Текст книги "Щит"

Глава 8
Баронесса Мэйнария д’Атерн

Восьмой день четвертой десятины третьего лиственя

Оглядев меня с ног до головы, граф Грасс помрачнел еще больше. Хотя еще вечером я была уверена, что своей встречей с десятником Арваздом довела его до крайней степени недовольства:

– Леди Мэйнария! Вы что, целенаправленно пытаетесь помешать мне выполнить свой долг по отношению к вам и вашему отцу?

– С чего вы взяли, ваша светлость?

– Ваше платье… – зарычал он и задохнулся. Видимо, не сумев найти ни одного эпитета, с помощью которого можно было прилично описать творение мэтра Лауна.

Позволять ему снова разговаривать со мной на повышенных тонах я не собиралась. Поэтому вскинула подбородок и холодно процедила:

– Ваша светлость, кажется, вы забыли, что я в трауре!

– Не забыл! Просто вижу, что вы в своем стремлении… э-э-э… в общем, переходите границы разумного!

Я мысленно усмехнулась: иссиня-черное траурное платье с кроваво-красными вставками над левой грудью, символизирующими кровоточащее сердце, и поясом того же цвета действительно выглядело излишне мрачным. Даже для человека, в одночасье потерявшего всю семью. Однако ехать на аудиенцию к королю, ограничившись одной лишь траурной ленточкой на плече[47]47
  Мэй выбрала «большой» траурный наряд. А по местным традициям, при посещении королевского дворца или светских раутов рекомендуется ограничиваться «малым» – черной траурной лентой с алыми вставками, закрепляемой на левом плече.


[Закрыть], я не собиралась. И не только потому, что со дня гибели моих родных прошло чуть больше месяца – просто я считала, что такой образ оставит королю меньше свободы для маневра.

– Может, вы присмотрите в гардеробе моей супруги что-нибудь менее вызывающее? – не дождавшись от меня реакции на свои слова, примирительно предложил Рендалл.

– Вы очень любезны, ваша светлость… – расправив черное кружево на запястье, ответила я. – Однако я вынуждена отказаться. Ибо мой туалет как нельзя лучше соответствует состоянию души.

Граф закусил ус, нервно сжал кулаки и зачем-то процитировал мне Агира из Мельена[48]48
  Агир из Мельена – один из известнейших философов Горгота.


[Закрыть]:

– «Любое отступление от золотой середины есть грех. Ибо вызвано либо слабостью, либо гордыней…»

– Мне кажется, тут больше подойдет цитата из Изумрудной Скрижали: «Чти отца своего и мать свою как при их жизни, так и после того, как они уйдут к Вседержителю. Ибо ты – плоть от плоти тех, кто тебя породил…»

– «Умный держит прошлое на расстоянии вытянутой руки, дабы с его помощью торить путь в будущее. Глупый живет прошлым всю свою жизнь!» – воскликнул граф Грасс. И, увидев, что я нахмурилась и побледнела, торопливо вцепился мне в руку: – Леди Мэйнария! Поверьте, я не имел в виду ничего плохого! Я любил и уважал ваших родителей, я скорблю по ним вместе с вами, но мы едем в королевский дворец! И не просто во дворец, а на аудиенцию к самому королю Неддару! Значит, вы обязаны выглядеть так, как того требует этикет!

Я еще раз посмотрела на себя в зеркало и отрицательно помотала головой:

– Простите, ваша светлость, но по-другому я не могу…

Рендалл скрипнул зубами и сдался:

– Хорошо… Извольте следовать за мной – карета подана…

«Карета подана…» – мысленно повторила я и закусила губу. Вспомнив, как ждала этой фразы весь вчерашний день и чем закончилось это ожидание.

…Процесс укладки прядей в замысловатую прическу я почти не запомнила – вместо того, чтобы смотреть на то, что делает с моими волосами куафер Рендаллов, я прислушивалась к звукам, доносящимся со двора.

Увы, вместо скрипа колес или ржания лошадей до меня доносились то чей-то командный рев, то звон железа, то истеричные вскрики какой-то особо голосистой тетки.

Наконец, когда я исчерпала все свое терпение и поинтересовалась у Магды, когда будет готова карета, она сделала круглые глаза и захлопала ресницами:

– Зачем вам карета, ваша милость?

