Текст книги "Гагарин"

«Юрий Гагарин по теоретическим дисциплинам учился только на пятерки, что касается полетов на МиГ-15бис, были серьезные затруднения, – вспоминал полковник Иван Михеевич Полшков, командир 817-го учебного полка, в котором проходил летную практику курсант Гагарин. – Мне приходилось трижды летать с ним на предмет выпуска его самостоятельно. И трижды я отклонял выпуск по неподготовленности. Частично малой успеваемости в полетах способствовал малый рост Юрия, 1 метр 62 сантиметра, что затрудняло определение расстояния до земли при посадке. Были и другие причины, связанные с его способностями. Качество полетов и после выпуска было посредственным. Стоял вопрос об отчислении его из училища. Был оформлен материал об отчислении. Но когда инструктор Колосов прилетел с полевого аэродрома и попросил меня продолжить обучение Гагарина, мотивируя тем, что Гагарин слезно просит разрешить ему летать, я оставил его для продолжения обучения».

Упомянутый инструктор Колосов – это старший лейтенант Анатолий Григорьевич Колосов, о котором Гагарин пишет в своих воспоминаниях.

«Я попал в экипаж… Колосова, который и научил меня летать на реактивном самолете… Наконец наступил долгожданный день первых полетов на “МиГах”… Вслед за Колосовым я сажусь в кабину.

– Есть, пламя! – лихо докладывает техник.

И вот уже чуть подрагивающая от нетерпения машина разбегается по взлетной полосе. Не успел я, что называется, и глазом моргнуть, как высотомер показал пять тысяч метров. Это тебе не “Як-18”, как же летать на такой стремительной машине с большим радиусом действия, головокружительной высотой, увеличенной скоростью и огневой мощью? А Колосов, словно не ощущая возникшей перегрузки, уверенно, рукой мастера повел “МиГ” в зону и виртуозно проделал несколько пилотажных фигур.

– Возьмите управление, – неожиданно приказал он.

Тон у него всегда был повелительный, не допускающий возражений.

Взялся за ручку – сразу чувствую, не тот самолет, к которому привык, надо упорно работать, чтобы управлять им так же легко, как винтомоторным. И началась упорная работа…»

В отличие от многих других курсантов летного училища, Гагарин имел хорошую специальность техника-технолога литейного производства и с его способностями легко мог бы стать инженером. Это к тому, что где-то на заднем плане всегда присутствовала мысль: «А может бросить эту авиацию и вернуться к тому, что хорошо знакомо?» Но Гагарин не имел привычки пасовать перед трудностями, а перед настойчивым, как известно, и горы преклоняются. Кроме того, в Чкаловске наш герой был не одинок – рядом с ним присутствовал человек, который оказывал поддержку в трудную минуту и мог дать хороший совет. Но об этом будет сказано чуть позже.

Проблема невысокого роста решилась при помощи накладки на сиденье, а другие недочеты были ликвидированы в процессе тренировок. Но сложности были не только с управлением самолетом, но и с воздушными стрельбами. «На первых порах не у всех нас ладились воздушные стрельбы, – вспоминал Гагарин. – Особенно из пушек по наземным целям. А ведь умение вести меткий огонь – одно из главных качеств военного летчика, и тем более летчика-истребителя. От меткой очереди, разящей противника наверняка, зависит зачастую и победа, и целость машины, и собственная жизнь. Ядкар Акбулатов [инструктор, сменивший Анатолия Колосова] терпеливо учил нас правильно атаковать, следить за целью с помощью современных прицелов и только тогда нажимать на гашетки, когда ты совсем уверен, что поразишь цель. Он вместе с нами подолгу разглядывал пленки кинофотопулеметов, на которых отмечались все наши ошибки, анализировал их и подсказывал, как их исправить. В конце концов мы освоили сложное искусство воздушных стрельб».

Были и проблемы иного рода. Писательница Татьяна Алексеевна Копылова, которая помогала матери первого космонавта Анне Тимофеевне Гагариной в работе над книгой воспоминаний «Память сердца», сообщала, что во время обучения в летном училище Гагарин был избит тремя курсантами, недовольными его требовательностью и принципиальностью. Факт этот огласке не предавался, ввиду чего некоторые из гагаринских биографов считают его спорным, но свидетельство Копыловой заслуживает внимания.

