Текст книги "Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека"

Из влечений, имеющих до некоторой степени социальный характер, можно было бы собрать анкетным путем сведения по генетике материнского инстинкта. Среди современных интеллигентных женщин мы можем встретить немало таких, у которых это влечение почти не проявляется. Может быть, при этом следовало бы снять с учета женщин, которые в силу различных соображений или остаются девушками или, вступивши в брак, не доводят себя до состояния беременности и лактации. По нашему определению, яркое органическое материнское влечение развивается лишь в периоде лактации. Интересно было бы определить, не является ли материнское влечение вообще ослабленным, если мать никогда не кормила своих детей вследствие полного отсутствия молока. Но и при наличии лактации мать может оставаться холодной к своему ребенку. Было бы очень интересно получить ряд подробных характеристик в семьях с большим количеством замужных и детных дочерей: как у членов этой семьи проявлялось материнское влечение? было ли оно спокойным, нормальным, или повышенным, острым, или, наоборот, пониженным и, может быть, совсем отсутствовало? К сожалению, такие генеалогии, вероятно, останутся однобокими, так как любовь к детям со стороны отца имеет, по-видимому, иное происхождение, чем материнское чувство: по-видимому, здесь большую роль играют нервно-психические воздействия. Тем не менее включение данных по развитию любви к детям у отцов в общую анкету о материнском влечении было бы желательным. Не существует ли связи между сильно развитым, имеющим характер органического, влечением к детям со стороны отца и женственным типом его психических, а может быть, и физических особенностей?

Влечение к власти, самое сложное из органических влечений, подлежит исследованию путем изучения исторических характеристик выдающихся деятелей и их генеалогий. Такое изучение в значительной степени совпадает с изучением генетики организаторов, талантов и гениев, хотя в понятие таланта, кроме неизменно сопровождающего его влечения к власти, входит также влечение к творчеству и наличие тех или иных нервно-психических способностей. Особенно интересны в этом отношении генеалогии людей, выдвигающихся внезапно из серой среды. Несомненна наличность влечения к власти у М. В. Ломоносова, и без известного честолюбия, которое побуждало его выдвинуться из окружающей его среды, он, конечно, не мог бы продвинуться вперед, несмотря на все его выдающиеся способности. Но то, что мы знаем об его отце, показывает, что влечение к власти было и у него, хотя и проявлялось менее ярко: в своем селе отец М. В. Ломоносова был первым, церковным старостой, ходоком по мирским делам. Примитивное влечение к власти часто выражается в узких пределах семьи и домашнего хозяйства. В мелкобуржуазных семьях, у первых малокультурных созидателей капитала оно иногда именно в этой форме выражается очень выпукло, сопровождая их несомненные организаторские, хотя и в примитивном смысле, особенности. Нередко в таких семьях мы находим властные и организаторские характеры также и у женщин. Среди детей в таких семьях часто наблюдается ясное расщепление: одни, не обладая органическим влечением к власти, под влиянием тяжелой домашней обстановки выливаются в фенотипы слабых, забитых людей и остаются такими на всю жизнь; у других, несмотря на ту же самую обстановку, врожденное влечение к власти проявляется в яркой, порою уродливой, форме, и позднее они по характеру становятся копиями своих отцов (типы Островского). Было бы очень интересно собрать генеалогии первых созидателей русской буржуазной промышленности.

В иную форму то же самое стремление к власти и организаторству выливается у революционеров. Нервно-психическая расцветка здесь совершенно иная, но органическое влечение то же, и человек, не имеющий врожденного влечения к власти и к организаторской деятельности, т. е. к управлению другими людьми и историческим ходом событий, может быть, и станет рядовым социалистом, но во главе революционного движения не окажется. В русской коммунистической прессе в дни юбилея партии высказывалось меткое определение: в истории развития партии разница между большевиками и меньшевиками сказывалась не столько в теоретических разногласиях, сколько в темпераменте лиц, распределявшихся по обеим фракциям (статья Н. А. Семашко в «Известиях В.Ц.И.К.»). Кроме тех или иных статических особенностей химико-психической конституции и эмоциональности, здесь имеется в виду прежде всего влечение к власти.