Я напомнила ей о своем желании посетить лавку мэтра Лауна и опешила: оказалось, что портной уже в особняке! Причем не один, а с приказчиком, парой помощников и со всем, что может пригодиться для переделки моего платья!!!

Видимо, удержать лицо мне все-таки удалось, так как служанка, в глазах которой после моего вопроса появилось плохо скрытое торжество, слегка расстроилась. И, услышав мое «скучающее» «ну, тогда веди!», умудрилась споткнуться о порог и здорово приложиться скулой к косяку двери.

Примерка и подгонка платья по фигуре тоже прошли в каком-то тумане – я послушно поднимала и опускала руки, поворачивалась вправо-влево, приседала в реверансе и вставала на цыпочки. И при этом судорожно пыталась убедить себя не отчаиваться: да, мажордому и начальнику охраны особняка удалось меня переиграть, но сдаваться-то я не собиралась!

Увы, в то, что следующую мою идею не постигнет та же участь, верилось слабо – и тот и другой были намного старше и в разы опытнее, чем я. В общем, к моменту, когда портной счел платье готовым и угрюмо предложил мне оценить его работу, я пребывала в омерзительнейшем настроении. Однако стоило мне заглянуть в зеркало, как настроение стало стремительно улучшаться: черное траурное платье очень сильно подчеркнуло бледность моего лица, а алые вставки на груди сделали заметнее красноту и лихорадочный блеск глаз. И вместе со слегка старомодным фасоном превратили меня в подобие ожившего воплощения Темной половины Двуликого. Хотя, наверное, так показалось только мне – судя по реакции мэтра Лауна, у него я вызвала не ужас, а жалость:

– Простите, ваша милость! Видимо, я неправильно понял ваши объяснения. Платье получилось… несколько неудачным… Оно делает вас… э-э-э… взрослее… И чересчур мрачной… Поэтому… давайте я пошью вам новое!

Пошить новое я, конечно же, согласилась. И заказала сразу три – это давало мне хоть призрачную, но все-таки надежду на возможность покинуть особняк Рендаллов хотя бы после того, как граф Грасс сочтет, что передвигаться по улицам Аверона в карете с его гербом не так опасно. А вот принять часть денег за «не получившееся» отказалась: на мой взгляд, оно как нельзя лучше соответствовало моим планам.

Обрадованный мэтр Лаун велеречиво поблагодарил меня за проявленное великодушие, выразил надежду на то, что я и впредь буду пользоваться его услугами, и поспешил откланяться. Видимо, чтобы успеть уехать до того, как я передумаю.

За ужином я, наконец, придумала, как облегчить Крому процесс ожидания суда. И, уронив ложку на пол, радостно уставилась на стоящего у двери мажордома:

– Вы не могли бы выделить человека, который мог бы три раза в день ездить в королевскую тюрьму и передавать моему майягарду корзинку с едой?

Вассал графа Грасса подумал и неожиданно для меня согласился:

– Могу, ваша милость! Только не уверен, что до него дойдет хоть корочка хлеба.

– Я буду давать денег! – воскликнула я, вскочила на ноги, чуть ли не бегом бросилась к дверям в опочивальню и застыла, услышав из коридора разгневанный рев хозяина дома.

Я криво усмехнулась: судя по обрывкам доносящихся до меня фраз, ему доложили не только о том, что я беседовала с Арваздом из рода Усмаров, но и о содержании беседы.

Так оно и оказалось – не прошло и двух минут, как дверь в гостиную распахнулась, и красная, как вареная свекла, Магда с придыханием объявила:

– Ваша милость, к вам граф Рендалл!

Я кивнула головой и удивленно приподняла бровь: за ее спиной возник донельзя мрачный Грасс! До того, как я разрешила!

Отодвинув в сторону служанку, он в сердцах швырнул на ближайшее кресло свой плащ и рявкнул:

– Леди Мэйнария? Нам с вами надо поговорить!

Потом наткнулся взглядом на мажордома и заорал чуть ли не на весь дом:

– Все вон! Живо!!!

Слуг как ветром сдуло: в мгновение ока захлопнулась дверь, за ней простучали каблуки и настала тишина, изредка прерываемая хриплым дыханием графа.

Перечить хозяину дома, да еще и находящемуся в таком состоянии, было глупо. Поэтому я пожала плечами, вернулась к своему креслу и опустилась на сиденье:

– Я вас слушаю.

