Текст книги "Гибель церковного отдела"

Старый контрразведчик бывший о. Ростислав тоже охотился за своим шефом отцом X. Дело в том, что это и был второй сотрудник сектора. Он иногда общался с начальником посредством шифровок, но никак не мог выйти на его след. Зачем ему было это надо, он и сам не знал, но уверял, что ему было дано такое задание еще в советское время. Это было чистой воды выдумка, потому что о. Х в те годы еще не был священником. Правдой было только то, что с момента образования отдела бывший о. Ростислав был прикреплен к нему в качестве сотрудника и информатора.

Бывший о. Ростислав имел за плечами поистине боевое прошлое. Во время войны он был еще очень молодым человеком. Однажды его вызвало начальство и сказало, чтобы он готовился к выполнению важного задания в тылу врага. Работать надо было священником в одной из церквей на оккупированной территории. Юноша попытался запротестовать, но отказаться было нельзя – партия велела. Он отпустил жиденькую бороду, прошел в течение трех месяцев обучение и отправился в тыл врага. Предание утаило, были ли совершенны над ним церковные таинства, но даже если и не были, то церковный народ все стерпит, вынесет и «чистую ясную грудью проложит дорогу себе…»

Служба шла у нашего героя хорошо, он быстро вжился в образ, даже научился читать проповеди о смирении и покаянии, во время которых народ плакал. Простите уж меня за этот церковный штамп, но именно так оно и было. Но вот произошел один случай: в храм зашла молодая девушка, красавица необыкновенная. Исповедовалась, причастилась. О. Ростислав попросил задержаться ее после службы, дал напутствие, исполненное промыслительного содержания и отправил с миром. Сам же направился в свою келью, снял рясу и повесил на гвоздь, быстренько надел цивильный костюм и пошел вслед за девушкой. После недолгого объяснения девушка согласилась быть его женой. Прекрасная и милая, она все поняла, и они прожили хорошую и долгую жизнь. Скоро о. Ростислава отозвали в тыл, в город пришли русские войска, и влюбленные навсегда воссоединились. Только перед самой перестройкой о. Ростислава по старой памяти отправили работать в отдел. И вот он сейчас сидит напротив окон сего богоугодного заведения. Если кто-то задаст глупый вопрос: «А как же так?», – то ответ уже прозвучал выше: «И чистою и ясною грудью…» Только вот какая-то гнида напечатала историю о. Ростислава в журнале «Наука и религия». Истинные данные его были не раскрыты, но… все это говорило об утечке.

Вот приоткрытая дверь комнаты о. Моисея. Его самого, конечно, сейчас нет. Да и никогда нет. Последнее, что мы знаем об о. Моисее, что он уехал окормлять носящих и не носящих крест в Израиль. Как раз началась война в Ливане, израильские войска занялись своим традиционным бомбометанием по мирным жителям, и им очень нужна была духовная поддержка. Отъезду о. Моисея предшествовала яростная дискуссия между богословами Ивановским и о. Африканом. Иеродиакон Африкан был противником Ивановского и во всем противостоял ему. О. Африкан был яростным обличителем всего и особенно благочестия, потому что за благочестием всегда скрывалось фарисейство, оккультизм, магия и сектантство. Поэтому если о. Африкан слышал что-то про верующих людей, то тотчас туда устремлялся к ним и всех выводил на чистую воду. Кто за что выступал в этой дискуссии, никто из отдельских уже не помнил. Но всем показалось, что в ходе дискуссии спорщики несколько раз менялись местами. Скорее всего о. Африкан вступился за о. Моисея как бывшего своего однокашника по небезуспешному обучению на кафедре атеизма. В конце сошлись на том, что всякая душа – христианка, и поэтому евреи тоже в глубине души христиане. Обычно такие диспуты проводились в отдельском конференц-зале. И для остроты ощущений и разрядки отрицательных эмоций сражающимся выдавались подушки. Каждый аргумент сопровождался ударом. За тем, чтобы подушки были мягкие, следил о. Владимир лично. От удара производился сильный эффект, но в тоже время никто существенно не страдал. Но и о. Ростислав и, разумеется, о. Х. были хорошо осведомлены, что дуэлянты после каждого сражения собирались в одном укромном и небедном ресторанчике, где за рюмочкой или за кружечкой обсуждали бой, посмеивались над зрителями и планировали новые акции. Работа их была вообще очень опасна: надо было яростно сражаться и при этом не зацепить какой-нибудь дорогой хрустальный сервиз или фарфоровую куклу, которых было предостаточно в отделе. Все это были подарки знатных посетителей, политиков, банкиров, послов иностранных держав. А то ведь здорово можно было заработать от хозяина…

