Текст книги "Три способа испортить жизнь магу"

– Вперёд, мой мальчик! И да помогут нам все придорожные камни! – подмигнула мне и поплыла из таверны прочь.

Глава 6

Мы катились весь день без перерыва, останавливаясь только по крайней нужде, и то, лишь когда выносить неудобство делалось невозможно. Тётка сопровождала меня даже в кусты, на что я и не думала возмущаться. Если все эти их разговоры про местных прожорливых тварей были призваны меня напугать и заставить вести себя благоразумно, то им несомненно это удалось. Бежать я больше никудашеньки не собиралась. Сейчас я не знала, кого опасаюсь больше, местных реликтовых тварей, или кого-то, кто не желал, чтобы мы добрались до конечной точки нашего путешествия. Я, было, заикнулась о том, чтобы нам мчаться помедленнее, да и лошадкам отдых, вроде, необходим, но на меня так зыркнули две пары глаз, что я поспешила заткнуться и больше в управление поездкой не встревала.

– Зачем мы так спешим? – спросила только у деловито ковыряющегося в подвеске брата.

Понимание того, что от меня тут не зависит совсем ничего, очень нервировало. А если быть откровенной, просто пугало. Потому что не боится только тот, кому совсем нечего терять.

Я терять не хотела. Не могла.

Ни жизнь, ни шанс вернуться назад ко всем своим детям и родным, и не очень. И если отчаянье девчонки, которая исхитрилась удрать в моё тело, перед церемонией было понятным, но в сложившейся ситуации казалось наивным и глупым, то собственное участие в этих событиях вызывало во мне деятельную асфиксию. Проще говоря, я страстно жаждала действовать, но делать абсолютно ничего не могла. Это заставляло меня задыхаться от подскочившего до небес уровня тревоги и дёргаться буквально, как при удушье.

– Надо добраться в Ремс хотя бы за час до темна, – соизволил ответить мне брат без каких-либо пояснений, внимательно проверяя крепление полусдохшей рессоры.

С другой стороны, если представить наихудший вариант, как советуют нужные люди…

– Что может произойти, если нас обнаружат?

Рамиль отвлёкся от пыльных ремней, с расслабленным вдохом посмотрел на маячившие в сизой дымке далёкие горы, а потом мне за спину.

– С тобой – ничего, – он нашёл, наконец, взглядом тётушку Кло, которая немного от нас удалилась, и сам же себе кивнул.

Мы катились мимо маленьких деревень, не заезжая в двойной круг ограды, которые обязательно обрамляли деревни. После обеда, который мы проигнорировали, пейзаж за окном стал более пологим, но теперь в нём появилось куда больше камней, а поля постепенно закончились, сменившись виноградниками и садами. По левую руку уже различимо тянулись пологие горы, по правую – буйный лес до самого горизонта.

Вообще, неспешно путешествовать вот так, сквозь неизведанные миры и чужие земли всегда было для меня фантастической, нелепой мечтой, от которой даже в своих мыслях я видела больше хлопот, чем действительного проку. Сейчас, когда почти всё в лётной доступности, а маршруты выверены и промаркированы от первого шага и до возвратной посадки в самолёт, путешествовать было легко и… скучно? Кругом всегда были люди и следы их активной, как правило, разрушительной деятельности и найти хоть один уголок нетронутой цивилизацией земли мне по нынешним временам оказалось не по силам. Даже глубоко и далеко в горах всегда встречались остовы старых строений, ржавые арматурины ушедшего века или старой страны. Словом, ничего неотснятого Гуглом или Яндексом на нашей планете давно не осталось. Помню, мне как-то потребовалось взглянуть на дом, где жила прежде моя студентка, весьма примечательный человечек. Гугловый трекер охотно сдал мне и дом, и двор, и летящих синичек над парадной в Выборге, откуда девочка была родом.

В нашей действительности, не выходя из кухни можно было объехать весь мир. Здесь же всё было самым, что ни на есть настоящим, остро пахнущим жизнью и долгой дорогой.

