Текст книги "Жизнь Магомета. Путь человека и пророка"

Глава восьмая

Очерк магометанской веры.

Хотя мы и не имеем здесь в виду подробно изучать учение, проповедуемое Магометом, нам необходимо, однако, рассмотреть его в главных чертах для верной оценки характера и деятельности Магомета и тех событий и обстоятельств, о которых дальше пойдет речь.

Нужно, главным образом, помнить, что Магомет не объявлял открыто, что он основывает новую религию, а считал, что только возрождает веру, полученную людьми в очень давние времена непосредственно от Самого Бога. «Мы следуем, – говорится в Коране, – религии правоверного Авраама, не бывшего идолопоклонником. Мы верим в Бога и в то, что ниспослано нам и было ниспослано Аврааму и Измаилу, Исааку и Иакову и племенам их; верим в то, что было даровано от Господа Моисею и Христу и другим пророкам. Мы не делаем различия между ними и покоряемся Богу»[9]9
  Коран, гл. II.


[Закрыть]. Коран[10]10
  Происходит от арабского слова «кора», что значит читать или учить.


[Закрыть] – великая книга, излагающая его веру, – появлялся не вдруг, а по частям, смотря по требованию обстоятельств и по степени возбуждения его чувств. Он выдавал его не за собственное творение, а за Божественное откровение, за слово Самого Бога. Во всем Коране говорит как бы Само Божество. «Мы ниспослали тебе книгу истины, подтверждающую ее во всей чистоте»[11]11
  Коран, гл. V.


[Закрыть].

Закон Моисея, говорит он, был одно время правилом, руководящим жизнью людей. С пришествием Христа он заменен Евангелием, а последнее, в свою очередь, должно уступить свое место Корану, который более полон, точен и ясен, чем предыдущие законы, и имеет в виду исправить те искажения, которые вошли в них по небрежности или по испорченности их последователей. Это уже восполнение закона; после него не будет больше Божественных откровений. Магомет – последний и величайший из ряда пророков, посылаемых для возвещения воли Бога.

Единство Бога было краеугольным камнем этой исправленной религии. «Нет Бога кроме Бога» – вот главный ее догмат. Отсюда и название религии «ислам»[12]12
  Некоторые этимологи производят «ислам» от слова «салм» или «аслама», что значит спасение. Христиане превратили его в исламизм, а евреи заменили исламизм измаилизмом, как бы в упрек, намекая этим на происхождение арабов от измаилитов.
  От слова «ислам» арабы произвели слова Moslem или Muslem и Musulman, т. е. исповедующий веру ислама. Это в единственном числе, в двойственном же будет Muslimaninnan, а во множественном – Muslimen. Французы, как и некоторые другие нации, следуя законам своего языка, при заимствовании и переводе арабских терминов производят множественное число прибавлением буквы s, так что пишут Musulman в един., и Musulmans во множест. Некоторые английские писатели, и во главе их Гиббон, подражают им, воображая, что следуют арабскому правописанию; но большинство англичан подчиняются особенностям своего языка и пишут Moslem един., a Moslems множ., Musulman един, и Musulmen множ., что выходит благозвучнее.


[Закрыть] – арабское слово, означающее покорность Богу. К этому руководящему догмату прибавлено: «Магомет – Божий пророк», что, как утверждали, узаконено Божественным возвещением и важно для того, чтобы откровения охотно принимались.

Наряду с единством Бога внушается вера в ангелов, или служебных духов, в пророков Божиих, в телесное воскресение, в награду и возмездие в будущей жизни и в предопределение. Многое в Коране заимствовано из Библии, Мишны и Талмуда[13]13
  Мишна евреев, так же как и Сунна магометан, есть собрание преданий, составляющих устный закон. Предания эти собраны во II столетии, в царствование Антонина Пия, императора римского, Иудой Хакко-дишем, ученым еврейским раввином.
  Иерусалимский Талмуд и Вавилонский Талмуд являются комментариями к Мишне. Первый был составлен в Иерусалиме около трехсот лет после Христа, а второй – в Вавилоне почти двумя столетиями позднее. Мишна – самый древний еврейский сборник, не считая Библии.