Каждый выдающийся ученый должен обладать влечением к власти, которая выражается в пропаганде своего учения. Работы ученого без этого влечения остаются незамеченными, и труды его пропадают даром. Это влечение, благородной формой которого является стремление убедить других, убедить весь мир в открытой истине, которое иногда вело великих ученых в тюрьму и на костер, нередко сопровождается и мелким тщеславием и честолюбием, в наших современных условиях смешным генеральством. Генетическое изучение влечения к власти у ученых не менее существенно, чем у политиков, полководцев и деспотов.

В сильнейшей степени обладают влечением к власти фанатики определенного учения, стремящиеся покорить ему весь мир, пророки, основатели религий, самозванцы; отсюда постепенный переход к чудакам и параноикам, одержимым манией величия.

Если бы мы хотели проследить в целом генетику темперамента какого-либо отдельного полководца, купца-самодура, революционера, ученого или маниака, то, вероятно, запутались бы в бесчисленных подробностях. Но, выделивши общее для всех организаторов и активных людей влечение, мы, может быть, и сумеем разобраться в том, зависит ли эта фенотипная особенность от одного или нескольких генов, по всей вероятности, доминантных. Гены эти стоят близко к генам влечения к творчеству, но не совпадают с ними, так как есть существенное различие между влечением творить и пропагандировать.

3. Эмоции

Мы определяем химическую природу эмоций в том, что это – химические процессы, возникающие в результате нервно-психических процессов и распространяющиеся на все тело; другими словами, эмоции – приводящая (по отношению к крови и телу) ветвь химической рефлекторной дуги, если только термин «дуга», связанный с телесной формой (в нервной системе с нервными волокнами), может быть отнесен к химическим процессам.

Простейшие эмоции, сопровождающие почти каждый нервно-психический акт, – это эмоция удовольствия и неудовольствия. Каждый рефлекторный нервный процесс начинается определенными химическими или физико-химическими изменениями в чувствительных окончаниях нервно-рефлекторной дуги. По теории Лазарева, это – изменения в равновесии простых неорганических ионов – может быть, кальция и натрия, а может быть, гидроксильных и водородных ионов, самых энергичных по своему воздействию на химические, в особенности коллоидальные, и на физиологические процессы. Следует думать, что и ответная реакция при рефлекторных актах сопровождается соответствующими химическими процессами; возможно, что здесь также имеет место изменение соотношения между водородными гидроксильными ионами, и это нарушение равновесия между ионами передается в кровь, сопровождаясь в одном случае (напр., при приближении к нейтральному пункту) ощущением удовольствия, а в противоположном случае – ощущением неудовольствия. Конечно, это конкретное указание на определенные действующие здесь ионы не может быть доказано в настоящий момент. За это, однако, говорит, пожалуй, то обстоятельство, что при сильных эмоциях, напр. при нарастающем гневе, значительно учащается дыхание, как раз являющееся регулятором концентрации водородных ионов в крови; наоборот, при эмоции радости дыхание задерживается или даже совсем останавливается. Было бы очень интересно попытаться определить реакцию крови у животных, находящихся в длительном состоянии повышенной эмоции. Может быть, здесь и удалось бы обнаружить отступление от обычно совершенно неизменной истинной реакции крови, близкой к нейтральной.

Красивую картину химического процесса эмоции можно нарисовать для эмоции страха на основании исследований американского физиолога Гаммета. Этот исследователь установил прежде всего, что у крысы кровь действительно химически изменяется после длительного действия эмоции страха, которую он вызывал, непрерывно раздражая и пугая дикое животное. Кусочек кишечника нормальной крысы, будучи положен в физиологический раствор, сокращается под влиянием действия соды; при тех же условиях кусочек кишечника испуганной крысы растягивается. Развивая далее теорию этого химического изменения крови, сопровождающего эмоцию страха, Гаммет приходит к заключению, что при страхе имеет место повышение мышечного тонуса, при котором, по-видимому, выделяется в кровь так называемый метил-гуанидин, вещество очень ядовитое, благодаря раздражающему действию на нервную систему. Чем длительнее действие страха, тем больше метил-гуанидина выделяется в кровь, тем более отравляется нервная система. При искусственном введении метил-гуанидина в кровь Патон и его сотрудники вызывали экспериментально тетанию и смерть животного; они предполагали, что метил-гуанидин скопляется в месте соединения нерва с мускулом, чем и объясняется повышенная возбудимость и появление судорог. Также тетания возникает у животных и при экспериментальном удалении околощитовидных желез, причем и в крови и в моче можно констатировать после операции скопление метил-гуанидина. Из этого Патон выводил заключение о значении околощитовидных желез как органа, инкрет которого ускоряет процесс превращения метил-гуанидина путем ацетилирования в креатин, соединение, совершенно безвредное для организма.

