Текст книги "Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине"

Глава IV
Тихий вечер в Грузинах

В сером угасающем свете деревья Цветного бульвара и впрямь рисовались мрачной сеткой гравюр Доре к Дантову «Аду». Сливались с монотонным странным гулом чавканье усталых копыт по мокрому снегу, причмокиванья извозчика. Сливалась с темнотой его спина. Красин через весь город ехал на Грузины, к дому писателя Леонида Андреева, где проходило заседание ЦК.

«В средине нашей жизненной дороги, объятый сном, я в темный лес вступил…»

Как тихо на улице… Эта неожиданная оттепель… Мокрый воздух всегда волновал раньше, напоминал что-то неясное: молодость, любовь, путешествие, а теперь не волнует. На утреннем заседании сказано было много ценного… Может быть, Дубровинский прав… Хорошо, что удалось обернуться в Орехово и показаться на станции… Кстати, турбина действительно барахлит, надо будет поговорить с Морозовым о германском заказе, а также с Морозовым о…

Белые неподвижные столбы дыма в темном небе, пересечение ветвей…

– Барин, дальше-то куда-ть?

– Поезжай прямо!

Как говорится, едем с ярмарки. Ну, наша ярмарка впереди!

Конечно, конечно, Ленин прав: меньшинство в руководстве «Искры» до такой степени заплесневело, что съезд нужно собирать безотлагательно, чтобы не опоздать к событиям… О, сколько хлопот с этим съездом… Переезды через границу, липовые документы… сколько денег… Морозов больше уже не даст, не сможет… Может быть, прибегнуть к заграничному займу, это не такая уж безумная мысль…

Санки тащились вверх по горбатой пустынной улочке, и вот на какой-то точке подъема из-за крыши кособокого домика выплыла полоска гаснущего заката, и на ее фоне появился силуэт встречного – узкоплечая фигура с поднятым воротником, над которым нелепо торчком возвышалась круглая шляпа, подпираемая полукружиями оттопыренных ушей, узкая шаткая фигурка на неверных ногах, с неверной тросточкой, чуть трепещущая.

Красина вдруг снова охватило смутное непонятное чувство. Пейзаж был мрачен, но в то же время он вселял и какое-то успокоение, что-то расплывалось, растекалась душа, уходила куда-то к полоске заката…

Итак,

надо поговорить с Саввой и попросить его связать меня с Кацнельсоном, который сочувствует

и безусловно знает Белкина-Хвостова, представителя «Лионского кредита»,

чтобы тот в определенный момент поговорил в Париже,

а в Лондоне, скажем, с Фельцем,

ссылаясь на меня.

Вашков – наиболее подходящая фигура на мое место в Орехове.

Толковый электротехник,

был в ссылке вместе с Воровским.

Об этом нужно Савву поставить в известность,

пусть остаются свои люди,

если мне придется из Орехова выбыть.

Завтра же написать Вере Федоровне

благодарность

и изложить новый проект;

она молодец.

– Барин, а барин, куды-ть таперича?

– Поезжай по Лесной!

Теперь о Боевой технической.

В Петербурге дело идет на лад —

это хорошо.

Там наверняка и начнется.

Альфа и Омега – вот ведь молодцы;

представляю, сколько бы отвалили где-нибудь в Брюсселе за их взрывчатку.

Болгарии из Софии —

не забыть.

В Москву, конечно, огонек перекинется,

не может не перекинуться,

иначе провал.

Здесь дело обстоит хуже, чем в Петербурге,

в подвале у Бергов работают химики,

этого мало;

кстати, вокруг этих Бергов целая группа нашей молодежи, из них только Надя Сретенская знает меня как Никитича,

позднее придется открыться.

Надя – идеальная подпольщица, да-да.

Что такое этот Горизонтов?

Смелости, конечно, отчаянной юноша,

такие будут нужны,

но за ним нужен глаз да глаз. Кажется, он относится к революции как к какому-то азартному спорту.

Должно пройти время, чтобы такие, как он, стали настоящими бойцами…

…Совсем другая сейчас молодежь, чем в пору моего студенчества…

Откуда у Павла Берга революционный пыл,

почему Савва ненавидит свой класс?