[Закрыть], в особенности же дикие, хотя подчас и прекрасные предания об ангелах, пророках, патриархах, злых и добрых джиннах. Магомет в детстве проникся уважением к еврейской вере, так как его мать, как предполагают, исповедовала эту религию.

Система, лежащая в основе Корана, опирается главным образом на христианское учение Нового Завета в том виде, как его усвоил Магомет, беседуя с христианскими еретиками в Аравии. Спаситель наш чтится высоко, как боговдохновенный пророк, величайший из всех посланных раньше Магомета для исправления закона; но всякая мысль о его божественности была отвергнута как нечестивая, а учение о Троице было объявлено посягательством на единство Бога. И то и другое признано ошибочными или умышленными вставками толкователей; и мнение это, как увидим, разделяли и некоторые арабские христианские секты.

Поклонение святым, иконам и картинам, их изображающим, отвергалось как уклонение от чистой христианской веры в сторону идолопоклонства, и таковы, как известно, были взгляды несториан, с которыми Магомет, как мы видели, был коротко знаком.

Всякая живопись, изображающая живые существа, запрещалась. Магомет любил повторять, что ангелы не входят в дом, где имеются подобные изображения, а людей, рисующих их, они обяжут в будущем мире под страхом наказания найти душу для своих картин.

Большая часть христианских заповедей милосердия введена в Коран. Раздавание милостыни повелевается как положительная обязанность, а непреложный закон справедливости – «поступай с другими так, как хочешь, чтобы и с тобой поступали» – предписан как нравственный долг для правоверных.

«Не поступай несправедливо с другими, – говорит Коран, – и никто с тобой не поступит несправедливо. Если должнику трудно уплатить долг, то кредитор должен ждать, пока ему будет легко, а лучше всего, если он обратит такой долг в милостыню».

Магомет проповедует благородную честность и искренность в поступках. «О купцы! – говаривал он. – Ложь и обман сродни торговле; очищайте же ее милостыней, отдавайте сколько-нибудь на дела милосердия, как бы в искупление; потому что Бога гневит обман, а милостыня смягчает Его гнев. Продающий негодную вещь и скрывающий ее недостатки вызывает гнев Божий и проклятие ангелов».

«Не пользуйтесь нуждою другого, чтобы купить у него за бесценок; лучше избавить его от нищеты».

«Накорми голодного, посети больного и освободи заключенного, если он неповинен».

«Не смотри гневно на ближнего и не ходи по земле нахально, потому что Бог не любит гордых и тщеславных. Ходи скромно и не возвышай голоса, потому что самый неблагодарный из всех голосов есть голос осла»[14]14
  Следующие слова Магомета, сохраненные, как сокровище, одним из учеников его, очевидно, были внушены ему одним местом Евангелия от Матфея, 25:35–45:
  «Воистину, в день воскресения скажет Господь: „О сыны Адамовы! Я был болен и вы не посетили Меня“. И они ответят: „Как могли мы посетить Тебя? Ведь Ты властитель мира и болезнь не касается Тебя“. И Бог скажет: „Разве вы не знали, что один из служителей Моих был болен, а вы не посетили его! Если бы вы сделали это для него, вам бы зачлось это, как праведное дело“. И Бог скажет: „О сыны Адамовы! Я просил у вас пищи, вы не дали Мне!“ И сыны Адамовы скажут: „Как могли мы накормить Тебя, зная, что Ты Вседержитель мира и не можешь ведать голода?“ И Бог скажет: „Один из жителей Моих просил у вас хлеба, и вы не дали ему. Если бы вы накормили его, то получили бы от Меня награду“. И скажет Бог: „О сыны Адамовы! Я воды просил у вас, и вы Мне не дали ее“. Они ответят: „О Покровитель наш! Могли ли мы дать воды, видя, что Ты Властитель мира и жаждать не можешь?“ И скажет Бог: „Один из служителей Моих просил у вас воды, и вы не дали ему. Если бы вы напоили его, то получили бы награду от Меня“».