С точки зрения Гаммета, выделение метил-гуанидина сопровождает эмоцию страха. У нормального животного отравление, сопровождающее эту эмоцию, обезвреживается благодаря гормонам околощитовидной железы. Что же произойдет, если у животного удалить околощитовидную железу и вызывать у него эмоцию страха? Гаммет со своими сотрудниками поставил несколько серий таких опытов. Он взял три группы белых крыс: 1) обычных лабораторных животных, которые в течение ряда поколений содержались в клетках, не подвергаясь, однако, специальному приручению и достаточно пугливых; 2) хорошо прирученных, в течение нескольких поколений содержавшихся поблизости от человека и совершенно утративших пугливость; 3) диких серых крыс, с особенно развитою пугливостью. У всех этих трех групп были вырезаны околощитовидные железы, причем крысы первой и третьей групп предварительно выдерживались некоторое время в состоянии тревоги. В результате из особей первой группы (обычных лабораторных крыс) в течение первых двух суток погибло от тетании 79 %, в то время как во второй группе (прирученных) – только 32 %, а в третей (особенно диких, пугливых) – 90 %. Это означает, что чем сильнее эмоция страха, тем более отравляется организм метил-гуанидином, тем более высока потребность в обезвреживающей деятельности околощитовидной железы.

Таким образом, описываемые факты рисуют нам следующую схему химических процессов, соответствующих эмоции, в данном случае страха. Под влиянием тех или иных рефлексов, протекающих у крысы в сфере нервно-психической (напр., от раздражения щипками или даже просто присутствием человека), через посредство симпатической нервной системы раздражаются те или иные группы клеток (в данном случае происходит повышение мышечного тонуса), в результате чего в кровь выделяется отравляющее весь организм вещество (метил-гуанидин), которое повышает раздражимость и может вызвать тетанию, если не будет своевременно обезврежено благодаря регулирующей деятельности околощитовидной железы. Очевидно, что не все особи одного и того же вида (крысы, люди) в равной степени подвержены эмоции страха. Разница может зависеть от причин фенотипного характера (образование привычек, приручение), и в таком случае такие особенности не входят в понятие наследственной конституции. Или же индивидуальные различия – наследственного генотипного происхождения, и в таком случае могут быть обусловлены или конституционной высотой мышечного тонуса, а стало быть, и энергией образования метил-гуанидина, или наследственной активностью околощитовидной железы. Весьма вероятно, что по отношению к эмоции страха существуют резкие видовые различия между белыми и серыми мышами, между близкими видами хищных (волк и собака) и пр. Было бы очень интересно проследить путем скрещивания близких форм генотипную формулу для интенсивности этой эмоции, и заранее можно предвидеть, что в состав этой формулы должны войти, по крайней мере, два гена (интенсивности мышечного тонуса и активности околощитовидной железы). Конечно, такое изучение осложняется возможностью фенотипных вариаций под влиянием внешней обстановки. Но, если бы удалось выработать методику для количественного микрохимического анализа метил-гуанидина в крови и получить массовые анализы крови у большого числа людей, мы могли бы построить соответствующие кривые вариаций и по числу вершин этих кривых разделить людей на группы по интенсивности эмоции страха.