О Россия…

Толстой пашет землю…

инженер Красин строит электростанции и делает бомбы,

а Берги…

Младший, Николай, кажется, больше склонен к электростанциям, чем к бомбам.

В этих братьях как бы соединились два моих лица – революционер и строитель.

Надо, чтобы Буренин ввел меня к ним в дом для начала просто как инженера Красина.

Инженером Красиным, просто инженером Красиным я буду в новой свободной России.

Как хочется строить в свободной России и переплюнуть все ваши Калифорнии, мистер О’Флаэрти,

и Германию,

и британцев!

«Юная Русь» с электричеством в жилах еще удивит мир.

Вот подъезжаем.

Лошадка трусила вдоль коночной колеи мимо линии подслеповатых домишек, за розовыми окошечками которых угадывалась потная малоподвижная жизнь. Казалось, что у жильцов Лесной улицы постоянно чешется тело. И вот проехали магазинчик с солидной вывеской

ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ КАВКАЗСКИМИ ФРУКТАМИ КАЛАНДАДЗЕ

В окне магазинчика Красин успел увидеть Марию Искрянистову. Навалившись на прилавок, Труба при свете керосиновой лампы читала пухлый и явно нелегальный том. На носу этой «прислуги за все» еще и пенсне блестело!

Вот черт, с ней придется все-таки расстаться, Семен прав: прислуга, которая обращается к хозяину со словом «товарищ», не вызовет подозрения разве что у знаменитого Дормидонта Ферапонтовича Луева, городового с Бронной.

Под вывеской «Оптовая торговля» вот уже около двух месяцев работала подпольная типография ЦК, оборудованная опытнейшими красинскими «гвардейцами» из Баку – Енукидзе, Стуруа, Тодрия. Пока все шло хорошо. Любой посетитель, желающий вступить в торговые отношения с фирмой, мог ознакомиться с образцами товаров, имевшимися в лавке – двумя головами вонючего тушетского сыра, мешком кишмиша, вязанкой чурчхелы. Если заключалась сделка, кто-нибудь из подпольщиков отправлялся на Сухаревку, закупал там товар и поставлял заказчику. Под магазином между тем в жутком подвале, куда надо было пробираться ползком, печатались листовки.

Все шло нормально, и вот только Труба, специально выписанная на роль прислуги подпольщица из Иваново-Вознесенска, вызывала ярость темпераментных кавказцев.

– Зарежу! – трепетал за стенкой Стуруа, когда Труба в присутствии посетителей обращалась к «хозяину» с такими словами:

– Товарищ, не скажете ли, где у нас находится швабра?

Проехали. Красин повернулся и еще раз посмотрел на вывеску, на дверь и мирный огонек в окне.

Завтра приедет из Орла Черт – Богомолов;

говорят, надежный и изобретательный парень.

Марат рекомендует на заведующего

Соколова,

я его не знаю,

проверить;

все-таки «Нина» очень далека от центра,

нужно подумать.

Деньги, деньги, деньги.

В Грузинах было совсем тихо, словно в деревне, и лишь изредка нарушал идиллию резкий свисток с маневровых путей Брестской железной дороги.

Вот показался впереди нужный ему дом. Что это? Из калитки выскочил, перебежал улицу и спрятался под аркой напротив какой-то молодчик в коротких сапогах.

Красин, проезжая мимо, напряг зрение. Во дворе, показалось ему, мерцали дворницкие бляхи, ряды военных пуговиц, огоньки папирос. Может быть, просто мнительность? Подпольная работа нередко приводит к мании преследования.

За окном гостиной двигались многочисленные тени. Штора была чуть отогнута, и виднелась высоко стоящая свеча в длинном, узком подсвечнике. Свеча могла быть сигналом об опасности, хотя уговору такого и не было. Так или иначе, неестественное оживление в квартире Андреева крайне подозрительно. Сейчас все цекисты должны спокойно сидеть за длинным столом и слушать очередного оратора, а не метаться взад и вперед по комнате.

– Поезжай, поезжай, милый!