Знаете, как пахнет дорога? В целом ужасно. Пылью. Конским потом. И не только конским, увы. Лаком и кожей внутри экипажа, душным, вовсе лишённым свежести лесом, и спрятанной где-то под сиденьем едой, которая вот-вот испортится на жаре. Терпкой настойкой, которой тётка Кло протирала грудь и лицо, охотно принимая её внутрь со словами: «Твоё здоровье, дружочек», ничуть меня не смущаясь. Всё это тревожило, немного пугало и жгло меня изнутри каким-то будоражащим предвкушением, я сама не знала чего. Но что-то явно назревало.

Кстати, о духоте. Я покрутилась на сиденье и таки выудила из-под верхней юбки свой престраннейший веер и принялась усердно обмахиваться им. Моё состояние он не то что бы облегчил. Нет. Скорее, усугубил – по ощущениям, от интенсивных взмахов я вспотела ещё сильнее. Зато тётушкино вытянувшееся лицо очень стоило всех моих неуклюжих усилий.

Тётка крепилась долго, то и дело меняясь в лице, от натянуто равнодушного до яростно возмущённого. Наконец, терпение её иссякло, и она в сердцах выпалила:

– Впервые вижу, чтобы Пречистое Око использовали именно так!

– Как? – изо всех сил валяя дурочку, хмыкнула я, продолжая обмахиваться спасительным предметом. – По назначению?

– Ущербное дитя, – сокрушённо тряхнула буклями тётка и совершенно расстроенная отвернулась к окошку. По-моему у неё даже задрожали оба её подбородка от потрясения моим варварским поступком. Но я поделать ничего не могла. Жарко было очень, а охлаждающей мятной настойки, как у тётки, мне с собой дать никто не подумал. Зато дали вот веер. Тоже, наверное, не просто же так? Главное, чтобы у меня от него, как в сказке, ничего не уменьшилось и не выросло ненароком. Когда устала махать, просто сунула его в карман, чем вызвала очередное потрясение буквально всей тётушки Кло – на этот раз сильнее всего возмущалась её пышная грудь.

Ближе к закату, когда тени у дерёвьев накренились и вытянулись почти на восток, впереди показался город. Он положительно отличался от Амьента тем, что был окружён каменной стеной, из-за которой выглядывали высокие шпили и башни, хотя размером казался совершенно таким же. Почти сразу, как мы увидели город, кто-то увидел нас. Потому что от небольшой группы деревьев впереди отделись два всадника, которые двинулись нам навстречу.

– Жером и Алонсо, – крикнул Рамиль в слуховое окно, которое тётка больше не закрывала.

– Слава Богу, хотя бы они, – сосредоточенно хмурясь пробормотала она в ответ.

Мы постепенно замедлялись, спускаясь в низину с высокого, усеянного маленькими жёлтыми цветами пригорка, а скачущие нам навстречу наоборот начали двигаться быстрее. Чем ближе они к нам становились, тем лучше было видно, что с ними пара лошадей. Очевидно, свежих, а не загнанных как наши обе (надеюсь, их не пристрелят).

Спешащими нам навстречу мужчинами действительно оказались знакомцы моего братца, хотя, признаться, я до последнего в этом сомневалась.

– Вас ждут, – просто сказал один из них, помогая Рамилю распрягать нашу пару.

– Вы в этом уверены, молодой человек? – тётушка посмотрела на него в лорнет, почти как на засушенного жучка: с исследовательским любопытством, но до того брезгливо, что даже я содрогнулась. – Как бы они успели? Мы гнали так, что дорога за нами дымилась.

– Уверен, лернэ Кло, – и бровью не повёл славный суровый малый. – Вероятно, их оповестили заранее, или план был таков с самого начала. Приехали уже к вечеру, договаривались, куда спрячут… – кинул на меня растерянный взгляд, – лерне… ю Эмеральд. И вас… – смущённо замялся, – тоже куда.

Тётушка только хмыкнула, а Рамиль коротко и гневно сверкнул глазищами. Это хорошо. Какие бы не были между Эми и её братом недомолвки, совершенно очевидно, он на её стороне, а значит, хотя бы один настоящий защитник у меня тут всё-таки есть. Уже очень неплохо.

– Вы отправитесь по восточному склону. Там сегодня д’астра закусила барашком, – пояснил Жером на тётушкин внимательный взгляд.

