеством, в котором мы нуждаемся в современной ситуации, является необходимость держать перед глазами жесткие факты и действовать соответственно. Нужно считаться с тем, что ведущаяся уже полтора часа абсолютно неравная борьба подходит к концу в Нордшлезвиге. Борьба ведется в городе и, вероятно, также в других местах. Если видно, что результат уже налицо, то, на мой взгляд, необходимо избежать последующих жертв, и я готов в этой ситуации принять солидарную ответственность за это». В 7 часов 20 минут было приказано прекратить огонь. Министр иностранных дел Мунх передал германскому посланнику следующую ноту:

«Господин посланник!

Королевское датское правительство ознакомилось с содержанием переданного мне от Вас сегодня утром документа. Оно приняло к сведению, что вступление германских войск на датскую землю произошло не с враждебными помыслами, а также что Германское имперское правительство не имеет намерения своими мероприятиями нарушать территориальную целостность и политическую независимость Королевства Дания теперь или в будущем.

После получения этого сообщения датское правительство в данной ситуации приняло решение управлять отношениями в стране, учитывая произошедший захват. Тем не менее оно высказывает свое серьезное возражение против этого нарушения нейтралитета Дании.

Позвольте, господин посланник, заверить Вас в моем особо глубоком уважении.

П. Мунх».

9 апреля король Христиан при посредничестве назначенного имперским уполномоченным в Дании доктора фон Ренте-Финка принял начальника штаба командующего вермахтом в Дании генерал-майора Химера. На следующий день король еще раз попросил генерал-майора о получасовой беседе. Король Христиан выразил «как солдат солдату» свое восхищение руководством операцией. Захват Дании был планомерно завершен вечером 11 апреля. Районы североютландского приморья были заняты большими силами на участках, находящихся под угрозой высадки (Фредериксхавн, Скаген, Хиртсхальс). Вокруг Хельсингёра стояла усиленная полковая группа; в Эресунне была приведена в готовность тяжелая батарея, 11 апреля командующий силами вермахта генерал авиации Каупиш имел первую аудиенцию у короля. Германский имперский уполномоченный в присутствии наследного принца и государственного министра Стаунинга представил командующего и командира 198-й дивизии, действовавшей в Зеландии. Король Христиан был обрадован тем, что его гвардия осталась в его распоряжении, и высказал надежду, что отношение вермахта и датского населения друг к другу благодаря взаимному уважению будет развиваться удовлетворительно. 15 апреля датская армия была уменьшена общей численностью до 5300 человек, лишние команды были отпущены. Оружие и боеприпасы были положены на хранение и охранялись немецкими служебными инстанциями вермахта.

Начиная с 18 апреля оставшиеся датские войска были сокращены до 2200 человек и 1100 рабочих солдат. В стране преобладало спокойствие. В городах, главным образом в Копенгагене, была организована противовоздушная оборона силами населения.

Датский морской флот мог найти применение в соответствии с международно-правовыми предписаниями, по мнению германского министерства иностранных дел, лишь в службах охраны и полиции, однако не в рамках германских военно-морских сил. 10 апреля гросс-адмирал Редер через германского морского атташе в Копенгагене передал тамошнему начальнику командования военно-морскими силами вице-адмиралу Рехнитцеру письмо. Адмирал Рехнитцер ответил 20 апреля 1940 года и напомнил о личной гарантии Гитлера, данной год назад, ни в коем случае не нарушать датский нейтралитет. Эта гарантия побудила его еще 8 апреля считать невозможным германское нападение на Данию. «Я придаю самое большое значение этому утверждению, чтобы Вам было совершенно ясно, насколько глубоко это действие по отношению к Дании коснулось датчан и особенно датских моряков; для меня лично – горькое разочарование видеть, как результат долгосрочной работы полностью идет ко дну…» В очень любезном ответном письме гросс-адмирал Редер написал о том, «что отношение Дании 9 апреля и в последующее время имеет самое большое значение для последующего окончательного порядка в отношениях со Скандинавскими государствами». Использование датских военно-морских сил для охраны датских вод последовало таким способом, который удовлетворил бы самочувствие датских моряков. Германскому командующему побережьем Дании адмиралу Мевису было поручено на этой основе проводить сотрудничество в дружеском духе.