Грасс нервно стиснул пальцы на рукояти своего меча и угрюмо посмотрел мне в глаза:

– Скажите, леди, какого… э-э-э, зачем вы выложили этому хейсару… э-э-э… историю своих странствий?

– Этот, как вы выразились, хейсар – сын увея Бастарза. Он хотел удостовериться, правильно ли я дала клятву.

– Мало ли что он хотел? – взбеленился Грасс. – Я, быть может, хочу занять место Раксиза Ал’Арради или Седрика Белоголового!

– Я не имею ничего против, – ледяным голосом сказала я. – Занимайте!

Рендалл поперхнулся, скрипнул зубами и соизволил успокоиться:

– Прошу прощения за этот срыв. Просто я за вас беспокоюсь и…

– Ваше беспокойство заходит слишком далеко: мало того, что вы запрещаете мне покидать дом, так еще и препятствуете общению с законопослушными гражданами Вейнара. Вам не кажется, что это как-то не вяжется с вашим утверждением о том, что вы – друг моего отца?

– Я пытаюсь оградить вас от…

– Ограждать можно по-разному! – не дав ему договорить, тем же тоном продолжила я. – Скажем, вы можете бросить меня в темницу. Или приказать своим вассалам меня придушить. Ну, чтобы я точно не могла создать вам никаких проблем.

Рендалл побагровел, набычился и качнулся вперед:

– Я…

– Ваша светлость, я – не ваш вассал. Поэтому будьте любезны вспомнить о правилах хорошего тона. Или позвольте мне покинуть ваш гостеприимный дом!

Граф сглотнул, рванул ворот камзола и… весьма мило улыбнулся:

– У меня несколько новостей. Ваши слова о том, что замок Атерн захватили оранжевые, подтвердились. Я доложил об этом королю. Он очень расстроился и… В общем, завтра в час горлицы мы должны быть во дворце…

– Спасибо, я искренне благодарна вам за все, что вы для этого сделали… А что с моим майягардом? Вы у него были?

При слове «майягард» графа перекосило. Однако следующую фразу он произнес так же спокойно, как и предыдущую:

– Нет, у него – не был. Зато говорил с дознавателем, который ведет это дело. Бездушный потребовал особого судопроизводства. Я, как член Внутреннего Круга короля Неддара, решил взять его дело под свой контроль.

– Благодарю, – вскочив со стула и присев в глубоком реверансе, выдохнула я. – Значит, в ближайшее время вы ознакомитесь с показаниями свидетелей и признаете его невиновным?

– Ознакомлюсь. Но не уверен, что в ближайшее – у меня, как вы, наверное, заметили, довольно много дел.

В то, что выбираться в город действительно небезопасно, я поверила только тогда, когда увидела рядом с каретой два десятка вооруженных до зубов воинов: отряд, способный разогнать сотню-другую лесовиков, собирался сопровождать нас в поездке по центральным улицам столицы!

– Неужели мятежников все еще так много? – поинтересовалась я у графа Грасса.

Он поудобнее пристроил раненую руку и сокрушенно вздохнул:

– Аверон довольно велик. Для того, чтобы перевернуть его вверх дном, нужно время…

– Понятно, – кивнула я и, вспомнив рассказы отца о том, что некоторые лесовики любят стрелять в пассажиров карет, задвинула занавеску. На всякий случай.

Рендалл кивнул. Так, словно подслушал мои мысли. И, дождавшись, пока мы тронемся, негромко поинтересовался:

– Волнуетесь?

Я пожала плечами:

– Ну да, немного…

– Все будет хорошо, – обнадежил он. – Король Неддар молод, но справедлив. Узнав о том, что ваш замок был захвачен людьми графа Иора, он здорово расстроился.

– Вы вчера об этом уже говорили.

Граф Грасс вспыхнул, но все-таки заставил себя успокоиться:

– Да, говорил. Однако считаю нужным повторить еще раз. Ибо, несмотря на все свои многочисленные достоинства, наш верховный сюзерен… э-э-э… несколько вспыльчив. Любое не вовремя сказанное слово может вызвать его гнев… и, соответственно, немилость. Поэтому я убедительно прошу вас как можно меньше говорить и…

– …и вообще предложить вам представлять мои интересы… – закончила я.