Но я успела расслышать её тихое:

– Дай бог, чтобы она была там одна.

– Конечно, – так же тихо ответил ей мужчина. – Они не живут стаями. Это невозможно.

– Ты прав. А я просто устала, – согласилась тётушка Кло.

Мы уже погрузились в нашу повозку, когда Алонсо окликнул моего брата. Боже, мне так нравилось говорить это «брат», кто бы мог подумать, что это такое приятное чувство.

– Рамиль! – и кинул что-то ему прямо в руки.

– Как повезёт, – махнул он в ответ, запрыгивая на козлы.

– Сколько их было? – спросила я у тётушки. – Тех, кто нас ждал?

– Трое наёмников, – сказала она, сосредоточено взирая на город, остающийся справа.

– Только трое? Я думала, нас ждут не меньше десятка головорезов.

Тётка хмыкнула и ничего не сказала.

Повозка тряслась, и мой отбитый зад вместе с ней. Я с завистью поглядывала на дрыхнущего пса, вообще не подозревавшего, что мы куда-то едем, и поглаживала его мягкую шкурку.

Солнце совсем зашло, внутри экипажа стало темно, и воздух наполнился влагой. Вероятно, где-то поблизости была река, потому что бескрайний волнистый луг, что давно тянулся по правую руку, всё вернее укрывало плотным туманом.

– Где же мы будем ночевать? – спросила я, когда мы приблизились к застывшему мрачной, неприступной стеной лесу.

– Боюсь, что ночевать мы будем уже только дома, – задумчиво вымолвила тётушка.

– Мы планируем скакать всю ночь?

– Не разочаровывайте меня, милейшее дитя, – глаза её блеснули во тьме над массивной оправой лорнета, – Я надеялась, вашего терпения хватит хотя бы до завтрашнего обеда.

Перспектива ночной поездки откровенно пугала. Что говорить, я избалованное цивилизацией создание и к таким испытаниям была не готова от слова совсем. Да и страшно мне тут было очень.

Дороги были пустынны и практически свободны от разбойников, так сказала тётушка Кло, когда я спросила её, безопасна ли наша ночная поездка.

– Шанс нарваться на отчаявшихся людей, лишённых совести и здравого смысла есть всегда, но к счастью ли, нет, в этом лесу живут д’астры, и разбойников здесь нет и никогда не было. Кто ж захочет такого соседства?

Я вынуждена была согласиться, но поспешила узнать, как мы сами собираемся избежать встречи с этой ужасающей тварью?

– Я обещала тебе показать. Позже, – веско ответила тётка Кло и опять замолчала. Значило ли это, что время показывать непременно настанет? Или что сейчас обсуждать это у неё нет ни желания, ни сил? Скорее всего, и то, и другое, потому что тётушка достала из-под сиденья два тонких пледа, призванных защитить нас от летающих насекомых и наконец-то нахлынувшей вечерней прохлады, и бросила один мне, другой накинула себе на плечи и, по всей видимости, задремала.

Что ж, Руслана Лексевна, приключений тебе в жизни не хватало? Экшена? Работа, говоришь, радовать почти перестала? Студенты скучными и одинаковыми начали казаться? И небо стало превращаться просто в небо… А во все тяжкие уже несолидно как-то, да и в спине что-то колеет и за рёбрами. Ну вот наприключаешься теперь на всё мягкое место. Да так, что кабы в заповедник для слабонервных потом не загреметь.

Попробовала устроиться спать и я, издав какое-то жалкое, почти стариковское кряхтение, но как не старалась скукожиться на сиденье, мне это никак не давалось, как, впрочем, и весь день до этого. Ни ноги нигде не разместить, ни бока не уложить. Везде что-то впивалось, упиралось, кололо и тянуло, я всё время натыкалась на круглого Бомбеля, который неприлично счастливо храпел на сиденье с самого, между прочим, утра! Надо, что ли его на пол отправить. И с ужасом думала, как там мой братик с серьгой в ухе?

А вот, кстати, мысль! Может, мне надеть на себя ошейник? А тётушка его потом с меня снимет. Нет? Не пойдёт? А мне, кажется, отличный план. Потому что отдохнуть хоть как-нибудь было надо, а то, случись что, нам не выстоять не то что против троих, даже один неприятель нас сможет побить одним единственным пальцем.