[Закрыть].

Всякого рода идолопоклонство было положительно запрещено; и действительно, Магомет относился к нему с величайшим отвращением. Много, однако, религиозных обрядов с незапамятных времен укоренилось у арабов, к которым и сам он привык с детства; они были несовместимы с учением о единстве Бога и были все-таки удержаны. Таковы были путешествия в Мекку, и все обряды, сопряженные с почитанием Каабы, посещение колодца Земзем и других окрестных святых мест, причем все-таки не допускалось никакого поклонения идолам, что считалось за богохульство.

Древний арабский молитвенный обряд омовения, сопровождающий молитву или, скорее, предшествующий ей, был сохранен.

Молиться повелевалось в определенные часы дня и ночи; молитвы были составлены просто и обращены прямо к Богу, причем, когда требовались поклоны, а иногда и падение ниц, правоверные обращались к кибле, то есть месту поклонения.

После каждой молитвы читался следующий стих из второй части Корана. Говорят, что в арабском оригинале он чрезвычайно хорош; его вырезают на золотых и серебряных украшениях и на драгоценных камнях и носят как амулет. «Боже! Нет иного Бога, кроме Его, живого, вечно живущего, не спящего и не дремлющего. Ему принадлежат небеса и земля и все, что на них есть. Кто может предстать пред Ним без Его воли? Он ведает прошедшее и будущее, но никому не доступны Его знания, кроме тех, которые Он открывает. Он царит над небом и землей, и управлять ими не трудно Ему. Он Всевышний, Всемогущий».

Магомет настойчиво выставлял на вид важность и силу молитвы. «Ангелы, – говорил он, – одни днем, другие ночью, постоянно пребывают среди вас; когда ночные ангелы возвращаются на небо, Бог спрашивает их, в каком положении они оставили его создания. “Мы нашли и оставили их молящимися”, – ответят они».

Учение Корана относительно воскресения мертвых и Страшного суда до некоторой степени сходно с учением христианской религии, но к нему примешаны дикие понятия, заимствованные из других источников. Таким образом, к духовным блаженствам мусульманского рая примешаны земные, чувственные, вследствие чего они являются много ниже неисповедимой чистоты духовного небесного блаженства, обещанного нашим Спасителем.

Однако описание последнего дня в восемьдесят первой главе Корана, данное Магометом, вероятно, в начале своего посланничества в Мекку, не лишено величия.

«Именем милосердного Бога! Наступит день, когда исчезнет солнце и звезды спадут с неба,

Когда самка верблюда, готовая родить, будет оставлена без призора, и когда дикие звери со страху соберутся все вместе,

Когда поднимутся волны океана и души умерших соединятся с телами своими,

Когда девочка-ребенок, погребенная заживо, спросит, за какое преступление принесена она в жертву,

Когда книги вечности будут раскрыты,

Когда небеса исчезнут, как бумажные свитки; когда ад яростно запылает и явны станут блаженства рая,

В этот день откроются все дела каждой души,

Воистину, клянусь звездами, быстро несущимися и мерцающими при солнечном блеске, клянусь мраком ночи и рассветом дня, что слова эти не от злого духа, но от ангела, властного и достойного, которому доверяет Аллах и которого чтут другие, подвластные ему ангелы; клянусь, что собрат ваш, Магомет, не безумен. Он видел посланника небес при свете ясного дня, и ему открыты были слова увещевания для всех тварей».

Примечание. Чтобы дать понятие о той путанице учений, из которых Магомету пришлось заимствовать свои сведения о христианской вере, мы изложим здесь главные спорные пункты различных сект восточных христиан, о которых упомянуто в предыдущей главе; все они были признаны еретическими или схизматическими.

Савелиане, получившие это название от ливийского священника Савелия, жившего в III столетии, верили в единство Бога; Троица же, по их мнению, выражает только три различных состояния или отношения; Отец, Сын и Святой Дух составляют одно существо, как человек, состоящий из души и тела.