Завернув за угол и проехав еще квартал, Красин отпустил извозчика и отправился пешком ночевать к брату Герману.

Ранним утром пришло известие от жены Леонида Андреева Александры Михайловны: ее муж вчерашним вечером арестован. Вместе с ним арестованы и отправлены в Таганскую тюрьму его «собутыльники» – Гальперин, Квятковский, Носков, Карпов, Сильвин, Дубровинский, Крохмаль, Розанов, Александрова – почти весь Центральный Комитет.

Красин подравнивал бороду в ванной и обдумывал происшедшее. Отлично выправленная бритва «Жиллет» в его руке слегка дрожала.

Такого провала у партии еще не было. Знает ли охранка, кого она сцапала? Кто навел их – провокатор или простые ищейки?

Надо действовать. Разыскать уцелевших членов ЦК. Любимов сейчас в Смоленске. Постоловский на Кавказе.

Кооптировать новых членов, уведомить комитеты. Начать выборы депутатов на съезд. Продолжать поиски денег.

Все ясно, как день: он переходит на нелегальное положение…

Сейчас первым делом нужно ехать на Спиридоновку к Морозову.

Морозов командирует его в Баден, на фабрику «Броун Бовери».

«…Вот причина исчезновения инженера Красина, господин полковник, как видите, она весьма проста – личная приемка частей новой турбины, – никому другому не мог поручить-с…»

Вашков там справится, и люди останутся на местах;

принять все меры для сохранения типографии и лаборатории;

документы достанет Грожан;

деньги, деньги, деньги.

Герман пошел в ванную и посмотрел в зеркало на лицо брата.

– Поражаюсь я тебе, Леонид, проволочные у тебя нервы, что ли?

– Нет, не проволочные, – ответил Красин.

Он обернулся и насухо, крепко-крепко вытер лицо махровым полотенцем.

– Я уезжаю, Герман, сегодня же и, должно быть, надолго.

Вечером он выехал в Смоленск к Любимову.

ХРОНИКА

Новая вспышка армяно-мусульманской резни, на этот раз в Эривани.

Столкновения рабочих с войсками в Орехове-Зуеве.

В Вильно в полиции была подвергнута обыску тринадцатилетняя девочка.

В № 13 газеты «Вперед» от 23 марта 1905 года опубликовано обращение «К партии», в котором излагаются основы соглашения 12 марта между Бюро Комитетов Большинства и ЦК и сообщается, что «дальнейшая работа по созыву съезда выполняется совместно БКБ и ЦК, которые образуют Организационный Комитет». Договор полностью напечатан в «Искре» № 95. От имени БКБ договор подписал С. И. Гусев, от имени ЦК – Л. Б. Красин.

Войсками расстреляна демонстрация в Варшаве.

В Прибалтийский край для усмирения крестьян вызваны карательные экспедиции.

Объявлены на военном положении Кутаис, Поти, Батум.

В Женеве открылась конференция революционных партий и групп, созванная Гапоном.

На фронте началось новое наступление японских войск.

Глава V
«…А древо жизни вечно зеленеет…»

Торговая Оксфорд-стрит была в этот час пик забита экипажами, омнибусами, автомобилями и залита солнцем. Свежий апрельский ветер с Атлантики дул вдоль улицы над бесчисленными котелками, кепи, мягкими шляпами, головными уборами дам, похожими на тропические острова, и над непокрытыми головами чудаков и вольнодумцев.

К этим последним никак нельзя было отнести двух джентльменов, неспешно идущих в толпе по солнечной стороне. Они были одеты вполне респектабельно и строго, и только, может быть, цепкий взгляд Шерлока Холмса по еле уловимым приметам угадал бы в них иностранцев.

Вчера закончил работу III большевистский съезд РСДРП, позади остались две трудных недели, доклады, прения, обсуждения, резолюции. Сейчас у обоих делегатов было облегченное, раскованное состояние, немного даже похожее на чувства студентов, «смахнувших» весенние экзамены. Последняя их совместная прогулка по неожиданно солнечному Лондону была бы попросту приятной, если бы не Березовский, один из эмигрантов. Этот третий, молодой низкорослый, худой человек с распадающимися сальными патлами, с короткой верхней губой, обнажавшей расшатанные больные зубы, как раз обращал на себя внимание полисменов визгливым голосом, забеганием вперед, экзальтированной жестикуляцией.