Я шёпотом ругалась с сиденьем и платьем, ставшим к ночи неудобным и слишком тугим, с туфлями и тесным пространством.

– С кем это вы так увлечённо беседуете, дитя моё? – сонно посмотрев на меня в свой массивный лорнет, спросила эта страшная женщина в примявшихся буклях. На удивление выглядела она весьма свежо и даже вроде бы как-то моложе. Чудеса.

– Ээ… молюсь, тётушка? – покладисто предположила я, продолжая внимательно изучать её внезапную метаморфозу.

– Что-то ваши молитвы больше похожи на неподобающую юной лернэ брань, – хохотнула мадам, и кружевной бантик плюхнулся с почти распрямившейся потемневшей завитушки ей на колени. Тётушка резво подхватила его и крепко прицепила обратно, так, что он теперь торчком держал ставшую вдруг совершенно седой прядь, а тётушка Кло снова стала вчерашней пышной, как булочка, старушкой.

Интере-есно. Опять магия? Что же вы скрываете с мсье Шарлем?

– Это не брань. Это жалобы, – ответила, внимательно присматриваясь к её завившимся опять волосам.

– На погоду, надеюсь, жалобы-то, деточка? А то, неровен час, ду́хи и прогневаться могут за такие молитвы.

– Что вы. Я блюду и соизмеряю градус восхваления и недовольства, всё как полагается, беспокоиться не о чем.

Тётка звонко расхохоталась, так, что в окошко заглянул злобный Рамиль, и наша странная повозка замедлилась, а потом и вовсе остановилась.

– Какое прелестное дитя, наконец, отыскал мой мальчик, – сказала она, ничуть не сбившись после «мой», – Я в восторге! Кто ты, бесстрашная, лысая дурочка? Я так хочу помочь тебе и Шарлю!

Не то что бы я что-то имела против её помощи. Даже наоборот, всеми фибрами «за»! Вот только она уже второй раз за последние сутки спрашивала у меня, «кто я». Это не пугало. Но настораживало. Очень.

Я послушала, что там Рамиль, ничего не расслышала и осторожно спросила:

– Разве вам это и так неизвестно?

– Ну что ты! Откуда мне знать? Утоли тётушкино любопытство и скажи-ка скорее, на какой факультет ты вздумала отдаться? – жадно сверкая глазами, вопросила она, наклоняясь через разделявший нас проходик, в который едва можно было выставить колени, но никак не вытянуть ноги. От этого смелого маневра бантик на её голове качнулся и опять опасно пополз вниз.

В это мгновенье братец распахнул дверь, впустив внутрь рассветную прохладу и свежесть и буркнув что-то вроде, что нам всем придётся отдаться д’астре, если он сейчас что-нибудь не съест и не выпьет, неуловимым жестом перекинул меня на тётушкино сиденье и полез в ящик за корзиной с чудом выжившей за время ночной гонки едой.

Я только хлопала глазами, открывая и закрывая в возмущении рот. По моему мнению, момент для остановки был выбран критически неудачно. Утренние сумерки быстротечны, но слишком густым и плотным был окружавший наш экипаж туман. Я попробовала оглядеться, но кроме верхушек деревьев поблизости не смогла ничего различить.

Бесцеремонно выхватив из пальцев Рамиля пирожок с рубленными яблоками и какой-то очищенный и завявший за время дороги корешок, я плюхнулась на сиденье обратно.

Брат на это только поморщился, перетряхивая корзину в поисках мяса.

– Дети, что за манеры?! – возмутилась тётка, поразительно легко выбираясь из дилижанса, и тут же скрылась из виду.

– Говори, – сдержанно бросил мне Рамиль.

Он разминал плечи и спину, потягиваясь и наклоняясь в распахнутой до середины груди, не слишком свежей рубашке и в пыльных штанах, заправленных в высокие сапоги. А я стояла и отчаянно соображала, о чём это он. – Просто скажи, и покончим с этим! – буркнул нетерпеливо и вгрызся в кусок вяленого мяса зубами. Он даже зажмурился от удовольствия так, что мне неловко было прерывать этот волнующий акт любви человека и его еды какими-то приземлёнными словами. Я и спрашивать-то у него пока ни о чём не собиралась. Так, передать пару претензий от Эмеральд, типа: Ты лишил меня будущего! Моя жизнь теперь кончена/испорчена/разбита и что там ещё говорят в подобных случаях? Да и то на свежую, сытую голову, чтоб без лишних скандалов и разрушений.