Дипломатическая акция против Дании прошла так же планомерно, как и военный захват.

В Норвегии, напротив, дипломатическая акция потерпела неудачу и так же неблагоприятно повлияла на развитие военного положения.

Германский посланник в Осло доктор Курт Брэуер, который с ноября 1939 года находился на этом посту (ранее занимаемом государственным секретарем фон Вайцзеккером), был человеком предусмотрительным и энергичным, однако его энергия заканчивалась там, где возникала опасность авантюризма. Как дипломат старой школы, Брэуер был сторонником прямолинейной политики для достижения желаемых результатов. Понятно, что при таком дипломатическом представительстве никакая пятая колонна не могла образоваться. Доктор Брэуер вел себя корректно и не сомневался в гарантиях правительства страны, в которой был аккредитован, до тех пор, пока сам, стоя между молотом и наковальней, не понял, что его миссия обречена на неудачу.

4 марта 1940 года германское дипломатическое представительство в Осло отыскало повод к тому, чтобы передать норвежскому министерству иностранных дел меморандум в связи с нападениями на немецкие торговые суда «Геддернгейм», «Липпе», «Гуго Ольдендорф» и «Карпфангер» британских военно-морских и военно-воздушных сил в норвежских территориальных водах. Одновременно был выражен протест против того, что немецкое рыболовное судно «Вильгельм Рейнгольд» было остановлено норвежскими военными кораблями, чтобы предотвратить наблюдение за составлением конвоя, идущего в Англию.

После финско-русской войны британская активность на морском пути транспортировки руды Нарвик – Балтийское море ни в малой степени не ослабла. 25 марта германский посланник снова зашел к норвежскому министру иностранных дел профессору Коту для того, чтобы поговорить о затруднениях, доставленных немецким пароходам «Нордланд» и «Европа» в пределах норвежской трехмильной зоны английским эсминцем «Фиэлес» (Н-67). При этом Брэуер указал также «на многочисленные облеты английскими самолетами немецких пароходов в норвежских территориальных водах» и заключил, что «если Норвегия не может гарантировать удовлетворительную защиту от этих попыток и откровенных нарушений международного права, то это потребует самых серьезных размышлений». В тот же день посланник вынужден был вновь сообщить, что 22 марта немецкий теплоход «Нойенфельс» преследовали два эсминца вплоть до Рос-фьорда (севернее Линдеснеса). Норвежское адмиралтейство со своей стороны дало 25 марта резюмирующее сообщение об обременении английским эсминцем 21 марта немецкого рыболовного судна и грузового судна на норвежской государственной территории у Хуствика и 22 марта немецкого торгового парохода у Обростада. Неприятным по сравнению с этой серией английских нарушений нейтралитета было то, что немецкая подводная лодка U-21 села на мель и была интернирована у Одкнуппена. 25-летний командир, очевидно, будучи неосведомленным в международной терминологии, имел неловкость не симулировать поломку машины, а сознаться в ошибочной навигации. Поэтому попытки освободить лодку потерпели неудачу.

Прежде всего норвежское правительство осторожно стремилось к тому, чтобы исключить любое сомнение в том, что оно придерживается правил нейтралитета. Из переговоров с Котом германский посланник вынес впечатление, что «англичане не намерены осуществлять высадку, но, однако, хотят внести беспокойство в судоходство в норвежских территориальных водах, вероятно, для того, чтобы, как думает Кот, провоцировать Германию». Брэуер был убежден в том, что Норвегия готова серьезно защищать свой нейтралитет, и указал на приказ вести стрельбу, который получили норвежские зенитные батареи и морской флот. Он закончил телеграмму рекомендацией: «Если смотреть с этой точки зрения, кажется выгодной попытка и дальше укреплять Норвегию в ее воле к нейтралитету и вследствие этого постепенно восстановить ее все больше и больше против Англии. При этом мы могли бы сказать, что отступление от этого, наносящее вред нашим интересам, или неспособность выдержать эту линию поставили бы нас перед серьезными решениями». Эта оценка немецкого посланника в Осло, вероятно, встретила в министерстве иностранных дел в Берлине понимание, однако не у Розенберга, который располагал иными сведениями и постоянно видел в министерстве иностранных дел конкурента для своего внешнеполитического управления НСДАП. Прежде всего не было признано во всей полноте предупреждение норвежского министра иностранных дел не поддаваться на провокации Англии. Возможности воздействия Германии на Норвегию были, однако, действительно незначительными, так как никто не хотел прибегать к крайним мерам. При этом английское давление усиливалось все больше и больше. Кот, у которого постоянно было тяжелое чувство, что Норвегия лежит «под ножом Англии», твердо считался с тем, что британское морское господство в любое время победит в отношении с нейтральными маленькими береговыми странами, если интересы ведения войны потребуют этого. Норвежский посланник в Берлине, Шеель, выражал в своем донесении от 29 марта опасения, что многие признаки говорят о возрастающей активности западных держав в отношении к немецким транспортам с рудой на норвежском побережье. «Каких-либо миролюбивых признаков не наблюдается. Достоверно одно: Норвегия должна поддерживать свою оборону в порядке».