– Да! Именно так! Ибо я знаю и короля, и ту ситуацию, в которой он… э-э-э… оказался. И способен подтолкнуть его к нужному нам решению, не уязвив его самолюбия и монаршей гордости!

Ситуация была действительно аховая: в настоящее время лен Атерн принадлежал не кому-то, а побратиму короля, графу Ваге Руке Бури из рода Аттарк. И передарил его ему не кто иной, как Неддар Латирдан. Честно говоря, я не представляла, что должен сделать король, чтобы выйти из нее с честью. Ведь, забрав подарок обратно, он терял лицо перед побратимом, а не забрав – передо мной и всем остальным дворянством, умеющим делать выводы из самых неоднозначных ситуаций.

В общем, я подумала и кивнула:

– Хорошо, я постараюсь…

Видимо, Рендалл рассчитывал на менее многозначный ответ, так как раздраженно рыкнул:

– Стараться – мало! Надо делать!!!

– Как говорил мой отец, обещать что-либо можно только тогда, когда уверен, что сделаешь это в любом случае. Я – не уверена. Поэтому оставляю за собой право вмешаться в разговор, если мне покажется, что ваше понимание моих интересов отличается от этих самых интересов.

Граф побагровел, неловко шевельнул левой рукой, поморщился от боли и… согласился:

– Хорошо. Договорились.

Король Неддар оказался не таким уж и молодым: между его бровями лежали глубокие вертикальные складки, взгляд был тверд и исполнен властности, а в голосе звучала привычка повелевать:

– Грасс? Почему вы так долго?

– Доброго дня, сир! – поклонился Рендалл. – Час горлицы, как вы и приказали.

Латирдан кинул взгляд на мерную свечу и одним плавным, но до безумия хищным движением перетек на ноги:

– Ну да… Действительно… Извини…

Потом посмотрел на меня и помрачнел. Видимо, оценив глубину траура, который я демонстрировала своим нарядом.

Впрочем, чувствовать себя виноватым он, кажется, не любил, так как уже через мгновение в его глазах появилась решимость, а в жестах пропала даже тень нерешительности:

– Леди Мэйнария! Я, Неддар Третий, Латирдан, приношу свои искренние извинения в связи с ошибкой, допущенной по вине…

Он сжал кулаки так, что они аж побелели, затравленно посмотрел на хейсара, стоящего рядом с окном, и вздохнул:

– …по моей вине! Ваш отец, барон Корделл, был верным вассалом моего отца! А я, поверив на слово тем, кто его оговорил, счел его одним из главарей мятежников…

Извинение от короля, да еще и принесенное в такой форме, поразило меня до глубины души. Поэтому я решила дать себе время на раздумье и озвучила первую подходящую цитату из тех, которые знала:

– Ваше величество, ошибаются даже боги! А кто мы против них? Никто…

При слове «боги» Неддар криво усмехнулся. Понять причину такой реакции я не смогла, поэтому решила не забивать себе голову всякой ерундой и продолжила:

– Вы взяли на себя вину своих вассалов, сир! Это достойно и мужчины, и воина, и верховного сюзерена… Я принимаю ваши извинения…

Король нахмурился и вопросительно уставился на графа Грасса.

Тот пожал плечами и отрицательно покачал головой.

– Это – мои слова, сир! – вздохнула я. – Вернее, так говорил мой папа. Он умел разбираться в людях и делал все, чтобы передать это знание нам…

– Я не имел чести знать его достаточно близко, но знаю, что мой отец считал барона Корделла одним из своих друзей. Поэтому я беру вас под свою защиту и обещаю сделать все, что должен был сделать для вас ваш отец…

Тут король сделал паузу и сделал какое-то непонятное движение рукой.

Я недоуменно шевельнула бровью и вздрогнула – хейсар, до этого момента изображавший статую, внезапно шагнул вперед и едва заметно склонил голову в знаке приветствия:

– Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ашиара! Я – Вага по прозвищу Рука Бури из рода Аттарк!

– Силы твоей деснице и остроты твоему взору… – ответила я. – Я – баронесса Мэйнария из Атерна…

– Баронесса Мэйнария д’Атерн… – поправил меня горец. – Твой отец был настоящим ори’т’анном[49]49
  Ори’т’анн – дословно «воин, посвятивший свою жизнь службе своему вождю.