«В 1984-м из Оренбурга пришло письмо, заинтриговавшее нас с Анной Тимофеевной, – пишет Копылова в книге “Раскрытые страницы”, являющейся дополнением к “Памяти сердца”. – Было оно от полковника в отставке Ивана Михеевича Полшкова, бывшего командира полка боевого применения (полка реактивных истребителей), приданного Чкаловскому летному училищу. В этом полку проходили последнюю перед выпуском практику будущие военные летчики.

Иван Михеевич писал, что у него есть документ, который нигде не опубликован и даже не упоминается. Когда мы встретились, он пододвинул ко мне пожелтевшие листки.

Бросилась в глаза дата – 4 марта 1957 г., выделенные жирным шрифтом фамилии и фраза: “Объявляется приговор Военного трибунала Южно-Уральского военного округа от 28 февраля 1957 года об осуждении курсантов 1-го ЧВАУЛ Бушнева И. Л., Шпанько Б. Г., Ошуркова Е. Н. за нанесение побоев помощнику командира взвода сержанту Гагарину за его требовательность по службе”.

– Никогда, – воскликнула я, – никогда и ничего не слышала об избиении Юрия Гагарина в военном училище!

– Вот именно, – подтвердил полковник.

Я развернула листки. “Подсудимый Бушнев, будучи недоволен требовательностью по службе пом. командира взвода сержанта Гагарина, склонил подсудимых Шпанько и Ошуркова на избиение Гагарина, на что они ему дали свое согласие.

В осуществление этого намерения – при активном участии Шпанько – в ночь на 30 января 1957 года, когда после отбоя весь личный состав лег спать, в том числе и Гагарин, Ошурков и другие курсанты напали на Гагарина и подвергли его избиению, при этом Шпанько и Ошурков завязали себе головы полотенцами, чтобы их не узнали, а Бушнев в это время стоял у входа в казарму с целью предупреждения исполнителей в избиении Гагарина, в случае появления кого-либо из командования.

В результате преступных действий Бушнева, Шпанько и Ошуркова сержант Гагарин был избит.

В судебном заседании подсудимые в изложенных преступных действиях виновными себя признали и дали подробные объяснения…

На основании изложенного Военный трибунал признал Бушнева, Шпанько и Ошуркова виновными в принуждении группой лиц к нарушению обязанностей по военной службе, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 193–4 п. “б” УК РСФСР»…

Далее в приговоре указывались меры наказания: Бушнева и Шпанько на 3 года каждого с отбыванием в исправительно-трудовом лагере, а Ошуркова на 2 года с отбыванием этого наказания в дисциплинарном батальоне, всех троих без поражения в правах.

…Потом Иван Михеевич давал пояснения к событиям 1957 года. На помощниках командиров взводов лежала малоприятная обязанность – обеспечение внутреннего распорядка подразделения: подъем, зарядка, посещение занятий… И Гагарин всегда исполнял эту обязанность, не делая исключений ни для себя, ни для других. Его требовательность пришлась не по вкусу троим друзьям. Особенно их раздражал ранний подъем на утреннюю зарядку. Вот и предупредили сержанта: что подчиняться ему не будут. Но и тот ответил категорично: “Распорядку в казарме будут следовать все”. Троица повторила угрозу. Помкомвзвода вновь подтвердил: “Никаких исключений!” Тогда угрозу привели в исполнение. Избит Гагарин был жестоко, до потери сознания – на несколько дней его поместили в госпиталь. Остальные курсанты настояли, чтобы хулиганы пошли к командованию.

Заседание трибунала состоялось через месяц. К этому времени Гагарин был уже здоров и по-прежнему исполнял свои обязанности младшего командира. Эту гагаринскую черту – безукоризненную дисциплинированность в службе и абсолютную требовательность – неизменно подчеркивали его товарищи по военной службе, товарищи по училищу, именно это качество отмечали товарищи по отряду космонавтов».