31 марта Черчилль в речи по радио, которую восприняли как официальное правительственное мнение, сообщил об обострении войны, которую ведут союзники, а 3 апреля призвал нейтральные страны сохранять прежнюю позицию, которая благоприятствует также Германии. В течение этих дней английская пресса выступила с сильными нападками на поведение Скандинавских государств, так что норвежский посланник в Лондоне 1 апреля посетил руководителя отдела северной политики в британском министерстве иностранных дел Колльера и пожаловался на прессу, которая обращалась с Норвегией, «как будто она больше не была суверенным государством, а была страной, где воюющие стороны могли позволить себе все, что они хотят». Одновременно посланник передал статистические данные о транспортировке руды через Нарвик, чтобы исправить преувеличенные данные и показать, что свободное судоходство в нейтральных водах не в последнюю очередь было выгодно также и Англии. Однако уже через день речь Чемберлена показала, что строгое соблюдение принципов нейтралитета не является намерением союзников: «Наши военные корабли предприняли уже практические меры для прерывания беспрепятственного движения германских торговых судов в Скандинавию… Обдумываются другие мероприятия… Мы еще не достигли апогея наших оперативных возможностей в этой области».

Похожие заявления высказал французский премьер-министр Рейно. Через день норвежский посланник в Лондоне смог уже более точно сообщить о том, что скрывалось за общими выражениями Чемберлена об опасностях для норвежского нейтралитета: «Ноэль Бэйкер, один из руководителей Рабочей партии в палате общин, отчетливо дал мне сегодня понять, что британское правительство готовит в ближайшем будущем непосредственную акцию против транспортировки руды в норвежском морском районе и что для этого оно располагает поддержкой значительного большинства в Рабочей партии». Через два дня, к вечеру 5 апреля, британский и французский посланники в Осло передали по одной созвучной ноте своих правительств. В них Германия была обвинена в том, что нарушила норвежский и шведский нейтралитет. Северные государства должны были бы возражать против возможных немецких и русских попыток приобщить Скандинавию, включая Финляндию, к области своих интересов, в противном случае это рассматривалось бы как враждебный акт против союзнических стран. Для Скандинавских государств самым важным был пункт 3-й этой ноты, в котором признавалось право союзников «прибегать к мерам, которые необходимы, чтобы воспрепятствовать Германии получать от этих стран вспомогательные средства или льготные условия, являющиеся преимуществом для ведения ею войны». Норвежский посланник в Лондоне еще 5 апреля думал, что эта нота составлена для успокоения общественного мнения во Франции и Англии, которое возмущалось прежним слабым ведением войны, но днем позже он обсудил этот шаг союзников более серьезно и должен был констатировать, что «западные державы этой нотой хотели дать себе полную свободу действий, чтобы в будущем поступать с нами по своему усмотрению».