Ариане, последователи Ария, священника александрийского, жившего в IV столетии, хотя и утверждали, что Христос – Сын Божий, но считали Его не подобным Богу, а ниже Его; Духа же Святого за Бога совсем не признавали.

Несториане – от Нестория, епископа константинопольского, жившего в V веке, – утверждали, что Христос имеет два различных естества: Божеское и человеческое; что Мария была Его Матерью только как человека и что нехорошо называть Ее Богоматерью, как это принято церковью.

Монофизиты признавали в Иисусе Христе только одно естество, на что указывает и их название. Они утверждали, что в Нем Божеское и человеческое так смешано и слито, что составляют одно естество.

Евтихиане – от Евтихия, игумена константинопольского монастыря, жившего в V столетии, – были ветвью монофизитов, вполне противоположною несторианам. Они отрицали двойственное естество Иисуса Христа, признавая, что Он был только Бог до воплощения и только человек во время воплощения.

Иаковиты – от Иакова, епископа эдесского в Сирии, жившего в VI столетии, – составляли многочисленную ветвь монофизитов, незначительно отличавшуюся от евтихиан. Большая часть христианских племен Аравии были иаковитами.

Мариамиты, или почитатели Девы Марии, считали, что Троица состоит из Бога Отца, Бога Сына и Бога Девы Марии.

Коллиридианки – секта арабских христиан, состоявшая главным образом из женщин. Они поклонялись Пресвятой Деве как Божеству и приносили Ей хлебные лепешки, называемые коллири; отсюда произошло и название их.

Назареяне – секта еврейских христиан. Они считали Иисуса Христа Мессией, родившимся от Девы и Святого Духа и обладавшим в известной мере божественным естеством; но во всем остальном они не отступали от Моисеева закона.

Эбиониты – от Эбиона, обращенного еврея, жившего в I столетии, – были тоже сектой иудействующих христиан, немного отличавшейся от назареян. Они признавали Иисуса Христа чистейшим человеком, величайшим из пророков, но отрицали Его существование раньше рождения от Девы Марии. Эта секта, так же как и секта назареян, имела много последователей в Аравии.

Достаточно кратко перечислить и другие секты: коринфиан, маронитов и марсионитов, названных так в честь своих ученых вождей; кроме того, были докеты и гностики, подразделявшиеся на различные мелкие толки. Некоторые из них признавали, что чистота Девы Марии не была нарушена, что зачатие и роды совершились без нарушения Ее девства, подобно тому как световые лучи передаются сквозь оконное стекло. Мнения этого и теперь ревностно придерживаются испанские католики.

Большинство докетов утверждало, что естество Иисуса Христа было вполне божественно и что только призрак, форму без субстанции, распяли заблуждавшиеся евреи; что распятие и воскресение были тоже ложными мистическими представлениями, совершенными для блага человечества.

Карпократиане, базилиане и валентиниане, названные именами трех египетских полемических писателей, утверждали, что Иисус Христос был только мудрый и добродетельный смертный, сын Иосифа и Марии, которого Бог избрал для исправления и вразумления человечества, а природу божественную Он получил уже взрослым, во время крещения Его Иоанном Крестителем. Первая часть этого верования, сходная с верой эбионитов, ожила и исповедуется христианами-унитариями, составляющими в настоящее время очень многочисленную и всевозрастающую протестантскую секту.

Достаточно бегло взглянуть на религиозные распри не в хронологическом порядке перечисленных нами сект, потрясавших первоначальную христианскую церковь и продолжавших господствовать и во времена Магомета, чтобы снять с него обвинение в сознательном распространении богохульных мнений о естестве и миссии нашего Спасителя.

Глава девятая

Насмешки над Магометом и его учением. Требование чудес. Поведение Абу Талиба. Насилия курайшитов. Дочь Магомета, Рукайя, со своим мужем Османом и некоторыми учениками пророка ищет убежище в Абиссинии. Магомет в доме Оркама. Злоба Абу Джаля; его наказание.