Но хватит, пожалуй, о проблемах. Пора поговорить о хорошем. На одном из танцевальных вечеров в училище, в начале 1955 года, Юрий познакомился с двадцатилетней Валентиной Горячевой, работавшей на городском телеграфе. «Все мне нравилось в ней: и характер, и небольшой рост, и полные света карие глаза, и косы, и маленький, чуть припудренный веснушками, нос… – пишет Гагарин. – Валя Горячева, окончив десятилетку, работала на городском телеграфе. Мы познакомились с ней, когда нас выпустили из карантина, как выражались девушки, “лысенькими” курсантами, на танцевальном вечере в училище. Она была в простеньком голубом платьице, робкая и застенчивая. Я пригласил её на тур вальса, и с этого началась наша крепкая дружба».

«Он пригласил меня танцевать, – вспоминала Валентина Ивановна. – Вел легко, уверенно и сыпал бесконечными вопросами: “Как вас зовут? Откуда вы? Учитесь или работаете? Часто ли бываете на вечерах в училище? Нравится ли это танго?” Потом был другой танец, третий… В десять часов музыка смолкла. Он проводил меня до выхода (выходить за проходную училища им тогда не разрешали) и, словно мы уже обо всем договорились, сказал: “Итак, до следующего воскресенья. Пойдем на лыжах”. На лыжах мы не пошли. Не было самих лыж, не было и погоды. Пошли в кино. Около нашего дома он так же, как и в тот первый вечер, сказал: “Итак, до следующего воскресенья. Пойдем…” Вот тут он замолчал и посмотрел на меня. Посмотрел и добавил:

– Пойдем в гости.

– Это к кому же? – удивилась я. – К нам, что ли?

– К вам.

Сказал он это просто, словно я сама пригласила его, словно мы давным-давно знаем друг друга. Позднее, когда я лучше узнала Юру, мне стало ясно, что это одно из самых примечательных свойств его характера. Он легко и свободно сходился с людьми, быстро осваивался в любой обстановке, и, какое бы общество ни собралось, он сразу же становился в нем своим, чувствовал себя как рыба в воде».

Валентина родилась в Оренбурге-Чкаловске. Ее отец Иван Степанович работал поваром в санатории «Красная Поляна», а мать Варвара Семеновна вела домашнее хозяйство. Семья Горячевых была большой – сами двое да шестеро детей, три мальчика и три девочки, Валентина была самой младшей. Уже после знакомства с Юрием и не без его влияния она поступила в медицинское училище, где училась на фельдшера. «Многое нас связывало с Валей, – пишет Гагарин. – И любовь к книгам, и страсть к конькам, и увлечение театром. Бывало, как только получу увольнительную, сразу же бегу к Горячевым на улицу Чичерина, да еще частенько не один, а с товарищами. А там нас уже ждут. Как в родном доме, чувствовал я себя в Валиной семье. Иван Степанович был большой мастер кулинарии, но особенно удавались ему беляши – любимое кушанье уральских казаков. Ели мы их с огромным аппетитом. В училище хоть и кормили хорошо, но беляшей не готовили».

Писать воспоминания – это тоже искусство, ведь рассказать о своей жизни можно по-разному. Воспоминания Юрия Алексеевича Гагарина отличаются живостью слога и вниманием к деталям. Вот прочитаешь про беляши и сразу же представляешь гостеприимный дом Горячевых. Этот дом номер тридцать пять по улице Чичерина сохранился до наших дней. Там сейчас Мемориальный музей-квартира Юрия и Валентины Гагариных. На втором этаже воссоздана обстановка советской коммунальной квартиры, в которой семья Горячевых занимала одну комнату. Также на втором этаже есть зрительный зал, в котором можно посмотреть фильмы на космическую тематику. Первый этаж посвящен космонавтам, учившимся в Оренбургском авиационном училище. Главным экспонатом здесь является тренировочный скафандр Юрия Гагарина, в котором он готовился к своему второму, несостоявшемуся, космическому полету.

«Дружба наша с Валей все время крепла и постепенно перешла в любовь, – пишет Гагарин. – В день моего рождения она подарила мне две свои фотографии. На одной из них она снята в белом медицинском халате, а на другой – в нарядном платье. На обороте этой фотографии Валя почерком, очень похожим на мой, написала: “Юра, помни, что кузнецы нашего счастья – это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание – это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя”».