Березовский прицепился, как клещ, к Ленину, на Красина же не обращал никакого внимания. Красин добродушно посмеивался, слушая, как он обрушивает на утомленного Старика потоки цитат, имен, дат, какие-то неясные угрозы и непонятные требования.

Вдруг Березовский, едва не сбив с ног уличного торговца, рванулся в сторону, застыл, полуобернувшись, и, вытянув палец по направлению к Ленину, воскликнул:

– История создается не в прокуренных залах, а на пропитанных пороховой гарью площадях!

Несколько англичан остановились на него посмотреть, но тут он захохотал демонически и бросился в боковую улочку.

Ленин и Красин рассмеялись.

– Он меня буквально заплевал своей эрудицией, – сокрушенно покачал головой Ленин и вынул носовой платок. – Какой-то просто физически неприятный субъект.

– Неврастеник.

– Меньше всего нам в партии нужны неврастеники. Согласны?

Они пошли дальше. Теперь уже ничто не портило им прогулки. Блики солнца прыгали в промытых витринах и вывесках, сверкали на верхушках цилиндров и на крышах экипажей. В толпе на разные голоса кричали уличные торговцы, преимущественно «кокни».

Высокий рыжий парень в ярком шарфе, обмотанном вокруг шеи, собрал вокруг себя целую толпу. Все хохотали, и Ленин, улыбнувшись, взял Красина за локоть и задержал шаг.

– Что он кричит? Я ничего не понимаю, – с досадой сказал Красин.

– Это типичный «кокни», – сказал Ленин. – Их очень трудно понять иностранцу, даже идеально владеющему языком, но я немного научился. Я ведь старый лондонец.

Он приподнялся на цыпочки и заглянул через головы на лоток торговца. Там было множество всякой дребедени: какие-то коробочки, цепочки, колокольчики, фигурки животных, бумажные цветы… Парень держал над головой стеклянную банку и бросал в нее одну за другой маленьких плюшевых змеек. Змейки эти невероятным образом выползали из банки, скользили по руке продавца и прыгали в лоток.

– Кричит он примерно следующее, – сказал Ленин Красину. – Я самый первый мошенник на Оксфорд-стрит! Покупайте мою ерунду! Фальшивые ценности! Штука – шесть пенсов! Каждый всего за шесть пенсов будет чувствовать себя обманутым! Ваши деньги принимаются с удовольствием!

Публика смеясь бросала монеты и разбирала товар. Ленин и Красин тоже взяли по чудесной змейке.

– Я люблю Лондон, – сказал Ленин. – Любопытнейшая толпа. Смотрите, вот идет офицер, будто палку проглотил, судя по загару, он из колониальных войск. А вот человек ловит шляпой капли, летящие с крыш. Город консерваторов и чудаков. Согласны?

Этим своим «согласны?» Ленин сопровождал все разговоры с Красиным, остро заглядывал Красину в глаза, прощупывал бывшего «примиренца».

Красин тоже поначалу отнесся к Ленину настороженно, но день за днем он убеждался, что у них с Лениным гораздо больше общих взглядов, чем расхождений, все чаще его подкупали четко устремленная деловитость, ясный и мощный ум этого уже всеми признанного руководителя большинства. Он был интеллигентом именно такого типа, который больше всего импонировал Красину, интеллигентом естественным, без всякого слюнтяйства и жантильности. Красин считал себя опытным революционером, инженером революции. При встрече с Лениным он сразу же смутно почувствовал, что этот человек обладает еще чем-то сверх того, что ему, Красину, дано, каким-то знанием на порядок выше.

К концу съезда он почувствовал дружескую симпатию к этому своему ровеснику, невысокому крепышу, совсем уже лысому, быстроглазому, веселому, полному жизни.