– Ну? – поторопил он меня, жадно глотая тёплую воду из полупустого кожаного бурдюка, размером примерно с ведро. – Говори уже, – выдохнул обречённо и, оглянувшись в сторону, куда испарилась тётка, тихонько рыгнул в рукав.

Все мальчишки, даже очень воспитанные, везде одинаковы, чего уж.

– Что с отцом? – спросила я именно то, что меня странно тревожило. Потому что было непонятно, почему он не пришёл меня проведать вчера, почему ни он и ни эрд Шарль не сопровождают нас с тётушкой лично и почему, в конце концов, он даже не пришёл меня проводить?

– Он останется в столице, – лаконично ответил брат Эмеральд.

– Это я поняла. Почему?

– Потому что так надо, – отрезал холодно.

– Не пытайся меня защитить, дорогой братец-кролик, – я отбросила подкисший всё-таки пирожок подальше в траву, – Выкладывай, как есть.

– Я и не пытаюсь, – поморщился он. – Я сейчас защищаю, прежде всего, отца и себя, – бросил мне довольно грубо.

От меня надо полагать. Что ж, прелестно.

– Кто поедет с Таалем вместо меня? – спросила прямо. Прикидывая, смогу ли отбить у Рамиля остатки мяса, или не стоит и пытаться.

Брата не выдало бы ничего. Ни опасно блеснувшие глаза, ни рассеянный взгляд над моей макушкой, ни странно дрогнувший подбородок. Всё это могло быть его с Эми привычной словесной игрой, подначками и тычками, обычной его мимикой. Только остро забилась венка под челюстью и чуть-чуть порозовела шея.

– А я тебе сто раз говорила, не пренебрегать шейным платком! – пробрюзжала тётка, забираясь в нашу колымагу обратно и вроде легонечко ткнув его пальцем в грудь, отчего Рамиль, побледнел и судорожно втянул воздух сквозь зубы. Ой-ой, а тётушка-то спец по болевым точкам, как я погляжу. – И нечего тут шпионские игры разводить. Девице давно знать положено, за что она отвечает!

Как интересно. Действительно. Мне положено, и я вот нисколечко возражать не буду, если меня немедленно просветят.

Но братец с висюлькой в ухе только головой покачал и молча вручив мне остатки еды, скрылся в придорожных кустах, оставив у меня ощущение недосказанности и экстремального информационного голода.

Как это по-мужски, прятаться от серьёзного разговора в туалете!

Глава 7

То, что папенька с моим благоверным Таалем что-то задумали, я нисколечко не сомневалась. А уж после разговора с братом и вовсе. Я могла лишь подозревать, что для них обоих в этом браке была обоюдная выгода. Например, в каких-то коммерческих предприятиях. Что там говорилось в контракте о трёх маленьких мастерских, от потери которых ни папа, ни Эмеральд не обеднеют?

Меня тревожил вопрос, почему меня так спешно удалили из столицы? Не думаю, что дело только в моём внешнем виде. Да и мадам Николь не выглядела ни слишком щепетильной, ни чрезмерно ревнивой. Скорее, напротив. Даже страшно подумать, за что эрд получил рану, пересекающую всю его широченную грудь? Уж не за неё ли действительно дрался?…

…А ведь как целовался стервец! До сих пор внутри тоненько дрожит, стоит об этом вспомнить. Горячий мужчина. В меру напористый и осторожный. Не варвар какой-нибудь. Вон как обслуживающий персонал его ценит.

Мысли мои уплыли прямиком в циклопьи часы и тайные задние тропы, приведшие мой чепец прямиком в лапы эрда. Я, кажется, даже мечтательно и сокрушённо вздохнула. Позор на мою лысую голову!

А вот мой вброс наугад про компанию Тааля, в которой он, вероятно, отправится в поездку, нашёл неожиданный отклик. Кто б это мог быть я даже в памяти девочки найти не смогла.