Магомету в начале его пророческой деятельности было всего труднее бороться с насмешками его противников. Все, знавшие его с детства, видевшие сначала его мальчиком на улицах Мекки, потом погруженного в обычные жизненные заботы, насмехались над его апостольством. Когда он проходил мимо, его поднимали на смех и, указывая на него пальцами, кричали: «Смотрите на внука Абд аль-Мутталиба, утверждающего, что он знает все, что творится на небе!». Очевидцы же его припадков умственного исступления и экстаза считали его помешанным; некоторые уверяли, что он одержим злым духом, другие же обвиняли его в колдовстве и чародействе.

Проходя по улицам, он подвергался тем насмешкам, упрекам и оскорблениям, какие чернь всегда любит изливать на человека, отличающегося иною жизнью и независимостью ума. Когда он начинал проповедовать, голос его заглушался неистовым шумом и непристойными песнями; в него даже бросали грязью, когда он молился в Каабе.

И не только чернь и невежды осыпали его такими оскорблениями; одним из самых грозных его противников был юноша по имени Амру; и так как он впоследствии займет видное место в истории магометанства, то мы хотим дать читателю понятие о тех обстоятельствах, при которых он впервые выступил. Он был сын жившей в Мекке куртизанки, до того обаятельной, что она могла бы соперничать с Фринами и Аспазиями Греции; в числе ее любовников было немало лиц очень знатного происхождения. Родив этого ребенка, она назвала многих людей из племени курайш, имевших одинаковые права считаться его отцом. Но так как его признавали больше всего похожим на Ааса, самого старого из ее поклонников, то к имени Амру начали прибавлять ибн ал-Аас, то есть сын Ааса.

Природа щедро одарила этого незаконнорожденного ребенка как бы для того, чтобы загладить бесчестие его рождения. В молодости он уже был одним из самых популярных поэтов Аравии и одинаково отличался как едкостью своей сатиры, так и пленительной нежностью своих серьезных песен.

Когда Магомет впервые возвестил о своей миссии, этот юноша осыпал его пасквилями и юмористическими мадригалами, которые, приходясь по вкусу арабам и быстро распространяясь, задерживали рост исламизма больше, чем самые жестокие преследования.

Люди, противодействовавшие Магомету более серьезно, требовали от него сверхъестественных доказательств истинности того, что он утверждал. «Моисей, Иисус и другие пророки, – говорили они, – чудесами доказывали божественность своего посланничества. Если ты действительно пророк, и притом больший, чем они, то твори хоть такие же чудеса».

Ответ на это дан Магометом в Коране. «Какое чудо может быть больше Корана, книги откровения, написанной при посредстве неграмотного человека? Язык ее так возвышен, доводы так неоспоримы, что дары дьявола и человека, соединенные вместе, не могли бы составить ничего подобного. Какое же еще нужно большее доказательство, что книга эта исходит от Самого Бога? Сам Коран есть чудо».

Но они требовали более осязательных доказательств чудес, действующих на чувства.

Им хотелось, чтобы он заставил немого говорить, глухого – слышать, слепого – видеть, мертвого – воскреснуть; или чтобы он изменил вид природы: заставил бы источники переполниться водой; превратил бы бесплодную местность в цветущий сад с пальмами, виноградными лозами и журчащими ручьями; воздвиг бы золотой дворец, осыпанный жемчугом и драгоценными камнями; или в их присутствии вознесся бы на небо. Наконец, если Коран действительно, как он утверждает, ниспосылается с неба, то им хотелось бы видеть, как он нисходит, или увидать ангела, приносящего его, – тогда бы они поверили.

Магомет, возражая, то приводит доказательства, то прибегает к угрозам. Он говорит: «Я – человек, посланный Богом, Его апостол. Если бы ангелы являлись обыкновенно на земле, то, наверно, ангел послан был бы для этой миссии; и как жалко было бы тогда положение тех людей, которые, как в настоящем случае, не поверили бы его словам! Они не могли бы рассуждать и спорить, как со мной; у них не было бы времени, для того чтобы убедиться, и их гибель была бы мгновенна. Бог не нуждается в ангелах, чтобы придать больше силы и значения моей миссии. Он сам является свидетелем между мной и вами. Те, которым Он даст способность убедиться, поверят искренно; те же, которых Он допустит остаться в заблуждении, не найдут никого, чтобы помочь их неверию. В день воскресения они предстанут слепыми, глухими, немыми и будут пресмыкаться, наклонив лицо к земле. Обителью их будет неугасаемая огненная геенна. Такова будет кара за их неверие».