Гагарин не случайно отметил сходство почерков – это явный намек на сходство характеров, сходство мышления, родство душ. Но к чему относятся слова «Перед судьбой не склоняй головы»? Что произошло в начале 1957 года? Об этом Валентина Гагарина рассказывает в своих воспоминаниях «Каждый год 12 апреля»: «Среди наших семейных реликвий есть альбом для фотографий, который я подарила когда-то Юре. Многие журналисты цитировали слова, написанные на его обложке. Слова о том, что кузнецы своего счастья мы сами и что перед судьбою не надо склонять головы. Только почти никто не объяснил, почему появилась такая надпись. В училище стали поговаривать о продлении срока учебы еще на год, – Юра ходил хмурый. Для него этот год значил очень много. Родителям его жилось тяжело, они едва сводили концы с концами. Но чем им мог помочь Юра, получавший копеечную курсантскую стипендию? Лучше бы, говорил он, после техникума вернуться к родителям в Гжатск, работать там по специальности. Юру утешали товарищи. Юру утешала и я. Мы убеждали его, что время учебы пролетит быстро, а там он станет офицером и тогда сможет помогать родителям. Убедили мы его с трудом. Юра очень хотел стать летчиком, но ради близких ему людей он готов был пожертвовать даже любимым делом».

Валентина хорошо понимала Юрия. В частности, она понимала, что в авиацию его привела мечта, а с ней очень сложно расставаться, да и порой расставание с мечтой может сломать человеку жизнь.

У читателей могут возникнуть два вопроса. Первый – почему Алексей Иванович и Анна Тимофеевна Гагарины едва сводили концы с концами? Ведь Алексей Иванович работал, а те, кто работать не мог, должны были получать пенсию. Второй вопрос – разве кроме Юрия им некому было помочь? Детей-то было четверо.

Начнем с пенсий, которые в то время были далеко не такими, как сейчас. На среднюю пенсию прожить было практически невозможно, требовался какой-то дополнительный доход или помощь со стороны. Заработки плотника были невелики, кроме того, состояние здоровья не позволяло Алексею Ивановичу работать в полную силу. Не следует забывать и о том, что Гагарины жили в собственном доме, который Алексей Иванович перевез в Гжатск из Клушино. А содержание собственного дома обходится недешево – то крыша течет, то крыльцо ремонта требует, то еще что-то чинить нужно.

Небольшими были заработки и у старшего брата Юрия Валентина, который то плотничал, то шоферил, а после стал слесарем. И на эти заработки ему приходилось содержать свою семью, в которой росло трое дочерей. Сестра Зоя работала медсестрой и растила дочь. Быть медицинским работником считалось престижно, но получали медсестры немного, так что вряд ли Зоя могла существенно помогать родителям. Если кто-то сейчас подумал: «Знаем-знаем мы этих медсестер, им за каждый укол, за каждую перевязку небось в карман деньги совали», то он сильно ошибся. Вымогательство денег у пациентов получило распространение в «перестроечный» период восьмидесятых годов, когда все в стране пошло наперекосяк, а в пятидесятые годы ничего подобного и в помине не было, ну разве что плитку шоколада на 8 марта кто-то подарить мог. Младший брат Юрия Борис учился в институте на инженера-радиотехника и пока еще не имел возможности помогать родителям.

У литейщиков же заработки были хорошими, под стать их нелегкому труду, так что, работая техником-технологом или мастером производственного обучения, Юрий мог бы полноценно помогать родителям даже при наличии собственной семьи. Что же касается денежного довольствия офицеров, то они получали два оклада, один по воинскому званию, а другой – по воинской должности, плюс надбавку за выслугу лет. Кроме того, существовали надбавки за несение службы в районах с тяжелыми климатическими условиями. Два оклада вместе с надбавками составляли внушительную сумму, а расходы на себя у офицеров были небольшими – форму им выдавали бесплатно, а к денежному довольствию ежемесячно прилагался продовольственный паек.