– Мало данных, – с досадой проворчала я, недовольно уставившись в окно на ажурную зелень редкого леса, сквозь который неслась наша бодрая колымага.

Вы вообще представляете себе, что такое сейчас повести пару дней без интернета и телефона? Каково это, вообще остаться один на один с жизнью, миром и пугающей внутренней тишиной? Услышать вдруг всё то, что мозг за ненадобностью уверенно отсекает, отдавая освободившиеся ресурсы на обработку бесконечного, ничего не значащего в реальности потока информации? Услышать шуршание земли, шелест листьев, ветер, далёкий ручей, тихий стук сухостоя и свист парящей в небе большой чёрной птицы…

Это завораживающе и страшно, когда ты с этим один на один, вот что я вам скажу! У меня-то опыт был прежде. В горах связь есть далеко не всегда. Точнее, не так. В горах связи нет. Особенно, когда нужно добираться в какие-то дальние районы. На месте, в обсерватории – спутник, а в пути – только горы, воздух и ты.

А вот мальчишки мои поначалу буквально сходили с ума до неврозов и тиков. Это трудно. Невыносимо было видеть и понимать, что ребёнок идёт с тобой по каменистой пустыне, привычно не включая мозги, не видит реальных опасностей и беспечно не боится ничего. Нам стоило это нескольких напряжённых разговоров и пары скандалов, и, если мне не изменяет память, трёх забросок в заполярье несколько лет назад.

И даже мне сейчас очень хотелось загуглить хотя бы погоду. А уж все эти мелочи, вроде этой: узнать, как там родитель, не вредно ли держать собаку в сонном ошейнике вторые сутки подряд и что будет, если тётушка выпьет за день всю бутыль мятной настойки? И когда начинать волноваться, если грейсы вроде бы не слышны, но д’астра, как сказали те серьёзные прни, точно поблизости.

Я это чувствовала буквально загривком и встопорщенными мурашками на руках. Как будто бы в воздухе разливалось нечто, что говорило, да, она рядом. И это был вовсе не запах, которому можно было бы это ощущение приписать. Скорее, электрический, информационный импульс, и я улавливала его всей собой, точно зная, откуда можно было бы ждать её нападения, случись оно вдруг. Но точно так же, как я была убеждена, что зверюга близко, я видела, что атаки животного прямо сейчас не будет. А вот почему именно, сказать не могла.

Что это было такое, спонтанное прозрение, опыт девочки или чьи-то случайно перехваченные мной мысли? Способностей своих и чужих здесь я пока не знала, но допускала, что они могли быть. Почему, нет? В конце концов, было ясно, что развивается эта вселенная по отличному от нашего пути, и мне было бесконечно любопытно смотреть на это собственными глазами, вплетаясь, так сказать, в чужую мировую канву.

Мы ехали всё долгое, прохладное утро. Я хотела спросить у тётушки, что там с так возмутившим её Оком, и почему его нельзя убирать в карман. И не стоит ли нам разбудить собаку, но подумала, что остановку мы всё равно уже пропустили, и собака подождёт следующей. С этими размеренными мыслями я крепко заснула. Даже не припомню, снилось ли мне что-нибудь. Наверное, снилось, потому что когда я очнулась, как от толчка в спину, села рывком и долго моргала, отчётливо ощущая прикосновение чужих холодных пальцев к щеке и губам. Я даже внимательно присмотрелась к тётке, не пыталась ли она меня чем-то опоить или намазать, но тётушка Кло сама смотрела на меня с очевидной тревогой, в итоге приподнялась и потрогала мой лоб сухой, горячей ладонью.

Нет… не она. Да и не пахло от меня ничем, и вкуса во рту подозрительного я не ощущала. К тому же, реши она меня чем-то напоить, поводов и возможностей у неё было предостаточно, да и разве бы я об этом узнала?

– Ты точно только на расческу капала, деточка? – задала тётушка странный вопрос, внимательно меня разглядывая. – Точно совсем не пила?

Честно говоря, тут я самую малость струхнула. Потому что не знала этого наверняка, вернее не помнила.