[Закрыть], и для меня было бы бесчестьем войти в его дом хозяином…

Я открыла рот, чтобы поблагодарить, но наткнулась на предупреждающий взгляд короля и просто облизнула пересохшие губы.

– Корделл д’Атерн отдал жизнь за род моего аниачи[50]50
  Аниачи – побратим.


[Закрыть]. Поэтому я принимаю на себя половину долга Неддара Латирдана…

Почувствовав, что он сказал все, что хотел, я повернулась к королю и присела в реверансе:

– Я с благодарностью принимаю вашу клятву, сир…

Потом посмотрела на хейсара:

– И твою, ашер, тоже…

Король удовлетворенно кивнул, щелкнул пальцами, дождался, пока хейсар сходит к столу за какими-то свитками, и протянул их мне:

– Тут документ, подтверждающий ваши права на лен д’Атерн, и вексель, по которому вы ежемесячно сможете получать в казначействе по пятьдесят золотых…

– Спасибо, сир…

– Это еще не все… – улыбнулся Латирдан. – Если вы по каким-то причинам решите покинуть особняк графа Рендалла и не захотите жить в своем городском доме, то можете перебираться во дворец – я приказал выделить вам покои в Западном крыле…

– Спасибо, сир!!!

Почувствовав, что мой голос звучит уж очень радостно, король склонил голову к плечу и очень нехорошим взглядом уставился на графа Рендалла:

– Хм… Гра-а-асс?!

– Да, сир?

– Ты слышал?

– Что, сир?

– Твое опекунство отменяется! – рыкнул Неддар. Таким тоном, что у меня чуть было не подогнулись колени.

– Леди Мэйнария?

– Да, ваше величество? – промямлила я.

– Вашим опекуном буду я. И никто другой. Соответственно, теперь вы имеете право присутствовать на моем завтраке, на обедах, ужинах и так далее… Кроме того, если возникнет настоятельная необходимость, вы можете обратиться к любому стражнику, и вас проводят или ко мне, или к Ваге… в любое время дня и ночи. Правда, если я буду занят чем-нибудь важным, вам придется подождать…

– Спасибо, сир!

– Ну, и последнее – может, у вас есть какие-нибудь просьбы или пожелания, которые вы бы хотели озвучить прямо сейчас?

– Да, сир, есть… – кивнула я. – Я молю вас о справедливости!

– По отношению к кому?

– К моему майягарду… – проигнорировав предупреждающее шипение графа Грасса, воскликнула я.

– К кому?! – ошарашенно переспросил король.

– К моему майягарду. К Крому по прозвищу Меченый, обвиненному в убийстве и в настоящее время находящемуся в Аверонской тюрьме. И еще одна просьба, сир! Я прошу вас разрешить мне ждать решения суда по его делу в такой же камере, как та, в которую его поместили…

Глава 9
Кром Меченый

Восьмой день четвертой десятины третьего лиственя

Как я ни старался, сосредоточиться на образе свечи у меня так и не получилось: как только я закрывал глаза и представлял себе тоненький желтый язычок пламени, как он начинал двоиться, троиться и вскоре превращался в россыпь алых точек. Стоило задержаться в этом состоянии хотя бы пару лишних ударов сердца, как они обретали четкость и превращались в дышащие огнем угли. Еще через мгновение я начинал видеть не только их, но и добела раскаленную решетку-жаровню, цепи, с помощью которых к ней привязывали пытаемого, и даже кочергу, которую не выпускал из рук один из помощников Душегубца.

В общем, попытки с пятой-шестой, увидев второй язычок пламени, я прерывал упражнение и… начинал его заново. Чтобы пусть не сразу, но все-таки добиться нужного мне сосредоточения, уйти из мира живых в Безвременье и не чувствовать ни тошнотворного запаха, пропитавшего все и вся, ни все еще бьющего меня озноба, и не слышать хриплых стонов моих новых сокамерников.

Увы, после нескольких сотен попыток я понял, что моим надеждам убежать от действительности так и суждено остаться надеждами. И что эту часть Пути к Посмертию мне предстоит пройти полностью.

Мысль показалась мне жуткой. Я вспомнил рассказы Кручи и обреченно вздохнул: в здании моей души, еще вчера казавшемся мне незыблемым, появились первые трещины.