Что касается неутомимого о. Моисея, то он все время находился в разъездах. Он очень мучился оттого, что все время находился в отсутствии и не мог в полной мере участвовать в жизни отдела. Но для него невозможно было остановиться и на минуту, нес его куда-то комсомольский порыв. Лицо его не было отмечено особой печатью интеллектуальности. Скорее, наоборот. Но у него была хорошая память, подвешенный язык и большой опыт комсомольской работы. Этот-то опыт подсказывал ему, что необходимо создать эффект своего присутствия. Поэтому он оставлял приоткрытой дверь, на спинку стула по старой привычке вешал пиджак (ну не рясу же вешать!) и уезжал на долгие месяцы. Хотел он с помощью современной науки создать голографическое изображение еще курящейся сигареты в пепельнице, но вовремя спохватился: батюшкам курить вроде не положено. Вместо этого он положил открытый молитвослов поверх разбросанных по столу бумаг. Затем его посетила прекрасная идея. Для воплощения ее привлек все того же Чижикова. Тайно вызвав последнего в свой кабинет, между поездками на Гонолулу и Огненную землю, он, пригрозив ему всевозможными карами, заставил беднягу воплотить его проект. И теперь входящий видел горящий дисплей компьютера, на котором зримо выполнялась какая-то программа, а из снятой телефонной трубки доносился чей-то голос. Так как на экране даже еще не было заставки, то ясно было, что хозяин только что отлучился на минутку. Система начинала действовать после того, как интересующийся приоткрывал дверь, снабженную соответствующим датчиком. И вот чтобы проверить, как работает система, Чижиков открыл дверь и увидел отблеск светящегося экрана и услышал голос, кричащий из трубки: «Отец Моисей, где вы? Я больше не могу ждать». Чижиков с удовлетворением снова слегка прикрыл дверь. Система работала надежно.

Предстояло пройти мимо самой страшной двери: кабинета второго зама о. Владимира. Николай Николаевич никогда ее не закрывал. И если замечал кого-то проходящего, то тут же приставал к нему с разными расспросами: куда тот идет и зачем. Если несчастный не мог прикрыться какими-то поручениями и распоряжениями высшего начальства, то он придумывал этому несчастному работу: чистить снег с крыши, мыть туалеты или сейчас же отправляться на смотр художественной самодеятельности со странным названием «Молчание». И напрасно было отговариваться тем, что нет голоса или не умеешь плясать… Батюшкам более везло – плясать их не заставляли, но почему-то им приходилось отправляться на футбольные или хоккейные матчи (в зависимости от времени года). И очень повезет такому батюшке, если его поставят на ворота. И на все возражения говорилось, что высказано Мнение, что спортивные игры очень полезны. Ну, с таким Мнением не поспоришь, и приходилось примеривать коньки или натягивать футболку, в зависимости от времени года.