Интересной задачей для будущих исследователей является анализ всех других эмоций: удовольствие, веселье, радость, восторг, вдохновение, неудовольствие, уныние, печаль, глубокая скорбь; застенчивость и стыд, надежда и отчаяние; тревога, забота, страх и ужас; раздражение, гнев и бешенство; зависть и ревность – все это разные формы более или менее близких между собою или далеких эмоций, и есть основания думать, что в основе каждой из них лежит отравление крови теми или иными специфическими ядами. Сходство между каждым сильным аффектом и отравлением весьма яркое. Сердце или неудержимо бьется и при сильнейшем аффекте (ужас, бешенство, надежда) может или буквально разорваться от переполнения кровью, или в других случаях внезапно останавливается (обморок при внезапной радости). В основе ряда эмоций лежит, без сомнения, усиленное выделение адреналина в кровь из надпочечников и соответствующее повышение возбудимости сосудосуживающих нервов – человек бледнеет, конечности его холодеют; в других случаях происходит, наоборот, расширение периферических сосудов, кровь приливает к лицу, что так характерно для разнообразных эмоций: происходит, по-видимому, отравление теми или иными веществами, действующими на сосудорасширяющие центры. Конечно, эти процессы могут быть объединены и непосредственным распространением нервного раздражения от рефлекторного процесса на сосудодвигательные нервы, но, по-видимому, значительную роль играет и химическая регуляция через посредство желез внутренней секреции, которым при тех или иных мозговых рефлексах передается возбуждение через вегетативные нервы. При конституционной ваготонии или симпатикотонии, т. е. при большей индивидуальной возбудимости пилокарпинового или адреналинового отдела вегетативной нервной системы, эмоции проявляются у разных людей совершенно различно и производят разной силы эффекты на общую деятельность организма. С другой стороны, люди с конституциональной гиперфункцией адреналиновой железы должны более ярко обнаруживать эмоции, связанные с повышением адреналина в крови, а эмоции, сопровождаемые выделением в кровь сосудорасширяющих гормонов, у них скоро потухают. Вероятно, уменье владеть собою и сдерживать свои эмоции с проявлениями расширения сосудов сводится к воздействию со стороны нервно-психической сферы на работу адреналиновой железы, и это воздействие определяется в значительной степени врожденными конституционными особенностями.

Выше мы привели данные, которые позволяют с некоторой вероятностью предполагать, что при эффективном завершении каждого рефлекторного процесса возникают перемещения простейших ионов в области окончаний двигательного нерва; весьма вероятно, что здесь изменяется реакция, т. е. отношение между H– и OH-ионами. И в результате этого раздражается дыхательный центр и вызывается состояния диспноэ или апноэ, столь характерные для разных эмоций. Но изменение реакции крови быстро выравнивается благодаря дыханию; если же оно происходит в лимфатической жидкости, то может долгое время держаться неизменным по ту или другую сторону от нейтрального типа. В особенности широки границы изменений реакции цереброспинальной жидкости, как показывают непосредственные измерения у человека. Между тем вряд ли можно сомневаться в том, что химические особенности цереброспинальной жидкости должны отзываться на нервной деятельности. Химические изменения происходят здесь непосредственно вследствие выделений различных нервных клеток, и, по-видимому, имеется специальная железа внутренней секреции: plexus chorioideus, которой приписывается существенная роль в выделении цереброспинальной жидкости и изменении ее давления и которая стоит, по-видимому, в связи с пилокарпиновой парасимпатической нервной системой. При эмоциях отрицательного типа (неудовольствие, горе, страх и т. д.) происходит, по Ю. Бауэру, усиленное выделение из plexus chorioideus и повышение давления цереброспиальный жидкости; у субъектов с конституционной астенией этой эндокринной системы на этой почве в результате сильных эмоций возникают более или менее тяжелые головные боли, для облегчения которых приходится иногда выпускать избыток цереброспинальной жидкости путем пункции. Еще античные философы связывали раздраженное или мрачное настроение с работой пищеварительных желез. Эти воззрения сохранились как в обычном словоупотреблении, так даже и в научной терминологии: мы до сих пор говорим о желчном настроении и меланхолии (черной желчи). Хотя прямых научных доказательств в пользу участия пищеварительных органов в определении тех или иных эмоций у нас немного (при сильных эмоциях наблюдаются иногда колики, в особенности резкие при наличии печеночных камней), но все же, может быть, за старым предрассудком скрывается более глубокий смысл.

Щитовидную железу Ю. Бауэр называет «мультипликатором, который вставлен в круговорот вегетативной нервной системы, причем она, с одной стороны, выполняет свою функцию под влиянием нервной системы, а с другой стороны, своею деятельностью повышает раздражимость не только вегетативной, но и анимальной нервной системы». Благодаря такому положению щитовидной железы становится весьма вероятным, что она принимает участие в возникновении эмоций. Под влиянием нервнорефлекторных процессов она выкидывает в кровь свои гормоны, которые действуют возбуждающе на другие рефлекторные акты: этому вмешательству химических процессов в процессы чисто нервного характера и должно, как нам кажется, соответствовать эмоциональное возбуждение. Какие именно эмоции связаны с щитовидной железой, мы в точности не знаем, но не подлежит сомнению, что при гипертироидизме общая аффективность сильно повышена, а при гипотироидизме эмоции почти отсутствуют.