Они свернули в тень, в боковую улочку, и купили прямо с жаровни «фиш энд чипс» – жареной рыбы с картошкой, пищу лондонского плебса. Вот этого солидным джентльменам делать не полагалось, и продавец даже удивленно на них посмотрел.

– Люблю, ох, люблю, – говорил Ленин, вытаскивая из пакетика кусочки рыбы. – А вы, Леонид Борисович, небось, к деликатесам привыкли?

– Из всех деликатесов больше всего люблю лук, соль и черный хлеб, но непременно свежий, – улыбнулся Красин. – Это у меня с детства осталось. И разумеется, пельмени, наши, сибирские…

– А вобла? – вскричал Ленин. – Воблу забыли? А мы в Симбирске после уроков, бывало… Скандал – гимназисты едят воблу!

Так они болтали и смеялись, а за их плечами уже был III съезд РСДРП, принявший решение о вооруженном восстании. Все же беспечная их беседа постепенно стала угасать, и из залитого солнцем лондонского центра они все чаще невольно возвращались мыслями в сумрачное, неказистое помещение, где две недели назад старейший делегат, сорокалетний Миха Цхакая открыл съезд. Отголоски этих двух недель все еще звучали в голове Красина, как он ни старался отвлечься, дать отдых напряженному мозгу. Видимо, то же самое происходило и с Лениным. Он то и дело прерывал разговор и замолкал с напряженным отсутствующим выражением. Один раз он даже остановился и с полминуты постоял, прикрыв ладонью левую половину лица. Красин в это время с таким же отсутствующим выражением лица прошел вперед и остановился на солнечном перекрестке, поджидая спутника.

«Да, это Лошадь, на которую можно ставить! – усмехнулся Ленин и быстро взглянул на Красина. – Очень толково он оправдывался, и в доводах его был даже интересный смысл, относительно поворотного пункта, например… Как он говорил?»

Краси н. …Наше главное расхождение с так называемым твердым большинством состояло в том, что, когда последнее – многие из них уже очень скоро после II съезда – потеряло всякую надежду на какое бы то ни было примирение или объединение с меньшинством, мы не считали себя вправе отказаться от попытки в этом направлении, пока не были испробованы решительно все способы к объединению.

…Отношение ЦК к созыву партийного съезда начало изменяться к концу 1901 г., и уже на общем декабрьском собрании раздались голоса о необходимости объявить созыв III очередного съезда. Решительный поворот в сторону съезда совершился под влиянием событий 9 января. Эти события, образующие поворотный пункт всего российского революционного движения, сразу поставили перед партией ряд задач, которые до тех пор или вовсе не затрагивались в партийной литературе, или рассматривались как дело более или менее отдаленного будущего…

«Я вертелся, как уж на сковородке, чтобы хоть как-нибудь объяснить наше примиренчество, – вспоминал тем временем Красин. – Однако «твердокаменные» тоже не лыком шиты… Увесистые оплеухи я получил от товарищей, и поделом!»

Бельский (Красико в). …Я не согласен с тем, что ЦК будто бы никогда не был на стороне меньшинства, а был солидарен с большинством.

Орловский (Воровски й). …Здесь говорят о благодарности ЦК. Я обращаю внимание товарищей, что за одобрением последнего акта ЦК не следует забывать о всей агитации ЦК против съезда. В частности, обращу внимание на раскассирование Южного бюро, в котором я состоял. Это бюро было раскассировано исключительно за агитацию за съезд…

«Значительно легче было говорить о практической работе, о финансах… – Красин усмехнулся. – Большая техника, малая техника… транспорт… паспорта… тысяча… полторы… Ох, уж эти деньги… Кажется, Старик поддерживает мой взгляд на источники наших доходов…»

«Очень толково он говорил о партийных средствах, – вспоминал Ленин. – Тут уже особенно отчетливо стал в нем проклевываться наш единомышленник. Бесповоротно – хватит подачек!»

Красин. …Наблюдалось постепенное падение доходов от либерального общества.

…Характер партийной литературы, формы полемики – все это отталкивало платящую буржуазию.

Сказывалась и конкуренция социалистов-революционеров. Эффектные дела вроде сазоновского и каляевского пользуются особенным сочувствием так называемого общества.