Николай Николаевич был человек добрый и хороший, массивный и с очень красным лицом. Он был весьма аккуратен и обликом вполне соответствовал своей должности. В безупречном костюме с галстуком, всегда гладко выбрит и подстрижен как подобает. Был он, что называется, солидным, то есть не толстым, а полным в той мере, чтобы внушать окружающим уважение. Тот же, кто мог приглядеться к нему повнимательней, не рискуя быть отправленным на какие-то работы, мог бы разглядеть в нем шахтера. И настоящего шахтера, который с ранних лет спускался в забой. Затем, говорят, он служил в армии, попал в дисбат за неизвестные преступления, по слухам, даже идеологические. Затем учился в университете, куда, конечно, в советское время никак не мог попасть после дисбата. В том то и был талант Николая Николаевич: попасть туда, куда нельзя попасть, добыть то, что нельзя добыть, и, добыв, в нужный момент исчезнуть. Дальнейшая его биография покрыта мраком… Но без сомнения он хорошо знал свое дело, ибо уже много лет им занимался, борясь с религией как опиумом, а потом с атеизмом как сивухой, и никогда не выходил из кабинета. Как это ему удавалось, тоже было никому неизвестно. Уж очень ему не хотелось возвращаться к шахтерскому прошлому: он стал бюрократом высокого класса и постиг эту науку в совершенстве. Он знал, когда что произойдет, кто кого подсидит и когда какой приказ будет подписан. И в то же время Николай Николаевич был человек добрый и в действительности никогда ни с кем не боролся (возможно, даже и с атеизмом), но проходить мимо его кабинета не рекомендовалось, потому что, как было уже сказано: он хорошо знал свое дело.

Чижиков для пущей безопасности не только снял ботинки, но и бесшумно прополз по-пластунски мимо открытой двери. Ученый знал, что угол обстрела не достигает пола коридора. Опасная ловушка была преодолена. Чижиков подошел к лифту и спустился на минус четырнадцатый этаж. Когда дверцы уже закрывались, он все же услышал первые звуки завопившего мегафона. Значит, уже девять.

Это о. Геннадий начал свою разрушительную работу. О. Геннадий смело и бескомпромиссно боролся с существующим режимом, патриархией и самой церковью. И это были только некоторые из его мишеней – в борьбе он был человеком широким. В своих гневных речах на митингах под окнами отдела он раскладывал всех кроме одного – Его. Удивительно, что он никогда от своей смелости не страдал, да и к тому же всегда был руководителем сектора по пастырскому руководству массами и обедать ходил в отдельскую столовую, где закусывал соответственно своей комплекции. Спустя ровно пятнадцать минут с другого угла отдела должен был начать кричать его политический соперник о. Африкан, который говорил примерно то же, но во всем возражал о. Геннадию. Вот раздался и его смелый голос. И Чижиков удовлетворенно кивнул головой: все шло по плану и неожиданностей не предвиделось. Отец Геннадий работал в паре с Ивановским. Дело в том, что с трибуны кричать мирянину было как-то неудобно, и о. Геннадий чаще всего красочно озвучивал мысли Ивановского (тем более, что и внешность Ивановского была не красочная и уж точно не православная). Озвучивать, надо сказать, он умел прекрасно. Говорил громко, с выражением, иногда заламывая руки и даже ноги, и всегда закатывая глаза к небу. И, кроме того, позволял себе мощные импровизации, на которые Ивановский бы не решился, да и которые, честно говоря, Ивановскому были не по душе. О. Геннадий под настроение начинал крыть проклятых ж… (т-сс-сс-сс!!!), масонов, международный капитал и все остальное нехорошее, яростно обличая активное участие во всем этом высшей иерархии, что было, конечно, чистой ложью, абсолютно все, что касалось слова активно. Потому что любой наш современник скажет, что активность несовместима с епископским саном. Аверкий частенько вызывал о. Геннадия для проработки, указывал на недостатки и затем неизменно доставал бутылочку коньяка и добавлял: «А так ничего работал. Только следи внимательно, чтобы они не вырвались на свободу, а то такого напашут. Кстати, я тебе интересный материальчик нашел…» В случае перегибов Аверкию звонил сам Лазарь и указывал на недостатки. На что Аверкий резонно замечал: «А представьте на секунду, что кто попало будет этим заниматься…» И Лазарь смирялся – все-таки брат по вере Аверкию.