Весьма вероятно, что химическая природа некоторых эмоций в значительной степени определяется компонентами инкретов половой железы. Подобно щитовидной, и эта железа тесно связана с нервной системой, и на деятельности ее отражаются самые различные нервно-психические процессы, в результате которых и происходит, очевидно, то или иное количественное и качественное изменение ее инкреции. Кастрация животных и человека самым резким образом отражается на эмоциональной сфере. Сравнивая эмоции быка, в периоде его полового развития, и вола или, с другой стороны, евнуха и страстного мужчину, мы можем проанализировать, в состав каких именно эмоций входят элементы половой железы. Гнев, ярость, энтузиазм, ревность выступают здесь на первый план; с другой стороны, страх, уныние, зависть и многие другие эмоции выражены более или менее одинаково как при наличии, так и при отсутствии половой железы.

Связь надпочечной железы с нервной системой также может считаться доказанной экспериментально. Кошек приводили в нервное возбуждение лаем собаки и наблюдали у них повышение содержания в крови адреналина, которое влечет за собою целый ряд воздействий на нервную систему, сосуды и пр. (Кэнно и де ла Рац). И для человека по многим данным можно судить об увеличении адреналина в крови при разных эмоциях, но более точных данных о связи адреналина с определенными эмоциями у нас не имеется. Весьма вероятно также эмоциальное значение гормонов гипофизы. Франкль-Хохварт, изучая психические изменения у субъектов с опухолями гипофизы, пришел к заключению о наличии связи между инкреторной деятельностью гипофизы и веселым настроением; правда, позднейшие исследования как будто поколебали эту теорию гипофизарных настроений.

Как своеобразную эмоцию следует, по-видимому, рассматривать и сон, так как целый ряд данных заставляют нас считать сон результатом некоторого отравления организма. И. П. Павлов в своих последних работах сводит сон к «внутреннему торможению условных рефлексов»[70]70
  И. П. Павлов. Внутреннее торможение условных рефлексов и сон – один и тот же процесс. Сборник в честь президента Академии А. И. Карпинского, 1922.


[Закрыть]. В его опытах сон экспериментально вызывается у собаки, если применять к ней сильный условный раздражитель, напр. на еду, не сопровождая его принятием пищи. По-видимому, когда сильное раздражение проводится с периферии к определенному мозговому центру и не в состоянии здесь переброситься на отводящие пути, то вокруг центра скопляются какие-то химические вещества, приостанавливающие нервную деятельность. При небольших количествах этих веществ тормозится лишь небольшой участок вокруг того нервного центра, который, получая раздражения, не освобождается от них, направляя нервный ток к мускулам (или железам). При максимальном выделении соответствующих химических веществ тормозится вся деятельность мозга, и наступает сон. При некотором промежуточном количестве этих тормозящих веществ или, может быть, при выделении специфически действующих веществ тормозятся все приводящие и все отводящие нервные пути, и нервный ток идет только между мозговыми центрами, чему, как будет изложено в следующем отделе, соответствует с психологической стороны процесс мышления, не сопровождающегося восприятиями и движениями. Здесь для нас существенно отметить, что, с развиваемой нами точки зрения, процессы частичного торможения, внимания, мышления и сна, как имеющие, по всей вероятности, чисто химическую основу, могут быть отнесены к химико-психическим эмоциям. Индивидуальные особенности во всех этих отношениях должны быть в таком случае включены в понятие темперамента. Опыты И. П. Павлова определенно показали, что способность торможения, как частичного, так и общего (сна) весьма различна у разных собак. Непосредственное наблюдение показывает, что наряду с людьми и даже целыми расами, почти неспособными сосредоточить на чем-либо своего внимания на сколько-нибудь продолжительный срок, есть люди (и расы), обладающие высокоразвитой способностью внимания. Менее очевидно, что у разных людей и разных рас совершенно различны способности к сосредоточенному мышлению, так как со стороны нельзя узнать, идет ли процесс мышления у неподвижного, не реагирующего на раздражения субъекта; но все же вряд ли можно сомневаться в том, что и способность к мышлению индивидуально колеблется в резких пределах. Индивидуальные особенности засыпания, длительности и характера сна также резко различны, и здесь, может быть, было бы легче, чем по отношению к остальным тормозящим процессам, собрать сведения о наследственном характере этих особенностей. В литературе описаны случаи, когда люди довольствуются в течение всей жизни коротким сном – в 4–5 часов в сутки – легко засыпают и спят глубоко. Семейные обследования в этих случаях должны разъяснить, имеем ли мы здесь дело с наследственной особенностью темперамента.