«А ведь я только смотрел, – с ужасом подумал я. – Что же будет тогда, когда… вернее, если за меня возьмутся всерьез?»

Чтобы получить ответ на этот вопрос, достаточно было прислушаться к приглушенным стонам, доносящимся со всех сторон. Или открыть глаза, дождаться прихода тюремщика с факелом и посмотреть на любого из соседей по новой камере.

Только вот делать ни то ни другое мне не хотелось, ибо «любоваться» телами, истерзанными палачами, мне расхотелось еще в пыточной…

… – Фсе! Можешь сма-а-ареть куда хошь! – рявкнуло над ухом.

Почувствовав, что мою голову уже ничего не держит, я неторопливо повернул ее вправо и… облегченно выдохнул – в лязге, который меня испугал, не было ничего страшного. Для меня: второй помощник мэтра Марека привязывал к решетке-жаровне кого-то другого!

Вглядевшись в белое, покрытое бисеринками пота лицо этого самого «другого», я недоуменно посмотрел на «дятла»:

– А его-то за что? Я вижу этого человека в первый раз в жизни!

Как ни странно, ответил не дознаватель, а хозяин пыточной:

– Знаем… И есть за что – этого типа зовут Гваалом по прозвищу Рваное Ухо. В недавнем прошлом он был членом гильдии кожевников, жил в Олдарре, мял кожу и в ус не дул. Казалось бы, что еще нужно для счастья? Ан нет, услышав о мятеже, он решил подзаработать на чужом горе, бросил все свои дела, примчался в Аверон и примкнул к одному из отрядов сторонников графа Варлана…

– А какое это имеет отношение к моему делу? – удивленно спросил я.

– Никакого! – усмехнулся палач. – У Гваала – свои грехи, у тебя – свои…

– Ничего не понимаю…

– А что тут понимать? – осклабился «дятел». – Выбивать из тебя признание мы ПОКА не можем. Зато можем показать, как мы БУДЕМ это делать тогда, когда получим разрешение…

Я равнодушно пожал плечами:

– Я был в своем праве. Значит, меня признают невиновным. Впрочем, помешать я вам не могу – показывайте! Может, научусь чему-нибудь новому.

Душегубец пристально посмотрел на меня и… фыркнул:

– То, что тебе приходилось кого-то пытать, – тебе не поможет: делать самому и знать, что вот так будут пытать тебя, – далеко не одно и то же!

Палач оказался прав: уже через полчаса после начала экзекуции я забыл о том, что не раз и не два сам выбивал нужную мне информацию, и ощутил себя жертвой! И не просто ощутил – я стал представлять себе все то, что испытывал Рваное Ухо: невыносимую боль, которую причиняли раскаленные прутья жаровни-решетки, жар от углей, которые раздувал помощник Душегубца, ожоги от капель кипящего масла, падающих на грудь Гваала, и многое другое.

Погружение в чужую боль длилось целую вечность. И закончилось только тогда, когда я вдруг понял, что кожевник, рвущий глотку от боли, немой!!! То есть не в состоянии отвечать на вопросы палачей даже при очень большом желании!!!

Я нахмурил брови, изо всех сил сжал зубы и… наткнулся на насмешливый взгляд Душегубца:

– Ну, наконец-то!

Что он имел в виду, я не понял. Ибо в этот момент думал о том, что человек, лежащий на жаровне, – жертва. О том, что пытать человека просто так – хуже убийства. И о том, что мое недеяние наверняка будет сочтено ошибкой.

Принять решение оказалось до безумия сложно. Однако после того, как я понял, что и как ДОЛЖЕН сделать, на меня снизошло воистину божественное спокойствие: я за несколько мгновений просчитал рисунок будущего боя, расслабился и даже произнес первое слово из фразы, дарующей Благословение Двуликого. А потом в голове что-то вспыхнуло, и я потерял сознание.

Возвращаться в сознание было крайне неприятно: в ушах звенело, в глазах мелькали разноцветные пятна, а во рту ощущался привкус чего-то кислого.

… – Мешочек с песком: падаешь, как подрубленный – и никаких следов! – раздалось над головой.

Я кое-как открыл глаза и увидел перед собой угрюмое лицо палача:

– Слышь, Нелюдь, а чего это ты вдруг задергался?