И, конечно, не надо говорить, что о. Геннадий иной раз присоединялся к задушевным беседам, ведомым Ивановским и о. Африканом в их заветном ресторанчике. При этом он часто восклицал: «Ну, как я им врезал? А?!» О. Геннадию все обличения сходили с рук в виду его родственной близости к слишком известной персоне. Но, все равно, Самого он никогда публично не трогал. Ну, а уж непублично, как всякий порядочный священник крыл на всю катушку. Даже без особой подготовки словесной и физической. Словесная состоит в том, чтобы сначала похвалить, а затем сказать: «Но, честно говоря… сами понимаете…», и затем некоторая доля правды по данному вопросу. А физическая состоит в хорошем обеде с бутылкой коньяка, за которой неизбежно следует вторая. В обеде, способном примирить самых непримиримых антагонистов и поссорить самых близких друзей. А уж если правду, – то на всю катушку, как говорят в народе.

О. Геннадий был пухлый блондин, немного смахивающий на свежеиспеченный домашний пирог. Он никогда ни о чем особенно не думал, ничему особенно не учился и ничем особенно не занимался. В школе он едва дотянул до восьмого класса, при этом всем абсолютно всем было ясно, что это из-за придирок проклятых атеистически настроенных учителей, которые ущемляли потомственного будущего священника. А что он плохого делал? Да ничего! В те дни, когда он приходил в школу, он садился на последней парте, вынимал и клал на стол томик сочинений преподобного Ефрема Сирина. А больше он ничего не носил в своем дипломате. Учителям почему-то это не нравилось. Они шумели… В оправдание о. Геннадию можно сказать, что он и до сих пор не прочитал этот томик. Он был орудием классовой борьбы. И будущий батюшка был прав в классовой борьбе, потому что в итоге потомственное советское священство одержало победу над безродным советским пролетариатом. Это хорошо продемонстрировала наша перестройка. Затем дядя устроил о. Геннадия в какое-то училище, то ли коневодства, то ли какого еще заводства, где он успешно не появлялся и получил хороший аттестат. Потом будущий пастырь кончил семинарию, не московскую, разумеется, но даже не в московской более пытался иподиаконствовать, чем учиться. Поэтому становится ясно, что о. Геннадию кроме яростных обвинений и обличений заняться было просто нечем. К тому же большую часть материалов ему готовил Ивановский, а когда последний уезжал в какое-нибудь турне, то с ним уезжал и о. Африкан, а служили в храме, сами понимаете, о. Иван и о. Степан. И о. Геннадий от нечего делать занялся самоусовершенствованием и достиг в этом направлении немалых успехов. Он развил в себе удивительную способность: стоило ему заметить какой-то привлекательный предмет, как он через какое-то время неведомым образом исчезал. Причем, по мере его совершенствования предметы становились все больше и ценнее. Немногие знавшие о способностях батюшки уже побаивались, что он дотренируется до отдела. То есть сумеет поглотить весь отдел целиком со всей мебелью, инвентарем и даже сотрудниками. Но до этого, как мы узнаем, так и не дошло, хотя о. Геннадию и было суждено сыграть роковую роль в нашей истории.