Было бы очень желательно собрать данные по генетике эмоциональности. По отношению к собственной семье это могут сделать многие, хорошо знающие характер всех членов своей семьи за два или три поколения (т. е., по крайней мере, хорошо знающие характер своих обоих родителей, а также собственных взрослых братьев и сестер). Существенно отмечать в таких анкетах возрастные изменения для всех членов семьи; в особенности изменения в переходном возрасте от юности к половой зрелости и в климактерическом периоде у женщин. Для каждого из членов семьи должна быть отмечена прежде всего общая эмоциональность: ярко или бледно выражаются эмоции? Следует, впрочем, помнить, что люди, не проявляющие ярко своих эмоций, далеко не всегда характеризуются вялостью эмоций, а нередко лишь отличаются уменьем подавлять их проявление, пуская в ход задерживающие нервные центры; эту сдержанность следует отличать от вялости.

Второй вопрос, на который должна ответить генетическая анкета, это: какие эмоции особенно характерны для членов данной семьи? Кто именно проявляет особенно жизнерадостное настроение и как это настроение изменялось в различные периоды жизни? Для кого, наоборот, особенно характерно мрачное, подавленное настроение? Нельзя ли некоторых членов семьи назвать определенно оптимистами, а других – пессимистами? Кто проявляет особенно ярко эмоции гнева, страха, печали, радости и т. д.? У кого определенное эмоциональное состояние длится долгое время, у кого эмоции, вспыхнувши, быстро затухают? Кто обнаруживал яркую смену эмоциональных настроений, переходя от жизнерадостности в одном возрасте к мрачной подавленности – в другом?

Если при таком генетическом анализе семьи по эмоциональности будут также собраны данные по характеристике статического темперамента и наиболее характерных влечений всех членов семьи, то собранные таким образом материалы могли бы быть использованы наукой. Евгенический отдел Института экспериментальной биологии[71]71
  Москва, Сивцев Вражек, 41.


[Закрыть] был бы весьма признателен лицам, которые согласились бы прислать эти материалы для сравнительной разработки.

4. Конституционные типы темпераментов

Генетический анализ статического темперамента, влечений и эмоций в конечной цели ставит своей задачей расчленить отдельные особенности характера на самостоятельные единицы, наследуемые независимо друг от друга (гены). Конечно, здесь, может быть, более, чем в какой-либо другой области генетики, мы встречаемся с тем очень большим затруднением, что фенотипное проявление генотипных свойств темперамента в высокой степени зависит от случайностей внешней обстановки, которая, конечно, для каждого отдельного человека складывается совершенно своеобразно. И все же мы с полной уверенностью можем утверждать, что и по генотипному, не зависящему от внешних условий составу вряд ли можно встретить в настоящее время людей с одинаковым во всех отношениях темпераментом; разве только среди однояйцовых близнецов.

Наука не удовлетворяется, однако, таким окончательным анализом. И прежде всего практические цели требуют разработки классификаций темпераментов, установления ограниченного числа более или менее ясно обрисованных конституционных типов. Конечно, мы заранее должны примириться с тем, что деление темпераментов по типам всегда будет только условным, и всегда останется большое количество индивидуальных темпераментов, которые не уложатся ни в один из конституционных типов, а равно и в пределах каждого типа окажется значительное разнообразие. Это – неизбежная особенность всякой классификации, и было бы грубой теоретической ошибкой предъявлять к какой-либо системе конституций иные требования.