…Необходимо, чтобы партия жила на свои средства, а не на подачки буржуазии.

«Хорошо, что Старик отпустил наши грехи, – подумал Красин. – Я сразу увидел из его слов, что он хочет союза, а не войны».

Ленин. …Доклад о деятельности ЦК касался больше техники, чем политики ЦК. С 1900 г. я слежу за деятельностью центрального аппарата партии и должен констатировать гигантский прогресс. Если он нас не удовлетворяет, так ведь полное удовлетворение наступит разве при диктатуре пролетариата, да и то едва ли! Имейте в виду, что «кооптация» все еще вредит! ЦК говорит мало о своей политике, ибо ничего хорошего о ней он не мог сказать. Главная его ошибка – это борьба против созыва съезда… но… больше радости об одном грешнике раскаявшемся, чем о 99 праведниках…

«Ну а что касается принципов и тактики восстания, то Никитич излагал очень зрелые мысли», – вспоминал Ленин.

Краси н. …Организация боевых дружин может сыграть большую роль. Эти организации могут сыграть роль ячеек, около которых в момент восстания выкристаллизируются остальные элементы. Распространен взгляд на восстание как на нечто статическое. Я думаю, что мы должны рассматривать подготовку восстания, как процесс динамический. Мало заготовить бомбы и оружие, надо уметь владеть оружием, действовать солидарно. Нельзя откладывать военные действия до момента решительного восстания, нужно приобретать навык. Мне кажется, что в понятие подготовки восстания входят отдельные попытки актов восстания.

…Мы не можем довольствоваться одним умением владеть оружием, недостаточно пробной стрельбы, надо научиться устраивать вооруженные демонстрации.

«Замечательно, что он не забыл о своих бакинцах, о типографщиках», – думал Ленин.

Краси н. …ЦК считал бы нарушением своего долга по отношению к группе в высшей степени ценных и преданных делу работников не отметить здесь того, что ими сделано для партии.

Я имею в виду не каких-либо выдающихся, всем известных деятелей партии, литераторов или вождей, я имею в виду тех скромных товарищей, энергией, уменьем, самоотверженным трудом которых создана и работает вот уже пятый год главная типография ЦК в России…

«Отлично, что в резолюцию внесли привет бакинцам. То-то обрадуются ребята!» – подумал Красин.

Из резолюций съезда. …Третий съезд РСДРП, выслушав доклад ЦК о постановке партийных типографий в России и принимая во внимание, в частности, деятельность товарищей, работающих в главной типографии ЦК в России с 1901 г., шлет свой привет названным товарищам и выражает надежду в недалеком будущем видеть их в числе тех товарищей, которые войдут в первую открытую легальную типографию РСДРП.

«Хорошо, когда человек признает свои ошибки с достоинством, без самобичевания, – думал Ленин, вспоминая красинские выступления на съезде. – Хорошо, что и о нашей будущей работе он говорил с ясной убежденностью, хотя в чем-то, может быть, и спорной. Все-таки необходимо еще и еще раз показать всем товарищам, что мы тоже за объединение, но только на принципах централизма».

Краси н. …Я лично и сейчас очень скептически отношусь к возможности сколько-нибудь удовлетворительной постановки работы ЦК при русских полицейских условиях, пока партия не объединена в одно целое. Задача ЦК страшно трудна, а требования к нему, поставленные на II съезде, неизмеримо велики…