Тут хочется сделать небольшую ремарку. Перестройка стала удивительным явлением в нашей жизни. Лентяи и бездарности, фарцовщики и хулиганы, едва закончившие десятилетку, сделали головокружительную карьеру и стали лучшими людьми в нашем далеко не лучшем обществе. Те, кто в предыдущей жизни не имели никакой специальности, а только научились, к примеру, немного играть на трубе или рисовать-малевать, обрели в настоящей и доход, и признание. Кто был способен заниматься коммерцией: принимать бутылки вместо двадцати копеек за десять или перепродавать какие-то шмотки, вообще стали великими коммерсантами. Те же, кто по глупости провели свои лучшие годы в технических вузах, горбатясь над учебниками, мучаясь на экзаменах, вкалывая в стройотрядах, в большинстве своем оказались никем, если не сумели, разумеется, вовремя порвать с проклятым прошлым. Ничего подобного никогда не знала история. Это все нам дала перестройка. Западное варварство оказалось не по силам многим моим одноклассникам. Лучшие так и остались никем, а худшие сделались всем. Мы с супругой изучили статистику по этому вопросу и убедились в истинности русской пословицы: «Трудом праведным не наживешь палат каменных». О. Геннадий хорошая тому иллюстрация. Его дядя, работавший в высших сферах, помог с оформлением этой иллюстрации для современного пособия для лентяев..

Теперь Чижикову предстояло преодолеть сложную систему защиты. Она состояла из гармоничного сочетания новых и древних методов. Если наступить на эту половицу, то провалишься в подвал, то есть на минус пятнадцатый. Если нажмешь ручку двери, не отключив сигнализацию, то раздастся душераздирающая сирена. Если злоумышленнику удастся открыть первую дверь, то на него упадет огромная металлическая палка. И так далее… Секретное помещение скрывалось еще за несколькими дверями со сложными замками, секретами и ловушками. Сюда был запрещен вход абсолютно для всех, кроме о. Владимира, Чижикова и Прокофьевны. Последняя допускалась сюда для уборки. Она в секретных заведениях была незаменимым элементом, так как мало говорила, да еще шепча себе под нос. Да и была настолько стара и так хорошо знала все, что уже произошло на свете и все, что на нем произойдет, что уже давно ничем не интересовалась.

Но настало время удивиться: откуда в столь порядочном учреждении, где никто никогда помыслить не мог о какой-то мысли, вдруг возникло секретное научное учреждение. И почему туда был допущен неблагонадежный Чижиков? Впрочем, виноват, секретного могло быть довольно много: например, многочисленные жалобы на многочисленных священников отдела, которые хранились в специальной комнате-сейфе. Но там не нужен был примитивный Чижиков. Маленький, тщедушный, лысенький в вечно мятых брюках и нечищеных старых ботинках, он не смог бы написать толкового возражения ни на одну жалобу, потому что не умел заморочить голову, положить под сукно и так далее…

Да и, пардон, были в отделе еще маргиналы, которые старались о чем-то мыслить безо всякого на то разрешения. Это были бунтари о. Иван и о. Степан, пожалуй, к ним можно было отнести и Неполучайло, да и некоторых других лиц, о которых говорить пока рано, но надо обязательно за ними понаблюдать. Что же было в тайной комнате? Почему туда был допущен примитивный Чижиков?

А история этого дела была такова. Однажды к Чижикову подошел озабоченный о. Владимир и попросил посмотреть его компьютер, который находился в маленькой скрытой комнате, всегда запираемой на ключ. Кроме компьютера Чижиков увидел странное сооружение. В стол были вкручено множество болтов, и они соединялись нитями разного цвета. Около каждого болта значилась небольшая надпись: о. П, вл. М, протод. И. – и так далее. Над всем возвышался большой болт, к которому была прикреплена бумажка с надписью С.П. Так догадливый Чижиков проник в тайну о. Владимира. Скрывать от него ничего уже не имело смысла. И потом, что такое Чижиков? И что он может? Прикажешь ему молчать, и будет, а то придется ему проститься со своей однокомнатной квартирой – нечем будет платить за коммунальные услуги. И к тому же Чижиков тут же сделал важное предложение.