– А что, скиттлзрянка пошла? – осторожно спросила я.

– Нет, – беспечно махнула мадам кружевной бантик, – Ресницы и брови посыпались, – и как ни в чём не бывало, отвернулась к окошку.

Прекрасная новость… Что теперь? Зубы терять очень уж не хотелось. Великая пустота! Только этого мне сейчас не хватало.

Я принялась отчаянно стучаться в память Эмеральд, перебирая по минутам день перед свадьбой, и опять видела взбешённого Тааля, раскисшего папеньку и разбитое окно. Как стекла висели на раме острыми кусками и эрд гневно высаживал их локтем, а потом продирался через них, вспарывая одежду и царапая руки, как тащил её за ухо, и как ей было одновременно страшно, жгуче стыдно и очень обидно. Она же не мальчишка дворовый какой-нибудь! Хотя, после того её сарая… Но всё равно обидно… и стыдно. Что именно Шарль. И за ухо. И как ей всё исправить она не знает. И руки на себя уже готова наложить от отчаяния. А оно горькое, беспросветное, и от его злости хочется не кричать – визжать, вот только это ничего уже не изменит. Потому что эрду плевать на её нелепые мечты и наивные представления о жизни. Что она может ему рассказать, чем поразить, чтобы он стал с ней считаться? Озарение снизошло на Эмеральд немедленно, стоило только задать себе правильный вопрос – только поступком. Причём значительным и очень важным поступком.

Мне жутко было сейчас на всё это даже мысленно смотреть, потому что подтекстом ощущалось самое худшее.

Она сама предложила запереть себя в папенькином кабинете на ночь. Чтоб тому было спокойней. Потому что защита там была, как в сейфе, и случиться с ней там не могло ровным счётом ничего. И измученный переживаниями родитель согласился, сетуя на то, что дочь в самый светлый день будет с красными от недосыпа лазами. На что Эми отмахнулась, мол в первый раз – не в последний, и всё равно под тавиром её глаза никто не увидит.

Там всё и случилось. Когда осталась в кабинете одна, и в доме всё стихло, девочка влезла в тот самый папенькин сейф, код от которого прекрасно знала всегда, достала вытяжку лютой травы и действительно капнула жидкость глубокого изумрудного цвета в графин и на расчёску. А потом принялась записывать летящим, узким почерком поминутные изменения…

Не могу назвать себя слабонервной, но видя то, чему девочке пришлось себя подвергнуть, я с трудом заставляла себя не подскакивать на сиденье от ужаса.

Она сразу подёргала себя за расплетённые длинные волосы, по которым минутой раньше прошлась смоченной в настое расчёской, они рассыпались по плечам дивной пшеничной волной, что по-прежнему ещё была на месте. Эми в нетерпении достала из маленького секретера у окна металлическое перо и бумагу и записала время. Потом рывком встала с массивного кресла, которое было ей слишком глубоко, быстро обошла комнату, остановилась у стола и, помедлив, сделала ещё несколько шагов к кровати и окнам и торопливо вернулась обратно. Она гипнотизировала стрелку потемневших, старых часов, стоящих на полке у маленького, бестолкового камина в углу, явно неспособного обогреть эту большую, неуютную комнату.

Потом она решительно села за стол и принялась просто смотреть на пустой белый лист перед собой со старательно выведенной на нём датой и временем: Двадцатого дня, Третьего месяца, восемь часов после полудня и двенадцать минут, пока на лист не упал первый почти незаметный в вечерних сумерках волосок. Эмеральд хотела было вскочить, но вовремя одёрнула себя и поднялась очень осторожно. И всё равно от несильного этого движения на листок съехало ещё несколько длинных волосинок, и девочка принялась быстро записывать.

«Первый результат спустя восемь минут, тринадцать секунд. Волосы по одному падают сами, как снег. Пока я пишу это предложение, они покрыли мою руку паутиной и писать делается почти невозможно, мешают».

Четверть часа спустя она записала: Провела рукой по волосам – они остались в ладони.

Спустя половину часа всё было кончено, и Эми привычно тряхнула головой, усмехнулась необычным ощущениям и звонко похлопала себя по гладкому черепу. Сухие строчки жутчайшего из виденных в моей жизни отчётов бесстрастно и ровно ложились на бумагу, чтобы однажды попасть в руки такому же сумасшедшему и отчаянному человеку, как она сама – эрду Таалю. Её теперь эрду.