Прежде чем попасть сюда, мне пришлось на несколько дней заехать в уездный город Женеву. Этого краткого времени было достаточно, чтобы понять, какие настроения, какая практическая политика может и по необходимости будет вырастать в такой атмосфере, понять, что, пока у нас преобладает заграница, мы не выйдем из того тупика, в котором партия сидит второй год. Щедрин когда-то восклицал: «Провинция, ты губишь людей!» К загранице можно применить то же. И я могу только пожелать, чтобы возможно большее число наших выдающихся товарищей возможно скорее приехали к нам в Россию. Я не хочу быть непонятым. Роль заграницы в прошлом громадна. Товарищи, которые собрались здесь к 1900 г., совершили громадную работу, их усилиями, их знанием, их талантом заложен фундамент всей нашей партии, как партии социал-демократической. …Но с момента, когда важнейшие теоретические вопросы были выяснены, когда были созданы и проведены в устав известные схемы будущей действительной организации партии, когда наступило время воплощения этих схем в жизнь, – заграница оказалась тормозом, препятствием, мешающим дальнейшему правильному развитию, – развитию партии. Точка зрения теоретиков, всегда склонных на первое место ставить свои схемы и лишь потом жизнь, сказалась немедленно же после II съезда в оценке деятельности ЦК меньшинством и потом «Искрой». Брюзжание, ворчливое недовольство, самая придирчивая, самая мелочная критика каждого шага, который делал или еще только собирался сделать ЦК, наконец, приписывание ему бюрократизма, канцеляризма, желания всех и вся стеснить, подавить, раскассировать и прочих качеств, существовавших лишь в воображении женевских и цюрихских ясновидцев, – таково то содействие, которое ЦК, а через него и вся партия получили от заграницы при первых же попытках создать то, чего II съезд, вопреки мнению многих, не создал, для чего он только наметил схемы и нормы: создать действительную, единую, централистически организованную партию.

…Заграница сделала для партии все, что она могла сделать. С того момента, когда перед РСДРП практически встали задачи действительного создания партии, центр тяжести партийной политики переносится в Россию. Единая с.-д. рабочая партия может быть фактически создана только сконцентрированием наибольшего количества сил в России, около российского центра. Мы должны затратить нашу энергию именно в этом направлении, должны сделать российский центр действительным центром нашей партийной жизни, предоставив в его распоряжение возможно большие материальные средства, а также и литературные силы. Партия, – единая централистическая с.-д. партия, – или не будет создана вовсе, или она будет создана нами там, дома, в России.

Красин посмотрел на идущего рядом, стучащего зонтом и улыбающегося своим мыслям Ленина и подумал, что это очень здорово, что состоялся III съезд и впереди теперь ясная цель и новый взлет борьбы, и замечательно то, что они поняли друг друга и он идет сейчас по Лондону рядом с человеком, который и принес партии эту ясность.

Ленин глянул искоса на прямого и стройного своего спутника в чуть сдвинутой набок шляпе и очень отчетливо вспомнил то, что говорил недавно Лядову:

– А все-таки большая умница наш Никитич, хорошо, что он с нами…

СОСТАВ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ,

ВЫБРАННОГО НА III СЪЕЗДЕ:

Ленин – ответственный редактор Центрального Органа и представитель ЦК за границей, Красин (Зимин) – ответственный техник, финансист и транспортер, Богданов (Максимов) – ответственный редактор и организатор всей литературной части ЦК в России, Рыков (Сергеев) и Постоловский (Михайлов) – заведуют партийно-организационной работой в России.

На случай большого провала кандидатами в ЦК назначались: Эссен (Бур), Румянцев (Шмидт) и Гусев. Любимов (Зоммер) и Бибиков (Клещ) выделены в помощь Красину.

Ленин осуществляет связь с ЦК через секретарей Бюро ЦК в России – Афанасьеву (Серафима) и Стасову (Абсолют).

Они шли по узкому переулку, который запирало белое в черном переплете карнизов и рам то ли старинное, то ли стилизованное под старину здание крупного магазина.

В витрине магазина Красин увидел галстуки, повязанные виндзорским узлом. Он остановился в некотором замешательстве. Цены были сумасшедшие для члена ЦК РСДРП, но вполне по плечу инженеру Красину.

– Если бы мы могли приодеть своих агентов, – вздохнул Красин. – Российский жандарм благоговеет перед белой манишкой, а на черную косоворотку сразу же делает стойку, как гончая.

Ленин прищурился и, отступив на полшага, осмотрел Красина с головы до ног, удовлетворенно усмехнулся.

– Скажите, Леонид Борисович, правда, что вы в Баку спасли во время шторма несколько человек? О вас рассказывали, что вы прямо в вашем комильфотном облачении бросились в бушующие волны и…

– А знаете, что о вас говорят партийцы на Кавказе, Владимир Ильич? Один из них уверял, что вы двух саженей росту, с длинными черными усами и креститесь четырехпудовой гирей.