«Не раз наблюдал я у людей пожилых привычку аккуратно хранить всякого рода бумажки, имеющие значение документов: налоговые квитанции, извещения, жировки… – пишет в воспоминаниях о брате Валентин Гагарин. – Благодаря этой вот привычке отца и остались от тех лет бланки переводов на двести – двести пятьдесят, на пятьсот рублей. Сколотые металлической скрепкой, пожелтевшие шершавые листки хранят Юрин почерк, два адреса хранят: Гжатск Смоленской области, и обратный – номер воинской части. Я смотрю на бланки и думаю: почерк с годами у Юры мало менялся… только буквы с годами стали строже, уверенней, взрослее, что ли? Почерк мало менялся, а душа и вовсе оставалась прежней – не черствела, не грубела. Забыть о помощи родителям – так он думал сам – он просто-напросто не имел права. Перебираю бланки: январь, февраль, март, апрель… Юра не пропустил ни одного месяца…»

Как окончивший училище по первому разряду, то есть – с отличием, Юрий Гагарин имел право выбора места дальнейшей службы. Он мог выбрать службу в благоустроенном гарнизоне где-нибудь на юге страны, или мог остаться и в родном училище в качестве летчика-инструктора. Предложение инструкторской должности – очень важный штрих к биографии нашего героя, показывающий, что он сумел достичь высокого летного мастерства. Пусть не все поначалу ладилось, но, как известно, путь к звездам лежит через тернии – теперь Юрий Гагарин мог учить других управлению реактивным самолетом. Правильно говорят, что гениальность и профессионализм это десять процентов природных качеств и девяносто процентов труда.

«Командование училища не отпускало меня, оставляя на должности летчика-инструктора, – писал в воспоминаниях Гагарин. – “Ну куда ты поедешь, – говорили мне в штабе училища, – Оренбург – город хороший. У тебя тут семья, квартира, жена учится… Зачем ломать жизнь?” Но я еще раньше решил – ехать туда, где всего труднее. К этому обязывала молодость, пример всей нашей комсомолии, которая всегда была на переднем крае строительства социализма и сейчас показывала чудеса трудового героизма… Одним словом, я чувствовал себя сыном могучего комсомольского племени и не считал себя вправе искать тихих гаваней и бросать якорь у первой пристани».

Юрий выбрал службу в 769-ом истребительном авиационном полку 122-ой истребительной авиационной дивизии Военно-воздушных сил Северного флота. Полк базировался на северо-востоке Мурманской области, за Полярным кругом, где полагалась тридцатипроцентная надбавка «за климат», а год службы здесь считался за два. Льготное исчисление выслуги лет является дополнительным материальным преимуществом, поскольку с каждым повышением в звании, с каждым повышением в должности, растут оклады. Испытать себя – дело важное и нужное, но можно предположить, что в выборе Гагариным места службы определенную роль сыграли также и соображения материального характера.

Валентин Гагарин вспоминал, что Юрий поначалу отшучивался, когда родные просили его объяснить выбор места службы: «Тут много “почему”. Во-первых, белых медведей я видел только в зоопарке, а там они на воле разгуливают. Во-вторых, флотская форма по душе мне пришлась. Там ведь, кажется, из зеленого в черное должны меня переодеть. И опять же море под боком».

Сороковая годовщина Октябрьской революции стала для Юрия тройным праздником – к общегосударственному торжеству добавились присвоение офицерского звания и свадьба. «Прямо из училища вместе с друзьями я поехал на квартиру Горячевых, – вспоминал Гагарин. – Там для нас, новобрачных, приготовили отдельную комнату. Валя встретила меня в белом свадебном платье. А я, сняв шинель, явился перед ней во всей своей офицерской красе. Таким она меня еще не видела. Впервые мы расцеловались на людях, при родителях. Я стал ее мужем, она – моей женой. Мы были счастливы, и нам хотелось всем уделить хоть частицу своего счастья».

Валентина пока не могла ехать на Север вместе с мужем – ей нужно было завершить учебу в медицинском училище. Но до начала службы молодожены побывали в Гжатске, где Валентина познакомилась с родней мужа. «Встретили нас приветливо, – пишет в воспоминаниях Гагарин. – Невестка понравилась. Но отец как-то в беседе высказал недовольство тем, что свадьбу мы справили не в Гжатске, а в Оренбурге. Зная характер отца, не терпевшего возражения, я промолчал, а Валя сказала:

– Папа, не могли же все мои подруги и Юрины товарищи приехать к вам в Гжатск. Ведь у нас была комсомольская свадьба!

Этот довод убедил отца, и было решено повторить свадьбу в Гжатске. Деньги у меня были, и свадьба прошла так же весело, как и в Оренбурге».

В Москве, куда молодожены приехали из Гжатска, им пришлось расстаться – Валентина поехала домой, а Юрий отправился на север и прибыл к месту службы 28 ноября 1957 года.