Что же за странная схема была собрана о. Владимиром? О. Владимир, настоятель многочисленных храмов, руководитель самого важного отдела в патриархии, при всей своей занятости был отмечен одним признаком: страшной ленью. Благодаря ей и удивительному честолюбию, он сумел так устроить дело, что все работало без него, а сам он прибывал в мыслях, лежа где-нибудь на диване. В одном храме думали, что он сейчас в другом, в отделе думали, что он на какой-то конференции, на который был его зам и там думали, что он в заграничной поездке. А сам о. Владимир придавался любимому делу, строил планы о будущем православной церкви, проще сказать, интриговал. Он не помнил, в какой именно день ему придумалось нанести схему на бумагу. Ведь трудно держать в голове десятки лиц, и надо знать за какую ниточку подергать, чтобы это отозвалось совсем в другом месте с нужной силой. Затем он нанес схему, которая скоро весьма усложнилась и потребовала компьютера. Потом решил с бумаги перейти на живой макет. Каждый болт представлял собой определенного человека, и соединялись с ним нитками различного цвета в зависимости от отношений одного к другому. Вот, допустим, надо определить на кого надо воздействовать негативной информацией, чтобы она дошла до определенного лица. Проследим за черной ниткой.

Сначала все было хорошо, но постепенно макет стал усложняться и перестал давать нужный результат. К тому же начал шалить компьютер, который никак не был связан с макетом. О. Владимир не спал несколько ночей, но уже не мог понять за какую нить надо тянуть, чтобы о. В убрался вон, какие нити надо соединить вместе, чтобы образовалась сеть и в нее попался о. П. В отчаянии он пригласил Чижикова проверить на вирусы секретный компьютер, в который носил весь компромат на людей, участвующих в игре. И как вы уже знаете, проклятый Чижиков пришел и сразу все понял. И тут же посоветовал присоединить компьютер к схеме. Саму схему, правда, придется заменить на аналоговую электрическую, разработать соответствующее программное обеспечение. Если подключить компьютер к интернету, то можно получать из него компромат, и тут же анализировать его с помощью определенной программы, а после просчитывать возможные способы воздействия и возможные комбинации. Болты надо по значимости заменить конденсаторами, катушками индуктивности, фильтрами и просто резисторами; в зависимости от роли человека в той или иной схеме ток можно подавать постоянный или переменный, сила тока, понятно, должна тоже меняться. И когда она превысит некоторую величину, то элемент схемы, естественно, сгорает. Поданное вовремя напряжение открывает транзистор и так далее. Схема была сложна, проект грандиозен. Всем должна была управлять машина. Компромата шло множество, часть о. Владимир стал сканировать, часть приходило в виде электронной почты, кроме того, машина два раза в сутки сама проводила поиск по всем важным участникам схемы. Разумеется, с помощью специальных коэффициентов учитывалась достоверность информации. Одним словом, Чижиков замахнулся. Через два месяца почти круглосуточной работы была создана электрическая схема.

Может показаться, что она была вообще не нужна, но в действительности лучше все воплощала, чем сухая компьютерная программа. Когда какой-то элемент не выдерживал тока и сгорал, та или иная цепь вдруг переставала работать. Неожиданно схема стала вести себя, как живое существо, и было непонятно, то ли это следствие вводимых материалов, то ли какой-то изъян в разработке. И Чижиков понял, что не ошибся: нельзя заменить программой некое материальное создание, которое может себя вести непредсказуемо. Так и всякий прибор получает собственную жизнь, которую уже никогда не может объяснить создатель. Более того, стоило просчитать какой-то вариантик, как он начинал выполняться в весьма приближенном виде. Стоило только прикинуть какой-то план, как он начинал исполняться, причем всегда в весьма искаженном виде. Чижиков подумал и присоединил второй компьютер для анализа результатов. И результаты пошли, но не принесли облегчения для о. Владимира.