Ленин захохотал, схватил Красина за пуговицу.

– Сознайтесь, сознайтесь, Леонид Борисович, спасали утопающих?

– Участвовал в спасении, – сказал Красин.

Ленин пуговицу отпустил.

– Хорошо, что вы сильный. Мы должны быть сильными. Кто знает, что нас ждет впереди. Физические упражнения – великая штука. Любой свободный час надо использовать для бега, плаванья, коньков, гимнастики…

– Помните Фауста? – улыбнулся Красин. – Готов продать душу черту за вечную молодость, а ведь об утренней гимнастике – ни слова!

Ленин усмехнулся:

– Это фольклорный Фауст. А у Гете речь идет не о молодости, а о познании жизни. «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни вечно зеленеет…» Вообще-то, – продолжал он с улыбкой, – утренняя гимнастика – вещь препротивная, но нужная. Согласны?

– Согласен.

Они вышли на респектабельную Риджент-стрит. Толпа здесь значительно отличалась от разношерстного месива Оксфорд-стрит. Тон тут безусловно задавали собаки, огромные, чинно выступающие лоснящиеся доги, колли и сенбернары, маленькие пушистые японки с бантиками, тибетские терьеры, пудели.

– Так вы отбываете завтра? – спросил Ленин.

– Да, в Виши. Морозов мне назначил там встречу.

– Что он за человек?

– Раздвоенный, мечущийся, может быть, даже больной. Умница высшего толка.

Между тем они вышли на Пиккадилли-серкус, маленькую площадь с золоченой статуей Эроса посредине, вокруг которой кружили экипажи и открытые автомобили с обитыми мягкой кожей сиденьями, напоминавшие коляски без лошадей.

Большие часы царили над площадью, а под ними была надпись: «Ginnes Time».

– Время: Гиннес, – сказал Ленин. – Видите, какая хитрая реклама под часами? Сколько бы ни указывали стрелки, всегда будет «время Гиннес», то есть время промочить глотку темным ирландским пивом «Гиннес».

– Я не прочь, – сказал Красин.

На Пиккадилли они зашли в обширное сумрачное помещение какого-то солидного паба с деревянными панелями и бронзовыми бра, с массивной, обитой медью и обтянутой кожей стойкой, над которой возвышался настоящий иконостас разномастных бутылок.

Они сели к столику в центре зала. Ленин вынул из кармана блокнот.

– Перед тем как проститься, Леонид Борисович, я хочу с вами еще раз поговорить о нашей «тайной» резолюции… вот это место… – он открыл блокнот.

Красин оглянулся – в пабе было пусто. Ленин коротко хохотнул.

– Вы часто оглядываетесь. Молодец. Конспиративные привычки у вас выработаны крепко. Впрочем, сейчас мы здесь совсем одни.

– Вот еще одна персона появилась, – Красин кивнул на забавного молодого субъекта смуглой окраски в ярком кашне вокруг шеи, похожего на обиженного индюка.

Субъект под взглядом Красина вдруг растерялся, поскользнулся, уронил стойку с газетами, шляпу, трость и в полном смятении ринулся в самый дальний угол зала.

– Вы скучаете по России, Владимир Ильич? – спросил Красин, глядя на массивный склонившийся к открытому блокноту лоб.

Не отрываясь от записей, Ленин коротко и сухо ответил «да», как бы закрывая перед Красиным некую дверку: мы, мол, с вами, батенька, еще мало вместе соли съели, чтобы задавать друг другу подобные вопросы. Красину стало неловко.

– Да, так вот именно это место, – отчеркнул ногтем Ленин.

Красин прочел отмеченное:

«…Принимая во внимание возможность того, что некоторые меньшевистские организации откажутся признать решения III съезда, съезд предлагает ЦК распускать такие организации и утверждать параллельные им, подчиняющиеся съезду организации, как комитеты, но лишь после того, как тщательным выяснением будет вполне установлено нежелание меньшевистских организаций и комитетов подчиниться партийной дисциплине…»