Можно было бы, пожалуй, в основу классификации темпераментов положить эволюционный принцип. С этой точки зрения следовало бы разработать учение о расовых темпераментах. Темперамент есть чисто зоологическое свойство, и при желании можно у разных видов в особенности млекопитающих животных найти типичные видовые особенности темперамента, очень близкие к особенностям тех или других людей. Мы знаем виды животных с чрезвычайно медленными реакциями (черепахи, ленивцы) и, наоборот, очень живых (многие птицы, мыши), легко возбудимые и флегматичные виды, знаем видовые различия во влечениях у разных животных; виды, особенно прожорливые, виды нападающие и убегающие от врагов, виды с особенно сильным половым влечением, с теми или иными материнскими и семейными влечениями, с влечениями к обществу (стаду) и одиночеству, с влечением к активности и играм. Народная наблюдательность различает у разных животных типичные для человека эмоции, оттуда известные сравнения: труслив, как заяц, храбр, как лев, бешен, как бык и т. д. Весьма вероятно, как это уже отмечалось нами, что и химическая основа всех этих видовых особенностей темперамента у животных в существенных чертах та же, что и у человека. Это обстоятельство создает возможность поставить проблему генетики темперамента на экспериментальную почву, избравши для скрещивания более или менее богатые разнообразием темпераментов виды, как, напр., собак разных пород.

Не подлежит сомнению, что у разных человеческих рас мы также можем подметить различия в темпераментах. Мелкие расы, стоящие на низкой степени культуры, дали бы для такого анализа очень интересный материал. Сравнивая особенности темперамента у жителей небольших тропических островов, находящихся в очень сходных внешних условиях и на одной и той же стадии культуры, мы, конечно, и здесь найдем типичные расовые особенности. Но чем крупнее раса, тем более среди ее представителей встречается различий в темпераменте, в особенности если раса смешанная, как все культурные расы. И, конечно, среди евреев мы найдем ту же гамму разнообразнейших оттенков темперамента, как среди норвежцев, китайцев или североамериканских индейцев или папуасов. Но все же мы можем даже великоросса из Владимирской губернии противопоставить по темпераменту жителю Полтавской губернии, охарактеризовать средний тип современного грека, армянина, неаполитанца, парижанина, провансальца, бретонца и т. д. И в такой характеристике далеко не все отличия темперамента будут зависеть от стадии культуры и политико-экономических условий существования данного народа. Но эволюционная история всех этих в высокой степени смешанных рас настолько сложна, что мы не в состоянии в ней разобраться сколько-нибудь точно, а потому и ставить расовый принцип в основу классификации конституционных типов было бы крайне непрактичным.

Медицина в настоящее время усиленно разрабатывает проблему типов физической конституции, преследуя при этом чисто практические задания: установить небольшое число ярко очерченных конституционных типов, которые, будучи широко распространены, отличаются друг от друга определенными комплексами важных с точки зрения медицины признаков. При этом ряд внешних и внутренних признаков, несомненно генетического происхождения, вроде, напр., окраски и строения волос, обыкновенно совершенно отбрасывается, так как очевидно, что их распределение в строгой корреляции с практически важными комплексами генов не стоит. С другой стороны, приходится мириться с тем, что вне немногих крупных конституционных типов остаются многочисленные более мелкие типы вплоть до индивидуальных конституций, а также и с тем, что наиболее распространенные комплексы генов часто представлены не полностью и распадаются. С теоретической стороны относительную прочность известных комплексов генов, на которой основано все учение о конституциях, можно объяснить всего проще одною из двух гипотез. Или соответствующие комплексы генов занимают определенные небольшие участки в одних и тех же из 24 парных хромосом человека, а потому при созревании гамет происходит обычно лишь обмен между целыми комплексами без расщепления и кроссинговера; может быть, к таким конституционным комплексам генов, целиком замещающим друг друга, следовало бы применить современное учение о «множественных аллеломорфах». Или в конституционных типах мы имеем дело только с кажущимся фенотипным расчленением признаков, а на самом деле в генотипе всему этому комплексу признаков определенной конституции соответствует один или немного генов, определяющих, напр., развитие той или иной эндокринной железы, функция которой сказывается на определении целого ряда внешних признаков, развитие которых зависит или непосредственно от этой железы или от других эндокринных желез, стоящих с данной железой в определенной корреляции. Роль эндокринных желез в определении медицинских типов конституции человека настолько очевидна, что эта последняя точка зрения при углублении наших знаний о функции эндокринных желез могла бы быть положена в основу учения о конституциях, как физических, так и химико-психических.