Допустим, он хочет выяснить, как справиться с о. Т., то есть, как удалить его с поста или из храма, а лучше всего отправить в запрет. Он задает программе задачу использовать соответствующий компромат в надлежащих целях, программа на выходе должна проанализировать эффективность тех или иных действий. Но как результат получается совсем другое: сгорает полезный для о. Владимира человек. Или он все-таки добивается результата, но при этом на Вологодскую кафедру назначают какого-то опасного черносотенца из провинциальных игуменов и при этом закрывают духовное училище в Иркутской области. Училищем, конечно, можно было пожертвовать, но черносотенца… Увлекшийся было работой Чижиков скоро понял безумие попытки подменить схемой самого Господа Бога. Но вся жизнь о. Владимира была в шахматной игре и остановиться он не мог: это значило для него умереть. Он вносил все новые данные, заставлял Чижикова модернизировать программу, которая стала учитывать уже совсем незначительные факторы типа: «Аннушка уже разлила масло».

Работа шла и шла уже два года, и вдруг стал о. Владимир замечать странные вещи. Хочет он без шума и пыли убрать второго священника в 32-ом храме, где он является настоятелем. Задача, кажется, простейшая, только осложнена тем, что тесть этого священника работает бухгалтером у одного владыки. После проб и ошибок выясняется, что этого отца можно перевести в приходской храм, но надо либо отравить тамошнего бухгалтера, либо поднять шум по поводу определенных знакомств владыки. И вот на другой день он узнает, что бухгалтер объелся рыжиков за обедом, отравился и едва не умер. Владыку корреспонденты желтой газеты застали где-то с этими нежелательными знакомыми, а пресловутый отец совсем сошел с рельс, написал обличительную бумагу весьма неприятного содержания на о. Владимира и сам попросился в другой храм, куда враги уже перевели о. Владимира на место настоятеля. И теперь уже надо задавать новую задачу: как ликвидировать последствия неприятной бумаги и как разобраться с пресловутым отцом. Программа выдала простое решение, что надо перехватить бумагу у мадам С., дамы весьма приятной наружности. Отношения у нее с о. Владимиром хорошие, бумага должна была исчезнуть без следа, но когда о. Владимир собственной персоной явился к мадам С. (нельзя же передоверить такую миссию), то мадам С., отдав бумагу, неожиданно прыгнула ему на колени. Наверное, предполагала такую форму благодарности. Представьте себе такая важная особа из канцелярии, да у о. Владимира на коленях. А вдруг кто войдет? Народу-то в канцелярию много ходит, ну он ее осторожненько ссадил и опрометью из канцелярии. Так он себе приобрел серьезного врага. Это был удар. Пришлось снова заводить шарманку (так обозвал ее Чижиков), проверять возможные связи. Наконец, удалось понять, как устранить неполадку с мадам С.: надо перевести ее на повышение. Но для этого надо убрать о. Алексия, оправить его в хорошую командировку в Америку, для чего надо оказать помощь владыке Т., и он пойдет для решения проблем к Самому.

И вот буквально через пятнадцать минут звонит Его секретарь и говорит, что вот сейчас приедет к о. Владимиру о. Алексий, и надо ему сдать дела, а самого его, о. Владимира, хиротония состоится через месяц, постриг через неделю, матушка уже дала согласие, а в Африканской епархии, куда его направляют, уже все знают о своем новом владыке.

О. Владимир, как пишут в плохих романах, хватается за голову, бросается «крутить» машину, как спиритическую тарелку, проблема после нескольких попыток решается, только после всего этого он при ходьбе немного подтягивает левую ногу, а у матушки едет крыша, но уже много. Но проблема его владычества решена, и он остается на месте. После этого он как можно реже пытался использовать машину, и стал активнее привлекать Чижикова. После этих событий он, высокий и полный, превратился в какого-то суетливого шныря, так что получил новую кличку: «Гвоздь». И с подчиненными стал говорить, как будто заколачивал гвозди. И только уходя сюда, он расслаблялся. Боясь машины, он начал испытывать тягу к этой «шарманке», так неожиданно ее прозвал Чижиков. Только здесь он чувствовал некоторое успокоение, хотя его начали мучить какие-то воспоминания, приходить навязчивые мысли.