«Вы настаиваете на чудесах. Бог дал Моисею силу творить чудеса. И что же вышло? Фараон пренебрег его чудесами, обвинил его в волшебстве и старался изгнать его вместе с народом из страны; но фараон был потоплен вместе с войском своим. Станете ли вы, зная это, искушать Бога чудесами и подвергаться опасности, чтоб и вас постигли кары, ниспосланные на фараона?»

Ал-Маалем, арабский писатель, рассказывает, что некоторые из учеников Магомета однажды присоединились к крику толпы, требовавшей чудес, настаивая, чтобы он раз навсегда доказал божественность своего посланничества, превратив в золото холм Сафа. Слыша отовсюду такие настойчивые требования, Магомет предался молитве; кончив ее, он объявил своим последователям, что явился архангел Гавриил и возвестил ему, что если бы Бог внял его молитве и сотворил желаемое чудо, то все не уверовавшие в Него были бы истреблены. Из сострадания к толпе, по-видимому упорной в своем неверии, он не хочет подвергать ее истреблению; таким образом, холму суждено было остаться в прежнем виде.

Другие мусульманские писатели утверждают, что Магомет иногда отступал от предписанного себе правила и творил чудеса, а именно когда находил, что его слушатели чересчур слабы в вере. Так, однажды в присутствии толпы он, говорят, подозвал быка и снял с его рога свиток, на котором написана была глава Корана, только что ниспосланная с неба. В другой раз, когда он проповедовал народу, белый голубь закружился над ним и, сев потом на плечо, как будто нашептывал ему что-то на ухо. По словам Магомета, этот голубь был ниспослан Богом. Наконец, однажды он велел вырыть перед собой яму, в которой оказались два кувшина, один – с медом, другой – с молоком. Пророк объяснил, что это – символы изобилия, обещанного небом всем, кто будет повиноваться его законам.

Христианские писатели отнеслись с насмешкой к этим чудесам, объясняя, что голубь был приучен к этому делу и по привычке искал пшеничного зерна в ухе Магомета, что свиток был ранее привязан к рогам быка, а кувшины с молоком и медом заранее закопаны в землю. Лучше всего было бы совершенно отбросить в сторону эти чудесные истории как сказки, придуманные фанатиками, как это и признано наиболее серьезными мусульманскими комментаторами.

Нет доказательств того, чтобы Магомет пускался на подобного рода проделки с целью придать больше силы своему учению и упрочить свои притязания на роль апостола. По-видимому, он в эту раннюю и нерешительную пору своей деятельности полагался только на свой ум и красноречие, вдохновляемое религиозным энтузиазмом. Его настойчивые нападки на идолопоклонство, развратившее и заменившее первоначальное почитание Каабы, имели заметное влияние и встревожили курайшитов. Они настаивали, чтобы Абу Талиб или заставил племянника замолчать, или выгнал его вон. Видя тщетность своих требований, они объявили старику, что если этот мнимый пророк и его последователи будут упорствовать в своей ереси, то поплатятся за это жизнью.

Абу Талиб поспешил уведомить Магомета об этих угрозах и умолял его не восстанавливать против себя и своей семьи многочисленных и сильных врагов.

Энтузиазм Магомета выразился в следующих словах: «О дядя! – воскликнул он. – Если бы они восстановили против меня справа солнце, а слева месяц, я и тогда не отказался бы от своей задачи, пока Бог не повелел бы мне сделать это или не взял бы меня отсюда».