– Гваал… не… немой! – с трудом ворочая языком, пробормотал я. – И – черный. Значит, писать… не… умеет. И не расскажет ничего, даже… даже если вы… запытаете его до смерти.

– Все, что мы хотели узнать, он уже рассказал, – донеслось откуда-то справа. – Еще до того, как мы вырвали ему язык. А сейчас он служит нам средством устрашения.

– Виноват – казните! – возмутился я. – Зачем мучить зря?

– Зря? Да на нем крови больше, чем на тебе! Хотя нет, не больше. Но и не меньше…

– Ну, и кто из нас Нелюдь? – выдохнул я и закрыл глаза.

– Поднимите. И заставьте смотреть дальше.

… – Пи-и-ить… – Хрип, донесшийся справа, заставил меня отвлечься от своих мыслей и до хруста сжать кулаки: у соседа справа, скорее всего, воспалились раны и началась горячка.

Помочь ему мне было нечем, однако я встал с нар, вгляделся в темноту и кое-как нащупал его лоб.

Он оказался горячим. И таким шершавым, словно вместо кожи его покрывала чешуя.

Я удивился: чтобы получить по голове, надо было сопротивляться палачам. Что, как я убедился на собственном опыте, было проблематично. Кроме того, в случае сопротивления они пользовались мешочком с песком, который не повреждал кожу. Получалось, что…

Чтобы проверить мелькнувшую в голове мысль, я сдвинул руку чуть ниже и криво усмехнулся: на месте, где должны были находиться глаза, пальцы встретили пустоту!

«Перевертыш[51]51
  Перевертыш – в просторечии сотрудник тайной службы другого государства. По законам королевства Вейнар, пойманные с поличным, таковые приговариваются к ослеплению.


[Закрыть], наверное. Получил по заслугам…» – угрюмо подумал я. Потом вспомнил о кожевнике, лежащем у противоположной стены, и подумал, что компания в камере подобралась просто замечательная – соглядатай, мятежник и слуга Бога-Отступника!

«Ну, и чем я все это заслужил?» – уставившись в потолок, мысленно поинтересовался я.

Вопрос, адресованный Двуликому, не пропал втуне: не прошло и минуты, как за дверью раздалось еле слышное шарканье.

В камере мгновенно стало тихо: мои соседи, которые еще мгновение назад, казалось, не ощущали ничего, кроме собственной боли, перестали не только стонать, но и дышать.

Щели между заслонкой смотрового окошка и дверью налились алым.

Скрипнуло кольцо на стене, в которое, наверное, вставили факел.

Зазвенели ключи, упавшие на пол.

Приглушенно выругался стражник.

Лязгнул отпираемый замок.

В камере остро запахло мочой.

– Эй, Бездушный! Марш к стене!

Здесь, в подвале, тюремщики вели себя не так, как на верхних этажах: вместо того, чтобы сначала заглянуть внутрь и удостовериться, что заключенные находятся на своих нарах, они бесстрашно открывали дверь, входили внутрь, хватали нужное тело за первую попавшуюся под руку конечность и волокли в пыточную.

С теми, кто пытался сопротивляться, особо не церемонились: скажем, одному из моих сокамерников, пытавшемуся уцепиться за свои нары, походя сломали обе руки. А потом, вытаскивая в коридор, от души приложили головой о дверь – видимо, чтобы не вздумал уцепиться еще и за нее. Поэтому, услышав свое имя и команду, я решил, что ослышался.

Не дождавшись моей реакции, мордастое создание раза в два шире и в полтора раза ниже меня злобно сплюнуло на пол, приподняло факел и угрожающе зашипело:

– Ты что, оглох? К стене! Живо!!!

Я сглотнул подступивший к горлу комок, несколько раз сжал и разжал пальцы, а потом медленно встал:

– Иду.

Дубинка, зажатая в руке тюремщика, провернулась в воздухе и шлепнула по ноге… своего хозяина:

– Поторопись, Двуликий тебя забери. Или останешься тут!

Услышав последнюю фразу, я облегченно перевел дух: худшего места, чем этот уровень, в тюрьме не было. Значит, в моем деле наметились какие-то подвижки.

Защелкнув на моих запястьях кандалы, тюремщик снова помянул Двуликого и быстренько вытолкал меня в коридор. Потом пинком закрыл дверь, защелкнул замок и кивком показал в сторону лестницы.