Вдруг вспомнил он свое детство, свою мать, мордовку необразованную, темную, но сохранившую веру в Бога, как пристроила она его мальчишку алтарничать в храме. Вспомнил тогдашних священников, насколько они были выше и лучше нынешних, как строго вели службу, какие у них были голоса. Ходили все аккуратные, строгие. Походка у них была особенная, величественная и благословляли они неспеша. Он позже узнал, что некоторые из них работали на ГПУ, НКВД, что раньше можно было понять, а сегодня простить. Но если бы он, тогда еще ребенком узнал, то не понял бы, и сегодня бы не простил. Но случилось так, как случилось, и сегодня он понял и во многом им подражал.

Насколько они были молитвеннее, чем нынешние священники, собирающие вокруг себя толпы, утраивающие то бесконечные уставные службы, то сокращающие даже литургию. И даже кричащие на стадионах, как эти циркачи о. Геннадий и о. Африкан, которых он особенно не любил. Он понимал, конечно, что это нужно и Сам одобрял их действия, но всё равно… Те были настоящие. Надо было, конечно, устраивать и проповеди на рок-концертах, и скандалы с малочисленными сектантами, нуждающимися в подобной рекламе, и пикеты против сходящих со сцены безнравственных певиц. Все это было надо, конечно, уже потому что Он благословил, но все же те были ему милей, и они были выше. Прячущиеся во глубине просторных алтарей, переодевавшиеся и незаметно покидающие храмы после службы, чтобы только не столкнутся с народом, чтобы только не привлечь к себе ненужное внимание. Казалось, они умудрялись жить в каком-то другом мире, в каком-то другом пространстве, оставаясь при этом советскими людьми. Они умудрялись жить так, что 99,999 % населения считало, что никаких попов нет. Есть, конечно, храмы в них идут службы, но самих-то попов никто в самой жизни никогда не видел. И это пребывание в потустороннем загадочном мире делало их таинственными и могучими, обладателями каких-то секретов. Сам он постепенно сделал карьеру, кончил семинарию, академию, наконец, понял то, что не мог понять мальчишкой: в обмен на свое терпение и молчание, живут-то они неплохо, ох, как неплохо по сравнению с обычными советскими людьми, спешащими на свои заводы каждый день через всю Москву к восьми часам. Конечно, не любит их государство и проблемы разные могут возникать, но полюбит тебя владыка и уполномоченный (среди них много было хороших людей) – и жизнь твоя обеспечена, и тебе больше ничего не надо, а те, заводские, пусть верят, что скоро им покажут последнего попа и наступит коммунизм. Уважать всякое начальство стало девизом о. Владимира. Но пришло новое время, и начальство кинуло старый проверенный клич: «Грабь награбленное!». И разошлось награбленное большевиками по карманам. И не все батюшки к этому процессу успели приобщиться. Правда всем кому надо было те успели.

В церковной жизни тоже все изменилось владыки стали требовать к себе большего, абсолютного, как из житий святых, послушания (ведь кроме них больше и слушать стало некого). И стоит совершить дело послушания, как происходит просто чудо! Можно все делать и добиваться буквально всего: хочешь, дачу, хочешь крутую иномарку, хочешь квартиру – все бери. Надоел тебе выскочка священничек в очечках, слишком умный, корпящий над книгами и вздумавший – нет, не учить, до этого не доходило, но думать по-своему, внутренне с чем-то не соглашаться, – ты его в другой храм. А там дальше его погонят, как зверя на охоте, пока не подведут под запрет или сам не попросится заштат или в другую епархию. Проблем в этом отношении стало совсем мало, священники стали послушными, смиренными, все больше из МВД и бывшее военные. Только возникала опасность: не заметишь, как такой хитренький послушный протопчет дорожку ко владыке, заручится поддержкой и начнет гнать свои идейки, как этот Африкан, или еще хуже этот о. Алексий. Прозеваешь – пеняй на себя – тяжело будет бывшего мента из своего храма выдавливать. Да и тяжелее стало. Аппарат стал более сложным, больше всего надо учитывать. Вот и докатился он до этой бесовской машины.