Я застыла в глубоком потрясении, не в силах пошевелиться и перевести дух. Тётушка смотрела на меня в свой громоздкий лорнет, причём, одна из линз его моргнула и затуманилась розовым дымом, чем вынудила меня отшатнуться назад. Я впечаталась головой в заднюю стенку экипажа, а тётка довольно икнула.

Я выдохнула и осторожно провела руками по лицу – никаких волос на ладонях, слава богу, не ощущалось.

Не укладывалось в голове, до чего эти люди смогли довести ребёнка. И если омрачённое неизбежным лицо папеньки в памяти Эми вызывало лишь сдержанную досаду, то тот, другой – эрд Тааль, супруг…

Информация о нём в памяти была нещадно перемешанной и появлялась какими-то агрессивными, неровными клочками. Ужасно старый, по мнению Эмеральд, эрд был грозен, надменен, самолюбив и совершенно не умел разговаривать. Он умел лишь насмешливо цедить слова, да рычать.

Не согласиться было сложно. Как и с тем, что на это он имел веский повод, а теперь ещё и полное право.

Эми знала о нём только то, что случайно услышала или увидела и смогла по-своему интерпретировать и понять. Например, о погибшем недавно при странных обстоятельствах старом эрде Таале или проигранной последней войне, которую молодой эрд прошёл от начала и до подписания мирного договора, или об их с её отцом каких-то делах, которые приносили ему то деньги, то разбившиеся корабли и надежды. Или о запрещённых экспериментах с энергией, которые могли принести эрду или безбедную жизнь, или пожизненный срок, или светлое будущее всему миру.

Этот мрачный человек, а ещё гадкий, колючий, противный и до болезненной жути красивый мужчина был главой своего рода – именно это означала приставка эрд.

Стоило ли мне в моих условиях противостоять ему, чтобы выбраться отсюда? Или просто затаиться на этот год и посмотреть, сможет ли Сашка вытащить меня, а если нет, то, может быть стоит попытаться найти общие интересы и стать полезной?

Что если я тут навсегда? Как я смогу с ним поладить? А он со мной? Сейчас он видеть меня не очень-то и желал, что пока было мне на руку. Выжить без поддержки мужчины тяжело, но возможно. Была бы голова на плечах и желание. Ещё неизвестно, что в нашем с Эми случае будет легче – иметь голову или желание… Может, эрд так ужасен, что ни желание выжить во что бы то ни стало, ни смекалка нас не спасут? Или напротив, так интересен, незауряден и надёжен, как убеждали меня мои собственные впечатления и опыт, что желание выживать самой, отдельно от супруга, у меня просто не возникнет?

Пока эрд виделся мне привлекательным, но опасным союзником. А соперничество с ним было бы фатальным. Мне приходилось жить в мире победившего феминизма, ему же в условиях отсутствия антибиотиков, прививок от страшных болезней и в постоянной борьбе за выживание правом сильнейшего. Я была бесполезно эрудированней, а он здесь, на своей территории, опытней и сильнее. Причём несопоставимо. Рядом с ним я, как не силилась, не могла заставить чувствовать себя ему ровней.

Он подавлял, пугал, а иногда наводил откровенный ужас. Как Эми исхитрялась противостоять ему и отцу, я пока просто не понимала. Потому что в свои сорок встретиться с такой открытой агрессией, практически лишённой всяких признаков цивилизованного разговора было, что уж перед собой притворяться, ужасно. Я к этому не привыкла. К хорошо дозированному, взвешенному авторитету – да. К уважению, подобострастию, даже лёгкому преклонению, что умеренно ласкало моё самолюбие, тоже. А вот к равнодушному игнорированию, внезапным вспышкам язвительности и недовольства и невозможности высказать хоть слово, которые я видела в памяти девочки – нет. И мне невероятно тяжело было теперь с этим смириться. Более того, мне было страшно. Я лихорадочно соображала, пытаясь вычленить хоть какую-то информацию из своей памяти и её, чтобы найти, наконец, выход.