Я неторопливо двинулся в указанном направлении. Неторопливо – это чтобы мой сопровождающий не почувствовал мою радость и не смог в дальнейшем воспользоваться моей слабостью. И, пройдя приблизительно треть коридора, зачем-то начал считать шаги, которые отделяли меня от оставшихся за спиной пыточных.

Камера, в которую меня переселили, была рассчитана на одного человека. Причем здорового и склонного к побегу: из стен торчали массивные железные штыри, с которых свисали толстенные цепи, заканчивающиеся кандалами. В углу рядом с веткой из пола торчал шест «Червяка»[52]52
  «Червяк» – пыточное приспособление, с помощью которого человека закрепляют в крайне неестественном положении, вызывающем мышечные спазмы в области живота. Аналогичное приспособление у нас называли «Аистом».


[Закрыть]. А в ногах и у изголовья узких деревянных нар, намертво прибитых к полу, крепились стальные кольца. Видимо, для того, чтобы раскладывать особо буйных заключенных в «паука»[53]53
  «Паук» – аналог нашей «ласточки».


[Закрыть] и забывать об их существовании.

Хотя нет, забывать о заключенных здесь, кажется, не любили – от коридора камеру отгораживала не дверь, а решетка с прутьями толщиной в руку, протиснуться между которыми не смог бы даже пятилетний ребенок. А со стены напротив нары освещал пусть тусклый, но светильник!

Приковывать меня к стене тюремщик не стал. Усаживать в «Червяка» – тоже: втолкнул в камеру, снял с рук кандалы, захлопнул решетку, навесил на засов тяжеленный замок и ушел. Даже не попрощавшись.

«Изменения в деле есть. Но какие-то странные… – дождавшись, пока затихнет звук его шагов, подумал я. Потом улегся на нары, закинул руки за голову, закрыл глаза и мысленно процитировал фразу, за которую один из первачей Роланда Кручи однажды заработал пятерик[54]54
  Пятерик – здесь аналог наших «трех нарядов вне очереди».


[Закрыть] на свинарнике: «Немного сна полезно в любых количествах…»

… – Пирожок… С земляникой… Один… – буркнул я.

– Два… – заявила Ларка. И, покачивая бедрами, двинулась к лотку. – Один – с земляникой, а второй – с яблоками!

Торговец сглотнул. Видимо, никогда не видел девушек, разгуливающих по улице в мокрых насквозь нижних рубашках, да еще и надетых задом наперед.

– Ну, что уставился? – возмущенно поинтересовалась сестричка и, не дождавшись его реакции, сгребла с лотка две пышущие жаром сдобы. – Сколько с нас?

– Ч-четыре копья…

Ларка тряхнула волосами и повернулась ко мне:

– Кром, дай ему десятинку[55]55
  Десятинка – медная монета номиналом в десять копий.


[Закрыть]!

Я потянулся к кошелю и… застыл: родинка на подбородке, которую мне так нравилось трогать, вдруг посветлела и пропала! За ней куда-то исчез и тоненький шрам на левой брови. А еще через мгновение я вдруг понял, что смотрю не на сестру, а на баронессу д’Атерн!

– Кро-о-ом! Ты меня слышишь? – грозно сдвинув брови к переносице, воскликнула леди Мэйнария. Потом подошла ко мне вплотную, встала на цыпочки, вгляделась мне в глаза и жалобно спросила: – Кро-о-ом, с тобой все в порядке?!

– Да… – сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул я.

Баронесса НЕ УСЛЫШАЛА – сделала шаг назад, сгорбила плечи и… заплакала!

Я метнулся к ней, проснулся и мгновенно оказался на ногах: до меня доносился тихий, на грани слышимости, голос леди Мэй:

– Кро-о-ом? Скажи, с тобой все в порядке?

Метнувшись к решетке, я прижался к прутьям, выглянул в коридор и онемел: в такой же камере, как и моя, только расположенной с противоположной стороны коридора и чуть левее, стояла баронесса д’Атерн! В угольно-черном платье, с роскошной прической и бледная, как полотно!

– Вы мне снитесь, правда? – не веря своим глазам, спросил я.

Леди Мэй отрицательно помотала головой и гордо расправила плечи:

– Нет! Я была у короля, и он признал мое право разделить твою судьбу.