Он удалился опечаленный, но Абу Талиб снова позвал его. Старик не был еще правоверным, но его восхищала непоколебимая стойкость племянника, и он объявил ему, что, сколько бы тот ни проповедовал, он не выдаст его врагам. Чувствуя, что сам он не может оказать племяннику достаточно сильного покровительства, старик обратился к другим потомкам Хашима и Абд аль-Мутталиба для защиты их родственника от преследования со стороны остальных курайшитов – и семейные узы так сильны у арабов, что, хотя приходилось защищать то, что они считали опасной ересью, все, однако, изъявили согласие, кроме дяди его Абу Лахаба.

Злоба курайшитов все сильнее ожесточалась, так что дело дошло, наконец, до насилия. На Магомета напали в Каабе и едва не задушили его. Абу Талиб с трудом спас его и сам даже пострадал во время схватки. Ближайшие родственники пророка сделались предметом ненависти, в особенности же дочь его Рукайя и ее муж Осман ибн аль-Аффан. Те же из учеников его, у которых не было сильных друзей-защитников, рисковали поплатиться жизнью. Сильно тревожась об их безопасности, Магомет посоветовал им удалиться от его опасного общества и искать убежища в Абиссинии. Красное море довольно узко и достичь африканского берега было нетрудно. Абиссинцы были несторианами, стоявшими по религии выше своих варварских соседей. Их наджаши, или царь, пользовался славой человека веротерпимого и справедливого, и Магомет был уверен, что его дочь и бежавшие ученики найдут у него верное убежище.

Осман ибн аль-Аффан был вождем этого небольшого мусульманского отряда, состоявшего из одиннадцати мужчин и четырех женщин. Они пустились в путь по берегу моря к Джидде, гавани, находящейся на расстоянии двухдневного пути к востоку от Мекки, где нашли на якоре два абиссинских корабля, на которых они и отправились в ту сторону, где надеялись найти себе приют.

Событие это, случившееся в пятый год миссии Магомета, названо первой хиджрой, или бегством, в отличие от второй хиджры, или бегства самого пророка из Мекки в Медину. Хороший прием, оказанный беглецам, побудил и других приверженцев Магомета последовать их примеру, так что число мусульман, укрывавшихся в Абиссинии, дошло до восьмидесяти трех мужчин и восемнадцати женщин, не считая детей.

Курайшиты, убедившись, что Магомета нельзя заставить замолчать и что число обращенных им увеличивается с каждым днем, издали закон, по которому все последователи его подлежали изгнанию. Магомет удалился, прежде чем разразилась гроза, и укрылся у одного из своих учеников по имени Оркам, дом которого находился на холме Сафа. Этот холм, как мы уже говорили, упоминается в арабских преданиях как место, где Адаму и Еве еще раз позволено было сойтись после долгого одинокого странствования по земле, последовавшего за изгнанием их из рая. Холм этот также связан в предании с судьбой Агари и Измаила. Целый месяц оставался Магомет в доме Оркама, где откровения его все продолжались и куда собирались к нему сектанты из разных частей Аравии. Злоба курайшитов последовала за ним и в это убежище. Абу Джаль, араб этого же племени, разыскал его, осыпал обидными словами, даже нанес личное оскорбление действием. Об этом оскорблении донесли Гамзе, дяде Магомета, по возвращении его с охоты в Мекку. Гамза не был приверженцем ислама, но он обещал покровительствовать племяннику. Держа слабо натянутый лук в своей руке, он вошел в собрание курайшитов, где Абу Джаль хвалился своим подвигом, и нанес хвастуну удар по голове, причинивший ему тяжелую рану. Толпа родственников Абу Джаля бросилась к нему на помощь, но хвастун, страшась могучей руки горячего Гамзы, старался его успокоить. «Оставьте его, – сказал он толпе, – я действительно очень грубо отнесся к его племяннику». Для смягчения своей вины он ссылался на вероотступничество Магомета, но это не могло успокоить Гамзу. «Хорошо! – вскричал он яростно и с презрением. – Я тоже не верю в ваших каменных богов; разве вы можете силой принудить меня к этому?». Гнев произвел в душе его переворот, который не мог совершиться под влиянием рассудка. Он тотчас же заявил о своем обращении, поклялся в верности пророку и стал одним из самых ревностных и доблестных поборников новой веры.