В то время как дипломатическое давление западных держав на Норвегию постоянно возрастало, норвежский дипломатический представитель в Германии также передал в Осло первые сигналы опасности. Посланник Шеель, который охарактеризовал Кота как «честного парня, несколько жесткого в поступках», указал в сообщении из Берлина от 1 апреля на определенные немецкие мероприятия, которые должны были воспрепятствовать англичанам сорвать проход судов с рудой через Нарвик. Тем не менее он присоединился к мнению его шведского коллеги, что 80 % руды могли отправляться морем вскоре через Лулео, как только эта гавань освободится ото льда. Для отправки руды морем из шведского порта, расположенного южнее, не хватало подвижного состава, и все же транспортировка руды в Германию проходила бы, без сомнения, более благоприятно в летние месяцы. Поэтому посланник Шеель полагал, что обязан прийти к выводу о том, что «посадка войск на суда в Штеттине едва ли стоит в связи с операциями против Норвегии. Возможно, перед глазами имеют Швецию, но самое вероятное состоит в том, что войска будут перевозить на восток». Большее беспокойство, чем это сообщение от Шееля, вызвали в течение дня сообщения, которые норвежский посланник в Копенгагене передавал в Осло и которые основывались на сообщениях голландскому военному атташе о немецких планах нападения. Шеель, который 4 апреля также сообщил об этом, писал тем не менее только о возможном захвате ютландского западного побережья для создания там аэродромов и баз подводных лодок; впервые в его сообщении от 5 апреля говорилось о немецких намерениях в отношении Южной Норвегии. Кот доверял этим слухам так же мало, как и сообщениям в газете «Афтенпостен» от 4 апреля, согласно которым Германия собиралась захватить базы в Южной Норвегии. Он придерживался той точки зрения, что немецкое нападение на Норвегию неосуществимо вследствие английского господства на море.

В этой напряженной атмосфере немецкий посланник в Осло вечером 5 апреля по приказу показал приглашенным гостям фильм «Боевое крещение» об использовании военной авиации в Польше. Присутствующих охватило заметное смущение.

Только вечером 7 апреля в Осло поступили сообщения о том, что транспортный флот от 15 до 20 кораблей (всего 150 000 брутто-регистровых тонн) уже в ночь на 5 апреля покинул Штеттин, взяв курс на запад. Этому сообщению, которое в воскресенье поступило в норвежское министерство иностранных дел, также не было придано никакого особого значения, тем более что транспортный флот все еще не прошел датские воды, так что предполагалось, что он пошел по каналу им. кайзера Вильгельма в Северное море. Неоднократно повторенное заключение Кота в отношении таких слухов звучало следующим образом: либо это сообщение ошибочно, тогда его не надо дальше передавать, либо оно правильно, и тогда было бы нельзя задержать вышедший немецкий флот. Кроме того, его занимала подготовка к докладу во внешнеполитическом комитете и в стортинге; оба заседания должны были состояться 8 апреля.

8 апреля стало для Норвегии судьбоносным днем, который втянул страну в войну великих держав. Утром в 6 часов 10 минут в главный морской штаб в Осло поступило донесение сторожевого катера «Сириан» о том, что британскими транспортными средствами на выходе из Вест-фьорда было поставлено минное поле в пределах норвежских территориальных вод. В 7 часов 48 минут норвежский торпедный катер «Слейпнер» также сообщил о том, что был остановлен у Хустадвика британским эсминцем «Гиперион» (Н-97), который обратил внимание моряков на минное поле, только что поставленное в пределах трехмильной зоны. В обоих случаях команды норвежских транспортных средств немедленно выразили протест против нарушения нейтралитета и пребывания британских эсминцев в норвежских водах. Огнестрельное оружие вопреки данным указаниям не использовали. Обращает на себя внимание также то, что норвежские транспортные суда даже не попытались снять минные заграждения, поставленные союзниками, хотя такое мероприятие, скорее всего, могло бы восстановить норвежский нейтралитет.

Утром около 7 часов британский и французский посланники в Осло снова передали созвучные ноты, которые должны были оправдать постановку мин английскими и французскими военно-морскими силами в трех местах норвежского побережья. Исходя из мнимых немецких нарушений нейтралитета, правительства союзников заявили о своем праве воспрепятствовать подвозу боевой техники для Германии в пределах норвежских территориальных вод. Это обоснование не могло оказать никакого пропагандистского воздействия за границей. Нейтральные страны должны были чувствовать себя шокированными серьезным нарушением международного права, а для самого норвежского правительства мероприятие союзников было таким же неловким, как его оправдание. После случая с «Альтмарком» произошел только один инцидент с германской подводной лодкой U-21, в дальнейшем в течение первых дней апреля имели место пролеты германских самолетов, которые не могли вызвать тем не менее англо-французскую акцию. Кот очень хорошо понимал, что в данном случае эти утверждения могли явиться толчком к обострению отношений.